Текст книги "Любовь. Эвтаназия. Вера"

Альбур Булат,

«Любовь. Эвтаназия. Вера»

Пролог-предисловие

Ubi vita, ibi poesis

Латинская пословица (Где жизнь – там и поэзия)

«Я должен написать историю, но не банальный роман о любви или горе, а суметь отразить те, самые сокровенные чувства, которые не дают мне покоя, благодаря которым, я дольше, чем другие, не могу уснуть поздней ночью, но сделать это так, чтобы каждый читатель задался вопросами, которые долгое время будут «посещать» его разум и не дадут ему покоя», – именно эти мысли «посетили» меня этой туманной осенней ночью, которая своей одинокой пустотой не позволяет мне вернуться в далеко улетевшую весну. Да, именно в ту весну, в которой мне больше всего запомнилась не только любовь «осенившая» моё полное беспорядка сердце, но и жажда, жажда творчества и фантазии, пылавшей в моей полной полёта душе. Быть может, я выразился как-то неадекватно, не знаю, но, к слову сказать, мне всегда были интересны сумасшедшие, больные шизофренией люди, но не потому что я им завидовал или сострадал, а от того, что их поступки и слова были непредсказуемы, непонятны и нелогичны.

Обычно, чтобы лучше узнать человека, его просят рассказать о юношеских годах, о первой любви, о его детских фантазиях и мечтах. Но для начала, представь: летний августовский вечер в провинциальном городке, ты сидишь у двора на улице на деревянной скамье под деревом… Все друзья разошлись, лишь ты один… Смотришь вокруг: где-то вдали виднеются силуэты людей, спешащих домой, из далека слышен журчащий шум горной реки… И в голову начинают лезть различные мысли, самые невероятные мысли. То думаешь «В чём же смысл всего этого?», то вдруг понимаешь, что счастье – восхищаться окружающей красотой; то перелистываешь в голове воспоминания о людях, которых ты любил, ценил, то посмотрев на гору впереди, думаешь «Что же там, за ней?», хотя прекрасно знаешь ответ. А порой, видя, как ветер молчаливо качает траву, вспоминаешь, как когда-то в детстве боролся на этой траве с друзьями, и не знаешь, куда деться от этих мыслей, и в тоже время понимаешь, что это то, без чего человек не может быть счастлив, что это не просто воспоминания, не просто вопросы, это то, что ведёт тебя вперёд, но ты не знаешь к чему…

      И в такие моменты хочется взять ключи от кабриолета, которого нет, сесть в салон и, вздохнув, включить песню «The Beatles – Yesterday», завести мотор и ехать, просто ехать в ночи, не спеша, видеть луну, небо, звёзды… Сначала ехать по степи, в которой кажется, что ты летишь, потом среди гор, меж которых хочется дышать и петь, и, вдруг, увидев холм у реки, остановиться… Не спеша подойти к нему, ощутить, как лёгкий ветер проносится по тебе, и, сев на холм, вновь вздохнуть и смотреть, просто смотреть вдаль… И кажется, точнее не кажется, а нет сомнений, что найдёшь то, что ищешь, или осознаешь то, что стоит поискать. Действительно, «это не кровь течёт в наших венах, это река нашего детства» (припев песни «Garou and Michel Sardou –La riviere de notre enfance»)

Какие мысли вызывают подобные слова? Кто-то скажет, что это полная чушь, кто-то пропустит через себя каждое слово, окунувшись в эту доселе незнакомую картину, а кто-то вспомнит себя – мечтательного и романтичного влюблённого мальчика, для которого нет ограничений, нет предела, который стремится к невозможному…

