Текст книги "Терракотовая фреска"

Глава восьмая

Санкт-Петербург,

весна 201* года

То, чего так опасалась Наталья Истомина, подтвердилось. Она позвонила Гюнтеру, отругала его за невнимательность в отношении Марины, выслушала порцию оправданий и невзначай попросила выслать фото Штольца. Думала, проскочит, мало ли зачем ей понадобилось фото немецкого гражданина, но она не учла того, что Гюнтер и сам серьезно сомневался в своем партнере по проекту.

Пришлось рассказать ему все, что она знала о Хельмуте Штольце.

Гюнтер постарался и незаметно снял Хельмута на мобильный довольно близко и тут же переслал Порецкому. Миша сразу подтвердил, что этот человек ему хорошо знаком. Не с самой лучшей стороны… Он отправил Гюнтеру СМС: «Советую вам не сообщать ему, что мы с вами знакомы. А вот опасаться его очень даже стоит».

Естественно, Наталья об этом Марине рассказывать не стала. Зачем ее расстраивать? Лишние переживания подруге в ее положении ни к чему. Но сама она никак не могла успокоиться. Наталья с трудом дождалась, когда в конторе появился Миша Порецкий.

После того, как он сам женился на француженке с русскими корнями Марион Маккреди и стал отцом очаровательной малышки Наташеньки, тему смешанных браков он стал принимать близко к сердцу. Наталья специально познакомила Мишу с Гюнтером, чтобы у того всегда под рукой был знакомый адвокат с опытом работы в области международного права. Наталье очень хотелось, чтобы жизнь подруги побыстрее наладилась. Вот только она даже и предположить не могла, что услуги Миши понадобятся ему так скоро, и не в области бракоразводных процессов, а фактически в области уголовного права.

Миша влетел в ее кабинет слегка помятым и озабоченным. Об этом свидетельствовал пластырь на левой щеке и красные, воспаленные от недосыпания глаза.

– Порецкий, бандитские пули изрешетили твое мужественное лицо? – попыталась пошутить Наталья, но ее собеседнику было не до шуток.

– Читай! – он положил на стол перед Натальей распечатку какой-то статьи на немецком языке.

Наташа протянула руку, взяла листы и первая же фраза, которая бросилась ей в глаза, заставила ее выронить распечатку на пол.

«В деле убийства известного польского коллекционера раритетов Кацебовского, над которым третий месяц безрезультатно работает полиция города Вроцлава, наконец-то появился первый, и пока, единственный подозреваемый. Им является гражданин Германии Хельмут Штольц, который в настоящее время в составе сомнительной археологической экспедиции, организованной при содействии ученых из Кельнского университета путешествует по Китаю. Связаться с подозреваемым № 1 господином Штольцем нет никакой возможности…»

Давно не испытывала Наталья такого ужаса от прочтения обычной газетной статьи. Она подняла на Порецкого глаза и поняла, что дело слишком серьезное.

– Наталья, Марина немецкий язык хорошо знает?

– Не очень. Хотя со словарем переводить может.

– Если ей эта заметка попадется на глаза, сама понимаешь… Позвони ее матери и скажи, чтобы она ее к компьютеру какое-то время не подпускала.

– Как не подпускала? Маринка ведь работает, пишет что-то постоянно…

– Вот-вот, а беременным очень вредно за компьютером сидеть. Ну, придумай что-нибудь, напугай старушку, что прочитала какую-нибудь статью о вреде излучения.

– Хорошо, позвоню. Ты с Гюнтером созванивался?

– Нет, конечно, в статье четко написано «связаться с подозреваемым № 1 …нет никакой возможности!». Они где-то на раскопках, в горах, в пещерах, в общем, они там, где нет связи. Штольц все рассчитал заранее. Он смылся из Германии очень грамотно. Но это еще не все. Самое страшное впереди. Статью можешь не читать, я тебе сам перескажу. У Кацебовского после убийства кое-что пропало… Фрагмент терракотовой фрески, который в семье коллекционера хранился очень давно. Больше ничего не пропало, только этот фрагмент, представляешь?

