Текст книги "Дочь ведьмы"

Пока я старался привести мысли в порядок, тетя Зоя снова подала голос:

– В комнате ляг, дверь только не закрывай. Вдруг мне что ночью нужно будет. Слабая я совсем, сам видишь.

Я размышлял, что делать, хотя думать, в общем-то, было не о чем. Сейчас поздно, на последнюю электричку, вероятнее всего, мне не успеть, до станции путь неблизкий. Тетя Зоя нуждается в помощи, оставить ее я не могу.

Спустя некоторое время я устраивался на ночлег. Комната, в которой я и раньше ночевал, когда приезжал сюда, находилась напротив теткиной. Двери обеих комнат были распахнуты настежь, но кровать тетки я не видел, потому что мой диван стоял в другом углу. Я лишь слышал, что она время от времени кряхтит и ворочается.

На душе было неспокойно, поэтому заснуть я и не пытался. Лег в одежде, не стал раздеваться, только обувь снял. Однако усталость взяла свое, я все же задремал. Бывает такое состояние, когда балансируешь между сном и явью, соскальзывая в дрему. Еще немного – и я, наверное, заснул бы покрепче. Что тогда со мной было бы, даже представить не могу…

Но я все же не спал, поэтому, заслышав шорох, открыл глаза. Тьма не была полной: в окно светила луна, я хорошо видел всю комнату. На потолке, возле двери, что-то чернело. Пятно, которого прежде не было.

Мне пришла в голову глупая мысль, что это плесень. Только разве плесень может шевелиться? А я с замирающим сердцем видел, что пятно шевелится, движется в мою сторону. Страх пригвоздил меня к дивану. Может, я сплю, мелькнуло в голове. Но я не спал! Не спал и видел, как черная тень кляксой ползла по потолку.

Казалось… Трудно даже выговорить такое, но мне казалось, моя тетка, распластавшись по потолку, подбирается ко мне. Я видел ее костлявые тощие руки с кривыми ногтями, длинные седые лохмы и полуслепые глаза, которые смотрели прямо на меня!

Не знаю, как хватило сил, но я протянул руку и включил светильник на ножке, стоявший возле дивана. Боялся, свет не зажжется, но мне повезло. Я приготовился к тому, что зловещая тварь прыгнет на меня с потолка, но в углу, конечно, никого не было.

Я обозвал себя болваном, пытаясь унять сердцебиение. Теперь точно не засну. Тихонько встав с дивана, чтобы не разбудить тетю Зою, которая, наверное, давно спит, я обулся, собираясь выйти во двор.

Подошел к двери – и вдруг увидел тетку. Она стояла возле своей кровати спиной ко мне, в ночной рубашке, болтающейся на худом теле. Собралась в туалет? Или нужно помочь ей лечь? Я вышел из своей комнаты, сделал пару шагов и очутился в комнате тетки.

– Тетя Зоя, – позвал шепотом. – Тебе нужно что-то? Попить принести?

Я ждал, она не отзывалась.

Что ж, надо будет, позовет. Я вышел из ее спальни и, позабыв давешний наказ, машинально прикрыл за собой дверь. Не полностью закрыл, именно прикрыл, а дверь-то была двустворчатая, створки снизу деревянные, сверху – стеклянные. Я сомкнул неплотно эти створки и хотел пойти во двор, как и собирался, но тетка внезапно развернулась ко мне всем корпусом.

– Тебе было велено делать, как я говорю, – пролаяла она хриплым гортанным голосом. – А я велела оставить двери открытыми!

Я попятился.

– Открой их!

Тетя Зоя сделала шаг вперед, потом еще один – и побежала в мою сторону. Да, побежала, а ведь недавно передвигалась с большим трудом! Я закричал, не в силах побороть дикий ужас, а она тем временем успела добраться до двери. Думал, выскочит в коридор, набросится на меня, но все произошло иначе.

Тетка ударилась о дверь. Между створками была щель, она могла в нее протиснуться, но, врезавшись в дверь, ненароком захлопнула ее, а открыть не могла. Выла, оскалив зубы, как бешеное животное, колотилась и рычала. Через стекло я видел оскаленные зубы, перекошенное бледное лицо, клочковатые волосы.

