Текст книги "Маленькие жизни"

Лифт

Первый этаж. Двери грузового лифта открылись. Внутрь видавшей виды кабины вошли двое, нажали на кнопки нужных этажей, двери закрылись, и их маленькое путешествие началось.

Сквозь неплотно прилегающие створки было видно, как медленно проползают вниз плиты перекрытий. Этаж за этажом. Второй. Третий. Четвёртый. Неожиданно свет в кабине моргнул, послышался скрежет и лифт остановился.

– Блестяще. Поел, помылся, лёг спать. Главное, придерживаться плана, правильно, святой отец?

– Отец Николай, – священник устало посмотрел на своего соседа по несчастью. – В святые при жизни не причисляют.

– И это правильно. В этом деле лучше всё хорошенько обдумать и взвесить. Может, у вас молитва на этот случай есть?

– Дела земные оставьте людям.

С этими словами священник потянулся к панели и нажал несколько раз кнопку вызова диспетчера. Тишина.

– Видимо, сегодня не приёмный день, – хохотнул мужчина.

– Подождём.

– А вы не особо разговорчивый.

– День выдался трудным.

Священник прижался спиной к одному из углов кабины, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

– И телефон не ловит, – мужчина начал расхаживать по кабине, насколько позволяли её размеры, словно не находя себе места.

Отец Николай открыл глаза. Сосед его явно нервничал. Может, у него клаустрофобия или ещё какая-нибудь новомодная болезнь. А может, просто по малой нужде домой спешил, а тут такая оказия. Он решил попробовать отвлечь его разговором.

– Да вы не беспокойтесь так. Вечер. Люди с работы возвращаются. Увидят неработающий лифт. Позвонят в контору. Вас как зовут?

Мужчина ответил не сразу, продолжая ходить по кабине взад-вперёд.

– Томас.

– Необычное имя… для этих мест. Не подумайте, что я хочу вас оскорбить.

– Да нет, это обычная реакция. А вы здесь живёте? Что-то я вас раньше не видел.

– Нет. Друг давно звал в гости. Вот, выдалось свободное время, решил зайти. Но видно не судьба.

– Как говорится, «хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах».

– Верно, – улыбнулся священник. – Вы-то сами домой спешите?

– Нет, к любовнице.

На мгновение мужчина остановился и взглянул на священника:

– Извините, когда нервничаю, всякую чушь несу.

– Лифты не любите?

– Только когда они застревают.

– Тут с вами соглашусь. Неприятная ситуация.

– И как вы справляетесь с такими ситуациями? Молитесь?

– Если что-то разъедает душу, то молитва – лучшее лекарство.

– Если так, то храмы можно считать больницами.

– Можно и так сказать. Больницы, школы, убежища.

– Не верю я во всё это. Ведь если Бог везде, то какая разница, где ты ему молишься.

– Для Него разницы нет. Но здесь та же ситуация, что и с самообразованием, самолечением. – Он интонацией выделил слово «само». – Можно ведь обложиться книгами, запастись лекарствами. Но за полноценными знаниями и помощью человек идёт в институты и больницы. Да и если уж на то пошло, то и книги, и лекарства без этих учреждений не существовали бы.

– Гладко стелете. Да что-то сомнения берут, когда видишь очередного попа, который в дверь не проходит, потом другого, с часами за несколько миллионов, и в конце третьего, как вишенка на торте, пьяным, выезжающим на встречку.

– Ну а четвёртого, который приход держит, сиротам помогает, пьяниц на путь истинный наставляет, уже никто и не замечает.

– Ой, много ли таких? – махнул рукой Томас

– Много… много… Да только сами они этими поступками не кичатся. И по телевизору их не покажут. Кто же будет рассказывать в новостях про хорошего батюшку. Рейтинг канала от этого не поднимется. Не спорю, все мы не без греха. Но грести под одну гребёнку – тоже будет ошибкой.

Мужчина ненадолго затих. Прошёл туда-сюда несколько раз, иногда замирая, будто в нерешительности. И в очередной раз, повернувшись к священнику, всё же остановился и заговорил:

– Вы знаете, что меня больше всего удивляет? Как вы до сих пор умудряетесь поддерживать в людях веру, когда на дворе двадцать первый век. Когда наука шагнула так далеко вперёд и, по сути, не осталось тех вещей, которые она не смогла бы объяснить.

