Текст книги "Когда-то, давным-давно (сказка для взрослых)"

Глава 3
Король Евралии обнажает меч

Без сомнения, вы уже догадались, что ответ продиктовала королю Веселунгу графиня Бельвейн. Сам Веселунг, скорее всего, выразился бы следующим образом: «Так Вам и надо – нечего без спросу летать над моим королевством». Он никогда не отличался тонким остроумием. Гиацинта сказала бы: «Нам очень жаль, но ведь рана оказалась не слишком серьезной, не так ли? И вы действительно не получали приглашения к завтраку». Советник долго чесал бы в затылке, а потом изрек: «В соответствии с главой VII, параграфом 259 „Уложений Королевства“, мы можем отметить…»

Но у графини был свой взгляд на вещи, и если вам кажется, что она словно нарочно сделала все для того, чтобы война стала неизбежной, – что ж, у нее могли быть основания к этому стремиться.

Пока что больше всех досталось Советнику Бародии, но «прихоти сильных мира сего часто оборачиваются страданиями невинных» – этот афоризм заимствован мною из «Евралии в прошлом и настоящем», где Роджер чуть ли не каждый абзац заканчивает моралью.

– Ну вот, – торжественно объявил Веселунг графине, – война объявлена! Гиацинта уже приводит в порядок мои доспехи.

– А что сказал король Бародии?

– Он ничего не сказал. Он написал на клочке грязной бумаги красными буквами «ВОЙНА», пришпилил его к уху моего гонца и отослал его назад.

– Боже, как это грубо! – возмутилась графиня.

– Д-да, я тоже подумал, что это несколько… ээ… неизящно, – неловко промямлил король. На самом-то деле он втайне восхищался таким поступком и ужасно жалел, что ему самому в голову не пришло ничего подобного.

Графиня с очаровательной улыбкой быстро проговорила:

– Конечно, все зависит от того, кто это делает. Например, если бы вы совершили нечто в этом роде, это выглядело бы как свидетельство благородного негодования.

– Должно быть, он был в ярости, – заметил Веселунг, выбирая из груды лежащих перед ним мечей то один, то другой и внимательно их разглядывая. – Хотелось бы мне взглянуть на его физиономию, когда он читал мою Ноту!

– И мне тоже, – вздохнула графиня.

Ей-то этого хотелось гораздо больше. Трагедия человека, умеющего писать отличные письма, состоит в том, что ему почти никогда не удается посмотреть, как их читают. Это уже мой собственный афоризм – подобная мысль никогда не пришла бы в голову Роджеру, отнюдь не блиставшему в эпистолярном жанре.

Король продолжал перебирать мечи.

– Как это некстати, – бормотал он. – Интересно, может быть, Гиацинта… – Он подошел к двери и позвал:

– Гиацинта!

– Иду, отец, – откликнулась Гиацинта откуда-то сверху.

Графиня Бельвейн встала с кресла и опустилась перед принцессой в глубоком реверансе.

– Доброе утро, ваше королевское высочество!

– Доброе утро, графиня, – приветливо ответила Гиацинта. Ей нравилась графиня – она не могла не нравиться, – но Гиацинте почему-то всегда хотелось, чтобы она нравилась ей чуть поменьше.

– Гиацинта, – попросил Веселунг, – подойди сюда и взгляни на эти мечи. Который из них, по-твоему, заколдованный?

Гиацинта честно попыталась выполнить просьбу отца, но не пришла ни к какому решению.

– Ах, отец, – сказала она наконец, – я, право, не знаю. Неужели это так важно?

– Милое дитя, конечно, это очень важно. Предположим, король Бародии вызывает меня на поединок. Если у меня заколдованный меч, я обязательно должен победить. А если нет, то еще неизвестно.

Бельвейн, не отрывая взора от Дневника, как бы про себя проговорила:

– Предположим, у короля Бародии тоже заколдованный меч…

(Подобное замечание было как нельзя более в ее духе.) Король перевел на нее взгляд и глубоко задумался.

