Текст книги "Твои"

22

– А ты в Москве-то хоть раз была, Снежок? Не помню, спрашивал тебя или нет.

– Не спрашивал. Была однажды с родителями и больше желания туда приехать не возникло.

– Это еще почему? – Роберт выглядит искреннее удивленным. – Красивый же город.

– Город может мне и понравился, а вот три дня трястись в вагоне – нет. Как вспомню, так сразу укачивает и начинается мерещиться запах яиц и копченой курицы.

Теперь он смеется.

– А-а, так вы на поезде ездили? То еще приключение.

– Ужасное, – кривлю я нос. – После таких испытаний красоты Красной площади в моих глазах значительно померкли. Да и слишком людно там, если честно. А ты к чему это спросил?

– Подумал, что Полинке нужно столицу увидеть. С бабушкой и дедом когда-то же нужно познакомиться.

При упоминании его родителей я невольно кусаю губу. В прошлом между нами возникла не слишком красивая ситуация. Его мать звонила мне поздравить с рождением Полины и следом озвучила желание увидеть внучку и заодно познакомиться. А я такая замотанная и уставшая была, что не особо тактично ей отказала. Мол, извините, сейчас не до вас, как время будет – дам знать. Больше предложений о визите не поступало, и я решила, что она обиделась и даже немного вздохнула с облегчением. Видеться с папой Полины – это одно, но принять вместе с ним еще пару незнакомых людей, казалось совершенно лишним.

А оказалось, что с отцом Роберта произошел несчастный случай – повредил позвоночник, упав с лестницы, и его мать теперь вынуждена постоянно находиться рядом и ухаживать. Когда я это узнала, такой виноватой себя почувствовала. Они ведь вместе хотели прилететь, а я не позволила.

– Да, пора, наверное, – соглашаюсь я. – Надо только время выбрать. С сентября у Полины подготовительная школа начнется, так что, может быть, в августе?

Ответить Роберт не успевает, потому что звонит его телефон. Он на несколько секунд задерживается взглядом на экране, затем прикладывает его к уху и собранно произносит: «Если ничего срочного – я перезвоню». Никаких срочных дел у звонящего, очевидно, нет, потому что он почти сразу возвращает мобильный на стол.

– В августе, говоришь? – переспрашивает он, возвращая голосу расслабленность. – Да, можно.

Я опускаю взгляд на свой опустевший бокал и машинально размазываю по стеклу налипший отпечаток пальца.

– Слушай, давай в отель вернемся. Не будем ждать, пока Поля проснется.

Роберт не спорит – поднимает руку и просит счет. А вот смотреть, как он его оплачивает, становится для меня неожиданным испытанием. Обычно вместе с нами Полинка, и то, что ее отец угощает, выглядит естественно. А сейчас все как-то непривычно. Правда, не настолько, чтобы начать совать Роберту деньги, умоляя разделить счет.

Мы выходим на крыльцо. С заходом солнца полуденная жара спала, и теперь я и моя обгоревшая кожа откровенно наслаждаемся долгожданной прохладой.

– Спит? – спрашивает Роберт, когда я в очередной раз смотрю в телефон.

– Даже не шевелится. – Я разворачиваю к нему экран в подтверждение своих слов. – Она обычно жуткая непоседа: за ночь может раз по тридцать перевернуться. И ноги обожает на меня закидывать.

– Есть в кого.

Я с подозрением приподнимаю брови. И в кого же?

– В единственный раз, когда мы с тобой вместе ночевали, я проснулся утром с твоими пятками на животе, – поясняет Роберт с нескрываемым удовольствием.

– Серьезно? – выкашливаю я с неловким смешком. – Я такого не помню.

И тем более удивительно, что это помнит он. Целых шесть лет прошло. Хотя, если мои ноги оставили после себя шрамы, это все объясняет.