– То есть вы не верите в благодатный огонь, мироточащие иконы…

– Ой, бросьте. Мужик, извлекающий огонь из камня. Видели мы фокусы и поэффектней. А с мироточением вскрывается обман на обмане. В мире, по сути, больше не происходит настоящих чудес. Раньше происходили, в промежутке между тем, как человечество себя осознало, и тем, когда запустили первый спутник. А теперь всё. Теперь мы знаем, что если мы чего-то не понимаем сейчас, то обязательно поймём позже. И ничего божественного в этом нет. Мы стали заложниками прогресса. Само слово «чудо» стало неестественным, вымученным. Да что там, оно порой опасно. Те, кто верят в чудо, не идут к врачам, а ищут бабку-знахарку.

– К церкви это не имеет отношения.

– Не скажите. Когда ракетоноситель окропляют святой водой, это ничем не отличается от обычного шаманства.

– Что же плохого вы видите в очищении от скверны?

– Да то, что вы предоставляете возможность людям сваливать свои ошибки, неудачи, просчёты на нечистую силу. То, что вместо того, чтобы полагаться на науку, опыт, знания, они отдают результат своих трудов на откуп высших сил.

Священник парировал:

– Вы ошибаетесь в том, что представляете науку и веру как две противоборствующие стороны.

– Где же здесь ошибка? Церковь всегда боролась с вольнодумцами, а учёные – со слепой верой.

– В частностях да, но в глобальном плане они идут бок о бок, дополняя друг друга. Наука изучает частности. Она смотрит на явления, выявляет закономерности. Это всё равно, что, анализируя Мону Лизу, восхищаться отдельными мазками или химическим составом красок. Вера же прославляет творца, восхищается его задумкой, анализирует и раскрывает его замысел.

– Только вы забываете, что смотрите изнутри самого творения, что исключает возможность самой попытки анализа.

– Но в этом поиске и выражается вера. Люди не могут без неё. Это сама суть человеческого общества. Просто мы верим в разное. Кто-то верит в авторитетов, кто-то – в пришельцев с Альдебарана, а кто-то – в Бога. Но суть одна: мы отдаём свои умы и души в их руки. Мы не можем обладать их знаниями, качествами, опытом, но мы принимаем их как должное и вплетаем в свои жизни. Уберите веру, а с ней уйдут любовь, дружба, любая другая структура общества.

– Вы путаете веру с доверием, – возразил Томас.

– Доверие – это лишь уверенность в том, что человек не лжёт. А вера – это принятие его точки зрения как истины. Доверие – причина, вера – следствие. Человек не может быть сведущ во всём, и благодаря вере он может переложить часть знаний на соседа. Мы как должное принимаем то, что кровь полна эритроцитами, хотя в жизни не подходили к микроскопу, а деревья обладают фотосинтезом, хотя никогда не проводили анализ химического состава воздуха. Отец наш даёт человеку ответы на более глобальные вопросы, если тот его спросит, конечно.

– Только связь с ним не бесплатная. Верно? – ухмыльнулся Томас.

– Пожертвования – это лишь символический способ показать, что ты отказываешься от земных благ. Причём церковь не только берёт, но и помогает нуждающимся.

– И когда храмы строит за миллиарды?

– Перегибы есть во всех сферах, и в этом нет нашей вины. Человечество, подобно ребёнку, постоянно тянет одеяло на себя. Одни, научившись держать ложку, уже думают, что они самостоятельны и всемогущи, игнорируя наличие взрослых, хотя по-прежнему продолжают справлять нужду в колготки. Иные лебезят перед неведомым и пытаются подкупить его своими игрушками. И то и другое – разные стороны лжи. А требуется всего ничего – искренность…

Неожиданно раздался голос:

– Меня слышно?

Вопрос на некоторое время ввёл обоих мужчин в ступор. Они уставились друг на друга, не понимая, откуда раздался голос.

– Меня слышно?

Первым очнулся Томас. Одним прыжком он перенёсся к панели лифта и остановился в нерешительности, не зная, нужно ли жать кнопку для ответа. Наконец он решил попробовать ответить без нажатия.

– Да, слышно.

– Отлично, я уж думал, что динамик сломался.

– Когда нас вытащат?