Искра жизни I

Моё детство началось и окончилось в обычном провинциальном городке, полном спокойствия и умиротворения. Где нет той спешки и той суматохи, сравнимой с весенней грозой. Наш дом стоял на улочке, идущей вдоль реки, и напоминал обычный дом, построенный в советское время, что подчёркивала рельефная крыша из серого шифера, и дымоход, из которого дым последний раз пробивался к небу лет тридцать назад. Чем старше я становился, тем меньше мне хотелось здесь оставаться, но я любил и до сих пор люблю эти места, мне всегда хочется сюда вернуться и поваляться на траве, поворовать черешню у пожилой соседки, вспомнить песни, которые мы пели, и, конечно же, забыться в воспоминаниях о первых чувствах. Не знаю почему, но романтические воспоминания любят «догонять» меня именно по вечерам, когда я смотрю на звездное небо. Быть может поэтому, я так часто люблю сравнивать симпатичных мне девушек со звездами или луной. Но здесь я испытал не только любовь, но и такие банальности, как предательство и ложь; хотя, говоря «испытал», я хочу показать себя не в роли пострадавшего, а скорее в роли глупца, который видит лишь хорошее вокруг себя и обитает в своих добродетельских мирках, подчинённых тем же глупым правилам, что и сам глупец.

Прошло уж немало лет, с тех пор, как я последний раз прогуливался по этим местам. И вот, сейчас, приезжая сюда, я иду по этой извитой и натоптанной тропинке вдоль реки, шум которой не мешает мне уходить в себя, а напротив – действует как колыбель, но я не засыпаю, а каждый мой шаг – это какое-то, каждый раз другое, событие… Эта тропинка – это нечто похожее на машину времени, но с одной лишь «неполадкой» – я не могу ничего изменить и с одним «побочным действием» – грусть, обычная человеческая грусть, но я в состоянии от неё избавиться, стоит мне сделать пару шагов вперёд, и, может мне повезёт, и я окажусь в более счастливом «времени», или, точнее воспоминании: вот, возле дерева, нависающего над самодельной беседкой, и, создающего обширную тень, сидит мой дедушка, держа в руке свою любимую палку, которая одновременно служила ему и чем-то вроде трости, и, в тоже время, наводила на нас страх, когда мы с братом ослушались; а вот, то местечко, в котором мне почему-то больше, чем моим сверстникам, везло в рыбалке, хотя, я не имел от них секретов и тайн в этом обыденном для нас «хобби»; а возле этой черной скалы, угрюмо нависшей над ропочущими волнами горной реки, я впервые подрался со своим заядлым другом, и я знаю, что не было явной причины тому, я это даже тогда понимал, но порой – «что-то не даёт мне покоя!», – то есть я порой что-то делаю или говорю не от того, что мне этого хочется, а только лишь потому, что мне интересны последствия моих «этаких» поступков или слов. Да, вы можете подумать, что нормальный человек способен как-то включать логику, или, в крайнем случае, фантазию, чтобы спрогнозировать эти последствия, и я так могу, но ведь когда всё известно наперёд и продуманно – это…шахматы!

Странно, но когда я закончил свою «прогулку во времени», мне не захотелось сесть на то место, где мы часто беседовали с Индирой, а мне хотелось наблюдать за ним издалека, что, собственно говоря, я и сделал поначалу. Это была небольшая, по весне жёлто-зеленая лужайка у холодного и вкусного родника, и я чувствовал, что если приближусь, что если хотя бы одной ногой ступлю на неё, то меня ещё больше унесёт в это необыкновенное прошлое, в котором живёт моя первая, незабвенная и кареглазая любовь. Подвох в том, что словом «любовь» я в те годы называл влюбленность, сильную симпатию, но это была не игра моего циничного эго, а обычная безопытность моего сердца. Я хочу этим сказать, что в будущем, к сожалению, мне довелось испытать чувства более сильные, и я лишь тогда осознал всю ценность и само понятие любви. Честно говоря, я помню даже тот аромат, который когда-то исходил в этом необыкновенном для меня, и хочется надеяться неё, местечке. И всё же, я не выдержал и спешным шагом устремился на «нашу» лужайку.