– Да, действительно, – проворчал он озабоченно, – я как-то об этом не думал. Честное слово, я… – он повернулся к дочери. – Гиацинта, а что, если у нас обоих будут заколдованные мечи?

– Ну тогда, я думаю, вам придется сражаться вечно.

– Или, по крайней мере, до тех пор, пока из мечей не выйдет все колдовство, – невинно заметила графиня.

– Об этом должно быть где-нибудь написано, – с надеждой предположил Веселунг, чье приподнятое настроение совершенно угасло от этого разговора. – Попрошу Советника поискать. Только он сейчас страшно занят подготовкой к войне.

Графиня задумчиво произнесла:

– Зато у него окажется масса свободного времени потом – когда начнется поединок…

Удивительная женщина! Она уже представляла Советника, который спешит с долгожданным известием к королю Евралии и опаздывает на мгновение – то самое мгновение, в которое противник наносит смертельный удар.

Веселунг снова вернулся к мечам:

– Ну, как бы там ни было, по крайней мере, в своем мече я должен быть уверен. Гиацинта, ты совсем не знаешь, который из них заколдованный? – И он обиженно добавил: – Я же просил тебя пометить оружие.

Принцесса снова стала изучать мечи.

– Вот он! – радостно воскликнула она. – На нем стоит "В", что значит «волшебный»!

– Или «Веселунг», – еле слышно промурлыкала графиня.

Радость, только что озарившая лицо короля, тут же померкла, и он раздраженно заметил:

– От вас нынче не очень-то много проку, графиня.

В тот же миг графиня была на ногах – Дневник отброшен в сторону (нет, конечно, ни в коем случае не отброшен, а аккуратно положен на пол), сама она со скрещенными на груди руками как воплощение укора.

– О, ваше величество, простите меня… если бы вы спросили… я не знала, что вы нуждаетесь в моей помощи… я думала, ее королевское высочество… – Вдруг ее голос стал по-матерински заботливым и успокаивающим: – Конечно же я найду его.

Я часто думаю, погладила ли она при этом короля по голове? Это тоже было бы на нее очень похоже. Правда, в «Евралии в прошлом и настоящем» о таком жесте нет ни слова, а уж Роджер-то не преминул бы упомянуть о подобной бесцеремонности. Так что, может, ничего и не было.

Графиня без колебаний взяла один из мечей и протянула его Веселунгу.

– Ах, как хорошо, что все устроилось, – обрадовалась Гиацинта и ушла, предоставив их друг другу.

Король, счастливо улыбаясь, поглаживал клинок. Вдруг его охватило сомнение.

– А вы уверены, что это он?

– Испытайте на мне! – трагически вскричала графиня, падая на одно колено и простирая к королю руки. Носок маленькой туфельки касался Дневника, лежащего на полу, – его близость вселяла в нее отвагу. Даже в столь опасном положении она обдумывала, как описать эту сцену («как, собственно говоря, пишется „простирая“?»).

Я думаю, что к тому времени король уже был влюблен в нее по уши, хотя никак не мог решиться на завершающий шаг. Но если даже и так, в графиню он был влюблен от силы месяца два – два месяца из сорока лет, а вот с мечом не расставался с ранней юности. В критической ситуации в душе человека побеждает не самая сильная привязанность, а самая старая (это Роджер, но тут я с ним полностью согласен), и он, не рассуждая, поднял меч. Если он действительно заколдованный, малейшая царапина окажется смертельной. Сейчас все станет ясно!

Недоброжелатели графини распускали слухи, что эта женщина была столь дерзка, что ничто на свете не могло заставить ее побледнеть. Конечно, графиня Бельвейн имела ряд недостатков, но именно этот в их число не входил: глядя на занесенный над нею сверкающий клинок, она была бледна как мел. Тысячи мыслей вихрем проносились в ее голове: как потом будет раскаиваться король, как ее будут воспевать менестрели, будет ли опубликован ее Дневник, но, в основном, она проклинала себя за то, что ей вдруг пришло в голову разыграть такую дурацкую мелодраму.