Какое-то время, совсем недолго, мы идем в тишине. Я позволяю ветру трепать волосы, приклеивая их к губам, и с наслаждением вдыхаю солоноватый воздух. Роберт вышагивает рядом, делая это очень медленно. Кажется, мы оба не хотим торопиться.

– Отсюда море видно, – я указываю на проплешину посреди растущих вдоль дороги деревьев. – Давай остановимся ненадолго. Хочу фотографию сделать. Луна так красиво в воде отражается.

– Вспышку выключи, – подсказывает Роберт, когда я направляю телефон в темноту. – Здесь нужен ночной режим.

Незаметно пошевелив ртом, чтобы его передразнить, я регулирую настройки камеры и жму «сфотографировать». Результат приводит меня в восторг: ну наконец-то! Не снимок, а настоящее произведение искусства: взлохмаченные тени деревьев, расступившись, открывают темную гладь воды, а на ней стелется длинная серебряная дорожка.

– Смотри, – я оттягиваю экран подальше, чтобы похвастаться удачной фотографией. – Прямо обои на рабочий стол.

– Красота неописуемая, – звучит прямо за моей шеей.

Я затаиваю дыхание. Сердце в груди бултыхается, словно шарик на веревочке, и бешено тарахтит. Роберт совсем близко стоит.

– Надо еще фильтрами поиграть, – мне едва удается разлеплять онемевшие губы. – Интересно может получиться.

Рот распахивается в беззвучном выдохе. Роберт прижимается ко мне сзади и опускает руки на талию.

– Не против? – его голос, глухой, немного щекочущий, касается моей ушной раковины.

Кивнув, я, как полная идиотка, продолжаю удерживать телефон в вытянутой руке. Кровь циркулирует по телу со сверхзвуковой скоростью, вернуть размеренное дыхание тоже не получается. Просто он горячий такой и пахнет завораживающе. Аж голова идет кругом.

О таком развитии событий я себе думать запрещала, но сейчас стою и понимаю, что отшутиться, как обычно, или сыграть в недотрогу не смогу. Слишком сильно искушение. Море, ветер, гул в теле и Роберт, как назло, такой… Даже слова подобрать не могу… Красивый, плечистый, с юмором, обаятельный – все не то… Тут должно быть другое какое-то слово (слово 18+ – ахахахаха-прим. автора)

– Можно уже опустить, – с этими словами Роберт тянет меня за локоть и забирает телефон. Ослабшая рука безвольно повисает вдоль тела, но через секунду оказывается припаяна к моей талии его здоровенной ладонью.

Глубоко вздохнув, я мягко высвобождаю кисть и завожу ее себе за плечо. Потираю его шершавую щеку, скольжу выше и пробегаюсь по волосам. Улыбаюсь, когда ощущаю теплое касание губ на запястье. О последствиях подумаю завтра. Сейчас слишком хорошо.

23

Я даже не уверена, сама я поворачиваюсь к нему, либо же Роберт помогает мне это сделать. Такая уж я: не умею довольствоваться малым. Всему виной это курортное солнце, прогревшее меня изнутри, и несколько часов наедине. Мои защитные барьеры официально пали.

– Ну и чего ты улыбаешься? – шепчу я, тщетно пытаясь приглушить свою собственную улыбку.

– А как рядом с тобой не улыбаться? – хрипловато отвечает Роберт, касаясь большим пальцем моей щеки. – Невозможно.

Я прикрываю глаза, чтобы не ослепнуть от лунных бликов, отражающихся в его зрачках, и, не открывая, тянусь вверх. Когда оборонительные ворота сломаны, я не умею ждать нападения, а бросаюсь в сражение первой.

От соприкосновения с влажным и горячим кожу бьет током, а в ноздри проникает такой знакомый и теперь стократно усилившийся запах соблазна и терпкого одеколона. Я даже на мгновение не сомневаюсь в своем решении. Хочется ощутить все это в полной мере. Впитать кожей, почувствовать небом и жадно проглотить прямо здесь, под этой огромной луной, в арке из расступившихся деревьев.

