Текст книги "Фунгус"

III
Всесильный Касиан погибает от руки разъяренного Хик-Хика

Когда он проснулся, гриб все еще был на месте. Ночь Хик-Хик провел в забытьи, но открыв глаза, увидел чудовище прямо перед собой, внутри пещеры. «Кауна» – звучание этого слова рождает образ укрытия, пристанища для людей, которые еще не образовали человеческого сообщества. Нерожденные младенцы живут в теплой и благодатной кауне. Вот почему пробуждение Хик-Хика было жестоким испытанием: никто до него, проснувшись, не испытывал такого смертельного и жуткого испуга. Придя в сознание, бедняга обнаружил в своей холодной и серой пещере чудовищный гриб. Монстр пристально смотрел на него одним глазом, в другой глазнице торчал нож. Солнце взошло, но в сумраке пещеры контуры гриба были едва различимы на фоне неровных каменных стен.

«Х-ах!» – сдавленно вскрикнул Хик-Хик, точно бельчонок, попавший в ловушку. Трудно представить себе более беззащитное положение: он лежал навзничь и не мог даже поднять голову – волосы на затылке прилипли к запекшейся луже его собственной крови. Бедняга к тому же оказался заперт в каменном мешке, выход из которого преграждало отвратительное создание. «Х-ах!» Машинально он потянулся за кочергой, лежавшей у печки, и выставил, словно шпагу, этот тонкий металлический прут в сторону чудовища. Дрова в печи уже не потрескивали, огонь потух несколько часов назад. Тишину нарушало только дыхание Хик-Хика и его отчаянное постанывание: «Х-ах, х-ах!»

Одно только утешало: гриб не пожелал воспользоваться его ночным беспамятством и прикончить его. Чудовище стояло так неподвижно, что казалось творением сумасшедшего чучельника. Его туловище и конечности, сплетенные из корней разной толщины, сливались в темноте с неровностями скалы. Гриб замер и не издавал ни звука. Хик-Хик оказался в крошечной каменной ловушке, а выход из нее преграждало чудовище. Единственным же оружием была жалкая кочерга.

Минуты текли бесконечно долго, но оба оставались на своих местах: гриб замер, Хик-Хик грозил ему кочергой, зажатой в вытянутой руке, и при этом пыхтел, словно задыхался. Что делать дальше, он не знал.

Свободной рукой бедняга ощупал рану на затылке. Крови он потерял порядочно, свидетельством тому служила липкая красная лужа на полу. Дело дрянь. Но жалеть себя не стоило – и Хик-Хик поднял кочергу чуть выше, угрожая чудовищу. Через некоторое время вытянутая вверх рука стала побаливать. По большому счету защищаться от гриба смысла не имело: ночью монстру ничто не мешало его убить, но он остался жив. В этом заключался какой-то смысл. Хик-Хик медленно, очень медленно и осторожно, опустил кочергу, на что чудовище никак не отреагировало. В углублении стены, служившем полкой, хозяин кауны увидел кисет, достал табак и бумагу и скрутил папиросу. Ему хотелось обдумать происходящее, он устроился на матрасе и закурил, не сводя глаз с монстра, который тоже его рассматривал.

Желтая жидкость, сочившаяся из раненого глаза, запеклась, вокруг ножа образовалась гноящаяся корка. Второй глаз не пострадал и смотрел прямо на Хик-Хика. Черная точка зрачка плавала в янтарном озерце жидкости. Этот желтый глаз, по форме напоминавший орех, был отвратителен. Он не имел век, и это было самое неприятное. Хик-Хик вздрогнул от омерзения, потушил папиросу и растоптал окурок. А когда дым улетучился, заметил, что запах табака сменился крепким, дурманящим ароматом леса. Ему показалось, что дело не только в обонянии: в воздухе что-то вибрировало и разливалось – описать свои ощущения лучше он не мог.

С величайшей осторожностью Хик-Хик приблизился к грибу, чтобы рассмотреть его получше в полумраке пещеры, и даже осмелился провести кончиком указательного пальца по цилиндрическому туловищу. Монстр не противился и казался безразличным, поэтому страх постепенно отступал.