Король вздрогнул, пришел в себя и страшно сконфузился. Потом закашлялся, чтобы скрыть смущение, и подал руку графине, помогая ей подняться.

– Графиня, что это с вами? Просто нелепо. Неужели вы думаете, что я позволю вам жертвовать собой, да еще в такое время? Присядьте и давайте обсудим все по порядку.

Оглушенная бурей чувств, Бельвейн сидела, крепко прижимая к груди драгоценный Дневник. В эту минуту жизнь казалась ей особенно прекрасной, единственным темным пятном было то, что менестрели все-таки, по-видимому, не сложат о ней песен. Ничего не поделаешь, нельзя же получить все разом.

Король решительными шагами расхаживал по залу и говорил:

– Я отправляюсь на войну и оставляю горячо любимую дочь. Разумеется, в мое отсутствие править страной будет она. Но я хочу, чтобы Гиацинта знала, что в любую минуту может обратиться к вам, графиня, за поддержкой и помощью. Уверен, что полностью могу на вас положиться, поскольку вы только что представили мне неопровержимое доказательство вашей преданности.

– О, что вы, ваше величество! – протестующе воскликнула графиня и с торжеством отметила про себя, что труды не пропали даром.

– Гиацинта еще совсем девочка, – тем временем продолжал король. – У нее нет никакого опыта. Она нуждается…

– В руководящей материнской руке, – мягко подсказала графиня.

Веселунг смешался и отвел глаза в сторону. Вообще-то, ему следовало бы немедленно объясниться. Но… но столько еще нужно успеть до завтра… Пожалуй, лучше отложить это до конца войны.

– У вас не будет никакой официальной должности, кроме прежних, – продолжил он поспешно, – но я хотел бы, чтобы принцесса во всем следовала вашим советам.

С некоторых пор графиня только об этом и мечтала, но, конечно, в подобной ситуации необходимо было проявить подобающую скромность.

– Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество, – с радостью. Но разве Советник…

– Советник поедет со мной. Он, конечно, не боец, зато силен в заклинаниях. – Король огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что они одни, и продолжал, понизив голос: – Он как-то говорил, что разыскал в архивах одно очень сильное заклинание. Если нам удастся применить его перед первым сражением, наши доблестные войска смогут… ээ… проявлять свою доблесть, почти не встречая сопротивления.

Графиня застенчиво пролепетала:

– Но есть же и другие образованные мужчины… Они гораздо лучше разбираются в государственных делах, чем мы, бедные женщины («Что за чушь я несу», – думала она про себя), и они смогут дать ее высочеству несравненно более ценные советы…

– Такие мужчины, – прервал ее Веселунг, – понадобятся мне самому. У меня каждый человек на счету! В войне с Бародией будет участвовать все мужское население Евралии, поэтому наша страна на некоторое время превратится в страну женщин. – Он искоса взглянул на графиню и улыбнулся. – Это будет страна, в которой… ээ… каждый… то есть…

Было совершенно очевидно, что король изо всех сил старается и никак не может придумать что-нибудь очень галантное, и графиня по доброте души решила избавить его от мучений.

– О, ваше величество, – она потупила взор, – это, право, слишком любезно с вашей стороны…

– Д-да нет, нисколько, – растерялся король, пытаясь припомнить, что же он такое сказал. В конце концов он предпочел откланяться. – К сожалению, графиня, я должен вас покинуть. У меня масса дел.

– У меня тоже, ваше величество. – Она сделала реверанс и вышла из зала, зажав под мышкой Дневник.

А Веселунг, который никак не мог избавиться от ощущения какой-то внутренней неудовлетворенности, вернулся к письменному столу и взялся за перо. Когда десять минут спустя Гиацинта заглянула в библиотеку, весь стол был завален обрывками бумаги, и она невольно наткнулась на несколько примечательных фраз:

«В подобной стране я стал бы счастливейшим из подданных…»

Остальные были еще короче:

«Это, дорогая графиня, было бы моей…»

«Страна, в которой даже король…»

«Счастливая страна…»

Последнее было зачеркнуто и поверх него написано:

«Плохо!»

– Отец, что все это значит?