– Угу, значит, Кацебовского убили из-за куска фрески? Дикость какая-то…

Порецкий присел на край стола и потянулся за чашкой кофе, который она не успела допить.

– Всю ночь сидел за компьютером. Отправил девчонок во Францию. Пусть дедушку своего навестят, погреются на солнышке. Так что теперь кормить меня некому. Возьми на довольствие, дай бутербродик.

Наталья протянула ему свой «тормозок», который прихватывала из дома, потому как тратить обеденное время на очередь в кафе ей всегда было жалко. Глядя, как жадно Миша поглощает бутерброды с колбасой, она вдруг почувствовала легкую тошноту. А вдруг в это самое время Хельмут убивает Гюнтера?

– Ой, Миша, мне очень страшно! Надо что-то делать, как-то предупредить Гюнтера.

– Мы его уже, к счастью, предупредили. Он осторожный человек. Станет приглядываться к Штольцу. И потом, ты же сама говорила, что его в этом человеке что-то насторожило. Значит, спиной к нему он поворачиваться не станет. Налей еще кофе, только горячего.

Наталья включила чайник и полезла в тумбочку, посмотреть, что еще там осталось съестного, что можно было бы скормить светилу отечественной юриспруденции. Нашлись только задеревеневшие сушки, выпущенные, очевидно, еще в прошлом веке, и несколько кусочков рафинада. Миша смел все это в считаные секунды.

– А что это за обломок фрески?

– Очень странный обломок. Твоя подруга Марина, наверное, что-то слышала о нем. Она девушка любознательная, должна была что-нибудь слышать. Я пытался узнать, но выяснил только, что Кацебовский был очень замкнутым человеком. Холостяк, богат невероятно, занимается, точнее занимался, торговлей антиквариатом, имел антикварные магазины во многих странах мира. И, представь себе, – русские корни. Обломок достался ему от деда, который служил в царской армии и в составе армии атамана Дутова в начале 20-х годов прошлого века находился какое-то время на территории Китая. Возможно, обломок фрески он привез оттуда. Теперь смотри – Штольц похитил кусок фрески и сбежал в Китай. Так? При этом прихватил опытных людей – Гюнтера и его революционерку Клару, которые о Китае знают гораздо больше, чем он. Так?

– Угу… я начинаю тебя понимать. Ты хочешь мне сказать, что это обломок как-то связан с тем местом, куда сейчас направляется экспедиция?

– Не как-то связан, а напрямую. Из-за этого обломка Штольц и организовал экспедицию. Надо узнать, куда конкретно они направляются, и попытаться обнаружить местонахождение экспедиции. Сообщить китайским властям…

– Миша, ты бежишь впереди паровоза.

– Нет, Наташа, я почти уверен, что вся экспедиция организована была только ради того, чтобы как-то поработать с терракотовым обломком. Никто и не догадывается об истинной причине, по которой Штольц собрал нужных ему людей в этом месте. Скорее всего, люди сидят где-нибудь в гостинице, ждут распоряжений, и напрасно, – Штольц уже везет Клару и Гюнтера туда, куда ему нужно. А они, возможно, и не догадываются о том, что стали пешками в его дьявольской игре.

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю разгадать тайну терракотового обломка. Сами мы не сможем, нужно искать профессионалов. Марину тоже не хотелось бы беспокоить, она ведь быстренько сообразит, что к чему…

– Это точно. Знаешь, давай к ее начальнику обратимся. Я его пару раз видела, приятный такой дядечка. Старенький уже, но зато память у него отличная, и про Китай он много знает.

– Ищи телефон, я сам с ним поговорю.

…Максим Петрович Мазуров звонку Натальи Истоминой обрадовался. Он в последнее время, после того, как Марина ушла на больничный и надолго там задержалась, скучал по ней, а звонить лишний раз не хотел, мало ли что – процедуры всякие, прием у доктора…

А тут такая удача – подруга звонит. Удовлетворив любопытство в отношении своей ассистентки, Мазуров сообразил, что Наталья, скорее всего, звонит не ради простого желания поболтать с ним:

– А вы, собственно, по какому вопросу мне звоните? Простите, увлекся расспросами и не поинтересовался, чем могу быть вам полезен?