Стоит ли описывать, знакомые каждому, чувства ностальгии и ощущения прошлого, посетившие меня в этот момент? Неверное нет. Но одно лишь скажу: я просидел там больше часа, пока солнце, тонущее в кроне деревьев на горе, не перестало освещать это место, которое в ночи слилось с окружающей природой, и перестало меня затягивать в дебри тех воспоминаний, когда мы было 17 лет…

Индира жила неподалёку от нас, в таком же однотипном доме, что и я, хотя её дом всегда был для меня какой-то загадкой, ведь я ни разу там не был, разве что, когда-то я ужинал у них во дворе с её отцом, но это было, так сказать, по-соседски. Она была высокого роста, но не выше меня, и что мне больше всего запомнилось это её походка и волосы. Когда она шагала, мне казалось, что она порхает, а на землю ступает лишь так, для «приличия», а её прямые тёмно-русые волосы опускались гораздо ниже плеч, и только там завивались в загадочные локоны, меж которых мне так нравилось играться пальцами, что иногда это её раздражало. Мы знали друг друга с самых ранних лет, и часто с другими ребятами собирались на улице, чтобы поиграть в мяч, но когда мы все выросли, девушки от нас-парней как-то незаметно отделились, и наше общение заключалось лишь в словах: «привет, как дела?» и не более того.

Однажды в конце лета, мы с друзьями сидели у самодельного деревянного моста, который перекидывался через реку и соединял центр города с «сельской» его частью (мы жили именно там) и, как всегда, говорили либо о «крутых тачках», либо подшучивали друг над другом. Когда я направил свой взгляд вверх, в сторону крутого склона левого берега, оттуда, улыбаясь, спускалась Индира с подружками, и у каждой в руках был небольшой полукувшин. И вдруг со мной приключилось что-то необыденное, я привстал, и посмотрев на друзей, смело кивнул им головой, и устремился к ней. Пока я шёл, мне в голову не пришло ни одной нормальной идеи о том, как я начну разговор. Подойдя к ней, я кое-как «полууверенно» промямлил:

– Привет, я смотрю, ты собралась на охоту…, – в этот момент я улыбнулся и посмотрел на ее зелёный кувшин. Она засмеялась. Но не от того что я «удачно» пошутил, а от того, что я смешно выглядел в этот неловкий для меня момент. После чего она иронично ответила:

–Да, как видишь!

– Слушай, а ты не против, если я тебе помогу в этом «нелёгком» деле?

Она промолчала в ответ, но я сделал вид, что воспринял молчание, как согласие с моим предложением, и нагло отправился помогать собирать ей смородину в саду. К моему счастью, эта кареглазая девушка не стала отнекиваться и игнорировать меня, а порой даже непринужденно и открыто беседовала со мной, что меня очень удивило. Когда кувшин был полон, я, в своём репертуаре, предложил ей помочь донести его до дома, что ей показалось немного странным, так как кувшин был настолько лёгок, что его мог бы поднять пятилетний мальчик. Но она согласилась. Мы шли по этой тропинке вверх по склону и просто разговаривали, и то волнение, присущее мне в разговоре с девушками куда-то испарилось. Она всё время улыбалась, когда смотрела на то, как я правой рукой обхватил этот кувшин, а я был счастлив, видя её искреннюю улыбку, которая притягивала меня к себе, но когда я думал о её губах, я краснел, краснел, как провинившийся в чём-то мальчишка. Когда мы дошли до того самого, загадочного дома, Индира, опустив взгляд, тихо сказала: «Ну, вот мы и пришли», я не знал, что ей ответить и вообще как себя повести. Я протянул ей кувшин и в этот момент коснулся её руки, нежность которой не давала мне покоя ещё долгое время, и негромким голосом, будто хотел адресовать это лишь ей, сказал: «Знаешь, честно говоря, мне было очень приятно быть рядом с тобой сегодня, я хочу пожелать тебе спокойной ночи» – а было только часов семь вечера! – «и завтра я бы хотел вновь тебя увидеть». Она, слегка улыбнувшись, и поправив локон волос, кивнула, пожелав мне удачи, открыла калитку и скрылась у себя во дворе. А я еще долго стоял возле её дома и думал о том, что сейчас произошло, и мне не хотелось возвращаться домой, потому что я знал, что даже поздней ночью я не смогу сомкнуть глаз, ведь мысли об этой девушке будут вертеться в моей голове, заставляя меня вертеться в моей кровати.