– Две минуты. Ничего страшного. Из-за скачка напряжения система отключилась и в безопасный режим перешла. Сейчас перезапущу. Пострадавших нет? Никому плохо не стало?

– Нет, всё в порядке.

– Отлично. Поехал?

Лифт дёрнулся и поехал к ближайшему этажу.

– Да, спасибо.

Двери открылись. Каждый снова выбрал свой этаж, и их маленькое путешествие продолжилось, но уже в звенящей тишине.

Мотылёк

Виктор затянулся сигаретой, слегка задержал дыхание и выпустил дым тонкой струйкой. Он будто пытался всеми силами продлить этот момент, оставить дым как можно дольше в лёгких и полностью впитать дорогую дозу никотина. Нынче с курящими не церемонятся, отводят отдельные загончики вблизи урн, убирают пачки сигарет с прилавков, запрещают дымить в барах, а цены при этом ломят нешуточные. Сидя на балконе, обдуваемый зябким осенним ветром, он смотрел на слякотный городской двор, который расстилался под ним на расстоянии четырёх этажей. Он, как обычно перед ужином, вышел «подышать свежим воздухом». Странное выражение, как ни крути, учитывая, что он скорее смолил сигареты и вдыхал выхлопы близлежащей дороги.

Это был обычный день, типичный вечер, похожий на вчерашний и ничем не отличающийся от завтрашнего. Виктор после тяжёлого трудового дня сидит в своём любимом кресле. Лиза колдует у плиты. Доживающая свой век лампочка освещает кухню, несущую в себе дух далёких девяностых. Обшарпанная тумбочка, искусственные цветы в ажурной вазе. Только серп нарождающейся луны, повисший в небе, говорил о том, что дни сменяют друг друга. Безнадёжность – именно это слово возникало в его голове все чаще.

Вышла Лиза.

– Вить, ужин готов.

– Хорошо. Сейчас приду.

Она села к нему на колени. Взяла почти докуренную сигарету. Затянулась, уменьшая её до размера бычка, и затушила в пепельнице, стоящей на подоконнике, одновременно выпуская дым.

– Пойдём уже. Остынет же.

Она чмокнула его в щеку.

Бзынь. Над головой щёлкнула лампа-мухоловка.

– Ты не злишься, что я её купила? Мух в кухню забивается намеренно, пока ты тут «дышишь», к тому же она по скидке была.

– Так осень уже. Какие мухи?

– Ничего. На следующее лето пригодится. А к тому времени цены взлетят о-го-го.

– Ладно, пошли уже, хозяюшка.

Неожиданный хлопок, похожий на выстрел, заставил мужчину вздрогнуть. Лиза машинально обняла его, как будто стараясь защитить.

– Всё в порядке?

Он немного помедлил с ответом, будто возвращаясь в реальность.

– Да, да. Пойдём.

•

В небольшой дворовой рощице взвился мотылёк, испуганный резким звуком. Сев на близлежащий фонарный столб, он рьяно зашевелил усиками в поисках нового убежища. Сделав несколько шагов по облупившейся краске, он застыл, будто в нерешительности…

•

Садясь за стол, Виктор улыбнулся:

– Ого, шпикачки. Можно сказать, пятница удалась.

– А то. Полрынка обежала, пока нашла. Продавщица сказала, что эти самые свежие и их как горячие пирожки разбирают. Завтра совсем уж не останется…

•

Смешно вспомнить, но в детдоме Витя буквально мечтал о макаронах с сосисками, которые на контрасте с пюре, похожим на клейстер, или перловкой казались просто пищей богов. И видимо, кто-то там наверху решил эту мечту исполнить. Почему именно она была удостоена внимания из всего списка желаний маленького мечтателя, история умалчивает, но на сегодняшний день из-за финансовых затруднений ему приходилось придерживаться именно макаронной диеты. Благо множество видов позволяло создавать мнимое разнообразие рациона. Ракушки, спиральки, рожки, лапша, спагетти, гнёзда, кольца, бантики, трубочки, гребешки, перья, улитки, цветочки. Кроме того Лиза умудрялась каждый раз готовить их как-то иначе. Кто бы мог подумать, что макароны можно сварить с солью и без, обжарить до золотистой или до чёрной корочки, слипшиеся и рассыпчатые, переварить или недоварить. Последний вариант Виктору не очень нравился, она же наоборот нахваливала и называла какими-то французским словом. Но то французы, они и лягушек едят – не морщатся.