– Максим Петрович, помощь нужна моему коллеге юристу Михаилу Порецкому. У его немецкого клиента какой-то непростой случай, связанный с пропажей китайской фрески. Он хотел бы с вами пообщаться, чтобы при беседе с клиентом не выглядеть полным идиотом, а проявить хоть какую-то осведомленность. Марину лишний раз беспокоить не хотелось бы, да и потом в вопросах китаеведения моя подруга не так подкована, как вы. Подъехать к вам можно будет?

– Конечно, подъезжайте. Я на кафедре часов с девяти, а занятия у меня начинаются не раньше часу дня. Завтра можете подъехать если удобно.

– Отлично, завтра и приедем. Спасибо, только Марине не говорите про нашу просьбу.

– Договорились.

Одного визита к Мазурову для Миши оказалось маловато. Он еще несколько раз наведывался к Максиму Петровичу и всякий раз, прослушав его очередной рассказ об истории фресковой живописи, все больше склонялся к мысли, что заниматься историческими исследованиями не менее интересно, чем заведовать юридическим отделом в крупной корпорации. Однако от Гюнтера по-прежнему не было вестей, и связь с ним была невозможна, и это означало одно – он в серьезной опасности, предотвратить которую мог только Миша Порецкий.

Теперь он знал о загадочном обломке все или почти все. Чтобы не мучить вопросами старика Мазурова, он самостоятельно просмотрел уйму материалов в Библиотеке Академии наук, в которой не был со студенческих времен. Прочитал отчеты о всех экспедициях, проводимых учеными петербургского университета в окрестностях Дуньхуана и Безеклыка, чтобы понять, что заставило Хельмута Штольца пойти на убийство антиквара Кацебовского.

Вспоминая детали некрасивой истории двухлетней давности, связанной со Штольцем, Миша долго ругал себя за то, что никому не сообщил о деяниях этого афериста. Надо было связаться с представителем Интерпола и просто передать всю информацию, которую он собрал на него, но начальнику Артуру Артуровичу так не хотелось, чтобы кто-то узнал, что их корпорация чуть было не стала жертвой международной финансовой пирамиды. Нашему Мавроди с его аферами далеко до размаха, с которым Хельмут Штольц проворачивал свои дела. Теперь Порецкий, что называется, локти кусал от обиды на самого себя и никак не мог придумать, чем можно помочь Гюнтеру.

Он по опыту знал, что первое впечатление от человека, с которым тебе впоследствии предстоит работать или общаться, никогда не бывает ошибочным. Во всяком случаи, у Миши было именно так.

Хельмут Штольц удивительно хорошо владел собой. Все, начиная от его приятной улыбки до великолепно повязанного галстука, вызывало симпатию и расположение к нему. Женщин он очаровывал сразу, на первой минуте общения. Мужчин располагал к себе уже на пятой. Миша и сам было ему поверил, пока не поймал его случайный взгляд, брошенный им через плечо Артура Артуровича на документы, лежащие на столе. Этого для Порецкого оказалось достаточно, чтобы собраться и повнимательнее к нему приглядеться. А потом он решил собрать досье на потенциального партнера, благо связи у него в Германии были неплохие. Имидж обаятельного немца после этого мгновенно поблек.

И вот, спустя два года, Штольц снова оказался на орбите интересов Порецкого. Только теперь за ним имелись грехи серьезнее финансовой пирамиды. Мазуров рассказал Мише о том, что в начале прошлого века тайнами китайских фресок основательно занимался некий профессор Немытевский, скоропостижно скончавшийся при невыясненных обстоятельствах на раскопках в какой-то дремучей китайской провинции. Об этом факте мало что было известно, пока Мазуров не наткнулся на его дневниковые записи, каким-то чудом уцелевшие и сохранившиеся в архивах. Миша выпросил у Максима Петровича допуск для работы в архивах и буквально подсел на эти записи. Наталье Истоминой на работе приходилось его прикрывать, придумывая фантастические истории, чтобы он мог скрупулезно изучить все, что имело отношение к обломку фрески антиквара Кацебовского.

