Текст книги "Шут и император"

Алан Гордон
Шут и император

Stultus (лат, глупел, дурак) – человек, которому недостает элементарных, естественных знаний, идиот.

Томас Купер – Библиотека Элиота (1539)

Глупец – осел, олух, дурак, недоумок, болван, фалалей, простак, оболтус, медный лоб, остолоп, идиот.

Р. Котгрейв. Словарь французского и английского языков (1611)

Глупец – человек, погружающийся в область умозрительных размышлений и блуждающий по тропам духовной деятельности. Он являет собой некое всеобъемлющее, всеведущее, вездесущее, всезнающее, всемогущее существо. Он необычен и вечен и продолжает дурачиться от сотворения мира и поныне, На заре времен он воспевал девственные холмы, а в зените бытия обратился к основополагающим процессам. Его добросердечными заботами кормится мир на закате, а в его сумерках он прииносит человеку вечернюю трапезу, замешанную на выгодной морали, и готовит покров для вселенской могилы. И когда весь наш мир утомленно погрузится в ночь вечною забвения, он будет бодрствовать, описывая историю человеческой цивилизации (курсив мой, А.Г.)

Амброуз Бирс. Словарь Сатаны (1911)

ГЛАВА 1

Что вы скажете об этом дураке?.. Исправляется он?

У. Шекспир Двенадцатая ночь Акт I, сцена 5 (Здесь и далее цитаты даны в переводе М.А. Лозинского)

Край солнца показался в провале восточного хребта, прорезанного речным руслом. Созерцая восход, я лежал на спине на берегу этой реки. Несколько месяцев назад я молил Бога даровать мне возможность узреть еще один восход солнца. Он уважил ту молитву, да и некоторые другие тоже, причем с щедростью, коей я явно не заслужил, но таковы уж божественные причуды. Я не претендую на понимание путей Господних, но, пережив ту ужасную ночь, счел для себя обязательным встречать каждый новый рассвет. И продолжал молиться. Не за себя, заметьте. Меня вознаградили достаточно, и я мог позволить себе возносить молитвы во благо остальных представителей рода человеческого. Это казалось вполне справедливым.

Тепло рассветных лучей постепенно изгоняло ночной холод из моих членов, и я, взявшись за правое колено, подтянул его к груди и медленно сосчитал до десяти. Потом повторил то же упражнение с левой ногой, хотя она еще сильно сопротивлялась. Боль, прошившая ее, пробежалась до лодыжки, поднялась обратно в бедро и начала затихать, лишь когда я с тяжелым вздохом опустил ногу на землю. После легкой передышки утренняя разминка продолжилась.

Я сел, вытянул правую ногу и начал медленно поднимать ее, пока носком не указал в небо. Опустив ее, я задумчиво глянул на левую ногу, словно она принадлежала кому-то другому, кто пока не заслужил моего доверия. Немного поколебавшись, я обхватил ее руками и начал тянуть вверх.

В данном случае о вертикали говорить не приходилось, хорошо уже, что нога поднялась на половину высоты. Мне показалось, что края недавно зажившей раны начинают с треском расходиться, но, возможно, у меня разыгралось воображение. Я немного отдохнул и встал.

Во дворах крестьянских хозяйств, раскинувшихся за городом, вовсю кукарекали петухи. Раздевшись до нижнего белья, я решительно нырнул в реку, Ледяная вода, стекающая прямо со снежных шапок, еще белевших на дальних горных вершинах, медленно уходила к Адриатике, по пути пробирая меня холодом до костей. Я доплыл до другого берега и поплыл обратно. Переплыв реку пять раз, я почувствовал, что левая нога начинает отказывать, и выполз обратно на берег, словно потерпевший крушение моряк. Неплохо, подумал я. Всего четыре месяца назад арбалетная стрела пришпилила мою ногу к стене, и прошел лишь месяц с тех пор, как я начал ходить без костылей. Мне еще повезло, что раненая нога зажила без особых последствий.

Я вытерся, надел шутовской костюм и напудрил лицо мучной смесью, придав ему обычный мертвенно-бледный оттенок. Подведя черным веки и брови, я подкрасил губы, нарумянил щеки и, вооружившись малахитовой мазью, нарисовал под глазами два зеленых ромбика. Завершив ритуал утреннего туалета водружением на голову колпака с колокольчиками, я был готов вновь встретиться с этим миром лицом к лицу.