Веселунг вскочил, покраснев до корней волос.

– Ничего, дорогая, ничего… Я просто… Видишь ли, мне, безусловно, необходимо будет обратиться с речью к народу. Вот я и набросал несколько… Как бы то ни было, они мне больше не нужны.

Он сгреб клочки в кучу, смял их и бросил в корзину для бумаг.

«Что же с ними стало?»– спросите вы. Скорее всего, на следующее утро они пошли на растопку камина. Но вот что удивительно! В десятой главе «Евралии в прошлом и настоящем» я вижу: «Поелику король и все мужское население Евралии отправились на войну с подлыми бародианами, Евралия стала страной женщин – страной, в которой даже король был бы счастливейшим из подданных».

Так что же это означает? Не есть ли это новый пример литературного плагиата? (Если вы помните, мне уже пришлось обличить Шелли.) Уж конечно, Роджер имел доступ к дворцовым корзинам для бумаг, как и многие другие историки. Но, в таком случае, он был обязан указать первоисточник!

Однако мне не хотелось бы быть несправедливым к Роджеру. Вам, наверное, уже стало ясно, что я во многом не разделяю его взглядов, но отдаю ему должное как историку (а в некоторых случаях, например, когда речь идет о первом появлении принца Удо в Евралии, целиком полагаюсь на свидетельства Роджера). И я ведь всегда ссылаюсь на него, если мне случается включать его высказывания в свое повествование, – так что есть все основания надеяться, что и Роджер был столь же щепетилен в отношении других. Я уже упоминал о том, что Роджер Кривоног – натура, несомненно, романтическая (как, впрочем, и король Веселунг). Поэтому давайте считать, что эта возвышенная мысль пришла к ним обоим независимо друг от друга.

Графиня Бельвейн имела полное право торжествовать небольшую победу. Король обнажил меч, но она не дрогнула! В награду она получит власть. Она станет властью за троном.

«Не обязательно за троном», – думала графиня.

Глава 4
Принцесса Гиацинта полагается на графиню

Настало время представить вам Виггз, и я сразу оказываюсь в затруднительном положении.

Каково было положение Виггз при дворе?

Ответить на этот вопрос не так-то просто. Дело в том, что мне приходится складывать всю историю из отдельных кусков, рассказанных другими, как головоломку, и заполнять пробелы, полагаясь на собственное представление о логике поведения того или иного персонажа. Для начала я хотел бы познакомить вас с первоисточниками.

Первый и главнейший из них – это, конечно, Роджер Кривоног. Его монументальный труд «Евралия в прошлом и настоящем» в семнадцати томах громоздится на моем письменном столе. Я наткнулся на них (разумеется, в переносном смысле) совершенно случайно, возвращаясь в Лондон со стороны Нью-Барнета. Я имею в виду один маленький магазинчик около… забыл, как называется это место, но это третья по счету книжная лавка по левой стороне улицы. Именно этому труду я следовал в изложении основных линий и уже говорил о том, насколько высоко ценю сие произведение.

Во-вторых, существует некоторое количество легенд и баллад, поведанных мне моей тетушкой, одной из представительниц корнуэльских Малоносов. Она утверждает, что является прямым потомком Генри Малоноса, чей удачный выстрел и породил к жизни цепь событий, которые я пытаюсь изложить. Безусловно, мне не придет в голову подвергать сомнению слова дамы, к тому же она, действительно, всегда говорит о Генри Малоносе с той смесью гордости и фамильярности, с какой обычно говорят о знаменитых предках или родственниках. Во всем, что не касается Генри, ее слова заслуживают полного доверия, тем более что, в основных чертах, эти рассказы подтверждаются Роджером. Именно она описала графиню Бельвейн с необыкновенной яркостью и дала истинную оценку ее характера, отсутствующую в других источниках. Но ее отношение к Генри Малоносу просто нелепо. Дай ей волю, и он станет главным и единственным героем всей истории. Это вызывает у меня и у Роджера снисходительную усмешку: мы отдаем должное Генри за его блестящий выстрел, но и только.