Ему удалось выяснить, что искал Немытевский в Китае, но так и не нашел. Узнал он также из дневников профессора о существовании некого офицера Ремизова, к которому Немытевский был очень привязан. В своих записях он неоднократно упоминал о нем, причем всегда уважительно. У Порецкого появилось было желание навести справки об этом человеке, но он побоялся утонуть в обилии фигурантов по делу об обломке фрески.

Конечно, записи профессора не полностью прояснили ситуацию вокруг злополучного обломка, но на кое-какие выводы они Мишу навели: терракотовый список Чжана, который искал Немытевский в Китае, был зашифрован и размещен на фресках старинного монастыря. Профессор слишком поздно догадался, что, возможно, рисунки или другие тексты необходимо было каким-то образом снять или смыть так аккуратно, чтобы не повредить нижний слой фрески, который и содержал основную информацию.

Что мог содержать загадочный терракотовый список, профессор не знал. Он мог лишь только предположить, что Чжан зашифровал в нем важную информацию, что называется «не для всех». Немытевский отправился в Китай, чтобы попытаться из имеющихся у него отрывочных сведений и тех, которые он надеялся раздобыть еще, попробовать сложить рисунок, да нет, хотя бы набросок того, что спрятал Чжан от своего императора и своего народа, но чем так и не воспользовался.

Миша Порецкий был потомственным юристом и по роду деятельности очень не любил тайн. Он любил во всем ясность и открытость. Клиенты, которые что-то скрывают, для него всегда попадают в разряд подозреваемых. А тут, пожалуйста, тайна из самой что ни на есть глубины веков…

Неужели Штольц выкрал обломок фрески, чтобы как-то воспользоваться тем, что на нем было написано? Значит, он смог расшифровать этот злополучный терракотовый обломок с какими-то каракулями. И чем же он так его заинтриговал, что отъявленный мошенник пошел на убийство?

Глава девятая

Западный Китай,

весна 1921 года

Петруха, вернувшись в свою хибару после трудового дня в качестве ассистента у доктора Кацебо и обнаружив, что Ремизова нет на месте, заволновался. Последние дни он в основном проводил в обществе Кацебо, которого не только уважал, но и побаивался. Доктор был из числа людей загадочных, непредсказуемых, а крестьянский ум Петрухи Дронова загадки не воспринимал. Однако он не упускал момента, чтобы понаблюдать за тем, какие движения делает доктор, когда массирует ноги Хвана, после чего старик забывает о боли. Подобные навыки лишними никогда не будут, следовательно, есть смысл и Петрухе кое-чему поучиться у Кацебо.

К Ремизову, в одно мгновение лишившегося своего офицерского звания и ставшего персоной нон грата, Петруха уважения не потерял. Напротив, проникся к нему почти братской любовью. Заметив, как за последние дни Павел Петрович осунулся, похудел, он старался прихватить у Тыхе кусочек посытнее, чтобы подкормить своего командира. Бывшего, правда, но для Петрухи – по-прежнему продолжавшего оставаться хозяином. Ему, простому деревенскому парню, так было привычнее.

Заметив, что Ремизова нет на лежанке, Дронов прошел на сторону Кацебо. Но и того на месте не оказалось. Непонятно, как Валериан умудрился уйти так тихо, что Петруха ничего не заметил? Дронов, теряясь в догадках, присел на край скамейки. Больше всего он боялся остаться один в этой неведомой, чуждой ему стране, поэтому отсутствие своих товарищей он воспринял как трагедию.

За окном совсем стемнело, поэтому Петруха спокойно вышел на улицу. Свободно передвигаться по городу он боялся, но, воспользовавшись темнотой, решил незаметно, огородами дойти до небольшого китайского трактира, где по вечерам собирались местные жители, в основном мужчины, и судачили о каких-то своих делах.