Я давно не целовалась вот так – дрожа от нетерпения, по-настоящему. Когда не можешь сдержать шумных вздохов-предателей, выдающих первобытный отклик, когда важен именно он сам, этот поцелуй, а не то, что за ним последует.

Этот момент, как и тот снимок, ради которого мы здесь остановились – в нем удачно совпало все, включая мужские ладони, которые с правильным нажимом удерживают мою талию. Все-таки в маленьких руках нет шанса почувствовать себя дюймовочкой. А я сейчас именно такой себя и чувствую. Впервые за долгое время я не пробивная мама девочки дошкольной возраста, готовая остановить на скаку табун лошадей, а воздушная фея в развевающемся от ветра платье, которая создана для таких вот идеальных поцелуев под луной.

– Ну и как? – с улыбкой спрашиваю я, мягко упираюсь ладонями Роберту в грудь.

– Десять из пяти, – с хриплым смешком отвечает он, сильнее подминая мою талию.

Шутливо поморщившись, я тру подбородок.

– А мне придется снизить балл за щетину. Теперь-то кожа точно облезет.

– Извини, но тут я бессилен – за день отрастает. Могу исправиться утром.

Закусив губу, я с улыбкой склоняю голову в бок – забытый признак кокетства.

– Какой ты самонадеянный, Робсон.

И даже впервые позволила себе его назвать так, как его близкие друзья называют. Пусть поцелуй и прервался, но я продолжаю чувствовать себя всемогущей феей.

– Робсон? – он шутливо приподнимает брови. – По утрам я начисто бреюсь – к этому сказал.

– Врешь.

– Вру, – без улыбки подтверждает он.

Устремленные на меня глаза под густыми загнутыми ресницами – точно такими же, как у Поли, – с новой силой забирают меня в плен. Хочется снова зажмуриться и повторить недавнее движение: потянуться вперед, чтобы ощутить во рту вкус его поцелуя. Но я твердо знаю, что во второй раз это станет как раз тем самым – прелюдией к чему-то большему, а потому усилием воли заставляю себя отвести взгляд и сказать правильное:

– Пойдем в отель. Уже поздно.

Роберт еще несколько секунд продолжает на меня смотреть, вынуждая вглядываться в темноту до тех пор, пока прохлада на пояснице не сигнализирует о том, что он меня отпустил.

Становится необъяснимо пусто, но ровно до того момента, как моя ладонь не оказывается внутри его ладони. Улыбнувшись, я едва заметно сжимаю пальцы в знак признательности. Хорошо, что так. Хочется еще немного побыть феей.

В уютном молчании мы проходим с десяток метров. Несмотря на размеренный шаг и обилие кислорода, сердце продолжает неровно стучать, и я начинаю подозревать у себя аллергию на его дорогущий одеколон.

– Полинку, наверное, нужно будет в кровать переложить? – внезапно предполагает Роберт.

– Да. Но я и сама могу справиться.

– Мне разрешишь помочь?

Сощурившись, я поворачиваюсь к нему. Смотрит с улыбкой, но настаивать точно не будет. Наверное, поэтому шесть лет назад я без раздумий за ним пошла. Потому что Роберт умеет относиться с уважением.

– Разрешу, – говорю я с запинкой. – Только ее на руки нужно по-особому брать. Она терпеть не может, когда ее прижимают к себе животом.

24

Роберт

В номер мы заходим максимально беззвучно, но Рада все равно прикладывает палец к губам, прося быть тише. Эти пара недель, проведенных с ними, навели меня на мысль о том, что родительство все же предполагает наличие суперспособностей: суперпамять, супервнимание, умение находиться сразу в нескольких местах одновременно и навык двигаться, как ниндзя.

