Текст книги "Назад дороги нет. Часть 2"

– До встречи на суде, – сдавленно произнёс он, и бормоча что-то про чёртовых Кин-Дин, пошёл на выход. И только, когда он вышел, молодая женщина заговорила:

– Меня зовут Уэнди Джонс – я тётя и бывший опекун Ника Андерсона.

– Ник Андерсон… – задумчиво произнёс мужчина. – Ваш парень нанёс только лёгкий вред здоровью трём молодым людям.

– То есть они втроём напали на него? – глаза Уэнди гневно блеснули.

– Мы пока точно не установили, кто на кого напал, но проблема в том, что Ник уже совершеннолетний, а молодые люди нет, и этим всё осложняется.

– Расскажите, что произошло, – подала голос Эмма, которая не могла больше оставаться в неведении.

– Я расскажу вам две версии произошедшего, – офицер налил себе стакан воды и сделал глоток. – По словам Рона Шоу, Эван и Ник домогались двух девушек Мэг Мастерсон и Бет Оклот. Они поджидали их около школы. Как только он и его друзья увидели это, то тут же подбежали, желая встать на защиту девушек, но Эван ударил Рона по лицу и завязалась драка. Когда подбежал мистер Шоу, Рон лежал на земле, а Эван бил его ногами. – Эмма прикрыла рот ладонью, часто задышала, казалось, вот-вот девушка разразится в истерике, поэтому Уэнди тут же спросила.

– А вторая версия?

– Вторая – это то, что рассказали мне Эван и Ник. Они ждали девочек из школы, чтобы пойти на фильм «Моя первая леди». Билетов при нём мы не нашли, но по словам Эвана, он отдал их Мэг, и та положила их в сумочку. Они собирались уже пойти на фильм, как к ним подошёл Рон с друзьями и принялся оскорблять Эвана, после чего тот вывернул ему руку и сказал им убираться. Рон согласился, но, как только Эв повернулся, тот повалил его на землю, – офицер достал сигарету, прикурил и выдохнул через нос дым. – Остальное у обеих сторон сходиться.

– Так, нужно опросить этих девочек.

– Им уже позвонили из участка и вызвали как свидетельниц.

– Я уверена, они подтвердят, что Эв и Ник не виновны, – Эмма скорее пыталась убедить в этом себя, она отрешённо смотрела куда-то на стол и дёргала свой заусенец на указательном пальце правой руки.

– Офицер скажите пожалуйста, что им будет за это? Их же не посадят в тюрьму?

– Это зависит от показаний свидетелей, оттого, насколько хорошо будет выстроена линия обвинения и линия защиты. В вашем случае, – он посмотрел на Уэнди, – ввиду того, что был нанесён лишь лёгкий вред здоровью и того, что он совершеннолетний – это четыре – шесть месяцев исправительных работ, либо арест на такой же срок. А вот в вашем… – офицер помолчал и глубоко затянулся – вред здоровью средней тяжести оценивается сроком лишения свободы до трёх лет.

Эмма опустила голову, в её глазах уже начали собираться слёзы, она не чувствовала злости, ей не хотелось кого-то в чём-то обвинять, она лишь чувствовала огромное отчаяние – эта ситуация вгоняла её в тупик, и её мозг лихорадочно искал из неё выход, но не находил. Уэнди видела, как волнуется девушка, и взяла её за руку. – Но это только в худшем случае. В лучшем – его могут посадить на полгода или так же, как и Нику назначить исправительные работы, и плюс к этому могут потребовать денежную компенсацию.

Дальше старший офицер приступил к опросу. Он попросил Эмму назвать домашний адрес, возраст, ближайших родственников, их род занятий. Он очень много спрашивал об Эване: бывали ли у него когда-нибудь вспышки ярости, склонен ли он к насилию, часто ли он дрался, какая атмосфера в семье, а уж к чему был вопрос о том, чем болел Эв в детстве, Эмма совсем не поняла. Девушке сказали, что она может быть свободна, но та сказала, что дождётся Уэнди, которую вслед за девушкой подвергли точно такому же допросу. По его окончании им разрешили пройти в камеру, где сидели Эван и Ник.