Трактир представлял собой небольшую, крытую навесом и окруженную легкой изгородью площадку, где стояли длинные, засаленные столы, такие же табуреты и скамейки. Тут же, на тандыре два юрких китайца пекли пышные ароматные лепешки, а откуда-то из глубины небольшой кухоньки шел потрясающий аромат жарящейся баранины. Петруха, давно не пробовавший хорошо прожаренного мяса, лишь тяжело вздохнул и принялся разглядывать посетителей, в надежде увидеть знакомые лица. Он знал, что Ремизов никогда не выходил за пределы двора Хвана, а Кацебо уже освоился, довольно ловко носил местную одежду и забавный парик, при ходьбе семенил ногами и сутулился, при этом был совершенно не различим в толпе местных жителей. Из дома он частенько пропадал на час-два, никому не сообщая, куда уходит.

Дронов выбрал удобную позицию для наблюдения – под раскидистыми ветвями низкорослого дерева и, прислонившись к стволу, чтобы стать совсем незаметным, стал вглядываться в лица. Пока среди посетителей знакомых не было, но он продолжал стоять и прислушиваться. Китайскую речь он уже разбирал вполне сносно, да и сам начинал понемногу говорить на местном диалекте, только пока ему свои познания применить было негде.

Возможно, доктор тоже придет сюда, раз ему в доме Хвана не сидится, а, может быть, он встретит здесь Ремизова, которого тоже куда-то черт унес. А если никого не встретит, так просто сплетни местные послушает, нельзя же все время сидеть взаперти.

В это время Павел Петрович сидел вместе с Хваном в его доме и подробно рассказывал ему все, что знал о списке Чжана.

Хван слушал внимательно, не перебивая. Если какие-то детали ему были не понятны, он останавливал Ремизова и все подробно расспрашивал. Павел Петрович и сам не понимал, почему вдруг решился обо всем рассказать старику. Ведь о списке Чжана он не говорил ни Кацебо, ни Дронову, а тут вдруг все разболтал старику Хвану, давшему ему приют. Ремизову очень хотелось спросить старика, а случайно ли он, обладающий сведениями по терракотовому списку, пусть и очень незначительными, оказался в доме Хвана? Павлу Петровичу не давала покоя мысль, что в истории его побега с места пожара, все получилось чересчур складно, как по хорошо отрепетированному сценарию, но в этот раз на мучавший его вопрос он так и не отважился.

А на ответную откровенность он старика все-таки вывел. И был немало удивлен, узнав отдельные факты из биографии.

Хван родился и рос в глухой деревушке вблизи буддийского монастыря. Его мать умерла рано – Хвану не было и двух лет, – и монахи взяли его на воспитание. С детства он подавал большие надежды – был сообразительным не по годам, физически выносливым и отчаянным. И хотя последнее качество среди монашеской братии, поддерживающей идеи смирения и покорности, не особенно поощрялось, Хвану в возрасте двенадцати лет выпала великая миссия – стать одним из избранных и войти в клан знаменитых Лесных Демонов – линь-куэй.

Старик не стал распространяться о том, чем конкретно занимались линь-куэй, но Ремизову и так было понятно, что во всех государствах во все времена существовали свои отряды избранных агентов. Волей случая он оказался на территории царской России, где задержался на несколько лет, пока не выполнил то, что ему было приказано выполнить. А после того как он вернулся на родину, власть в стране переменилась, и его заслуги оказались никому не нужны. Он жил и работал в чужой стране, ежедневно рискуя жизнью, как оказалось, зря. Кроме того, линь-куэй были преданы опале, и Хвану пришлось бежать из столицы в глухую провинцию, сменив при этом не только имя, но и внешность.

Так он стал стариком Хваном. Хотя лет ему совсем не много…

Хван обещал Ремизову, что на правду ответит правдой, а потому, не вдаваясь в подробности своей богатой на события биографии, он перешел конкретно к списку Чжана и к тому, как познакомился с доктором Кацебо.