•

– …я пока шла, меня три женщины спросили, где я такие отхватила.

– Что? Шпикачки?

– Да какие шпикачки. Туфли. Совсем ты меня не слушаешь, – женщина демонстративно надулась.

– Да слушаю, слушаю. Извини, задумался, просто, – он примиряюще улыбнулся.

– Тогда, слушай с самого начала, – шутливо начала она. – Помнишь тот магазин на углу…

•

…уловив тонкий запах прелой листвы, мотылёк вспорхнул, пытаясь снова нырнуть в своё старое убежище. Но как только он оторвался от столба, неожиданный порыв ветра отбросил его на несколько метров в ближайшие кусты. Он прижался к тонкой ветке облетевшей сирени и стал дожидаться, пока ветер стихнет…

•

Витя никогда не был болтлив. Спокойный, тихий, он создавал впечатление рассудительного ребёнка. Возможно, поэтому он приглянулся своим приёмным родителям. Ему было уже четырнадцать, когда его усыновили. Не самый популярный возраст для вхождения в новую семью. Его однокашники, то ли из зависти, то ли по глупости, пугали его историями о каторжных домах, где детей держали как бесплатную рабсилу, о садистах, безумцах и прочем. Он понимал, что все это – глупости, но все же его одолевали смешанные чувства, так как не знал, что его ждёт. Как он узнал позже, его приёмная мать была бесплодна. Они жили с мужем в пригороде небольшого городка и держали пасеку. Им перевалило за пятьдесят, когда они привели его в свой дом. Это был уже не тот возраст, когда ты готов терпеть бессонные ночи из-за детского плача или с умилением смотреть на разрисованные твоим чадом обои. Скорее им нужен был помощник, достаточно крепкий, чтобы справиться с деревенской работой, но в то же время молодой, чтобы ещё нуждаться в некоторой опеке со стороны взрослых.

По истечении лет он понимал, что с их стороны не было корысти или злого умысла, более того, они хотели обеспечить его будущее, передав ему свой маленький домашний бизнес. Для Вити это был шанс выбиться в люди, очень хороший шанс. Но родители… всё дело было в них. Всю его сознательную жизнь в нём теплилась надежда, что у него появятся приёмные родители, он мечтал о материнской ласке, мудром и добром отце, о походах в парк развлечений. В принципе, его мысли ничем не отличались от мыслей его однокашников, да и многих других детей в его положении. Но в нём всё буквально оборвалось, когда он только увидел их – своих новых родителей. Ожидания редко совпадают с реальностью. Витя так и не смог привыкнуть к новой жизни. Он скучал по своим друзьям, оставшимся в детдоме, избегал морщинистых рук мачехи, пытавшихся дарить тепло, терялся, когда отчим задавал ему какой-либо вопрос. Он видел для себя только один выход – бежать.

•

…наконец раскачиваемые воздушным потоком ветви успокоились. Мотылёк перебрался на одну из горизонтальных веточек. Нужно было искать новое убежище. Минута. Другая. Пора было действовать. Он чувствовал, что скоро может начаться дождь. И тут он уловил проблеск живительного света…

•

Сев в электричку, Витя добрался до ближайшего областного центра. Благо он был не единственным безбилетником. Следуя за стихийно возникающими группками увиливающих от контролёра людей, ему удалось без особых проблем доехать до пункта назначения.

Несколько дней он прожил в коллекторе, воровал еду у зазевавшихся продавцов, бегал от одичалых собак. За это время он хорошо понял, что этот большой мир его совсем не ждал. Бродяги, снующие по рынку в поисках нехитрого заработка, гнали его со своих хлебных мест. Прохожие всеми силами игнорировали его присутствие. Жители домов захлопывали перед ним двери. Так он и сгинул бы в этом море человеческого безразличия, если бы однажды не повстречался с Жекой. Тот увидел его возле витрины магазина, когда Витя голодными глазами рассматривал людей, с неприязнью откидывающих начинающие портиться фрукты, возвращающих на полки просроченные йогурты, с пренебрежением откладывающих зачерствевший хлеб.

Жека подошёл к нему и протянул яблоко: «Держи. Тебя как зовут?»