– Доброе утро, шут, – произнес за моей спиной женский голос.

Вздрогнув от неожиданности, я повернулся и, успокоившись, кивнул.

– Доброе утро, моя госпожа, – сказал я. – Надеюсь, вы хорошо выспались,

– Очень хорошо, спасибо, Фесте, – ответила Виола. – Я готова к занятиям.

Она оглянулась по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, подошла поближе, обняла меня за шею и поцеловала.

– Ну вот, ты начисто испортила мой свеженький грим, – запротестовал я, правда по прошествии нескольких минут.

Виола отступила на шаг и исследовала повреждения.

– Зато у меня теперь, наверное, появилось легкое подобие маски, – сказала она.

Я кивнул. Она вытащила носовой платок и стерла краску со своего лица, предоставив мне возможность восстановить грим.

– Надо же, как опасно целоваться с шутами, – заметила она. – Я и не подозревала, какие сложности подстерегают влюбленных простаков. Как сегодня поживает твоя нога?

– Заметно лучше. Безусловно, ей пока недостает былой силы и гибкости, но сдвиги к лучшему несомненны. Итак, моя очаровательная ученица, давай-ка посмотрим, чего ты достигла.

Виола достала из сумки три шара и начала жонглировать ими.

– Хорошо. Попробуй начать с другой руки.

Поймав все шары, она начала подбрасывать их с правой руки.

– Молодец. Теперь поработай одной рукой в два раза быстрее, чем другой. Наоборот. Через голову. Отлично. Скрести руки. А ты уже пыталась жонглировать под ногой?

– В своей комнате, – ответила она, сосредоточенно продолжая жонглировать. – Но сейчас, в платье, я не сумею сделать это. Ох, черт!

Один шар упал на землю и покатился к реке. Я подхватил его, не дав свалиться в воду, и вернул Виоле.

– Ты нарочно встал там? – строго спросила она.

– Конечно, ведь именно туда он мог отлететь, – парировал я. – Начинай заново.

Она вздохнула и подбросила шары в воздух.

– Когда же ты позволишь мне жонглировать четырьмя шарами?

Я подбросил ей еще один шар. От неожиданности она не успела вовремя поймать его и, сбившись с ритма, уронила все три шара.

– Когда ты хорошо овладеешь тремя, – ответил я.

– Понятно, учитель.

Она вновь занялась тренировкой, а я продолжил гимнастику.

– Ты знаешь, вот этот трюк у меня все никак не получается, – сказала Виола, перебрасывая один шар за спиной так, чтобы поймать его спереди

– Это и будет нашим сегодняшним занятием, – решил я. – Хороший шут всегда готов к любым неожиданностям. С завтрашнего дня будем тренироваться с четырьмя шарами. А пока переходи на дубинки. Когда будешь готова, начнем отрабатывать игру в четыре руки.

Я замер и прислушался

– Ты слышишь?

Виола кивнула, доставая из сумки три ярко раскрашенные дубинки.

– Пение. Кто-то приближается к нам со стороны города

– И не просто кто-то.

В гильдии шутов нас учили, как узнавать друг друга. Один из способов – это, разумеется, обмен паролями, но он действует только в том случае, когда известно, кого и где искать. Учитывая бесконечность земных просторов, мы изобрели много опознавательных знаков для нахождения друг друга. В их число входят и замысловатые птичьи трели, и особые ритмические хлопки, и песня.

У наших трубадуров имеется для таких песен специальное название – тенцона: это поэтический поединок, положенный на музыку, своеобразный диалог, состоящий из вопросов и ответов на любую тему, хотя чаще всего на любовную. Мастера этого жанра могут часами импровизировать на поэтических состязаниях в Доме гильдии и на больших турнирах, устраиваемых в Южной Франции, где победителю вручают в качестве награды привязанного к шесту ястреба-перепелятника,

Но сейчас звучала особая песня, на которую любой член гильдии должен был откликнуться подобным же образом. Пропев куплет, исполнитель обычно замолкал в ожидании. А не дождавшись отклика, вновь повторял куплет.