Когда первый испуг прошел, ужас сменился любопытством. По всей видимости, удар ножом в голову чудовища и вызвал это странное явление – монстр вылез из земли. Помня об этом, Хик-Хик стал ощупывать пришельца, который был выше его почти на целую голову, если не больше. Перед ним стоял настоящий лесной великан, нижняя часть его тела скрывалась в земле, пока он не оторвался от своей грибницы. Особой красотой великан, по правде сказать, не отличался. У него было несколько рук и ног, если только можно так назвать конечности, торчащие из туловища. Они разветвлялись на множество пальцев-корешков, которые, в свою очередь, тоже раздваивались, и так до бесконечности. Из одного пальца вырастал другой, а из другого третий, их образовывались целые сотни, а на концах этих пальчиков, сотканных из грибной плоти, торчали острые шипы. В нижней части цилиндрического туловища не наблюдалось никаких половых органов, ягодиц и анального отверстия тоже не было видно. Дальше начинались ноги, сплетенные из корней. Правая представляла собой плотную связку тонких пальцев-корешков, а место левой занимали три толстых корня, образующие треногу. Возможно, эта незначительная деталь и вызывала у наблюдателя наибольшее изумление, она делала чудовище существом, лишенным симметрии, а человеческий разум не приемлет асимметричности.

Преодолев боязнь, Хик-Хик начал исследовать странное существо, как ребенок, получивший в подарок новую игрушку. Гриб безразлично позволял человеку ощупывать свою влажную кожу и твердую плоть. Гладкое туловище не имело изъянов, только в некоторых местах его совершенство нарушали сухие старые побеги вьющихся растений: тонкие лианы прилегали так плотно, что напоминали рачков, прилепившихся к коже кита. Хик-Хик пододвинул к грибу большой камень и забрался на него, как на табуретку, – с этой высоты он мог провести рукой по голове чудовища. Череп на ощупь оказался холодным и будто бы отполированным, небольшие выпуклости под пальцами сменялись неглубокими впадинами. Самым противным было то, что кожицу покрывала клейкая жидкость, которая липла к рукам, подобно улиточной слизи.

Основная часть туловища была цвета яичного желтка, а голову и руки покрывали неровные матовые темно-зеленые пятна, отливавшие бирюзой. Хик-Хик провел рукой по подбородку монстра и почувствовал под пальцами пластинки, расходившиеся от центра. Отверстие рта находилось под глазами. Осмелев, наш исследователь двумя пальцами потянул челюсть монстра вниз, словно на осмотре у зубного врача, и сунул руку в пасть. Вместо зубов там обнаружились три ровных ряда шипов, их плотный строй казался безупречным. Запускать руку глубже он не решился и с любопытством заглянул внутрь. Ему показалось, что там ритмично движется какая-то масса, похожая на бьющееся сердце, возможно, это был свернутый в спираль иссиня-черный язык. Хик-Хиком овладел ужас, и он отпрянул назад.

Наш герой был человеком недалеким и не мог осознать всю невероятность события: в его пещере объявился гигантский гриб, который умел ходить и смотрел на него своими желтыми глазами. Точнее, одним глазом – и этот глаз следил за ним и наблюдал за его действиями. Что он мог с этим поделать? Ровным счетом ничего: могучим умом Хик-Хик не отличался, но был способен оценить свои возможности.

Теперь, когда гриб уже не представлял собой опасности, Хик-Хик вспомнил о ней.

Майлис! О, ужас! Встреча была назначена рано утром, а он всю ночь провалялся в беспамятстве. Бедняга выглянул из кауны. Снаружи по-прежнему шел снег. Наверху, высоко в небе, за бесконечными слоями тумана виднелся тусклый солнечный диск. В любом конце света, если солнце стоит прямо у тебя над головой, это означает полдень. А они договорились встретиться на рассвете. О нет!

Майлис! Ему назначила свидание самая очаровательная женщина Пиренейских гор, но из-за отвратительного чудовища он не смог прийти вовремя. Майлис! Хик-Хику вспомнились ее белые руки: как отличались узловатые лапы чудовища от белых и нежных женских пальцев. Какое извинение придумать? Схватив впопыхах свой котелок, он выскочил из пещеры и тут понял, что гриб следует за ним.

Чудовище выползало из двери кауны, словно огромный паук из угла паутины. Его кустистые руки и ноги цеплялись за дверной проем, голову оно опустило, чтобы протиснуться в узкий проход. Хик-Хик понял: стоит ему начать двигаться, как гриб следует за ним, и это поставило его в тупик. От отчаяния ему приспичило справить нужду. Пока он орошал стену пещеры горячей струей, а гриб внимательно за ним наблюдал, ему пришла в голову детская уловка.