Последним, как, впрочем, и остальными, я не обладаю, поэтому приходится снимать обувь и в процессе с очередной раз улыбнуться двум идентичным комплектам разноразмерных розовых сланцев, разбросанных по прихожей. Словно невзначай подглядел в умилительный мир их хозяек.

В гостиной меня ждет не менее умилительная картина. На диване, широко раскинув руки, сопит Поля. Справа от нее лежат обертки от конфет, купленных в дьюти-фри, слева – корона, а в кулачке по-прежнему зажат камень, за который она планирует выручить миллион долларов. Деловая хватка у дочки однозначно моя.

– И даже не проснется, когда я ее на руки подниму?

– Вряд ли, – шепотом отвечает Рада. – Но если прижмешь к себе животом – жди скандала.

– А корону-то принцесса не зря носит. Привычки королевские.

– Ты отнесешь ее в спальню или нет? – грозно шипит мать-медведица, втыкая кулаки в бока. – Если разбудишь, сам будешь ей сказки до утра читать.

Я поднимаю ладони, показывая, что угрозы приняты к сведению, и иду туда, где лежит ценный груз. Даю себе немного полюбоваться зрелищем и тогда бережно отрываю дочку от дивана. Даже волнуюсь немного. В мире этой парочки существуют свои законы и привычки, и сейчас мне особенно сильно хочется показать, что я ничего в нем не собираюсь портить. Даже если на отца года не тяну.

Под цепким взглядом Рады с дочкой на руках прохожу вглубь номера и осторожно укладываю ее на кровать. Полина даже не шелохнулась. Хочу выйти, чтобы так дальше и оставалось, но потом тянусь, чтобы накрыть ее плечи одеялом. Мать так делала в детстве.

– Поздравляю, папа Роберт, – Рада, ожидающая возле дверей спальни, беззвучно имитирует аплодисменты. – Первый уровень пройден.

– Сколько еще осталось?

– Пара сотен всего-то, – снисходительно хмыкает она. – Угостить тебя чем-нибудь? Детский сок? Чипсы? Шоколадка?

– Угости, – соглашаюсь я, глядя ей в глаза. – Правда, моего запроса нет в этом меню.

Радка смущается, хотя и вида не подает. Взгляд всего на мгновение отводит, полагая, что я не замечу.

Здесь на отдыхе я окончательно от нее поплыл. Стою и строю из себя улыбчивого джентльмена, хотя у самого руки зудят от того, как хочется снова почувствовать в них ее тело. И чтобы так же дышала мне в рот, как недавно, и чтобы такой же нежной и податливой была, а не кусачей. Хотя кусачей она мне тоже нравится. Рада не перегибает, и если подначивает, то без злости, что даже желания ни разу не возникает ее осадить. Все при ней: и огонь, и мозги, и легкости в меру. Смотрю на нее и испытываю ровно то же, что и шесть лет назад – голову сносит. Тогда правда морально и физически полегче было: все же она передо мной сутки в купальнике не маячила и языком неба не щекотала. Если бы не Полинка спящая… Ладно, даже думать не хочу.

Развернувшись, Рада открывает ящик и впихивает мне в ладонь упаковку мармеладных червей. Глаза широко распахнуты и как-то по-особенному сияют.

– Угадала?

Я успеваю придержать ее пальцы и несильно сжать. Вообще не угадала, Снежок. Где ты, а где конфеты?

Рада кисть не одергивает. Губу кусает, порозовела немного, улыбается. От этой игры с прикосновениями я себя пацаном малолетним чувствую в самом хорошем смысле. Потому что с ней все так осторожно, без пошлости, но кровь горячит будь здоров.

Я глажу ее мизинец, нехотя отпускаю. Рада сразу назад отступает, обнимает себя руками. Я совсем не хочу уходить. Сейчас бы не отказался от совместного просмотра телека с целомудренными объятиями, но в соседней комнате спит дочка, которую никак нельзя разбудить.