Именно такую песню исполнял благозвучный тенор, паривший над тихим перебором лютневых струн:

 
Как приятно встретить мягкий свет зари,
Он не потревожит сладкий сон земли,
Прощай, Филомена, дорога вдаль зовет,
Мне нынче пора отправляться в поход.
 

Я откашлялся и пропел, повернувшись в сторону моего неизвестного друга:

 
О милый Фавн, молю, не убегай,
Любимую свою не покидай.
Дождись рассвета завтрашнего дня,
Пусть он в дорогу позовет тебя.
 

– Разве второй куплет не должна петь женщина? – спросила Виола, не переставая следить за дубинками, взлетающими над ее головой.

– Если таковая имеется в наличии, – ответил я. – Но тише, ученица, лучше слушай внимательно.

Когда-то мой приятель Тантало говорил мне, что мастерство трубадура определяется умением петь, играть па лютне, прекрасно выглядеть в плаще с капюшоном – и одновременно со всем этим гарцевать на лошади. И это был именно Тантало, живое воплощение своего собственного определения, резво скачущий вниз с холма на прекрасном испанском жеребце вороной масти. Как конь, так и наездник принарядились в изящные шелковые облачения в черно-красную клетку. Тантало, сама беззаботность, правил скакуном без помощи поводьев, освободив руки для игры на лютне, которая была сделана гораздо более искусно, чем моя. Копыта коня, готов поклясться, отбивали ритм его мелодии. Они спускались по склону в нашу сторону, Остановившись, Тантало перекинул ногу через седло и изящно спрыгнул на землю, спокойно продолжая наигрывать на лютне все ту же песенку.

– Ты должен научить меня этому трюку, – сказал я. – Нынче утром твой голос звучит прекрасно.

– И нынче утром, и нынче днем, и вчера, и завтра – он всегда звучит одинаково, – ответил он. – А твой, кстати, несколько хрипловат.

– Я только что плавал в ледяной воде, – слегка оправдываясь, сказал я.

Тантало снял украшенную перьями шляпу и, повернувшись, отвесил поклон Виоле, а потом вновь обратился ко мне:

– Не соблаговолишь ли представить меня твоей очаровательной спутнице?

– Виола, познакомься с Тантало, моим старым другом. Тантало, познакомься с моей новой ученицей, Виолой.

– Ученицей? – произнес он с удивлением, наклонился ко мне и пробормотал: – А она не старовата для ученицы, как ты думаешь?

Я шагнул вперед и перехватил дубинку в дюйме от его головы.

Виола притворно ахнула, продолжая подбрасывать две дубинки правой рукой, Я отправил ей обратно заблудшую третью. Она ловко подхватила дубинку и продолжила тренировку.

– Довольно невежливо со стороны трубадура делать замечания о возрасте дамы, – укоризненно заметил я ему.

– Ах, так она дама? Тогда прошу прощения. Я ошибочно принял ее за ученицу шута. Как член гильдии, я имею полное право и даже обязан подшучивать над учениками, а они должны отвечать со всей находчивостью и остроумием.

– У вас потешный вид, а от вашей лошади плохо пахнет, – отозвалась Виола.

– Ладно, ладно, над этим нам еще нужно поработать, – поспешил вмешаться я. – Но она не обычная ученица. Виола свободно говорит на девяти языках, прекрасно поет под собственный аккомпанемент и отлично разыгрывает самые разнохарактерные сценки. За это я ручаюсь.

– Ну, если уж ты ручаешься, – с легким сомнением произнес Тантало. – Ладно, я, в общем-то, прибыл сюда совсем по другому делу.

– И каково же твое дело?

Он приосанился и важно выпятил грудь.

– Теофил, я притащился из Дома гильдии в Венецию, оттуда по морю добрался до Каподистрии, а потом трясся на лихом скакуне по всему Адриатическому побережью до славного городка Орсино, чтобы задать тебе единственный вопрос: как поживает твоя нога?

– Это личный интерес или профессиональный?

– И тот и другой.

– Признаюсь лично тебе, что нога причиняет мне дьявольские мучения. А если говорить о профессии, то я пока еще не могу сделать заднее сальто-мортале и довольно сильно хромаю, но во всех прочих отношениях мои качества остались неизменными.