Он отвёл Витю в Берлогу – большой заброшенный дом, в котором ютились пару десятков подростков. Властям на них было наплевать. Создавать для себя головную боль с размещением такого количества детей, с привлечением бюджета на их содержание, с поиском жилищного фонда никому не хотелось, да и проверок после этого не избежать, а вместе с ними и отставок. От других бездомных их спасало количество. Что-что, а отпор они давать умели. Поэтому на существование жителей Берлоги все закрывали глаза.

Старшими и по возрасту, и по положению в этом микросообществе были трое: Жека, Ник и Кот.

– Мы называем друг друга братьями, – объяснял ему один из них, – мы как большая семья и всё делим поровну. Это касается не только еды или денег. Счастье тоже здесь общее, а если вдруг одному из нас плохо, то все мы страдаем вместе с ним…

Витя верил, что это правда, чувствовал, что после всех жизненных перипетий, наконец, нашёл свой дом.

•

Лиза неожиданно встрепенулась:

– Дорогой, совсем забыла. Смотри, какую прелесть мне Надюшка нарисовала, – женщина расстегнула несколько верхних пуговиц на блузе и оттянула левый край воротника в сторону. На груди показалась татуировка в виде китайских иероглифов.

Мужчина слегка напрягся, собираясь спросить, откуда у неё деньги на тату, но тут же расслабился. Это всего лишь рисунок.

– Симпатично. И что они означают?

– Следуй за мечтой. Красиво, правда? Умеют китайцы придумать что-то эдакое.

Глаза его слегка затуманились. Нахлынули воспоминания, как он сделал свою первую татуировку.

•

Он уже не помнил почему. Может, увидел какую-то передачу или картинку в журнале или прочитал какую-то книгу, но, сколько он себя помнил, самым большим желанием для него было побывать в Сиднее. Именно Sydney выбил ему на плече один из мальчишек Берлоги самодельной машинкой, собранной из ручки и гитарной струны. С тех пор за ним закрепилось прозвище Сид. Прозвища – тоже были традицией, показателем доверия, признаком, что его приняли в семью.

•

…Мотылёк нырнул между редких листьев и расправил крылья. Повезло. Тёплый поток воздуха удачно подхватил его и понёс вверх, по направлению к источнику света. Всё шло хорошо. Осталось совсем немного. Но буквально через мгновение встречный ветер закружил его, отбросив к ближайшему дереву. Он вцепился лапками в бугристую кору и прижался к стволу. Нужно немного подождать…

•

После ужина они с Лизой, как обычно, сели посмотреть телевизор. Ритуальное переключение каналов переносило их то в студии ток-шоу, то на выступление очередной поп-звезды, то на бесконечные дебаты дядек серьёзного вида, то в истерически хохочущие залы, то в гущу событий блокбастера.

– Во-во, оставь. Это какая часть? Шестая?

– Да кто ж их знает. Они их клепают как на конвейере. Наверное, шестая. Белобрысый же ещё жив.

Лиза басом произнесла: «Моя жизнь длится всего 10 секунд – между стартом и разгоном», – и залилась смехом.

•

Спустя некоторое время Сид уже совсем освоился с местным бытом, включился в общую жизнь. Время от времени они делали набеги на местные склады. Отнимали деньги у попрошаек, которые не могли дать отпор. Самые младшие побирались в наиболее оживлённых местах города. Иногда продавали на рынке найденные и бесполезные для них вещи. Обносили контейнеры с утилизированными продуктами. В общем, крутились как могли, чтобы выжить. Их главное правило было – не светиться, чтобы не заинтересовать власть имущих. Но в разговорах время от времени проскальзывала мысль о том, что им требуется одно достаточно крупное дело, чтобы зажить по-человечески. Поэтому он не удивился, когда месяца через три после своего появления в Берлоге услышал речь Ника в общей комнате:

– Ну, что, время пришло, – Ник окинул всех взглядом. – Хватит с нас попрошайничества, заискиваний у господ, голода, холода. Пора нам поселиться в тёплых квартирах, заиметь тачки, забить холодильники. Уже близок час, когда мы сможем осуществить свои мечты. Неважно какие. Хоть собаку завести, хоть яхту купить, – он посмотрел на одного из парней, – хоть квартиру, – кивнул другому, – у нас будет всё, что мы захотим. Вон даже Сид сможет, наконец, уехать на другой континент и там помацать австралийских девчонок за сиськи.