– Мы сможем забрать их сейчас? – Эмме уже не терпелось увидеть брата и привезти его домой, чтобы они вместе рассказали всё Рейчел. Девушка точно не хотела говорить всё матери сама. «Ма, как пить дать, примется плакать, причитать, возмущаться, а мне придётся как-то успокаивать её, притом что мне самой нужна поддержка, а я даже не знаю, как справиться с эмоциями».

– Вы, – он показал на Уэнди – можете забрать. Но что касается Эвана, за ним должен прийти один из родителей.

– Но почему я не могу его забрать. Я его сестра и…

– Потому что таков порядок, – отрезал офицер и, тщательно затушив сигарету, положил её в пепельницу.

«Порядок! – подумала про себя девушка и сморщилась, словно перед ней поставили ведёрко с червями. – Какое идиотское слово. Прям слух режет!»

– Тогда Вы можете хотя бы не звонить к нам домой? – девушка умоляюще посмотрела на мужчину. – Я сама всё расскажу родителям.

Полицейский кивнул.

– Пройдёмте, – констебль, оторвался от своей тетради, посмотрел на женщин уставшим, отрешённым взглядом, кивнул, и они скорым шагом пошли за ним в камеру, где сидели обвиняемые. В коридоре они увидели двух девушек, которые сидели в креслах, дожидаясь, когда их вызовут. «Это и есть те самые Мэг и Бет, – подумала про себя Эмма. – После того как я поговорю с Эваном, нужно узнать какие показания дали девочки».

Они зашли в грязную камеру, на лавочке, прислонившись к стене, сидели молодые люди.

– Эван! Ник! – как только, отворилась дверь камеры, Эмма с Уэнди бросились к молодым людям.

– Слава богу эт’ ты Эмма! – Эван подбежал к сестре, у той на глазах уже навернулись слёзы. – Прости, я и не думал, чем эт’ могёт' обернуться.

– Уэнди, я… – Ник не успел договорить, Уэнди уже успела крепко сжать его в объятиях.

– Всё будет хорошо, Ник.

– Расскажите нам, как всё было на самом деле, – Эмма протёрла глаза и уставилась в потолок – обычно такой способ спасал от ненужных слёз. Ей нужно было услышать от брата и Ника правду, она не могла смириться с показаниями Рона и верила в лучшее.

Мальчишки начали рассказывать всё с самого начала, что Рон первый напал на Эвана, а его друзья набросились на Ника, что есть как минимум две свидетельницы – это Мэг и Бет – в общем, они повторили всё то же самое, что и говорил офицер.

– Ник, офицер сказал, что тем ребятам ты причинил только лёгкий вред здоровью, но так как ты совершеннолетний, тебя могут либо посадить на полгода, либо назначить исправительные работы на тот же срок.

– А мне? – Эван вопросительно смотрел на сестру, которая отвела взгляд и закусила губу. – Эмма, скажи!

– До трёх лет лишения свободы, – сдавленно произнесла сестра. Лицо Эвана будто застыло, он в панике заходил по комнате.

– Меня закроют на три года… Что же будет с родителями? – молодой человек сел и запустил руки в волосы. – Что нам делать?

– Но это только в худшем случае. Офицер сказал, что если Мэг и Бет подтвердят ваши показания, и если мы выстроим хорошую линию защиты, то шансы на успех будут значительно высоки, и тебе могут назначить исправительные работы.

– Вам нужен хороший адвокат, но я не смогу оплатить его, возможно, если мы сложимся… – Уэнди неуверенно глянула на Эмму, но та покачала головой.

– У моей семьи тож' немного денег, даже, если мы сложимся, на хорошего адвоката не хватит.

– Значит, мы можем рассчитывать только на государственного адвоката, – констатировал Ник, – наши дела плохи.

И тут Эмму, как громом поразило, мыли понеслись одна за другой, глаза забегали, и она поняла именно в эту секунду, что ей нужно сделать.

– Я знаю, кто может нам помочь! Надеюсь, сё' получиться.

– О чём ты Эмма?