– Понятно, – кивнул он. – Твой отчет об успешном завершении здешнего задания был должным образом оценен. Отец Геральд так обрадовался, что даже прилюдно заплясал от удовольствия. Никто не ожидал такой прыти от нашего почтенного старца. Короче, ты вновь завоевал его благосклонность.

– Слава мне. Что же теперь нужно гильдии?

– Ишь разбежался! Сначала давай поболтаем о том о сем, а уж потом перейдем к делу. Ты ведь знаешь правила.

Я усомнился, стоит ли мне перехватывать очередную дубинку, когда она полетит в его сторону. Тантало вытащил большой носовой платок, церемонно развернул его и разложил на земле. Потом изящно уселся на него и подался вперед.

– Ты даже не представляешь, приятель, кто появился недавно в Хагенау при швабском дворе.

– Я много лет не бывал в Германии. Так кто же?

– Алексей.

– Который из Алексеев?

– Алексей из Константинополя. Сын свергнутого и ослепленного Исаака Ангела, бывшего императора. Племянничек нынешнего императора Алексея Третьего, свергнувшего и ослепившего своего брата. Алексей, который спит и видит, как бы ему стать Алексеем Четвертым, очередным императором.

– А это был бы очень ловкий трюк, если учесть, что еще живы его отец и дядя. Когда ему удалось бежать?

– Где-то осенью, мы полагаем.

– И гильдия к этому не причастна?

– Нет, клянусь лирой Давида, Гильдии нет никакого резона подрывать основы византийского трона. Результаты слишком непредсказуемы, а кроме того, они и сами проделали большую работу в этом направлении. Непосредственными организаторами бегства царевича были пизанцы, но мы подозреваем, что за ними стоит его сестра Ирина. Она замужем за Филиппом Швабским, как тебе известно.

– Значит, после побега он отправился прямиком к старшей сестрице и теперь блаженствует в Германии при дворе Филиппа. Разве это может как-то заинтересовать гильдию?

– Ну, тут есть одна небольшая деталь: в Венеции собираются крестоносны,

– И согласно донесениям Домино, намереваются отправиться в Константинополь.

Тантало пожал плечами.

– Все возможно. Домино давно возглавляет нашу братию в Венеции, и обычно ему известно, куда ветер дует. Но не все в гильдии считают, что крестоносцы нацелились именно на Константинополь. Там собралось множество отрядов французских и фламандских рыцарей, поклявшихся освободить Святую землю, и ничего, кроме Святой земли. И опять-таки среди них есть желающие вторгнуться для начала в Египет: не все ли равно, против каких неверных начать сражаться? В общем, многие у нас полагали, что Константинополь отошел на дальний план. Однако прибытие Алексея осложнило ситуацию. Ты знаешь, кто еще заехал погостить в Хагенау? Бонифаций Монферратский.[1]1
  Бонифаций Монферратский – маркиз, предводитель Четвертого крестового похода


[Закрыть] Гильдия всячески старается удержать крестоносцев от избиения хотя бы своих же братьев-христиан, и вот теперь их предводитель встречается е главным претендентом на византийский трон.

– Что предприняла гильдия а данном случае?

– Все как обычно. Трубадуры изворачиваются, как могут. В отличие от тебя мы не можем просто прохлаждаться, развлекая наших покровителей, Нам полагается странствовать с ними, восхваляя в песнях их доблесть. А если какой-то вождь берет крест и призывает за собой войско, то нам надлежит воодушевлять его воинов. И мы, естественно, воодушевляли их. Но их воодушевление так распалилось, что теперь нам приходится охлаждать его. Лирики, до недавнего времени прославлявшие благородные искания, теперь запели об оставленной дома деве. Кое-кто из славных рыцарей еще до похода начал тосковать по родной сторонке.

– Отлично.

– Мы также зашли и с другой стороны, распалив их рвение до такой степени, что они немедля устремились за море. Несколько сотен, проскочив Венецию, отправились прямиком в Апулию, которая делает большие деньги на их перевозке. Но их силы невелики, и без обещанной поддержки венецианского флота они не смогут сражаться с мусульманами. Есть надежда, что и в Венеции соберется недостаточно рыцарей, чтобы оправдать новый поход. В самой Венеции мы распускаем слухи, что новый крестовый поход выгоден только венецианским купцам, Некоторые из тех, кто пришел туда, собравшись в Святую землю, теперь кричат об измене и расходятся по домам.