И в-третьих, сама Бельвейн. Женщины, подобные ей, не умирают. Не далее как в прошлом году мне довелось встретить ее – или ее воплощение – в одном загородном имении в Шропшире. Не помню, каким именем она себя назвала, но это была она. Я узнал ее тотчас – время покатилось вспять, и вот мы уже в милой Евралии. «Остался к чаю и был совершенно очарователен…» Интересно, сказала бы она то же самое обо мне? Однако я, кажется, становлюсь сентиментальным – почти как наш дорогой Роджер.

Проконсультировавшись с этими источниками, я вновь задаю себе вопрос: кто же такая была Виггз?

Роджер говорит о ней как об одной из приближенных принцессы. Мы знаем, что Гиацинте было семнадцать лет. В таком случае, Виггз должно быть столько же – девушка на выданье – или, возможно, чуть старше. Почему бы и нет, спросите вы? Действительно – леди Виггз, фрейлина ее высочества, восемнадцати с небольшим, высокая и статная… Поскольку именно она разрушила коварные планы графини, пусть и будет ей под стать.

Да, конечно, но вы никогда бы так не подумали, если бы послушали мою тетушку. К тому же, если бы вам выпало счастье лицезреть Бельвейн, то вы сразу же поняли бы: ни одна взрослая женщина не могла ей противостоять.

Виггз была ребенком – я чувствую это всем сердцем. В легендах и балладах моей тетушки она предстает перед нами девочкой, как Алиса в сказочной стране. Что бы там ни писал Роджер, в моем рассказе она будет ребенком.

Между прочим, у Роджера концы с концами не сходятся. Например, он упоминает о том, что Виггз вытирает пыль с трона. Попробуйте-ка представить себе придворную даму, которой в прошлом феврале исполнилось восемнадцать, с тряпкой или метелкой в руках! Несколько раз он заставляет ее выполнять приказания графини – это тоже настораживает. Никогда фрейлина не стала бы повиноваться никому, кроме своей госпожи.

Итак, Виггз – девочка. Маленькая подруга Гиацинты, готовая на все для того, кто любит (или делает вид, что любит) ее покровительницу.

Король Евралии Веселунг отправился на войну. Он ехал во главе внушительного войска с заколдованным мечом на левом боку (плащ-невидимка был пока приторочен к седлу, чтобы отсутствие королевской тени не пугало боевого коня). Гиацинта провожала его у ворот замка. Пять раз он возвращался, чтобы дать ей последние наставления, а шестой – за мечом, но теперь он действительно уехал, и Гиацинта сидела на любимом месте на башне замка вместе с Виггз.

– Никогда не думала, что провожать отцов на войну – такое утомительное занятие, – сказала Гиацинта.

– Я очень надеюсь, что с ним ничего не случится. Послушай, Виггз – хотя об этом, я думаю, лучше не говорить вслух и хотя он только что уехал – но, наверное, это очень приятно – быть королевой, правда?

– Это должно быть просто чудесно! – ответила Виггз, глядя на принцессу широко открытыми глазами. – А вы теперь можете делать все, что хотите?

Гиацинта кивнула:

– Я всегда делала все, что мне хотелось, а теперь я могу это делать.

– А вы можете отрубить кому-нибудь голову?

– Запросто!

– По-моему, это очень противно – отрубать головы.

– И мне так кажется, – улыбнулась Гиацинта. – Поэтому давай пока не станем этого делать – пока не привыкнем как следует.

Виггз не сводила с принцессы восторженных глаз.

– Кто сильнее, – спросила она, – вы или фея?

– Я так и знала, что ты задашь какой-нибудь ужасный вопрос, – сказала Гиацинта, делая вид, что сердится. Потом она оглянулась по сторонам и шепнула Виггз на ухо: – Я!

– О-о! – воскликнула Виггз. – Неужели правда?!

– Конечно, правда. Ты слыхала когда-нибудь историю об отце и фее?

– О его величестве?