– Не сейчас. Эван – ты несовершеннолетний, поэтому сейчас я не смогу тя' забрать. Нужно рассказать сё' ма, и если получиться, то отец ничё' не узнает – эт' могёт' его сильно выбить из колеи. А терь' мне нужно идти, и я сделаю сё' чё' смогу, чтобы помочь вам. Приятно было познакомиться Уэнди, жаль, что при таких обстоятельствах, – протараторила девушка.

– Мне тоже детка, – немного удивлённая поведением Эммы, ответила Уэнди.

Девушка выбежала из камеры и столкнулась с офицером, который в это время рылся в бумагах.

– Вы опросили Мэг и Бет? – девушка так разволновалась, что вцепилась в рубашку офицера и не отпускала её, пока он ей не напомнил о субординации. Эмма, смутившись, выпустила из рук офицерскую рубашку и стояла в ожидании ответа.

– Пока процесс идёт.

– И что они говорят? – Эмме нужно было услышать что-то определённое, неизвестность её тяготила, давала ложные надежды и выбивала из колеи.

– Они подтверждают историю Рона Шоу, так что ваши дела плохи. В вашем случае вам поможет только хороший адвокат, который сможет скосить парням срок.

Теперь Эмма сама от себя требовала ещё большей стремительности, она должна была немедленно что-то предпринять, и выбежав из участка, девушка бросилась к велосипеду, доехала до ближайшей телефонной будки, нашла нужную фамилию в справочнике и позвонила по указанному номеру. Через полчаса она уже подъехала к дому Фанни Марш, бросила велосипед на лужайке перед домом и позвонила в звонок. Женщина открыла дверь и любезно, даже чересчур любезно, отчего девушку не покидало чувство липкости, окинув Эмму цепким взглядом, пригласила её войти. Питер также был тут, подле матери, они проводили девушку в гостиную.

– Питер принеси нам чаю, – повелительным тоном произнесла женщина и Питер пошёл на кухню. Глядя на них, можно было понять, кто в доме хозяин – такая сильная женщина как Фанни имела власть над молодым человеком, и он подчинялся её воле, желаниям и капризам. Но это не мешало ему вести разгульную жизнь, и, как правило, очередное гулянье заканчивалось скандалом.

Вскоре он вернулся с подносом, на котором он нёс три чашечки заранее заваренного чая, и прозрачную сахарницу. И когда все удобно устроились, Фанни заговорила о проблеме, про которую Эмма обмолвилась по телефону – она ничего не объяснила, сказала только, что в скором времени приедет.

– Так, чем же мы можем помочь тебе? – с натянутой хищной улыбкой спросила женщина.

– Помощь нужна моему брату Эвану, он подрался с мальчишкой и нанёс вред его здоровью, и его могут посадить в тюрьму на три года. – Эмма сделала глоток бергамотового чая, и это позволило ей говорить дальше. – Родители пока ни о чём не знают, я только что из участка, – Эмма так нервничала, что рука заходила ходуном, чай в чашке чуть ли не выплеснулся наружу. И девушка поспешила поставить чашку на столик.

– А от меня ты хочешь…

– Ему и Нику, другу Эвана, с которым они попали в переделку, нужен хороший адвокат, который грамотно выстроит линию защиты и сделает так, что мальчикам назначат исправительные работы, или, по крайней мере, не три года за решёткой.

– Обычно, в таких случаях могут потребовать денежную компенсацию, и суд вполне может удовлетворить это. – Подал голос Питер.

– То же самое мне сказал офицер, – кивнула Эмма. – По версии Рона Шоу, парнишки, с которым подрался Эв, мой брат и Ник домогались двух девушек, а Рон с его друзьями пошли их защищать, но в итоге Эван первым напал на ребят. Мой же брат говорит, что они заранее договорились встретиться с девушками и пойти на фильм, а те ребята прицепились к ним, а затем Рон первый на него напал.

– Что говорят эти девчонки? Их допросили?

– Да, – Эмма опустила глаза, – они подтвердили историю Рона.