Именно так и началось наше общение.

Искра жизни II

Как я уже говорил, это был конец лета, и мне было грустно прощаться с родными местами, даже малейшая мысль об отъезде на учёбу вводила меня то в ступор, то в замешательство. Не хотелось говорить этих прощальных слов девушке, которую я любил и друзьям, которым был верен. Друзья…Нас было много, мы были как «банда», или даже «семья». Я был самым младшим, но именно мне в голову зачастую приходили хулиганские идеи. Я не совру, сказав, что мы знали друг друга с тех пор, как родители начали нас «выпускать» на улицу. Мне казалось, что я прекрасно знаю своих друзей, и был уверен, что они меня знают лучше, чем я сам…

Одного из моих друзей звали Махар (согласен, редкое и необычное имя). Он был старше меня на полтора года, но в его смуглых чертах лица всегда прослеживался оттенок некой младенческой доверчивости, и казалось, вот он, весь на ладони – открытый, земной, не увлеченный мыслями о вечности и смысле жизни. Ему нравилось подшучивать над нами, но когда дело касалось серьезных вещей, я был уверен, что Махар даст совет, или окажет банальную поддержку. Он вытаскивал меня из передряг, и признаться, не раз спасал мне жизнь. В один день, наверное это было ранней весной (я говорю «наверное», так как не помню точно, мне лишь запомнилось, что было прохладно и ветрено в тот день), я шёл поздним вечером домой от своего знакомого, жившего в паре километров от нас, и я шёл по той самой извитой тропинке вдоль реки. Я был спокоен и беззаботен, даже помню, что я насвистывал какую-то знаменитую мелодию.

Наверное, многие попадали в подобные ситуации. Было темно, и лишь тусклые огоньки от далеких фонарей еле-еле рассеивали глубокий мрак. Вдали я увидел силуэты нескольких мужчин, по шатким движениям и возгласам которых, не трудно было догадаться об их «душевном» состоянии… Хотя я не припомню, чтобы это был праздничный день, даже не выходной! Проходя мимо, я взглянул на место их весёлой посиделки и, с присущим мне любопытством, осмотрел взглядом каждого. Стоило мне продвинуться от этой «стоянки» на пару метров, как один из них, жестикулируя, прокричал: «эй, паренёк, поди-ка сюда!». Мой ответ был прост – я ускорил шаг. Тогда я услышал кучу грохочущих, слившихся в один сплошной ор, голосов, и, обернувшись, увидел бегущего на меня мужика, который мчался так настырно, что, казалось, будь я стеной – он бы меня пробил и помчался бы дальше, «навстречу судьбе». К счастью, мои инстинкты сработали, и я уклонился в сторону и побежал вперёд, но в этот момент мой путь преградил другой пьяница, который на вид казался более трезвым, чем остальная «веселая компания». Я был зол, и сказал, что ему меня не поймать, и чтобы он шёл подальше с моей дороги – на что последовала дикая реакция – он достал нож-бабочку, это было популярное в то время среди «крутых» парней средство запугивания, и начал им борзо размахивать, пытаясь показать, что у него перевес сил, в этот момент я впал в ступор на несколько мгновений, и взглядом стал искать на земле камень или палку, в тот же момент другой мужик, незадолго бежавший на меня, стал орать во весь голос о нынешнем поколении, об их бестолковости и непозволительном поведении (это я мягко описываю его слова, они звучали гораздо нецензурнее). Мне не удалось найти на земле ничего, способного «тягаться» с ножом, меня окружали несколько человек, и бежать – был бы не лучший исход этой весенней «вечеринки», и я даже задумался о том, что это будет глупая смерть – умереть от руки пьяного мужика, и среди «публики» ему подобных. Я, не отводя глаз, смотрел то на нож, то – на пьяницу, сохраняя надежду, как-то увернуться от удара. Но вдруг, я услышал так давно знакомый мне свист, а затем – и быстрый топот. Это был Махар.