«Сумасшедшая, настоящая сумасшедшая!» – подумал я и сделал то, что следовало сделать с самого начала: рванул прочь из дома, пока дверь диковинным образом сдерживает ведьму.

Пробегая через большую комнату, схватил рюкзак, выскочил в сени, а дальше – во двор, и больше уже не останавливался. Вслед мне неслись бешеные вопли, но скоро они стихли.

Поначалу хотел забежать к соседям, но дома стояли неосвещенные, темные. Я забыл, где люди есть, а где их нет. И, по правде, мне чудилось, что все в этой деревне такие, как тетя Зоя.

Поэтому я мчался по залитой лунным светом улице, пока не оказался за пределами деревни; затем припустил дальше, направляясь к станции. На электричку не надеялся, хотел попасть туда, где есть люди, скамейки, кассы и электричество, где мир остается нормальным.

… Костик перевел дыхание. Мы сидели, оцепенев; чай давно остыл и покрылся коричневой пленкой, про подготовку к экзамену было забыто. История оказалась настолько же ужасной, насколько и фантастической.

– Она тебя не догнала? Ты добрался до станции? – тихо спросил я.

Костик кивнул.

– Уехал первой же электричкой. До дому добрался благополучно, стал надеяться, что все позади, но выяснилось, что ничего не кончилось.

– Как так? – выдохнул Валя. – Она заявилась к тебе?

Костик качнул головой.

– Я пришел домой, мать навстречу. Слезами заливается, обнимает. Кое-как ответа добился. Оказалось, меня целую неделю не было. Пропал! Мать ждала, что я приеду после экзаменов, но я не приехал. Она подождала день, подумала, может, решил к друзьям заехать, предупредить позабыл. Потом всех на уши подняла. Искали и по больницам, и по моргам. Я говорю, мол, ты сама меня к тете Зое отправила, а она смотрит на меня, как на умалишенного. Не звонила, говорит, не стала бы… – Голос Костика надломился. – Зачем это делать, если тетя Зоя лет десять назад померла. Ты, сказала мне мать, позабыл, маленький был, а я тебе говорила. Мы уехали из деревни, тетя через неделю померла от сердца. Мама и на похоронах была. Цветы хотела посадить на могилке, да так и не собралась, закрутилась. Я слушал и не мог поверить. Мать говорила правду, но ведь и я не врал! Говорил с ней по телефону. Поехал в деревню, у меня и билеты сохранились, автобусные и на электричку. Точно был у тетки!

– Но это же значит… – начал Валя, а Костик его перебил:

– Значит, что я целую неделю пробыл в кошмарном месте, рядом с живым мертвецом или кем была эта тварь! Мать отказывалась верить. То думала, что я разыгрываю ее, то к врачу посылала. Потом поняла: так и было, как я говорил. Ни причины этого, ни того, как такое возможно, мы с ней не поняли. Я порывался вернуться в деревню, на могилу к тете Зое, в ее дом, дознаться… Мать не пустила. Рыдала, заклинала не ездить. Я послушался.

Костик умолк, мы ждали, что он еще скажет.

– Меня часто спрашивали, почему я нелюдимым стал, изменился. Я и сам знаю, что теперь другой человек. И не в том дело, что боюсь, вдруг меня то существо, в какое тетка превратилась, отыщет однажды ночью. Просто иначе стал смотреть на все. И на всех! Раньше было понятно, а теперь иной раз гляжу на человека и думаю: вправду ли это он? Или кто-то им прикинулся? На самом ли деле человек, с которым по телефону говорю, тот, кого я знаю? Жив ли я, нахожусь с живыми, в их мире, или… – Он поднял голову и обвел нас отчаянным взглядом. – Или меня давно нет, я умер, и теперь рядом со мною одни мертвецы?..

Никто из нас не нашелся с ответом.

Ведь можно ли сказать наверняка, что знаешь правильный ответ?..

Магазин на перекрестке

Мальчики вышли из здания школы и стояли на крыльце, собираясь пойти домой. Остальные их одноклассники уже разошлись, а Филипп, Даня и Сережа дежурили в классе, вот и задержались дольше остальных.