Когда отряд Ремизова только расквартировался в пещерах Дуньхуана, он тут же решил завести знакомство с русскими. Все-таки к русским людям, среди которых он прожил не один год, Хван относился хорошо. Да и интересно было пообщаться, возможно, нашлись бы общие знакомые…

Однако у Ремизова в отряде царила железная дисциплина, и сблизиться с кем-то оказалось не таким уж простым делом. Только доктору разрешено было свободно перемещаться по китайской территории и еще двум-трем денщикам, как, например, Петрухе Дронову, которые занимались добычей провианта и прочих необходимых в армейском быту мелочей.

Хван подкараулил как-то Кацебо и предложил ему в обмен на лекарства кое-что из провизии. Так они и познакомились. А после того как доктор помог Хвану во время сильнейшего приступа подагры, то и подружились. После пожара Кацебо пришел именно к Хвану, приведя с собой Ремизова и Дронова. Хван не отказал им в прибежище, потому что слышал от Кацебо только хорошее о штабс-капитане Ремизове.

Рассказ о списке Чжана он начал неохотно. Однако осведомленность Ремизова поразила его столь сильно, что Хван не стал скрывать от капитана своей версии истории терракотового списка.

– Любому послушнику в китайских буддийских монастырях обязательно кто-нибудь под большим секретом рассказывает эту историю, – начал рассказ Хван, закурив трубку причудливой формы, напоминающей тело змеи, – и я не стал исключением. Мне поведал историю терракотового списка один молодой монах Ван, оказавшийся в нашем монастыре после того, как его монастырь сгорел.

– Хван, по-моему, монастыри в Китае слишком уж часто горят.

– Ты прав, это случается у нас гораздо чаще, чем в России. Но в Западном Китае столкновения между буддистами и теми, кто исповедует ислам, – неизбежны. А пожар – самое быстрое решение многих проблем. Так вот, Вану посчастливилось выбраться живым из пламени, почти как тебе, и он с большим трудом добрался до нашего монастыря. Его у нас обогрели, подлечили и приняли. Он, как и я, был слишком одинок. Наверное, поэтому мы и подружились. Он заботился обо мне, как о младшем брате, а я в свою очередь любил его, как отца. Он принес с собой котомку, в которой хранил реликвии: деревянную фигурку Будды, вырезанную из дерева довольно грубо и неискусно, несколько листов рукописи, такой старой и истершейся, что ее страшно было брать в руки, чтобы не повредить.

Но Ван ими невероятно гордился и берег, как будто это были сокровища. Мне очень хотелось узнать, почему он так ими дорожит, и я приставал к нему всякий раз с расспросами. Но мой названный брат только отмахивался от меня. И вот однажды он сильно простудился, да так захворал, что, казалось, конец его был неминуем.

Я сидел день и ночь подле него: поил с ложки целебными отварами, растирал грудь и спину жиром сурка, перемешанным с кровью змеи, читал молитвы. Вану не становилось лучше. Как-то под вечер он вдруг открыл глаза и заговорил. Он просил меня в случае его смерти обязательно сохранить рукопись. Сказал, что это ценные, редчайшие отрывки «Дхармапады», написанной на кхароштхи. Кхароштхи – полуслоговая, полуалфавитная письменность, на котором писал свои указы знаменитый правитель Индии Ашока. Этой рукописи было несколько сот лет. Ван спас ее из огня, забрав из рук умирающего монаха, обещав сохранить ее любой ценой.

Деревянный Будда такой ценности не имел. Просто его сделал отец Вана, и неказистая деревянная фигурка была единственной памятью о нем. Я поклялся Вану сохранить все, что у него есть ценного. Тогда он спокойно уснул, а я в свою очередь задумался над тем, что же мне делать с таким бесценным сокровищем, как «Дхармапада». Сохранить-то я сохраню, а для чего? Конечно, лучше будет, если я передам ее старшему монаху, но раз Ван не сделал этого, значит, она не предназначена для этого. Ван хранил все в тайне, и мне придется сохранить. Так, в тяжелых раздумьях, я уснул, а когда проснулся, то первое, что увидел, – улыбающееся лицо Вана. Он поправился. С тех пор у него от меня уже не было никаких секретов, и тогда он поведал мне историю терракотового списка.