– Молодцы. Но это не поможет. Венеция вложила слишком много средств в этот поход. Они не успокоятся, пока не получат прибыль на свои вложения.

– Согласен. И как раз тогда, когда мы надеялись, что все дело развалится само собой, вдруг является маленький Алексей с его большими претензиями. Ах, видел бы ты, как рыдали зрелые мужи, не говоря уже о дамах, слушая про его скитания и страдания. К счастью, Рим не поддержал его. Хотя Иннокентий, наверное, один из самых коварных пап на недавней памяти, но даже он не одобрил таких притязаний. К несчастью, события стали разворачиваться слишком стремительно, и поэтому гильдии нужно, чтобы ты отправился в Константинополь.

Я догадывался, что все эти разговоры неспроста, и ждал чего-то подобного, и все же ему удалось застать меня врасплох и ошеломить.

– В Константинополь? Я? Сейчас? – чуть не заорал я.

Тантало поглядел на меня и печально покачал головой.

– Ах, Тео, ты должен придумать что-нибудь получше этих односложных вопросов, если хочешь поддержать свою репутацию острослова. Но я отвечу в той же манере. Да. Ты. Сейчас.

– Но разве гильдия не держит там полдюжины наших людей?

– Держала, – ответил он.

Внезапно мне стало страшно.

– Что с ними случилось?

– Мы не знаем, – медленно произнес Тантало. – Именно это тебе и придется выяснить. Они исчезли. Все до одного.

– Умерли?

– Неизвестно. Мы получили послание от Толстого Бэзила из Фессалоники. Один трубадур, вернувшийся из Константинополя, сообщил, что все шуты таинственным образом исчезли. Он отправился обратно, пообещав, что попытается выяснить, что там приключилось. Больше мы о нем ничего не слышали.

– Когда это было?

– Шесть или семь месяцев назад.

– А кто из гильдии там работал?

Он пересчитал по пальцам:

– Братья карлики развлекали императора. Талия – императрицу. Тиберий и Деметрий время от времени давали представления на площадях, городском ипподроме и в Большом дворце. Трубадура звали Игнатием.

– Почему ты используешь прошедшее время? Всех этих людей я знаю.

– Что ж, надеюсь, ты сможешь отыскать их. С Талией, насколько я могу судить, у вас были весьма доверительные отношения.

Некоторым трубадурам лучше открывать рот только для песен. Начиная рассуждать, они доставляют людям одни неприятности. Я мельком глянул на Виолу, но она продолжала увлеченно жонглировать в сторонке.

– Когда ты сможешь отправиться? – спросил Тантало.

– Есть некоторые осложнения, – сказал я.

– Какие?

– Я женился, – ответил я, показав на Виолу. – Познакомься с герцогиней.

– Женился? – хохотнул он. – Боже мой, вот так дела. Наверное, надо тебя поздравить. – Он повернулся к Виоле. – И тебя, ученица.

Она кивнула, и он вновь обратился ко мне:

– Полагаю… – Тут челюсть у него медленно отвисла, и на лице впервые за все время нашего с ним знакомства появилось искреннее, не просчитанное заранее выражение. – Когда ты сказал «с герцогиней», ты имел в виду… Боже милостивый, Тео, так ты примкнул к дворянскому сословию!

– Скорее, низвел меня до своего уровня, – сказала Виола.

Тантало встал и, взмахнув шляпой, отвесил ей преувеличенный поклон.

– Простите меня, миледи. Мало знавал я случаев, чтобы такое великолепие сочеталось браком с такой простотой и непритязательностью.

– А у вас все равно потешный вид, и от вашей лошади по-прежнему плохо пахнет, – заявила Виола, приседая в реверансе.

– Ха-ха, недурственный ответ, миледи, – сказал он, делая в мою сторону большие глаза. – Что ж, мне удалось разжиться поистине бесценной новостью. Рассказывая об этом, я смогу целый месяц бесплатно бражничать в Доме гильдии.

– Я рад за тебя, только в здешних краях тебе следует помалкивать об этом. Возможно, ты и сам догадался, что мы обвенчались тайно.