Его громкий свист заставил обернуться назад пьяницу с ножом, и в этот момент тот получил довольно-таки сильный удар палкой в голову, после чего стремительно рухнул на землю, как тяжелый мешок песка. Я не растерялся и побежал вперёд к своему спасителю, и мы галопом устремились в сторону дома, но двое из этой шайки поспешили за нами. На вид им было около 25-30 лет, тот, что был быстрее, подобрал нож, лежавший на земле возле обездвиженного «мешка», и на бегу кричал нам вслед, что вырежет нам наши сердца и перережет глотки. Я помню себя во время погони… Мне не хотелось оборачиваться, а хотелось просто бежать, просто очутиться дома, рядом с родными, точно также сесть перед сном на диване и выпить стакан молока, хотелось через много лет с улыбкой вспоминать этот «яркий эпизод» из жизни… В моменты, когда я спотыкался, Махар тянул меня за ворот куртки, не давая упасть на землю, тоже самое делал я для него, мы буквально тащили друг друга на бегу… Я не знаю почему, но я обернулся назад, быть может мне хотелось взглянуть на лица преследователей, или наоборот – хотелось обернуться и никого не увидеть, но обернувшись, я увидел, как тот, что с ножом, стал отставать, и меж нами было около 7-8 метров, поняв, что ему не догнать, он замахнулся, нож полетел в мою сторону, как стрела из лука – стремительно и чётко. Мне хотелось закрыть глаза и забыться, но я себя одолел и попытался увернуться. Нож проскочил в нескольких сантиметрах от моей шеи. После чего мы стали стремительно уходить вперёд от преследователей. Глупо звучит, но я был счастлив, когда услышал, как нож звонко ударился о камушки, лежавшие на траве – это был знак того, что смерть «проскочила мимо моей шеи» и на время оставила меня в этом мире. Дальше мы просто бежали, уже не так свирепо и дико, но даже когда погоня была далеко позади от нас, мы не остановились. Точнее, Махар не дал нам остановиться.

В тот поздний вечер он очутился там не случайно. Не застав меня дома, он решил пойти и встретить меня на полпути. У него была палка, которая нам очень помогла – откуда? Мой дедушка всегда учил меня выходить в путь по ночам, всегда имея в руках палку или подобие биты, но его наставление выполнил не я, а Махар.

Добравшись на нашу улицу, мы присели на скамью у двора и хотели отдышаться, перед тем как разойтись по домам. Сначала мы просто молчали, но затем молчание грубо прервал мой дорогой друг:

– Роберт, черт возьми, сколько раз в своей жизни ты стоял на этой долбаной грани жизни и смерти?! Почему это «стояние на грани» тебя ничему не учит? Как ты живешь после таких моментов, когда твоя жизнь вот-вот могла оборваться и стать ничем? Да, удача любит храбрых, но не идиотов!

–Махар, послушай, я не собираюсь после таких ситуаций, когда я мог умереть, но остался жив, ударяться в религию или ещё куда-то. Я просто радуюсь жизни больше, чем остальные, я такой счастливый не от того, что у меня в душе ребёнок, а от того, что каждый раз после «стояния на грани» я становлюсь счастливее других, но не подумай, что я получаю от этого кайф. Я люблю жить, но люблю больше чем ты, но в отличие от меня, ты знаешь цену этой жизни, а я нет. Мне никогда не понять тех мечтаний обычных ребят, ищущих денег и роскошной жизни, не понять того, что вы хотите найти жён, которые будут встречать вас по вечерам у порога и провожать утром после завтрака на работу, не понять тех радостей семейной жизни, не уловить моментов радости в новогоднюю ночь, не уловить наслаждения от обычных посиделок в весёлой компании… Я устроен по-другому, но я способен любить, любить друзей, девушек, родных и вообще людей, но я одержим некоторыми мыслями, которые вам недоступны или непонятны в силу того, что вы слишком земные. Я тебя не упрекаю в том, что ты меня не понимаешь, но я хочу, чтобы ты принял меня таким, каков я есть – одержимым и нестандартным и не пытался загнать мне в голову дурь о смысле жизни и прочих извечных вопросах бытия. Я в этом давно разобрался. Человеческая жизнь бессмысленна. От того, что кто-то умрёт или родится, ничего не изменится – реки будут течь, а вселенная расширяться, лишь кто-то заплачет, лишь кто-то порадуется, но не более того…