Хик-Хик вернулся в пещеру. Гриб, неумело переставляя ноги, последовал за ним. Когда оба оказались внутри, наш герой выскочил обратно на улицу, запер за собой дверь и привалил ее огромным камнем. Гриб еще не умел как следует управлять своим телом и оказался взаперти. В двери на уровне глаз была щелка, чтобы видеть, кто приближается к кауне. Хик-Хик заглянул в нее, чтобы знать, что происходило внутри.

Потеряв из вида Хик-Хика, растерянный гриб заметался взад и вперед по пещере, с каждой минутой он двигался все быстрее. Не найдя человека, он словно обезумел: принялся размахивать своими ручищами, круша все жалкое убранство кауны, скручивался жгутом, корчился, точно ведьма на костре. Казалось, в пещере бушует запертый внутри ураган.

Все мысли Хик-Хика устремлялись к ней, к Майлис. Но прежде чем двинуться в путь, он отвалил от двери камень, который не позволял ей открыться. Если засов не задвинут, – сказал он себе, – рано или поздно гриб найдет выход и уйдет к себе в лес или высоко в горы, неважно, куда именно. Его занимали мысли о женщине, ему было не до чудовищ, выдернутых из земли с корнями.

Хик-Хик бросился бежать к постоялому двору и вскоре, тяжело дыша, остановился перед осталем. В душе зародилось дурное предчувствие. Из дома не доносилась обычная вонь – смесь запахов вяленого мяса, пота разгоряченных тел и мешковины. Казалось, самая суть этого заведения растворилась в воздухе вместе с хозяином. И тут Хик-Хик вспомнил, что как раз в этот день Касиан собирался закрыть свой постоялый двор и отправиться зимовать во Францию.

Никого из постояльцев вокруг не было. Только сам Касиан на площадке перед осталем свежевал тушки кроликов. Для перевозки мертвые кролики годятся гораздо лучше, чем живые, поэтому он забил всех животных – больше двух дюжин – и сейчас сдирал с них шкурки быстрыми и ловкими движениями. Перед ним лежали две кучки мертвых кроликов: одни ожидали свежевания, а другие уже превратились в длинные кроваво-розовые тушки. У всех оставалось только по одному глазу, второй Касиан выковырял из глазниц пальцем, чтобы стекла кровь. Лысая Гусыня лакомилась ей, собирала клювом с земли и пила долгими глотками. Увидев Хик-Хика, птица распростерла крылья и закричала: га-га-га!

Касиан был в ярости. Где его черти носят? Осталь закрывается на зиму, а он все проспал! Хик-Хик спросил о своей гостье.

– Фемны! – заворчал Касиан.

Черные глаза его слуги сузились в щелочки, он хмуро посмотрел на хозяина и заявил:

– Она не какая-нибудь шлюха.

Касиан резким движением сорвал шкурку с головы очередного кролика, словно чулок.

– Не была шлюхой, а теперь стала! – заорал он. – Контрабандисты женщин на дух не переносят, когда заняты своим делом. И ты об этом прекрасно знаешь! Вот она и стала шлюхой.

Что он имел в виду? Потрясая освежеванной тушкой, Касиан прокричал:

– Перед уходом девять пурпуров трахнули ее по очереди, один за другим. И что ты думаешь? Раздвигала ноги, точно твой циркуль! Так что теперь она настоящая шлюха.

Майлис. Пурпуры. Его опоздание. Девять контрабандистов.

Касиан хохотал, а Хик-Хик только моргал, не произнося ни слова. Хозяин заметил огонек ненависти в глазах слуги, но не учуял опасность. Этот слуга всегда был труслив и покорен, точно теленок, несмотря на свои революционные речи. Касиан не знал одного: ненависть подобна реке, чем она глубже, тем меньше шумит.

Она, Майлис. Пурпуры.

Взгляд Хик-Хика упал на кроличьи тушки, в порыве гнева он схватил одну из них и, вооружившись ею как дубинкой, стал лупить Касиана: вот тебе, вот тебе, вот тебе. Тот оторопел, не столько от боли, сколько от обиды, и лишь бормотал: «Что ты делаешь, проклятый лентяй?» Но тут один из ударов пришелся прямо в рот, и это вывело Касиана из себя. Он схватил другого кролика и бросился на Хик-Хика. В пылу сражения оба поскользнулись и покатились по грязному снегу, продолжая осыпать друг друга ударами кроличьих тушек. Лысая Гусыня в страшном возбуждении суетилась вокруг, потрясая крыльями, и угрожающе гоготала, поддерживая хозяина. Кости кроликов, служивших оружием, давно переломались, тушки в руках противников утратили форму, но те продолжали мутузить друг друга, стоя на коленях.