Фанни прикрыла глаза и сделала пару глотков чая. Она наслаждалась этим моментом, теперь то уж она может диктовать свои условия и заставить Эмму выйти за Питера. Фанни тешила себя мыслью, что у неё появится невестка, которой можно будет помыкать в точности так же, как и её сыном, ей хотелось распространить свою власть на как можно большее количество людей, к тому же Эмма будет ей обязана, и она всегда сможет на это надавить.

– Что ж, конечно, я помогу, найму прекрасного адвоката, и если нужно, выплачу денежную компенсацию.

– Господи Фанни спасибо! – Эмма обрадовалась, но насторожилась, что-то в тоне женщины давало понять, что она окажет явно не безвозмездную помощь, а потребует что-то взамен.

– В случае если судебное разбирательство пройдёт успешно, ты выйдешь за Питера, – с нескрываемой торжественностью в голосе произнесла женщина. Она хотела надавить на девушку и заставить принять её предложение.

– Что? Да это же… Как вы можете такое требовать от меня? – Эмма была поражена до такой степени, что еле могла говорить, она ожидала чего угодно, например, того, что после, Фанни потребует с них денег, которые ушли на адвоката и со временем семья Беннетов ей бы всё отдала, но это… Это слишком высокая цена…

– Подумай детка. Что будет с твоими родителями, когда посадят Эвана? – принялась окучивать девушку Фанни. – Твой отец, итак, сейчас не в лучшем состоянии, а это может его здорово подкосить, да и Рейчел тоже. Если потребуют денежную компенсацию, где твоя семья будет брать деньги? Я знаю о вашем денежном положении, большая часть денег уходит на уход за Джоном, к тому же сейчас для вас работает Калеб. – Фанни сделала паузу, так как видела, что Эмма что-то обдумывает в своей голове, и если сейчас напирать дальше, то многое может просто не дойти до сознания девушки.

Эмма подумала о Калебе: – «Он всегда хотел быть фотографом и отказался от своей мечты ради моей, то есть нашей семьи. Он пожертвовал тем, что любит. С деньгами Фанни Калеб может быть свободным, а вот я…». Эмма не знала, что сказать на это. С одной стороны, она видела логику в словах Фанни и этот брак действительно мог решить многие проблемы, но с другой, одного взгляда на Питера было достаточно, чтобы понять, если она согласится, то счастлива уж точно никогда не будет.

Фанни видела, что девушка уже на грани того, чтобы согласиться на её предложение и сейчас мечется между тем, чтобы согласиться сразу или подумать ещё, поэтому женщина продолжила:

– Ты сейчас может здорово помочь своей семье: вытащить Эвана из тюрьмы, поправить финансовое положение, в конце концов, если ты согласишься – мы станем семьёй, и все денежные вопросы касательно содержания вашей семьи возьмём на себя мы, – закончила Фанни и осталась довольна. Она чувствовала, что девушка уже в её руках.

– Зачем вам это нужно? Почему вы так сильно хотите, чтобы именно я стала женой Питера? – предприняла Эмма последнюю попытку добиться от них хоть какого-то объяснения помешательства на ней.

– Ты Кин-Дин, как и я, к тому же Рейчел моя подруга, а я хочу хорошего будущего для её детей. И к тому же Питеру уже пора остепениться.

Такого объяснения Эмме вполне хватило. Питер всё это время молчал и ждал ответа Эммы. Для него сейчас тоже многое решалось, – он наконец-то сможет получить законную часть своего наследства и жить в удовольствие. Верным и любящим мужем он уж точно не собирался быть, как и работать – он хотел вложить деньги в игорный бизнес.

Перед глазами девушки стоял Эван в наручниках, Калеб, который попросту губил себя на стройке, её семья – мать и отец, которые пытаются держаться и последних сил, и не подавать вида, как им тяжело. И под этим натиском девушка сдалась.

– Хорошо, я выйду замуж за Питера, – упавшим голосом произнесла Эмма.

– Вот и отлично, – победно улыбнулась Фанни и потёрла руки, – нам нужно составить договор займа, поэтому сейчас мы поедем к нотариусу.

– Подождите, но я щас' не могу, мне нужно домой рассказать ма о случившемся, чтобы она забрала Эвана из тюрьмы. Мне не позволили его забрать.

