Текст книги "Книга"

Лена должна была вот-вот приехать – на автобусе, потому что машину взял он, и теперь Сева, по крайней мере, мог обозначить цель своей бессмысленной вахты у окна в пустой квартире: он ждал жену. Странно, но давно уже ему не приходилось ждать Лену с таким чувством, даже с нетерпением. Обнаружив это, он отчего-то обрадовался, будто в холодной промозглой темноте нащупал вдруг теплое одеяло и потянул его на себя и согрелся.

Он увидел ее заранее, еще в автобусе, стоящую у средней двери с рукой на стойке, на кнопке звонка… вернее, нет, не увидел, а скорее угадал, потому что увидеть было невозможно из-за непрозрачной автобусной крыши. Вот она вышла, постояла, пропуская машины, поправила волосы знакомым движением и пошла к дому, поворачиваясь от ветра и ужасно по-своему сжимая в горсти лацканы плаща. Сева метнулся на кухню и включил электрический чайник. Что-нибудь еще? Он вдруг вспомнил, что и сам ничего не ел с раннего утра.

– Ау! – сказала она от двери. – Есть кто дома?

– Есть… – Сева подошел и хотел обнять ее, но почему-то не получилось – то ли из-за того, что он забыл, как это делается, то ли из-за того, что она как раз повернулась поставить пакет.

– Привет… – Лена снова поправила волосы и прошла на кухню. – Олежка уже убежал? Вы что-нибудь поели?

– Убежал, – ответил он, думая, как начать… начать что?.. ну, как… начать рассказывать… рассказывать?.. ты хочешь сказать «жаловаться»?.. а хоть бы и жаловаться. Иногда так хочется пожаловаться…

– Женька, кстати, в трехдневной поездке с классом, на Голанах, – сказала она, хлопнув дверцей кухонного шкафа. – Если, конечно, это тебя хоть как-то интересует.

Ну вот, начинается… Сева подошел сзади, взял ее за плечи.

– Конечно интересует, ты же знаешь.

Она молчала, вся выпрямившись и неподатливо затвердев, как деревяшка. Сева неловко ткнулся ей в макушку.

– Оставь, – сказала Лена напряженным голосом и высвободилась. – Нам нужно серьезно поговорить.

– Конечно, конечно, – подтвердил он. – Боюсь, что у меня есть неприятные новости. Хотя, возможно, все еще поправимо.

Скомкав в руках кухонное полотенце, Лена прошла в гостиную и села на краешек стула, все такая же прямая и сосредоточенная, как перед экзаменом. И тут он, наконец, понял. Собственно, это можно было понять с первого же момента, если бы он не был так занят собой, своими проблемами и страхами.

– Лена, может, не стоит? – попросил он без особой надежды. – Давай как-нибудь в другой раз, а?

– Ну уж нет, – решительно отрезала она. – Когда он будет, этот другой раз? Я понимаю, что это дико звучит, но возможность поговорить с тобой возникает только тогда, когда у тебя погибает друг. Что же, ты предлагаешь мне ждать до следующей смерти? Так у тебя и друзей-то больше нет – когда же поговорим? Будь добр, сядь.

Сева кивнул, но садиться не стал, а просто прислонился к дверному косяку и ждал, когда она выскажет то, что запланировала.

– Сева, я хочу развод… – видно было, что Лена репетировала эту реплику многократно и на все лады, как начинающий артист свое «кушать подано», и от частых повторений фраза вышла неестественно, с петухом в середине, на звуке «у». И тем не менее, с петухом или без, но женщина явно испытала облегчение оттого, что слова наконец перестали томиться в ней, перекатываться во рту надоедливыми камешками, подступать к горлу в самые неподходящие моменты, как томились, перекатывались и подступали в течение долгих недель, а может быть, и месяцев. Лена вздохнула, выпустила полотенце на волю из судорожно сжатых кулаков и даже разгладила его на коленях.