– С тобой остаться хочу, – выдаю как есть. – Можно без продолжения.

Рада глубоко вздыхает, смотрит вниз, на босые ноги. У них с дочкой даже ногти в один цвет покрашены, это я еще вчера заметил.

– Надо выспаться, – говорит с запинкой, приглушенно. – Завтра же домой лететь.

Я такой ответ предполагал, а потому мне не нужно дополнительного времени на борьбу с разочарованием. Настаивать не буду, чтобы ни себя, ни ее не унижать. Кто-кто, а Снежок для вида ломаться не будет. Только не она.

Делаю шаг к ней и целую прикрытую волосами щеку. Рада издает смущенный смешок, шепчет «спокойной ночи». К себе иду быстро, не оборачиваясь. Дальнейший план у меня созрел: банка ледяной колы и не менее ледяной душ. Завтра можно с утра девчонок в аквапарк свозить и наделать фоток на память. А для этого, что нужно сделать? Правильно. Немедленно лечь спать.

В номере включаю кондиционер на полную и проверяю звонки на телефоне. Пока в ресторане сидели, Эля звонила и вдогонку прислала сообщение: ключ от ворот сломался. Не знаю ли я, где можно его починить.

Без ключа для ворот она до завтра проживет, поэтому, ничего не ответив, я закрываюсь в душевой. Включаю воду и, застыв, таращусь в зеркало. Только вместо себя в отражении вижу неровный блин луны и сияющие Радкины глаза. И даже прикосновение ее тела ощущаю, будто всего минуту назад это случилось. Целуется она искренне, без заигрываний, со страстью, как в юношестве бывает. Когда поцелуй ради поцелуя.

Простояв минут пять под холодной водой и едва остыв, я выхожу в гостиную. Остался последний пункт плана: выпить колы и лечь спать.

Ледяная жестянка жалит пальцы, сладкая шипучка – язык. Осушив банку в три глотка, вышвыриваю ее в урну и тянусь к выключателю. Не донеся каких-то пару сантиметров, застываю. Прохлада от воды за мгновение улетучивается, и кожа начинает тлеть едва ли сильнее, чем по пути сюда. В номер постучали и, даже не подойдя к двери, я заранее знаю, кого за ней увижу.

25

Мысль о том, что стоило бы надеть что-то поприличнее полотенца, всего на секунду посещает меня и тут же улетучивается. Если за дверью действительно стоит она – подобная формальность будет лишней.

Сильнее, чем нужно рву к себе ручку, и, несмотря на уверенность, что на пороге будет стоять именно Рада, а не пьяный соотечественник и заблудившаяся горничная, сердце все равно начинает качать кровь в удвоенном режиме.

Одета в то же платье с ужина, ноги босые, глаза сверкают как драгоценные камни, попавшие под прямые солнечные лучи. Даже в горле немного пересыхает. Такой я ее еще не видел, пожалуй. Не оторваться.

– Привет, – говорит и тут же издает глухой вибрирующий смешок: – Забыла спросить, у тебя есть соль?

Соль, останкинская телебашня, кило урана, водорастворимый айфон двадцать пятого поколения – для нее у меня есть все.

Я обычно за словом в карман не лезу, но сейчас они кажутся лишними. Молча перехватываю ее запястье и совсем не деликатно, прямо через порог дергаю ее к себе.

Упругое жаркое тело впечатывается мне в грудь, пушистые волосы щекочут шею. Капли воды, оставшиеся после душа, с шипением испаряются с кожи, по крайней мере, именно так мне сейчас представляется. Температура точно скакнула градусов на десять вверх.

– Это означает, что есть? – шепот Рады, сладко пахнущий мармеладом, касается моего подбородка, вызывая острое желание пробовать его на вкус.

Я успеваю кивнуть, перед тем, как это сделать. Надавить на ее поясницу и впиться с нее ртом. Как иначе? Я под ледяной водой стоял и ни черта не помогло. Думал, чем себя до утра занять, а она и тут удивила. Пришла. Дерзкая крышесносная девчонка.