– Да, о его величестве короле Евралии. Это случилось однажды в лесу, вскоре после того, как он стал королем… А вы знаете эту историю? Думаю, нет. Это случилось вскоре после того, как Веселунг взошел на престол. Он так этим гордился, что повсюду расхаживал и повторял вслух: «Я король. Я король. Я король». А иногда: «Король – это я. Король – это я!» Однажды он гулял в лесу, и его случайно услышала фея. Она явилась ему и сказала:

– Значит, ты – король?

– Я король, – ответил Веселунг, – я король, я ко…

– А все-таки, – перебила его фея, – что такое, в сущности говоря, король?

Веселунг гордо заявил:

– Король – это очень могущественное существо!

– А если я превращу тебя в овечку? Что тогда?

Король на минуту задумался.

– Пожалуй, я бы не отказался побывать овечкой.

Фея взмахнула рукой.

– Вот и будь ею! До тех пор, пока не признаешь, что фея могущественнее, чем король.

И он в мгновение ока превратился в овечку.

– Ну? – сказала фея.

– Ну? – сказал король.

– Так кто же могущественнее – король или фея?

– Король, – ответил Веселунг, – и, вдобавок, гораздо шерстистее.

Наступило молчание. Король начал пощипывать травку.

– Я не слишком высокого мнения о феях, – пробормотал он с набитым ртом. – Мне кажется, они не очень-то могущественны…

Фея сердито взглянула на овечку.

– Они не могут заставить говорить то, что не хочешь, – пояснил король.

Фея топнула ногой.

– Стань жабой! – воскликнула она. – Мерзкой, бородавчатой, ползучей жабой!

– Я всю жизнь мечтал, – начал Веселунг, – стать жабой, – договорил он откуда-то снизу.

– Ну как? – спросила фея.

– Я не очень-то высокого мнения о феях. Не так уж они и могущественны…

Он ждал, что фея на него посмотрит, но она сделала вид, будто думает о чем-то другом. Немного помолчав, жаба добавила:

– Они не могут заставить говорить то, что не хочешь.

Фея пришла в еще большую ярость, снова топнула ногой и приказала:

– Будь нем! И оставайся немым на веки вечные!

В лесу было совсем тихо. Фея посмотрела сквозь ажурные кроны деревьев на голубое небо, на королевский замок, видневшийся в просвете между могучими стволами, на гладкий булыжник справа, на поросшую мхом кочку слева… но она не станет, ни за что не станет смотреть под ноги…

Нет, она не станет…

Ни за что…

И все же…

Это было выше ее сил. Она не удержалась и взглянула на мерзкую, бородавчатую, ползучую жабу, сидевшую у ее ног, – немую жабу, которая еще совсем недавно была королем.

И, поймав ее взгляд, жаба – подмигнула!

Подмигивать можно по-разному. Фея сразу поняла, что в данном случае это означало: «Я не слишком высокого мнения о феях. Не очень-то они могущественны. Не могут заставить произнести то, что не хочешь».

Фея с отвращением и досадой взмахнула рукой.

– О, стань снова королем… – и она исчезла.

Вот это и есть история о том, как король Евралии повстречался с феей. У Роджера она изложена неплохо – разумеется, не так хорошо, как у меня, – но он нагружает ее моралью. Если хотите, мораль можете придумать сами, потому что я такими вещами не занимаюсь.

Виггз тоже не особенно интересовалась моралью. Упершись локтями в коленки и положив подбородок на кисти рук, она мечтательно смотрела в сторону леса, воображала всю эту сцену и думала: «Как замечательно быть королем, да еще таким умным!»

– Это случилось очень давно, – сказала Гиацинта. – Отец тогда был не то, что теперь.

– Наверное, это была злая фея, – предположила Виггз.

– Просто глупенькая. Вот меня бы отец так легко не обвел вокруг пальца.

– Но ведь бывают и добрые феи, правда? Я однажды с такой встретилась.

– Ты, дитя? Где же?