По комнате пробежала волна смеха.

Ник немного подождал, пока шум стихнет, и продолжил:

– Каждый сможет поймать свою птицу счастья за хвост. В подробности сейчас вдаваться не буду. Время ещё есть. Постепенно вы всё узнаете. Мы с Жекой и Котом берём на себя разработку плана. Но участвовать будет каждый, так как справиться мы сможем только все вместе. И мы перестанем прогибаться под этот мир, стоя с протянутой рукой, а сами начнём гнуть его так, как нам нужно.

Последние слова он произносил почти криком.

Шум, подбадривающий свист, аплодисменты.

•

…Ветер всё не стихал. Наваливаясь, небольшими толчками он, казалось, не терял надежду с раскачки повалить многолетнее дерево, которое в свою очередь лишь отмахивались от него тонкими ветками. Время поджимало. Дождь совсем близко. Мотылёк медленно перебрался на подветренную сторону и там уже более уверенно пополз наверх, сокращая расстояние до манящего источника света…

•

Наступил день икс. Двенадцатое мая. Предшествовавший ему месяц они усиленно тренировались. Жека каждое утро выгонял их на пробежку, невзирая на погоду. Раз за разом они повторяли действия, которые должны были выполнить сегодня в отделении банка. Каждый знал своё место. Каждый знал свою роль. Заучил пути отступления. Они словно готовились к последнему экзамену, который нельзя провалить.

Кот раздобыл где-то оружие. Не бог весть какое, но всё же оружие. Расчёт был на эффект неожиданности. Толпа вооружённых детей с одной стороны должна была ввести в ступор как охрану, так и представителей правопорядка, с другой – заставить воспринимать их более серьёзно, а не давиться от смеха, когда последует требование сложить деньги в сумку.

Последние наставления от Ника.

Пожелание удачи.

•

…Всё, пора, лучшего момента не будет. Мотылёк отцепился от коры, замахал изо всех сил крылышками и с максимально возможной скоростью ринулся к своей цели, чтобы успеть в это «окно спокойствия» пролететь последние метры…

•

– Пойдём спать, – Лиза сладко потянулась, – Поздно уже.

– Иди. Я тебя догоню.

•

Всё пошло не по плану. Их схватили.

В определённый момент от страха и нервного напряжения Сид как подкошенный упал вниз, и это его спасло.

«Лежать, сучёнок, лежать», – спецназовец носком ботинка оттолкнул обрез и коленом прижал голову Сида к асфальту. Второй мгновенно застегнул наручники на руках, заведённых назад.

Кто-то истерически кричал в здании. Раздался звон разбитого стекла. Топот тяжёлых шагов. Очередь выстрелов.

Перед судом предстали тринадцать из двадцати человек, которые вошли в здание в тот день. Четверо погибли. Ник, Жека и Кот скрылись с деньгами и девушкой, работавшей на кассе, видимо наводчицей. Как выяснилось в ходе следствия, побывав в хранилище, они и не собирались возвращаться к главному входу, а сбежали через служебный, в то время как толпа напуганных мальчишек отвлекала всё внимание на себя. Несмотря на то, что они не готовились к этому сценарию, жители Берлоги неплохо сыграли отведённые им роли, до самой развязки не подозревая об этом. А в качестве гонорара получили урок. Жестокий, с привкусом смерти, поломанных жизней и растоптанных надежд урок.

•

…Последние метры. Осталось всего пару взмахов крыльев… И вдруг наступила полная темнота. Мотылёк пролетел по инерции ещё некоторое расстояние и завис в воздухе, не понимая, что произошло. В тот же момент несколько тяжёлых капель дождя пронеслись возле него, устремлённые к земле. Это вывело его из задумчивости, и он поспешил к стене дома, возле которой находился. Здесь, немного поискав, ему удалось найти небольшую щель в старой кирпичной кладке, куда он и забрался. Успел. Здесь он сможет переждать дождь.

•

Виктор, сидя в темноте в продавленном кресле, докуривал последнюю на сегодня сигарету. А рука его сжимала выключатель лампы-мухоловки. Крепко. Так, будто от этого зависела его жизнь.