– Буржуй, эксплуататор! – вопил Хик-Хик.

Тут его взгляд упал на толстый деревянный брус. Он схватил его и, точно копье, направил прямо в живот Касиану. Однако тому удалось ухватиться руками за другой конец бруса. Стоя друг напротив друга, вцепившись в два конца бруса, враги сообразили, что незаметно для них самих дурацкая потасовка превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть. Обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль: они отбросили деревяшку и побежали к осталю: кто первым схватит лефоше, тот и прикончит противника.

Касиан был выше слуги, его длинные ноги двигались проворнее. Однако крепкий и коренастый Хик-Хик лучше удерживал равновесие. Ему удалось опрокинуть хозяина, ударив по бедрам. От этого удара, нанесенного будто бы разъяренным вепрем, хозяин покатился по земле, а слуга продолжил свой бег и обогнал противника.

Хик-Хик стрелой влетел в дом и перепрыгнул через стойку: лефоше лежал под ней, на своем месте. Слуга встал во весь рост с револьвером в руках. И как раз вовремя: на фоне дверного проема возник силуэт Касиана. Хик-Хик прицелился. Гусыня влетела через окно и забегала между противниками, размахивая крыльями и гогоча.

– Да не заряжен он, идиот! – засмеялся Касиан. Хик-Хик, которому никогда в жизни не доводилось стрелять, замер в сомнении.

И тут гусыня вспрыгнула на стойку, пытаясь клюнуть Хик-Хика. Тот машинально нажал на курок. Револьвер оказался заряженным.

Раздался раскатистый грохот: бр-рум! И еще раз: бр-рум! Белый дым слепил глаза. Стрелок опустил револьвер, белесая завеса не позволяла ему увидеть, что произошло. Когда дым рассеялся, ни гусыни, ни Касиана в остале не было. Хик-Хик бросился вон. Девять негодяев покусились на единственную порядочную женщину, которую ему довелось узнать, самую красивую женщину всех Пиренеев. Кто-то должен ответить за это преступление. Пурпуры уже ушли, но Касиан никуда не делся. Его-то он и убьет.

Обидчик маячил вдалеке. Если в человека стреляют, он может бежать с удивительной скоростью, даже если его задела пуля: по снегу за Касианом тянулся темный кровавый след.

Чуть дальше снежное полотно, разделявшее преследователя и преследуемого, оставалось чистым. Касиан улепетывал вниз по склону, Хик-Хик снова выстрелил, но враг удалялся, с каждой минутой прибавляя шагу. Два выстрела: бр-рум! бр-рум! Им отвечало эхо: бр-рум! бр-рум! Длинные ноги Касиана уносили его все дальше, потому что побежденный всегда бежит быстрее победителя – это доказывает опыт многочисленных битв. Но, выстрелив в шестой раз, несмотря на разделявшее их расстояние, Хик-Хик увидел, как пуля снесла боковую часть черепа врага и оттуда извергся поток крови, точно лава из крошечного вулкана. Касиан упал, прополз несколько метров на локтях – его движения были последними судорогами умиравшего, а потом покатился по крутому снежному склону. Хик-Хик, запыхавшись, подошел ближе.

Враг неподвижно лежал на дне оврага, тело наполовину утонуло в снегу. Длинная кровавая борозда на безупречном снежном покрове указывала проделанный им путь. Хик-Хик скорчил брезгливую гримасу и произнес единственную эпитафию, которая пришла ему в голову:

– Будь ты проклят, капиталист-эксплуататор.

Тяжело дыша, он зашагал обратно на постоялый двор. Га… га… га… Гусыня все еще расхаживала по дому. Птица попыталась преградить ему путь, но Хик-Хик презрительно посмотрел на нее и пинком отправил на улицу. Оказавшись внутри, он первым делом зарядил лефоше. Пули хранились в аккуратных картонных коробочках, которые было приятно разглядывать и трогать. Хик-Хик доставал пули одну за другой и вставлял их в барабан. «Га, га, га!» – возмущенно кричала гусыня, словно обвиняя его в убийстве хозяина. «Сейчас ты у меня попляшешь, коллаборационистское отродье», – сказал себе наш герой, выходя из осталя с револьвером.