После моих слов Махар не хотел больше меня слушать, и улыбкой показав мне, что я несу чушь, пожелал мне спокойной ночи и отправился к себе домой…Да, всё к тем же радостям семейной жизни, к шуткам, питью чая и вопросам о том, какую рубашку на завтра ему погладить. А я остался сидеть на улице, слушать тишину…

Искра жизни III

Чем плох конец лета? Для меня он плох тем, что заканчивается «светлая» половина года и начинается «темная» – холодная и увядающая, которая затянется на целых шесть месяцев, и всё это время мысли о весне будут проскальзывать в голове при каждом виде сырости и молчании природы. Как будто природа принимает «тёмную сторону силы»…

Чем меньше ты любишь, тем меньше разочарований, а чем меньше разочарований, тем больше спокойствия и логики – и пусть это не делает тебя счастливым, но только так ты можешь оградить себя от несчастий и бед, которые так и липнут к человеку, дающему волю эмоциям и любви. Эту жизненную идеологию человека-робота я осознал только через много лет, после событий, которые я здесь описываю. Я понял, что у каждого человека должен быть очень узкий, этакий стержень или круг, в котором очень мало людей, к которым он привязан и которых он любит (а в идеале этого круга вообще не должно быть!). То есть, человек без эмоций – он не может стать несчастным, потому что он не знает что такое счастье, потому что ему некого терять, не в ком разочаровываться. Эгоистично? Цинично? Но логично! И…бессердечно, аморально.

Любить, чтобы любить…А кто дальше продвинулся в решении этого вопроса? Любить, чтобы быть счастливым – эгоистично. Любить, чтобы осчастливить кого-то – глупое, неоправданное самопожертвование. Природа подарила нам способность любить, только лишь ради продолжения рода и не более того!

Не хочется прощаться с родными местами, уезжать в сырой далекий город, который по идее должен «подарить» кучу знаний моему любознательному мозгу. Прощание было простым и лаконичным. Я никогда не был мастером говорить эти слова «напоследок» и изображать взгляд: «я буду скучать». Накануне отъезда, вечером, я позвал Индиру посидеть со мной на нашей скамье…Она долго молчала, как молчат девушки, когда их что-то тревожит или они обижены, мы просто сидели и слушали дыхание друг друга, выделявшееся среди остальных шумов. Мне пришлось прервать всю эту «трепетную» минуту:

– Может скажешь что-нибудь? Я как-никак попрощаться пришёл, ты же знаешь, что я буду скучать по тебе, даже по нашему с тобой молчанию…

– Ты меня любишь? – спросила она, робко и тихо.

– Да… – ответил я ей и посмотрел на неё, касаясь её руки.

– А за что?

– Что за вопросы? За то, что ты красивая и добрая, за твои глаза, за то, как ты смотришь – гордо и с любовью!

– Нет, ты меня не любишь, – произнесла она тихо и с обидой.

– С чего такие глупые выводы?

– Если бы ты меня по-настоящему любил, ты бы не знал что ответить на мой вопрос, ты бы начал что-то бормотать, ты бы сказал: «я не знаю, за что я тебя люблю», ты бы долго молчал, прежде чем, как сказать что-то. Потому что человек, который по-настоящему и искренне любит у него нет, слышишь, нет причины для любви! Он сам не знает, почему он любит! Он просто любит безответно или взаимно – не важно! Чтобы любить, не нужна причина, человек либо любит, либо нет! – это были последние её слова в тот вечер, да и вообще, это был последний наш откровенный разговор.