– Хорошо, тогда приходи к нам после того, как вы заберёте Эвана. Я пока позвоню в нотариальную контору.

Эмма на подкошенных ногах вышла из их дома. Даже проблемы брата сейчас ушли на второй план, она думала о предстоящем замужестве с содроганием. «Боже, почему это вообще произошло? Неужели я и правда выйду за Питера?» – ей хотелось кричать, топать ногами, кататься по земле, но она не могла себе этого позволить. Поэтому она попыталась взять себя в руки и сосредоточиться на том, как рассказать всё матери, и как сделать так, чтоб она не потревожила отца, по крайней мере, пока. Эмма крутила педали так быстро, что, казалось, он вот-вот отвалятся, на улице начался настоящий ливень и все жители решили спрятаться по домам. Девушка ехала по пустынным улицам и плакала в голос, слёзы застилали ей глаза, и она несколько раз чуть ли не упала в грязь. Но, слава богу, всё обошлось, и она благополучно добралась до дома.

Глава 6

Зима 1961

После того как Донован отсидел в застенке, и пока ещё не отправили туда Тео, он следил за ребятами, изучал их, старался подметить всё, что можно и найти их слабые места. Для начала он планировал избавиться от Генри на несколько дней для того, чтобы заняться Ником и Оливером. «Без Чудилы она лёгкая мишень. Убрав Генри на некоторое время, я уж постараюсь подпортить этим говнюкам жизнь. Его изоляция может их здорово подкосить. Только как это сделать?». Случай ему скоро представился. В столовой Донован видел, как Нэнси достаёт фотографию из пианино, и когда она ушла, парень нашёл её, но брать не стал. Он решил выждать и придумать, как отравить жизнь Оливеру и Нику, потому как насчёт брата и сестры у него уже созрел план. Он смекнул, что, если отнести её Киллигану, то у Генри и Нэнси точно будут проблемы, также Донован был достаточно смышлёным, чтобы понять, что брат с сестрой не те, за кого себя выдают.

Помимо фотографии отца Тео и Габби, он заметил, как однажды на прогулке у Ника из куртки выпал синий карандаш, правда, мальчик этого не заметил, он тогда спешил к друзьям, которые собрались на Пятачке́. Мальчик задержался из-за того, что рисовал очередной рисунок, и не мог успокоиться, пока не дорисует – это своего рода был отчёт о недавних событиях, и на уже оконченном рисунке был изображён Оливер, вонзающий в ногу Донована стержень. Это был только один из рисунков цикла «Битва на Пятачке́». Однако Донован, не прекращающий следить за каждым из ребят, заметил и подобрал выпавший карандаш. Цветные карандаши были ещё той редкостью. «У жирдяя должна быть какая-нибудь тетрадь, – догадался парень, – где он делает наброски и рисунки, а может, их даже и несколько. Карандаши он носит с собой, но тетрадь… Если брать её на улицу она отсыреет, скорее всего, она лежит где-то у него в кровати». Он заранее обыскал кровать и куртку мальчика, пока в комнате не было ни души – все были на работах. Сам Донован пока не работал, так как после его пребывания в застенке, и из-за травмы ноги его освободили от обязанностей на неделю. И эту неделю он явно провёл с пользой. В куртке Ника он нашёл карандаши, перевязанные резинкой, а тщательно обследовав кровать, нашёл тетрадь в твёрдой обложке подписанную, как «История жизни Ника Андерсона и его друзей» с рисунками и набросками – это были главные драгоценности мальчика, которыми он дорожил, наверное, больше жизни. В тетради он запечатлевал то, что считал для себя важным.