Тут Хван хитро посмотрел на Ремизова и предложил продолжить разговор в другой раз.

– Ты сидишь у меня уже третий час. Твои друзья давно пришли, и теряются в догадках, где же ты? Может быть, перенесем наш разговор на завтра?

– Хван, я не усну, пока не узнаю тайну списка. Если ты занят чем-то, я подожду, или зайду к тебе попозже.

– Ну что же, если ты готов слушать, я расскажу, но сначала давай перекусим. Сейчас попрошу Тыхе накрыть нам стол.

Хван вышел из комнаты и отсутствовал довольно долго. Потом он пришел вместе с Тыхе, принесшей на подносе блюдо с ароматным дымящимся мясом, лепешки, кувшинчик с узким горлышком и две чарки из темного нефрита. Девушка расставила все это на столе и тут же ушла.

– Красивая у тебя дочь, Хван, – решил сделать комплемент хозяину Ремизов.

– Красивая, да только детей у меня нет. Как, впрочем, и жены.

Павел Петрович даже подавился от этой новости.

– А кто же эти женщины, которых у тебя в доме так много? Неужели твои наложницы?

– Что ты такое говоришь! Я похож на старого развратника?

– Ни в коем случае… Тогда почему они живут у тебя?

– Им больше негде жить, это сироты. Тыхе я подобрал на улице. Она была завернута в тряпицу и брошена возле трактира на базаре. Я бы прошел и не заметил, если бы она не стала плакать. Ей было не больше двух месяцев… Я ее не смог отдать в приют, очень стало жалко. Сам выходил, решил и воспитать сам. Потом и других девочек нашел также. А женщина, которую ты принял за мою жену, – Иннян, как раз была женой Вана. А когда он погиб, она сильно переживала, заболела даже. Я ей помог, а потом она стала помогать мне с моими сиротками. Так мы все вместе и живем.

– Вот это да! – Ремизов был удивлен. – Ты человек широкой души, Хван. А поначалу мне казалось, что ты скорее… как бы выразиться поизящнее? Ты больше похож на преступника, чем на святошу. В любом случае, Хван, ты просто человек-загадка.

– Загадок в Китае также много, как и людей. Ты увлекся разговором. Ешь, друг мой, и налей себе из кувшина.

Долго просить его не пришлось. Он, с большим удовольствием вдыхая запах жареной баранины, налил себе и Хвану ароматной китайской водки байцзю и выпил вместе с хозяином. Тушенная в овощах баранина с большим количеством острых специй и приправ приятно пощипывала язык.

– Самое время продолжить твой рассказ. Мне не терпится узнать твою версию истории терракотового списка, о которой тебе поведал твой названный брат Ван, – сказал Ремизов, заметив, что в обществе Хвана чувствует себя много комфортнее, чем в присутствии Кацебо.

– Не хочу тебя разочаровывать, Павел Петрович, но русскому человеку многое будет непонятно в ней.

– История – это наука, которая не имеет национальности. Ей все равно, какой у кого разрез глаз и цвет кожи. Если так долго люди искали, ищут и будут искать впредь этот список, уже неважно, человек какой национальности его отыщет.

– Нет, важно. Этим человеком обязательно должен быть китаец, поскольку тайна списка, возможно, приведет к великому открытию.

– Как же, как же! Я забыл про порох, бумагу и шелк, – попытался пошутить Ремизов, но Хвану шутка не понравилась. Он встал, подошел к одному из столиков, выдвинул ящик и достал небольшой мешочек. Затем поставил перед Ремизовым плоское блюдо. Развязав мешочек, он высыпал его содержимое на тарелку.