– Ясное дело. Последние пришедшие отсюда новости гласили, что она недавно стала вдовой, а ты, обезноженный, валяешься на постели. Уж не она ли выходила тебя?

– Угадал.

– И тогда вы полюбили друг друга и решились на тайную женитьбу. Ах, какие греховодники!

– Грехи наши могли бы стать более тяжкими, если бы мы не поженились, – возразил я. – А полюбили мы друг друга уже давно. Просто осознали это совсем недавно,

– И теперь, значит, она стала твоей ученицей. Многое ли ты поведал ей о гильдии?

– Кто мы такие. И чем занимаемся.

Тантало вздохнул,

– Всего-то навсего! Столько лет служил верой и правдой и вдруг взял да и выдал все наши тайны из-за любви?

– Но я доверяю ей, и в свое время она сама станет членом нашей гильдии.

– Однако для этого требуется многолетнее обучение, Тео.

– Как я уже сказал, у нее есть много ценного в запасе. Ей нужно лишь подучить наш репертуар, приобрести навыки в жонглерстве и акробатике, и она будет готова к вступлению в гильдию.

– Мне кажется, в любовной акробатике она при желании превзойдет даже тебя, – прошептал Тантало, игриво подмигнув мне.

Он стремительно обернулся и едва успел перехватить очередную дубинку, летевшую в его голову.

– Ах, какая я еще неловкая! – вскрикнула Виола.

Тантало, примериваясь, поиграл пойманной дубинкой и высоко подбросил ее в сторону Виолы. Моя ученица отступила назад, пристально следя за снарядом и продолжая жонглировать двумя дубинками одной рукой. В нужный момент она подбросила их повыше, сделала кувырок назад и подхватила все три дубинки. Мы с Тантало встретили ее трюк аплодисментами.

– Ладно, она подает кое-какие надежды, – вынужден был признать он.

– Между тем она уже дала ученическую клятву и будет честно хранить ее, – заметил я.

– Много ли ей известно о тебе на самом деле? – тихо спросил он.

– Больше, чем тебе, – сказал я. – Она знает мое настоящее имя. Мне пришлось открыть его обвенчавшему нас отшельнику.

– Подумать только! – потрясенно воскликнул Тантало. – Но ведь кроме имени у тебя есть еще немало тайн.

– Верно. Я пообещал открывать ей по тайне на каждую годовщину свадьбы.

– Тогда, миледи, я желаю вам долгой и счастливой совместной жизни, – вновь поклонился он. – Вам она понадобится, если вы хотите узнать все тайны этого бродяги.

– Ах, не переживайте за нас, у меня тоже есть кое-какие секреты, – ответила Виола.

– Несомненно, несомненно. Ладно, Тео, ты прав. Это является осложнением.

– Вот тут я как раз сомневаюсь, – возразила моя жена.

Я внимательно посмотрел на нее и обратился к Тантало:

– Ты извинишь нас?

Он поклонился и отошел в сторонку. Я повернулся к моей возлюбленной.

– Что у тебя на уме?

– Ты сам учил меня, что настоящий шут всегда готов к любым переменам, – ответила она. – Ответ прост: я отправляюсь вместе с тобой.

– Невозможно.

– Почему?

– Потому что это опасно. Ты не представляешь, насколько это сложное задание.

Ее лицо помрачнело. Обычно я слишком поздно улавливал подобные предупреждающие знаки.

– Я стала твоей женой и ученицей гильдии шутов. И я дала обе эти клятвы, сознавая предстоящие сложности. Я понимала, что гильдия вскоре поручит тебе новое задание. Поэтому я пойду с тобой.

– Неужели ты бросишь детей?

– Все мои материнские перспективы улетучились, когда мою невестку назначили их регентшей. Через несколько лет Марк обретет независимость. Когда он станет полноправным герцогом, то мне, возможно, вновь позволят стать его матерью. Но пока я предпочитаю быть твоей женой, а не бесполезной тенью в моей собственной семье.

– Ты можешь подвергнуться смертельной опасности.