Ник был словно летописец, который писал историю приюта, его самого и своих друзей при помощи рисунков. Это были и комичные карикатуры на Сэма, мистера Киллигана, где Сэм представал в образе огромного жирного борова с лицом воспитателя, а мистер Киллиган в образе курицы. Он нарисовал, что ему отрубили голову и она покатилась по дороге, а из шеи брызгал фонтан крови. На следующем рисунке тело носилось по двору, а голова, скривившись в гримасе боли и ярости что-то вопила. На бывших командиров также были созданы карикатуры, где Донован отчётливо узнал самого себя, Тома и Шкафа. Эти рисунки были со всякими гнусными подписями типа «эти гондоны получат своё», «чёртовы отморозки – сдохните» или «Том, о наш Бог – поимей нас в задницу» – эта подпись была сделана под рисунком, на котором Шкаф и Донован стояли на коленях перед Томом и поклонялись ему. Пролистывая тетрадь, у парня начали трястись руки, его лицо перекосило от злости, и можно было дать руку на отсечение, что в ту минуту его разум немного помутился, и какая-то неведомая волна сумасшествия накатила на него, что выражалось в его взгляде, словно окутанным поволокой, и источающим убийственный ненормальный отблеск. Пялясь уже несколько минут только на один рисунок, на котором был изображён он и его бывшие друзья, в конечном счёте Донован нервно рассмеялся. Он пролистнул на несколько рисунков обратно и, всматриваясь на карикатуры директора, одна мысль блеснула в его голове – если до этого он хотел уничтожить эту тетрадь и карандаши, например, сжечь их, или порвать, то теперь он желал большего – не просто, чтобы Ника грызла боль из-за потери своей тетради. «Этот жирный урод поплатится, – с ненавистью прошептал Донован. – Я покажу эти карикатуры Киллигану, и, думаю, наказание будет незамедлительным» – парень улыбнулся блаженной улыбкой, предвкушая сладкий вкус мести.

В дневнике Ника также были рисунки его друзей по отдельности и вместе, он писал жизнь приюта – его ветхость, скучные уроки, как одни ребята гоняют других, как они тяжело трудятся, но не всё было покрыто мраком, в этих рисунках была радость прогулок с друзьями, на многих рисунках присутствовал образ доброй милой медсестры. Были там и сцены абсолютно ужасные – то, как Ника и Оливера бывшие шестёрки командиров привязывают к дереву и избивают палками, то, как Генри, сидя в подвале, убивает крыс, как друзей, привязанных к позорному столбу, бьют кнутом до полусмерти. Но были также трогательные сцены, например, как они справляли день рождения Генри, а позже Рождество. Юный художник написал целую серию картин о прощании с Джейн, а также рисовал совсем недавние события: как командиры удерживают Габби и угрожают ей ножом, то, как ребята одерживают над командирами верх. Один рисунок больше других разозлил Донована – когда Оливер воткнул ему стержень в ногу, к тому же это была карикатура, где Донован выставлялся на посмешище. Это был своего рода личный дневник, где вместо записей были рисунки обычным карандашом, зарисовки и наброски. Ник показывал друзьям этот дневник и говорил, что это их история, что это самый настоящий путеводитель по их жизни в приюте. И Доновану не терпелось растоптать, уничтожить их историю и тем самым будто вырвать часть души у мальчишки. Но он оставил дневник лежать до лучших времён, ведь оставался ещё Оливер. В его голове уже начал складываться план возмездия, и Донован должен был в срочном порядке перенести его на бумагу – так ему легче было думать. Он отправился в свою комнату, переписал все свои соображения, и стал думать над местью Оливеру.

Парень краем ухом услышал, что Киллиган уезжает сегодня на четыре дня, и Донован начал как можно быстрее соображать, когда лучше рассказать ему про фотографию. Времени терять он не хотел, и когда мужчина вышел из кабинета, парень, подкараулив его за углом, решился на то, чтобы показать ему секрет Генри и Нэнси, даже несмотря на то, что он не придумал ещё, что делать с Оливером. Донован прошёл вместе с директором в столовую, открыл ту самую клавишу соль-диез второй октавы, и извлёк оттуда фотографию. Когда Киллиган посмотрел на неё – его глаза заблестели, он начал смеяться немного истеричным смехом, и сказал Доновану, что он на месяц освобождается от всяких работ в приюте. Мужчина схватил фотографию и с жадностью начал её изучать, и по его лицу парень понял, что всё сделал правильно, и Киллиган обязательно докопается до правды, чем создаст этим двоим огромную проблему.