Индира открыла мне в тот вечер глаза, ведь я знал, за что я её люблю, но оказывается, я не должен был этого знать, чтобы любить по-настоящему. Я осознал, что не люблю её, она мне просто нравилась, я был просто влюблен. Её слова на много лет послужили мне верными помощниками в делах, касающихся чувств. Если мне кто-то нравился, я спрашивал себя «а почему, в чём причина?» и если я находил ответ – значит это не любовь. И всего лишь только раз я не нашел ответа – не нашел причины своих чувств к девушке. Этим я хочу сказать, что я лишь раз по-настоящему любил. Это было в 19 лет. Её звали А. Не хочу «плакаться в жилетку» или «напиваться в баре», но я больше никогда в жизни так не полюблю, и хочется, чтобы она никогда в жизни не забывала моих «беспричинных», настоящих чувств к ней. Хотя, знаете, чем черт не шутит, не так ли? А может после А. я встречу ту, которую полюблю еще сильнее и «более по-настоящему!». А. была одной из искр моей жизни… Искр, которые навсегда врезались в мою душу. Таких искр у меня было мало в жизни, и говоря «искра жизни», я имею ввиду не только девушек, друзей, родных, я имею ввиду всё то, необыкновенное и необычное, всё то, что сделало меня таким, каков я есть на данный момент, всё то, что оставило либо рубец, либо островок счастья в моём сердце.

Искра жизни IV

«Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами»

Джером Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Хорошо быть идиотом? Хотя, нет, вопрос поставлен неправильно. Легко быть идиотом? Если ты идиот, тебе легче жить, не так ли? Не нужно ни о чём думать, просто живешь себе и всё; и у тебя, в таком случае, никогда в жизни не возникнет вопроса: «а легко ли быть идиотом?». А быть может, вообще не прилично обо всем этом размышлять? Тем более, когда тебе стукнуло восемнадцать…

Когда я был маленьким и глупым мальчишкой, может даже, мне было лет десять, на наших улицах я очень часто встречал человека, идущего так неприметно, но в тоже время такого броского, и вечно в синем пиджаке, независимо от того, светит солнце, или…не светит. У него была такая странная улыбка – были видны редкие зубы и вечный перекос вправо (только сейчас я знаю, что этот «перекос вправо» – это асимметрия носогубной складки!). А что больше всего врезалось в память – это то, как он вечно жевал что-то справой стороны, то ли язык, то ли щеку, то ли еще что-то, но было слышно это отчетливое чавканье, и еще эти слюни… Они вечно вылетали во время этих актов чавканья, потому что чавканье, «перекос вправо» и странная улыбка совпадали во времени! Но меня это ничуть не раздражало.

Проходя мимо нашего дома, он, видя нас с приятелями на улице, всё время выкрикивал разного рода фразы. Мы порой даже верили ему, или нам хотелось верить. Мы же маленькие и глупые, а значит верить в глупости – это наш конёк.

– Сынок, у тебя будет хорошая жена, вот увидишь!

– Паренёк, ты станешь добрым человеком, а я умру…но ты станешь!

– Будьте счастливы, я хочу есть, я одинок, а вы – будьте счастливы!

К чему я это всё вспомнил? Просто стало интересно, что с ним сейчас. Скорее всего, он умер. Мне было бы очень приятно сейчас услышать этот голос, который нёс в себе такую ребяческую откровенность, пусть и бессмысленную, пусть из уст психически больного… Но ведь тогда, много лет назад, я помню, как кто-то из ребят спросил у моей бабушки, сидевшей рядом на скамье: «А он что, все знает? Его Бог послал?». Бабушка погладила себя по лицу, кивнула и просто сказала: «Да». Я еще тогда понимал, что это чистый бред, но я не стал ни с кем спорить. По двум причинам: первая – это бессмысленно, вторая – зачем вызывать сомнения у человека, который во что-то просто поверил. Значит, у этого человека есть талант, или дар, благодаря которому он может просто взять и поверить в то, что психически больной – это посланник с небес. А у меня этого дара нет.