– И ты тоже. Не забудь, я уже сидела дома, пока мой первый муж сражался за Святую землю с Саладином.[2]2
  Салах-ад-Дин (Саладин) – египетский султан с 1171 года, основатель династии Айюбидов. Возглавлял войны мусульман с крестоносцами в 1187–1192 годах


[Закрыть] Годы сомнений и страхов за его жизнь… Мне не хочется переживать все это заново. Я отказываюсь стареть, дожидаясь, вернешься ты или нет. Если тебе суждено умереть, я хочу быть с тобой. – Она помедлила. – Но это не значит, что мы не найдем иного выхода.

– Виола, пойми, это далеко не легкая жизнь. Странствующие шуты живут за счет остроумия да пригоршни бронзовых монет. Если повезет, они ночуют на сеновале, а если нет – то на холодной и жесткой земле.

Она подошла и, заглянув мне в глаза, просто сказала:

– Но мы будем спать там вдвоем.

Я не стал долго раздумывать.

– Хорошо, мы пойдем вместе. Но твое обучение будет продолжаться. И когда мы приступим к работе, ты будешь выступать в роли моей ученицы, а не жены.

– Договорились, – сказала она и вернулась к жонглированию.

Я же направился к Тантало. Он отошел для видимости на приличное расстояние, что, однако, не помешало ему слышать каждое сказанное нами слово.

– Сложности разрешились? – с невинным видом спросил он.

– Мы отправимся завтра утром. Ты останешься у нас на ночь?

– Увы, не могу, – сказал он, вскакивая на лошадь. – Мне надо успеть выполнить еще несколько поручений, прежде чем я присоединюсь к крестоносцам.

– Ты пойдешь с ними?

– Кому-то ведь надо приглядывать за ходом дел. Там мало наших. Ренбо, разумеется, состоит при Бонифации, и еще несколько заносчивых типов наняли трубадуров, чтобы они возвеличили в балладах их подвиги. Похоже, заварушка начнется ближе к лету. Флотилия, вероятно, пройдет вдоль побережья, требуя поддержки. Большинство городов уже потихоньку связались с Венецией и договорились о мирном проходе. В том числе и ваш, миледи.

– Мы знаем, – обронила она.

– Да, у вас здесь заправляет делами весьма даровитый и сведущий иудей. Благодаря его хлопотам вам удалось обойтись относительно скромной данью и несколькими десятками воинов. Но мне нужно еще навестить Зару. Дож имеет какой-то зуб против них, и они хотят утрясти несколько важных вопросов, прежде чем к ним заявится флот крестоносцев.

– Я слышал, что в этом городе находят приют все еретики, разбойники и изгнанники.

– Мне-то как раз такие личности больше но душе. Ладно, посмотрим, удастся ли склонить их к мирному разрешению дела. Потом я вернусь в Венецию. Меня тревожит Домино: неровен час, он решится провернуть все сам и, нырнув в Большой канал с гвоздем в зубах, продырявит днища всех кораблей. Да, кстати, брат Деннис интересовался, как поживает та лошадь, что он всучил тебе?

– С Зевсом все в порядке, – сказал я. – Правда, манеры его по-прежнему оставляют желать лучшего. Не хочет ли брат Деннис забрать его обратно?

– Нет. Он сказал так, повторю слово в слово. «Если ему удалось притерпеться к этому упрямому и вздорному шельмецу, то он вполне может остаться с ним».

– Как тепло он отзывается о своих лошадях!

– Вообще-то он говорил о тебе. До свидания, Теофил.

– Удачи тебе, – сказал я, пожимая ему руку.

– И тебе того же, – ответил он. – Может, еще свидимся в Константинополе.

Вскочив на лошадь, послушно повернувшую обратно к городу, он сразу начал бренчать на лютне.

– Погоди, – окликнул я его. – Допустим, я окажусь там, когда разразится война. Каковы пожелания гильдии на тот случай?

– Попытайся остановить войну, – отозвался он.

– Как?

Он с хитрой усмешкой посмотрел на нас через плечо.

– Как обычно. Импровизируй!

Глядя, как он уезжает, Виола поигрывала дубинкой в правой руке, оценивая расстояние.

– Вряд ли ты попадешь в него отсюда, – заметил я.

– Спорим на поцелуй, что смогу, – сказала она, все еще поглядывая вслед Тантало.

Я отобрал дубинку и поцеловал ее.

– Я слишком высоко ценю твои поцелуи, чтобы разбазаривать их на пари, – сказал я. – Пошли собираться.