На улице было не по-сентябрьски холодно, можно подумать, стоит глухая поздняя осень, когда лето кажется чем-то позабытым, не вполне реальным и страшно далеким. Ребята натянули шапки поглубже на уши, а Сережа еще и шарф повязал – ярко-синий, с Человеком-пауком.

– Не хочу домой, бабуля сразу за уроки усадит, – вздохнул Филипп.

– Скажи, что не задали ничего, – посоветовал Даня.

– Ага, как же! – отмахнулся Филипп. – Она говорит: «Чтобы в пятом классе ничего не задавали? Быть такого не может!» И еще для закрепления и повторения что-нибудь даст!

Его друзья сочувственно вздохнули. Бабушка Филиппа недавно вышла на пенсию. Она всю жизнь преподавала в университете высшую математику, желала вырастить из внука круглого отличника и направляла на это весь свой теперь уже невостребованный педагогический пыл и напор. Филипп, к сожалению, большими способностями не блистал, усидчивостью не отличался, так что соответствовать бабушкиным запросам ему было сложно.

– А давайте сходим куда-нибудь, – предложил Даня.

– Куда? – заинтересовался Сережа, которому домой тоже не особенно хотелось: мать велела прибраться в комнате к ее приходу, а разгребать хлам не слишком-то весело. – Мы уже все интересное в нашем районе облазили.

– Есть идея, – объявил Филипп. – Пойдем в старый магазин на перекрестке. Там жуть как круто!

Сережа и Даня нахмурились: никак не могли сообразить, про какой магазин толкует приятель.

– Сейчас увидите!

Филипп сбежал по ступенькам и припустил по улице, два других мальчика – следом. Идти пришлось не так уж далеко, да и холодный сердитый ветер придавал ускорение: хотелось добраться до помещения и укрыться от ледяных укусов.

Мысль про старый магазин пришла Филиппу в голову внезапно, секунду назад мальчик про него и думать не думал. Более того, подходя к перекрестку, глядел на здание с удивлением, словно впервые видел.

Оно грибом торчало на перекрестке, и прохожие спешили мимо, не глядя на него. На долю секунды Филиппу почудилось, что они отводят взгляды, не смотрят нарочно, словно им это неприятно. Так люди стараются не смотреть на мокрицу или лежащую на асфальте дохлую кошку.

Впрочем, мысль пришла и ушла, не успев оформиться, и Филипп, как и его друзья, с восторгом уставился на магазин. Это было приземистое одноэтажное серое здание с большими окнами по периметру. Территория вокруг него не была заасфальтирована, и это выглядело так, будто про пятачок земли просто позабыли. Вчера весь день лило как из ведра, сейчас тоже стал накрапывать дождь, и поросшая жухлой прошлогодней травой земля была влажной. В лужах плавали принесенные ветром листья.

Ощущение заброшенности усиливали разбитые ступени, ведущие ко входу в магазин, и обломок вывески, гласивший: «…вары».

«Что еще за «вары»? – подумал Сережа, а потом сообразил.

«Хозтовары», вот что.

Мальчики стояли и смотрели на здание; каждый думал о том, что ему хочется попасть внутрь, побродить там, поискать всякие интересные штуки. Было видно: там много всего, не просто голые обшарпанные стены. В большом помещении громоздилась мебель – стулья и столы, все еще стояли вдоль стен прилавки, а на них, кажется, что-то лежало.

На полупустых витринах валялись вещи: сломанные куклы, облезлый одноглазый коричневый медведь (наверное, ревет, если перевернуть), стояли стопки книг и журналов, а еще – несколько манекенов (один – в школьной форме и алом пионерском галстуке).

Если не считать искореженной вывески, здание выглядело целым: огромные пыльные стекла были на месте, никто не побил их камнями, местная шпана по какой-то причине не облюбовала брошенное здание, никто не приходил туда выпить пива или поиграть в карты.

«Почему?» – подумал Сережа.

Это показалось немного странным. Как и тот факт, что он прежде ни разу не обратил внимания на магазин, а ведь ходил мимо него в школу пятый год!

– Не пойму, почему… – начал он, но Даня его перебил.

– Давайте залезем! Вдруг там остались непроданные вещи!

– Как мы туда попадем? Двери заперты! – заметил Сережа, но Филипп сказал:

– Одно окно с другой стороны улицы разбито. Можно через него.