Рот Рады податливый и жадный одновременно, в одну секунду мягкий и влажный, в другую – настойчивый. И сейчас это точно не поцелуй ради поцелуя. Вот это: шумные вздохи, постанывания, прикусывания, – скорее взмах флажка перед началом забега.

Я чувствую, как она жмется плотнее, ощущаю, как встает на цыпочки. Дважды повторять мне не нужно. Заложив ладони под подол ее платья и сжав, рывком поднимаю ее вверх.

– Как в фильме, – шепчет Рада, плотно обвивая меня ногами. Ее волосы накрыли нас шатром, сузив мир до лихорадочного сияния ее глаз. – Я тяжелая, наверное.

Ее кожа – это кайф. Плотная, горячая, упругая. Я прикрываю глаза, когда снова ее сжимаю. Хочется повторять это еще и еще, чтобы продолжать слышать вот такие ахающие вздохи, от которых кровь долбит в ушах.

– Ты пушинка, Снежок. Могу часами так с тобой ходить.

– Так долго со мной никуда ходить не надо, – тихонько смеется она. – Полина все еще может проснуться.

– Пара у нас есть?

Рада с деланным удивлением округляет глаза и опускает их вниз, к моему животу.

– Пара часов?

Я не говорю ей, что куда лучше было бы пять, просто киваю. Мне заранее мало.

Ее глаза становятся ближе, и в следующую секунду я чувствую влажное скольжение языка по губам. Пытаюсь поймать его ртом, но он ускользает, самовольно спускается к подбородку, рисует на нем узоры. На этом мне окончательно сносит голову. Хочется одного: больше свободы рукам.

Сделав пару шагов, я упираю Раду спиной в стену, и, высвободив ладонь, дергаю вниз рукава ее платья. Она шумно выдыхает и запрокидывает голову, предоставляя мне полную свободу прикосновений. Это странно, так сильно кайфовать от того, как разительно отличается оттенок ее кожи от моей. Я бы сказал, походит на фетиш.

– Да, вот здесь потрогай, – постанывает Рада, запуская пальцы мне в волосы. – Как ты тогда делал.

Запомнила, – удовлетворенно звучит в голове. Я же мужчина, нам такие вещи льстят. Я и сам многое о ней помню, даже несмотря на то, что было это шесть лет назад и всего один раз. Про родинку-кляксу у нее пояснице, от касания к которой она покрывается мурашками и начинает извиваться, и что на пике наслаждения она не ахает, а ругается «Черт-черт-черт».

– Пожалуйста, пожалуйста, быстрее…

От ее нетерпеливости в ушах шумит сильнее. Хочется проглотить ее прямо здесь, у стены, на той тумбе, в кресле, на полу – и с ее темпераментом она это только поприветствует. Но сейчас это все не подходит – может быть, в другой раз когда-то, но не в этот, не после шести лет. Она ведь не Эстель, или как там звали ту блондинку. Рада это далеко не все.

– Держись, я все-таки немного тебя покатаю, – предупреждаю я, отрывая ее от стены. На что Рада, прикусив губу, так выразительно прокатывается бедрами по моему животу, что я едва не передумываю насчет перемещения.

– Да ты и впрямь джентльмен, Робсон, – заговорщицки шепчет она, когда мы протискиваемся в проем спальни. И нарочно губами уха касается, будто я недостаточно на взводе.

– Ни разу нет, – хриплю я, отпихивая ногой преградивший путь чемодан и сваливая ее на кровать.

Поерзав бедрами, Рада вытягивает ступню вверх, давая наглядно убедиться, в том, что я почувствовал ранее. Под платьем у нее ничего нет. Совсем.

Про отсутствие джентльменства я был честен как никогда. Сейчас она в этом убедится.