Хик-Хик был чрезвычайно горд тем, что попал в голову Касиану с почти двадцатиметрового расстояния. Для человека, впервые взявшего в руки оружие, это неплохой результат. Может быть, он – прирожденный стрелок! Гусыня тем временем разозлилась не на шутку и норовила ущипнуть его под коленки, как это делала обычно. Она кружила вокруг врага, пытаясь зайти в тыл, Хик-Хик тоже вращался на месте, неуклюже целясь в нее из револьвера. И, наконец, выстрелил: бр-рум!

Услышав выстрел, гусыня, которая была лысой, но отнюдь не глупой, бросилась наутек, возмущенно гогоча.

Бр-рум, бр-рум!

Гусыня металась из стороны в сторону. Бр-рум, бр-рум, бр-рум!

Чертов револьвер!

В нем кончились патроны, и проклятая гусыня, целая и невредимая, бежала прочь по насту, точно святой по водам.

Без всякого сомнения, он попал в Касиана с расстояния в двадцать метров, но, скорее всего, ему просто повезло. На самом же деле хуже его не было стрелка во всех Пиренейских горах.

* * *

Хик-Хик не знал, что ему теперь предпринять. Он уселся возле стойки и осушил полбутылки винкауда. Гнев утих, как лавина, которая скатывается с гор и замирает в долине, и мысли снова вернулись к ней. К Майлис. Надо навестить ее, успокоить, попросить прощения. Но что он мог ей сказать? Девять негодяев, девять мерзавцев изнасиловали ее. Если бы он оказался там, где ему надлежало быть, ничего бы не случилось. В том, что гриб вырвался из земли, его вины не было, но только с пьяных глаз может человеку прийти в голову ковырять среди ночи шляпку гигантского гриба. Ты – безмозглый кретин, сказал себе Хик-Хик.

Выпив еще полторы бутылки винкауда, он решил поступить так, как велел инстинкт самосохранения: забрать из осталя все самое необходимое и вернуться в пещеру. Забиться в нору и перезимовать, укрывшись от всего мира.

Тут он услышал ослиные вопли, доносившиеся из стойла. Это вопил осел Касиана, который седлал его дважды в году – в начале и в конце зимы, уезжая с постоялого двора и возвращаясь. Но теперь Касиан мертв, и Хик-Хик сказал себе, что можно использовать животное для перевозки груза в пещеру. Он забрал из большой кладовки за стойкой сухие колбасы и зельц, навьючил на ишака две огромные сумы с бутылками винкауда и прочими припасами, а сам уселся сверху. Все шло как по маслу, пока они не оказались возле кауны.

Когда до нее было уже совсем недалеко, осел встал как вкопанный. Хик-Хик ударил его пятками по бокам – раз, другой. В конце концов животное воспротивилось такому обхождению и принялось кричать, брыкаться и бить задом, да так сильно, что и вьюки, и наездник покатились по земле. Несколько бутылок разбилось, и Хик-Хик обругал осла, который удирал прочь, не переставая кричать.

Никогда еще ему не приходилось видеть, чтобы животные так пугались, но объяснение напрашивалось само собой. Дверь кауны оставалась закрытой, но ветер донес до него знакомый запах: крепкий и стойкий аромат первобытного леса.

Борьба с Касианом и судьба Майлис заставили его забыть о грибе. Хик-Хик бросил его в пещере. Неужели он все еще там? О нет, только не это!

Он посмотрел на дверь в конце каменного коридора, образованного скалами. Пойманный в эту ловушку ветер завывал, точно дух мертвого волка. Хик-Хику не хотелось знать, что скрывается за дверью, вовсе не хотелось. Знание это дорого стоило: предстояло сделать двадцать шагов, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее его от двери кауны, толкнуть дверь, слыша, как скрипят ржавые петли, и заглянуть внутрь. Он не хотел видеть то, что ожидает его в пещере.

Но все-таки двинулся вперед. Почему? Потому что у него не оставалось другого выхода. В этом мире у Хик-Хика не было ничего, кроме сырой промозглой кауны. А когда в Пиренеи приходит зима, когда мороз обжигает кожу сильнее, чем огонь адских костров, люди прячутся в любое укрытие, даже если там поджидает чудовище. Поэтому бедняга направился к пещере, толкнул дверь, вошел, скрепя сердце, и посмотрел в темноту.

Гриб был на месте.