Филипп не знал, откуда ему это известно, но был уверен, что прав. Если бы задумался, то понял, что прежде того окна не видел, так с чего это взял? Но он не задумался, просто пошел в нужную сторону и, обогнув строение, вскоре увидел окно, зияющее провалом.

Стекло было не разбито, а словно бы вынуто, заботливо и аккуратно, безо всяких обломков и острых краев. И никаких осколков кругом. Трое мальчишек замерли перед проломом. Всех троих посетило беспокойное, тревожное чувство. Сережа подумал, что ему хочется уйти отсюда. Не обращал он внимания на магазин – и дальше не надо обращать.

– Что, пойдем? – спросил Филипп, и по голосу его не было понятно, чего он хочет: уйти или остаться.

Наверное, приди они сюда по отдельности, каждый развернулся бы и ушел, войти в магазин было почему-то страшно. Но они были вместе, и каждый стыдился, не мог выставить себя трусом в глазах друзей.

– Конечно, пойдем, – с некоторым вызовом сказал Даня, – кто первый?

Решено было сыграть в «Камень, ножницы, бумага». Кто проиграет, тому первым и идти. У Сережи, еще до начала игры, была иррациональная уверенность: идти выпадет ему. Так и вышло.

– Мы за тобой, – проговорил Филипп, в голосе его слышалось облегчение.

«Обычное здание, забитое рухлядью», – сказал себе Сережа, улыбнулся друзьям и шагнул в проем.

Внутри было сухо, пахло пылью, старыми вещами, как на чердаке в деревне у бабушки. Сережа сделал несколько шагов и увидел, что его мокрые ботинки оставляют следы на полу.

Тишина. Звуки улицы разом смолкли, будто кто-то повернул ручку и отключил их. Не было слышно ни голосов, ни автомобильных гудков, ни рева двигателей. Сережа точно бы оказался в музее, где нельзя шуметь и громко разговаривать.

– Пацаны, заходите тоже… – заговорил он, поворачиваясь к оставшимся на улице друзьям.

А когда обернулся и посмотрел на них, слова замерли на губах.

Никакого пролома, через который Сережа вошел в магазин, больше не было. На его месте появилось точно такое же стекло, как и в других оконных проемах. Выглядело оно столь же мутным, исхлестанным дождями, как и другие окна, ничем не отличаясь от них. Казалось, оно было тут всегда.

Но его не было еще минуту назад! А иначе как Сережа вошел бы?

Его друзья, к счастью, по-прежнему стояли на улице. Мальчик бросился к окну, закричал:

– Пацаны! Откуда оно взялось! Откуда стекло? Вы видели?

Он кричал, пока не понял: друзья не слышат! Они говорили только друг с другом, смотрели друг на друга, а его, кричащего, колотящего изнутри по стеклу, не замечали вовсе!

– Прикалываетесь? – что было сил завопил Сережа. – Не смешно! Придурки!

Только вот он понимал: ребята не шутят. Не расхохочутся и не скажут, что он купился, как лох, – они вправду ничего не слышат! Сережа, напротив, отлично их слышал, и то, о чем они говорили, было настолько ужасным, что он отказывался верить собственным ушам.

– Чего мы сюда пришли? – недоумевающе спросил Даня.

– Понятия не имею, – отозвался Филипп. – А Серега где?

– Так его с нами не было, – уверенно ответил Даня. – Он домой пошел, ему мать в комнате прибираться велела, помнишь, он говорил?

– Меня бабушка, наверное, ищет, маме уже позвонила и нажаловалась!

– Пошли отсюда, – сказал Даня и…

И они повернулись спиной к стеклу, за которым, как осенняя муха, бился, крича во все горло, их друг, и ушли прочь, ежась под усилившимся дождем.

Сережа смотрел им вслед, не понимая, что происходит, надеясь, что это сон или розыгрыш. Но, конечно, случившееся не было ни тем, ни другим. Зловещий магазин на перекрестке заманил Сережу в ловушку, сомневаться не приходилось.

Мальчик походил на рыбу в аквариуме: ему не выбраться, не попасть в большой мир. Можно разевать рот в беззвучном крике часами, все равно никто не услышит, не придет на помощь – люди скользят мимо стен прозрачной стеклянной клетки, не обращая внимания на глупую рыбу, не замечая ее.