Не берусь предполагать, каким путем пошла бы история Евралии, если бы Виггз не прервали. Но случилось так, что она рассказала про свою фею в другой раз, при таких обстоятельствах, что графиня Бельвейн смогла… Да, да, мне крайне неприятно об этом говорить, но графиня действительно подслушала. Правда, как она потом объясняла, ссылаясь на многочисленные примеры из литературы, подобные истории и существуют лишь для того, чтобы их подслушивали (как будто это могло служить ей оправданием!). Во всяком случае, на этот раз она явилась слишком рано для того, чтобы подслушать, но как раз вовремя, чтобы обеспечить себе такую возможность на будущее.

– Графиня Бельвейн! – объявила дежурная придворная дама, вслед за чем последовало явление ее светлости, как всегда, весьма эффектное.

– Доброе утро, графиня, – достаточно приветливо поздоровалась Гиацинта.

– Доброе утро, ваше королевское высочество. А-а, Виггз, милое дитя, – небрежно добавила она и протянула руку, чтобы погладить милое дитя по головке, но слегка промахнулась.

– Виггз как раз собиралась мне рассказать одну удивительную историю.

– Славная крошка, – графиня неопределенно взмахнула другой рукой в сторону славной крошки. – Ваше высочество, простите меня, не будете ли вы столь добры позволить мне прервать вашу беседу? Я хотела бы обсудить с вами небольшое, но неотложное дело государственной важности.

Отпустив Виггз кивком головы, принцесса напряженно ждала продолжения.

Когда они оставались наедине, Бельвейн оказывала на Гиацинту какое-то странное воздействие. Было что-то в величественных манерах этой дамы, от чего принцесса чувствовала себя неловкой и виноватой, как школьница, которая плохо себя вела. Я сам часто ощущаю нечто подобное, беседуя с издателями, а Роджер неоднократно упоминает об одном из своих дядюшек, перед которым он всегда оказывался в самом невыгодном положении. Это, по-видимому, довольно распространенное явление.

– Всего-навсего несколько проектов на рассмотрение вашего величества – ах, как глупо с моей стороны, – я хотела сказать, «вашего высочества». Может быть, конечно, они и не заслужат одобрения вашего высочества, но если вы сочтете их достойными… словом, я на всякий случай изложила их в письменном виде. – И она стала разворачивать один за другим листы пергамента, сияющие всеми цветами радуги.

– Как красиво! – Гиацинта не могла сдержать искреннего восторга.

Графиня вспыхнула от удовольствия. Она обожала цветные чернила, перья, линейки, карандаши. В ее Дневнике день недели всегда был подчеркнут красным, а самые важные слова она обычно выделяла золотом. Едва раскрыв Дневник, вы понимали, что перед вами настоящее произведение искусства.

Первый лист был озаглавлен: «Проект экономии в королевстве». («Экономия» сразу бросалась в глаза, выведенная красным.)

Следующий назывался: «Проект безопасности королевства». («Безопасность» притягивала взор, сияя небесной голубизной.)

Третий лист носил заглавие: «Проект поощрения искусств и литературы в королевстве». «Королевству» на этот раз было явно тесновато. Чутье истинного художника подсказывало графине, что заглавие обязано уместиться на одной строке, но она начала писать слишком крупными буквами, а поскольку зеленые чернила были на исходе, не могла себе позволить начать заново.

Всего таких листов оказалось никак не меньше десятка.

К концу третьего принцесса беспокойно заерзала в кресле.

К концу пятого она поняла, что затесалась в королевское семейство, скорее всего, по недоразумению.

К концу седьмого она дала себе честное слово, что, если графиня на этот раз ее простит, она никогда больше не будет такой дурной девочкой.

К концу девятого она еле сдерживала слезы.

В начале десятого листа красовалось заглавие ярко-оранжевого цвета:

«Проект развития пластики в королевстве».

– Да, – пролепетала Гиацинта слабым голосом, – мне кажется, это неплохая мысль.

– Я подумала, что, если ваше высочество одобрит эту затею, мы как раз сейчас могли бы…

Гиацинта вдруг почувствовала, что заливается краской стыда.

– Я полагаюсь на вас, графиня. По-моему, вы разбираетесь во всем этом куда лучше, чем я.

Ничего подобного она никогда не сказала бы своему отцу.