– Что это? Золото? – Ремизов наклонился над переливающейся горкой мельчайшего золотого песка.

Хван загадочно кивнул.

– Никогда не видел ничего подобного. – Павел Петрович наклонился над горкой так низко, что несколько песчинок, подобно муке, разлетелись от его дыхания в стороны и стали медленно оседать на поверхность стола.

– Но почему золото такое легкое? – удивленно посмотрел на Хвана Павел Петрович. – Это не песок, это просто мука золотая, да и только.

– Это китайское золото, – загадочно констатировал Хван.

– Еще одно из чудес света? Это, скорее всего, подделка. Я прав, Хван?

– Нет, не прав, – уже серьезно продолжил старик. – Это «китайское золото», полученное в лаборатории.

– Понятно… Без алхимии здесь не обошлось. Я читал о том, что китайские алхимики полагали, что все металлы представляют собой как бы «несозревшее» золото, которое дозревает в недрах земли тысячи лет, а алхимия способна на то, чтобы ускорить этот процесс в десятки раз. Это золото как раз продукт подобных опытов?

– Ты спросил меня о списке Чжана, я тебе ответил.

– Это значит, что в списке Чжана содержится рецепт получения китайского золота?

– Нет, список Чжана – это не что иное, как зашифрованное описание пути, по которому можно найти ту самую лабораторию, где хранится такое золото… Его там очень-очень много, потому так много людей хотят ее найти.

– Но я сильно сомневаюсь, что профессору Немытевскому так уж хотелось найти пещеру, забитую до потолка золотым порошком. Мне кажется, он искал что-то другое и, возможно, даже нашел бы, если не умер внезапно… Нет, Хван, профессор не стал бы всю свою жизнь искать какой-то золотой склад, он ведь не кладоискатель, а ученый, исследователь.

– Ты не уловил сути поиска… Китайские алхимики создавали не просто золотой порошок, а «эликсир бессмертия». Цель их работы была как раз зашифрована в древнем трактате «Дхармапады», где говорилось, что золото надо приготовить так, чтобы, съев его, человек мог стать бессмертным. Даже великий китайский поэт Цао Чжи написал об этом:

 
Открыты мне Небесные врата,
Из перьев птиц я надеваю платье.
Взнуздав дракона, мчусь я неспроста
Туда, где ждут меня мои собратья.
Лечу вперед, к восточной стороне,
К стране бессмертных, у границ Пенлая.
«Ты снадобье прими, – сказали мне, —
И будешь вечно жить, не умирая».
 

– Значит, профессор знал, что ищет? Мне он ничего не говорил о том, что ему известно, о чем говорится в списке…

Павел Петрович задумался. Он вдруг отчетливо понял, что означали странные знаки на карте Немытевского… Только не знал, стоит говорить об этом Хвану, или пока промолчать.

После затянувшегося молчания, Хван разлил остатки байцзю по чаркам и сказал:

– Мы сегодня многое узнали друг о друге. Тебе нужно подумать и решить, сможешь ли ты открыть мне свою тайну, которую тебе передал профессор с горящими глазами… А потом, мы обсудим все остальное. Ступай к своим друзьям, они, наверное, заждались тебя совсем. Но не стоит им рассказывать о предмете нашей беседы. Особенно доктору.

Павел Петрович вышел из покоев китайца на свежий воздух и вдохнул полной грудью. Нескольких часов беседы с Хваном оказалось достаточно, чтобы понять, почему профессор Немытевский всю свою сознательную жизнь искал список Чжана. Ремизову, правда, было немного обидно от осознания того, что профессор не до конца был с ним откровенен. Хотя, возможно, он и сам не догадывался вначале об истинном содержании терракотового списка, а когда узнал, рядом уже не было Ремизова. Теперь все равно уже не узнать правды – у профессора не спросишь…

Павел Петрович неспешно прошелся по двору. Ночь была темная и довольно холодная, но идти в свою лачугу Ремизову не хотелось. Он присел на низкую скамейку, наспех сколоченную Петрухой, и, закрыв глаза, немного помечтал.