Сережа устал кричать. Понял, что бессмысленно, и умолк. Сорванное горло болело, руки ныли. Стекло было прочным, но все же можно попытаться его разбить. Сережа взял стул и шарахнул им по стеклу, думая, что вот-вот брызнут осколки, надо бы защититься, чтобы не пораниться.

Никакого эффекта. Ни единой, самой крошечной трещинки.

Мальчик швырнул стул в стекло, и тот, ударившись, словно о стену, упал на пол. В отчаянии Сережа принялся бросать в окна все, что попадало под руку. Бегал по магазину, хватал и швырял, но все было бесполезно.

Он остановился, тяжело дыша, чувствуя, что сил почти не осталось. Слезы подступили к горлу, но Сережа знал: если начнет плакать, то уже не остановится, и тогда уж пиши пропало, никого выхода найти не сумеет.

«Позвонить родителям!» – пришло ему на ум, и Сережа вытащил из кармана сотовый, запоздало испугавшись, что тот мог разбиться, когда он бросил ранец в окно. Однако телефон был цел. Только это ничего не меняло, потому что сети не было, сделать вызов невозможно.

Еле передвигая ноги, мальчик подошел к витрине, посмотрел на медведя. Единственный глаз его, показалось Сереже, смотрел злорадно и насмешливо. Мол, я забыт, заперт, а теперь и ты со мной; будешь знать, каково стать всеми покинутым.

Взгляд Сережи упал на стопку журналов. На обложке красовался мальчик в синем шарфе с Человеком-пауком. Именно на злосчастного паука Сережа и обратил внимание, только потом до него дошло: мальчик на обложке – он сам!

Сережа взял журнал в руки.

«Добро пожаловать, Сергей!» – гласила надпись.

– Что? Как? – прошептал он и принялся лихорадочно перебирать другие журналы.

Все издания за разные годы, даже за семидесятые, восьмидесятые, девяностые, когда Сережи еще и на свете не было, были украшены его фотографиями. Бумажный Сережа, растиражированный, размноженный, широко распахнувший от ужаса глаза, смотрел на себя настоящего.

– Привет! Как дела? – раздался хриплый голос, и он вскрикнул, озираясь.

Источник звука нашелся быстро: одноглазый медведь завалился на бок, проскрипев свое приветствие. Только с чего ему падать? Сережа попятился, стараясь оказаться подальше.

В следующие полчаса или час он метался по торговому залу, пытаясь найти выход. Но обе ведущие из помещения толстые двери были заперты.

«Не выбраться! Тебе не выбраться!» – стучало в голове.

От ужаса и безнадеги Сережа вновь впал в неистовство, пиная валяющиеся на полу вещи, бросая о стены все без разбору. Швырял, пока не понял, что его действия перестали быть единственным источником звука в этом замкнутом пространстве. Сережа прислушался. В дальнем углу большого зала, где были свалены в кучу столы, тумбы, коробки и шкафы, что-то – кто-то! – есть.

Там глухо скрежетало и ворочалось. Стоило Сереже обратить внимание, заметить, звуки стали громче. Как будто это, в углу, перестало таиться. Природу звуков Сережа понять не мог: щелканье, свист, жужжание.

– Кто там? – хотел крикнуть мальчик, но вместо этого прошептал.

В ответ на вопрос гора вещей задвигалась, заколыхалась, задрожала, а потом из мрачной глубины забытых, покинутых людьми вещей выбралось нечто кошмарное. Настоящий монстр, порождение чьей-то чудовищной фантазии; не живое, но каким-то образом живущее существо.

У него был массивный квадратный торс с вросшими прямо в кожу заплатками из металла, пластика, ткани. Одна рука была похожа на человеческую, только гораздо длиннее, в бугристых узлах мышц, а вторая конечность была механической, похожей на ковш экскаватора.

Уродливая голова была нахлобучена прямо на туловище, без намека на шею. У существа не было носа, а глаз имелся лишь один – злобный, налитый кровью, он алчно смотрел на мальчика. Громадная, от уха до уха, полная острых металлических зубов-пил пасть щерилась в усмешке.