Я помню имя этого человека в синем пиджаке. Оно стало нарицательным в наших краях. Его звали Али. Просто Али и ничего больше, ни фамилии, ни возраста, ни адреса, а просто и коротко – Али. Когда люди, разговаривая между собой, хотели обозвать кого-то глупцом, они говорили: «Вот ты али, ничего не понимаешь!». Эти слова были равнозначны фразе: «Вот ты дурак, ты ничего не понимаешь!». Мне это никогда не нравилось. Ненавижу слышать такого рода словечки. Зачем называть дураков, глупцов, или просто тех, кого хочется как-то обозвать именем этого человека? У меня сразу перед глазами встает его добродушный образ в синем пиджаке и с чавкающей улыбкой и абсолютно никакого негатива. Мы же не называем идиотов, или просто тех, кого нам хочется как-то обозвать, такими именами как «человек дождя», или «Форрест Гамп». Потому что нет никакого негатива.

Искра жизни V

«Католики всегда стараются выяснить, католик ты или нет»

Джером Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Я уехал учиться. Набираться ума… и всего остального, чего можно набраться в далеком городе S. Не хочу, чтобы меня называли «али».

Учеба началась с очень интересных знакомств, такого разнообразия личностей я никогда еще не видел. То есть, те, кто меня окружал ранее, стали казаться мне одной биомассой, потому что они были жутко друг на друга похожи. Странно, но если бы я не уехал, я бы не понял, что мои давние знакомые – это однородная биомасса. Я всегда любил людей разбивать на некие группы. Я не расист и не националист, и вообще не какой-то там радикал, просто я делю людей на группы. У кого-то есть четкая жизненная позиция, у кого-то – нет. А от куда ей взяться, если он из биомассы? Знаете, такая огромная куча, без целей и принципов. Как коралловые рифы в океане. Они просто медленно растут. Миллионы лет растут и всё. Возможно, от них есть какая-то польза, и, естественно, без них – нельзя, но они – беспринципная и неподвижная куча. Многоклеточные.

Наши первые занятия в медицинском университете не были похожи на школу и на другие университеты. Они шли гораздо дольше. Но мне не было скучно. Всегда было весело. Я стал понимать черный юмор. Стал даже сам так шутить. Не сразу конечно, а так… со временем.

Странно, какое сильное влияние на мировоззрение человека оказывает познание. Порой начинаешь сомневаться в некоторых духовных аспектах бытия. Быть может, эти сомнения вызваны духовной безграмотностью? Или же, они вызваны светской грамотностью? Неважно. Суть в том, что у меня стали появляться сомнения, в том, что где-то там есть единый вселенский разум, который всем управляет. Сомнения в том, что есть какое-то предназначение, судьба. Я не знал, что мне делать. В себе держать – не лучшее решение. И я решил поговорить с одним из моих любимых преподавателей. Лариса Александровна Краснова, кандидат наук, она преподавала у меня биологию. Я был тогда на втором курсе, биология давно закончилась, но я всё же решил пойти и поговорить. Лариса Александровна, как всегда, сидела в аудитории, за преподавательским столом и что-то там чёркала на бумажках – она проверяла работы студентов. Я не знал её возраста, не знал о семье, я о ней ничего не знал. Она очень много лет проработала в нашем университете, она была в возрасте, но я не знал в каком именно. Я пришёл, такой весь веселый и жизнерадостный:

– Здравствуйте, Лариса Александровна, Вы меня узнали!? – сказал я весело и громко.

– Здравствуйте, Роберт, конечно я Вас узнала. Как поживаете? – это было сказано интригующе. Она всегда обращалась к студентам на «вы», всегда называла нас коллегами.

– Неплохо…Как у вас дела? Как студенты-первокурсники? Умнее нас?

– Да я бы не сказала, что умнее, они спокойнее, чем Вы. Я сейчас имею ввиду конкретно Вас, Роберт. Хотя хвалить их тоже не за что. Они зубрят, а Вы понимали, не все конечно. Но Вы, Роберт, я надеюсь, понимали.