«Скорее всего, Киллиган за эти четыре дня соберёт нужную информацию и даст знать об этом тому мужику, который вечно к ним приезжает. А уж реакция Генри не заставит долго ждать – у него горячая голова, но он не дурак. Он смекнёт, что это я отдал фотографию директору, и придёт за мной. А я уж постараюсь сделать так, чтоб его засадили в застенок. А пока он будет там сидеть, я отомщу жирдяю. Он будет раздавлен, и это, конечно, самое малое, что я могу сделать, чтобы отомстить за смерть Тома и слетевшего с катушек Шкафа, но это хоть что-то».

Донован был преисполнен желанием мести, и чтобы упорядочить свои мысли он снова поплёлся уже на родной этаж, писать окончательный вариант плана.

И как ни странно, парень всё правильно рассчитал, и всё прошло как по маслу. Генри ворвался в комнату и кинулся на него, порядком избив, но для Донована это были мелочи, главное, что Сэм отправил его в застенок. А какое он получил наслаждение, когда услышал подтверждение из уст самого Генри о том, что детишки теперь в полном дерьме, – он чуть ли не впал в экстаз. И даже если бы Генри сдержался, или что-то пошло не по плану и ему не удалось досадить Чудиле, он бы привёл в действие свой план мщения Нику и позже придумал что-то с Оливером, а с Генри разобрался бы потом. Но всё произошло как нельзя лучше.

После того как Тео посадили, на следующий день, когда в общей комнате никого не было, потому что все были на занятиях, Донован выдрал из дневника все листы, и в обложку, которая была подписана Ником, вложил его рисунки с карикатурами мистера Киллигана и Сэма. Сам он не пошёл на занятия, сославшись на то, что его то и дело тошнит. Затем он взял железное ведро для мойки полов, досуха его вытер и поджог все листы, оставив лишь некоторые наполовину нетронутыми, это ведро он поставил на кровать Ника, предварительно перевернув. Донован решил устроить эдакий сюрприз, и, когда мальчик поднял бы ведро, из него посыпался бы пепел, и несколько обугленных листочков, на которых ещё можно было что-то различить. Карандаши же он жечь не стал, просто выбросил в дыру сливного отверстия.

И, прежде чем идти к кабинету Киллигана, так ничего толком и не придумав насчёт мести Оливеру, он поплёлся к Уэнди, чтобы она перевязала ему ногу. Парень только хотел взяться за ручку, но услышал в кабинете голос Киллигана и насторожился. Он незаметно приоткрыл дверь и увидел, как директор властно, будто свою собственность держит Уэнди за локоть, и из его уст выползают настолько похабные вещи, что это резало слух даже Доновану. Доктор Стэнфорд же уехал в город за медикаментами, к огромному несчастью медсестры. Уэнди одёргивала свободной рукой свою сестринскую форму. «Так они трахаются, – парень готов был кричать от восторга, – педику Олли от такого крышу снесёт». Теперь план в его голове сложился в отчётливую картинку. Уэнди спросила, приходить ли ей сегодня, на что директор ответил: «Придёшь, как обычно, в одиннадцать». Счастью Донована не было предела – он намеревался обо всём рассказать Оливеру, и если он пойдёт к комнате Киллигана и сам всё услышит, а может, даже и увидит – его душа просто вывернется наизнанку. От радости он вприпрыжку поскакал к кабинету директора, остальные воспитанники на него оглядывались, а кто-то даже покрутил у виска, но Доновану было плевать. Он подсунул под дверь тетрадь Ника с рисунками, выставляющими Киллигана на посмешище, и теперь ему просто оставалось наблюдать за происходящим.

Когда Ник с Оливером на перемене зашли в комнату, то увидели, стоящее на кровати Ника ведро.

– Какого чёрта? – воскликнул Ник. – Это чья работа?

Воспитанники посмотрели с удивлением на мальчишек и заверили их, что они не имеют к этому ведру никакого отношения.

– Там что-то определённо есть внутри, – с задумчивым видом произнёс Оливер, и тут-то в душе Ника зародилась паника. – Давай снимем его.