Существо, словно чудовище Франкенштейна, было соткано из кусков человеческой плоти, обломков механизмов и вещей. Оно неумолимо надвигалось на Сережу, не шло, а катилось, потому что ног у него не было, вместо них – платформа с колесами, крепившаяся к торсу железным шипастым штырем.

Создание было нелепым, но при этом опасным. Оно с лязганьем и скрежетом ехало вперед, и Сережа осознал, что чудовище не остановится, пока не сомнет его, не раздавит. Он попятился, сил кричать уже не осталось.

Сережа отступал и отступал назад, натыкаясь на валяющиеся всюду вещи: книги с оторванными обложками, обломки мебели, сломанные игрушки.

Неожиданно вспомнилась история, которую давным-давно рассказывала мама. Он плохо помнил подробности, но это был рассказ о том, что на свете есть место, где обитает наше прошлое. Это печальный мир, наполненный вещами, которые стали не нужны, эмоциями, чувствами и мыслями, которые позабыты; там остаются ненужные нам игрушки и посуда, старая одежда, из которой мы выросли, выброшенные на свалку вещи, которые мы когда-то покупали и затем предали за ненадобностью.

Прошлое принадлежит тебе, но и ты тоже принадлежишь ему, говорила мама. Может, вот оно, это место? Уродливое, пропитанное запахом нафталина и пыли, рождающее чудищ?

– Ты нужен мне, – проскрипел монстр, – всем нам. И ты останешься здесь.

Сережа уперся спиной в стену. Дальше идти некуда. Да, похоже, и незачем. Не спрячешься. Чудовище приближалось, и Сережин ужас стал таким большим, что перерос его самого и поэтому перестал ощущаться.

Пропавшего мальчика начали искать тем же вечером и искали много-много дней и месяцев, но не нашли. Его друзья, Филипп и Даня, рассказывали, что они все вместе вышли из школы после дежурства в классе. Сережа не стал их ждать, пошел быстрее – ему нужно было домой. Больше они его никогда не видели. И никто не видел. Сережа словно растаял в воздухе, растворился в пелене осеннего дождя.

Началась зима. Даня простудился и лежал дома с высокой температурой, поэтому Филипп шел домой один. Снег валил с потемневшего хмурого неба, и мальчику вспомнился Сережа, пропавший товарищ, по которому он скучал. День, когда друг исчез, тоже был промозглым, совсем как этот.

Филипп шел мимо перекрестка и наткнулся взглядом на старое здание. Это был заброшенный магазин с уцелевшим обломком вывески «…вары», большими стеклянными окнами и заколоченной дверью.

«Как я раньше его не замечал? – удивился мальчик. – Каждый день этой дорогой хожу, а магазина на перекрестке не видел».

Что-то – не то ощущение, не то смутное воспоминание – заворочалось, зачесалось в мозгу, и было оно как-то связано с пропавшим Сережей, но как? Глупости, никакой связи, отмахнулся Филипп, подходя ближе к зданию.

За пыльными окнами можно было разглядеть старые вещи, сваленные в кучу столы и стулья. За стеклами витрин валялись пыльные книги, стопки журналов, сломанные детские игрушки: машинки, куклы без рук и ног, одноглазый медведь, а еще стояло несколько манекенов.

Один из них выглядел поновее прочих. Наряженный в костюм пластиковый мальчик вытянул руки вперед и смотрел застывшим взглядом вдаль, мимо Филиппа. На шее манекена был синий шарф с Человеком-пауком, и при взгляде на него Филипп почувствовал беспокойство.

Ему это не нравилось – старый магазин, забытые вещи, манекен в шарфе. А главным образом не нравилось то, что хотелось стоять тут часами и смотреть, смотреть, а потом поискать вход и очутиться внутри.

«Надо уходить отсюда. Нужно идти домой», – сообразил мальчик, и даже присутствие там строгой бабушки не казалось таким уж ужасным.

Филипп быстро пошел прочь, стараясь подавить настойчивое желание вернуться. Манекен смотрел ему вслед.

Чем дальше Филипп удалялся от магазина, тем менее отчетливой и острой становилась потребность воротиться назад. Волнение отступало, а когда мальчик дошел до дома, то совершенно забыл и про магазин на перекрестке, и про жгучую тревогу, что вызывал у него стоявший в витрине манекен.