Мальчик лишь кивнул, он чувствовал, что ничего хорошего там не увидит, и пока Ник стоял и гипнотизировал это ведро, Оливер поднял его. По всей кровати разметался пепел, и обгоревшие рисунки Ника.

– Твою мать! – только и сумел воскликнуть Оливер. – Это же…

– Мои рисунки, – упавшим голосом произнёс друг, он был в состоянии шока – всё, что он с такой любовью рисовал долгие месяцы, что берёг как зеницу ока, то, что было его детищем, теперь превратилось лишь в пепел. – Это он! Он это сделал! – взревел Ник, до этого момента в его душе ещё не гнездилось столько ненависти, какую он испытывал в эти минуты. Он взял в руки этот пепел, обгоревшие обрывки рисунков и на глазах навернулись слёзы, и вот спустя несколько секунд он разразился воплем, упал на эту кровать и зарыдал. Все молчали. Никто не посмел над ним смеяться потому, что почти всем в комнате было знакомо чувство потери. Донован всё это время стоял в коридоре и, слыша эти крики отчаяния, неимоверно гордился собой, вопли были словно бальзам для его ушей. Оливер сел рядом и стиснул руку друга.

– Мы отомстим ему, Ник. Он поплатится за то, что сделал и…

Оливер не смог договорить, в комнату ворвался мистер Киллиган.

Он стремительно, несмотря на свою хромоту, поднялся на этаж, его лицо выражало лютую злобу, глаза застилал непроницаемый туман ненависти и жажды возмездия, его рот искривился под невообразимым углом, и все воспитанники в страхе смолкли и замерли – они старались даже не дышать, чтоб не навлечь на себя гнев мистера Киллигана, только Ник тихонько продолжал всхлипывать. Мужчина озирался в поисках кого-то, а вслед за ним в дверях показался потный раскрасневшийся Сэм, он еле поспевал за директором и, казалось, сейчас рухнет. Тут директор увидел мальчишку и прямиком двинулся к нему, он был в таком бешенстве, что ударил бы любого, кто попался ему под руку, но воспитанники стояли смирно. Киллигана немного удивило то, что кровать мальчика вся выпачкана, и он лежит на этой груде пепла и прикрывает рот, чтобы заглушить рыдания, но его это абсолютно не тронуло, директор был преисполнен желанием как следует выдрать Ника, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту рисовать хоть что-то.

Он подошёл к мальчику и со всей силы ударил его тростью по спине. Ник взвизгнул от неожиданности и даже перестал плакать. Ник ошеломлённо смотрел на мистера Киллигана во все глаза, и не мог понять, в чём он провинился.

– Быстро поднимайся недоносок! Грёбаный выблядок! Живо ко мне в кабинет! – обезумев закричал директор. От его крика всё зажмурилась, будто это сейчас их ударили не за что, и теперь хотят отвести в кабинет, чтобы покарать. Ник сел на кровать в каком-то ступоре, как будто смысл слов Киллигана не дошёл до его сознания. Тогда директор замахнулся на мальчишку ещё раз, но Оливер встал между ним и другом, и удар пришёлся по его плечу.

– Что вы делаете? – обрёл дар речи Оливер после того, как прикусив губу до крови, справился с болью. – За что вы его?

Казалось, директор сейчас просто взорвётся, он крикнул фальцетом Сэма, и тот тут же сгрёб мальчишку в охапку и прижал спиной к себе, что доставило ему особое удовольствие. Оливер, ощущая на себе это грязное липкое тело, отдававшее смрадом, чуть ли не задохнулся от омерзения. Он живо вспомнил ту ночь в подвале, как Сэм стоял над ним и расстёгивал ширинку своих штанов, и характерные хрипы начали выходить из его горла, и мальчик часто задышал, чтобы предотвратить приступ астмы.

– Мистер Киллиган, сэр, я ничего не сделал, – начал было оправдываться Ник, сам не понимая за что, и на глазах его снова выступили слёзы.

– Не смей реветь мелкий ублюдок, – Киллиган ударил мальчишку по лицу, но тот, стиснув зубы, сдержал крик. – Я сказал, встал сейчас же!