– Думаю, ты и сам понимаешь, почему, – теперь она говорила своим обычным голосом, словно разгладив его вместе с полотенцем. – Мы уже давно чужие друг другу, не видимся месяцами и ничуть по этому поводу не расстраиваемся. Ты, наверное, к такой жизни привык. Твое дело, но я больше так жить не хочу. Я еще молодая женщина, Сева, и нет никакой причины, по которой я должна месяцами ждать того, что другие получают ежедневно. Раньше я еще сомневалась из-за детей, но теперь они выросли, так что…

– Лена, не надо… – снова попросил он в последней попытке предотвратить этот давно ожидаемый и в то же время невыносимый, пугающий, губительный обвал, но она отмела его робкую защиту одним движением руки.

– Дай мне договорить! Хоть раз в жизни дай мне договорить! В общем, – ее руки снова разгладили полотенце, – у меня есть другой человек. Уже давно, года полтора. Я хочу, чтобы ты ушел. Чем раньше, тем лучше. Если можно, прямо сейчас. Возьми машину и уезжай. Пожалуйста.

Сева осторожно попробовал вдохнуть – понемногу, маленькими порциями, потому что для одного большого глотка воздуха в груди просто не хватало места. Странно, да? Всегда было, а теперь вдруг нет, кончилось. Он даже хотел помочь себе руками: нажать снизу или сверху, расправить легкие, как она расправляла это свое полотенце, но вовремя удержался: недоставало только изображать тут мелодраматическую сцену с хватанием за сердце. Что действительно хорошо, так это то, что он так и не сел, несмотря на ее просьбу в начале разговора, потому что иначе теперь было бы намного труднее дышать… Рука сама собой тянулась к груди – потереть, расправить, и Сева сунул ее от греха подальше в карман брюк. В кармане звякнуло. Ключи. «Возьми машину и уезжай». Уйти. Скорее. Еще не хватает грохнуться тут на пол. Потом стыда не оберешься.

– Сева, что с тобой? – испуганно спросила Лена.

Он хотел улыбнуться и сказать, что все, мол, пучком.

Все, мол, в полном порядке, спасибо зарядке. Все, мол… да только не смог. Воздуха по-прежнему не хватало, а потому Сева продолжил следовать разработанной программе: дышать короткими вдохами, мелкими пташками, как пьют водку, начиная с третьей… развернуться вокруг оси, вокруг шершавого полутораметрового кола, вбитого в него через темя, насквозь, через все тело… – и пошел, пошел… шаг, и еще шаг, и еще…

– Сева!

Дверь оказалась не заперта, и это было первым на сегодняшний день везением… ну и денек!.. а иначе пришлось бы возиться, открывать… поди открой с таким колом… и не нагнуться небось и не согнуться, разве что загнуться. Он вышел не оборачиваясь – не потому, что такой уж мачо, а вовсе наоборот – от страху упасть… теперь лестница… ноги ритмично переступали со ступеньки на ступеньку… молодцы!.. только они и не подвели его в трудную минуту… а еще говорят, что в ногах правды нет. Правды нет и выше, вот что!

Он усмехнулся старой хорошей шутке и вдруг совершенно неожиданно для самого себя вдохнул полную грудь восхитительного холодного воздуха. Вот оно счастье – дышать! Просто дышать! Сева постоял у выхода из подъезда. Сверху хлопнула дверь. Она крикнула в пролет, перегибаясь через перила:

– Сева! Ты в порядке? Сева!

Имя, кувыркаясь, как опавший лист, и наталкиваясь на собственное эхо, пролетело несколько этажей и грохнулось на клетчатую плитку пола прямо к севиным ногам. Имя. Сева. Клим. Адриан Стойка. Агентство «Опавшие листья». Ну и денек… Он отлепил плечо от стены и вышел на улицу.

Сев в машину и взявшись за руль, он сразу почувствовал себя лучше. Иллюзия контроля, обманчивое чувство владения ситуацией: нажал на газ – ускорился, вдавил педаль тормоза – остановился, чуть тронул руль влево – и машина туда же… Безропотный, во всем послушный тебе мир. Наверное, и Клим думал так же за секунду до того, как влетел под грузовик. Сева вставил ключ в замок зажигания, повернул. Машина с готовностью подчинилась, ласково заурчал двигатель, зеленым огнем зажглись циферблаты, засветились индикаторы, мурлыкнуло радио, вздохнуло, задышало, заговорило участливым вкрадчивым голосом вечернего диктора, тихой музыкой, покоем.

Хорошо… Жаль только, что это всего лишь иллюзия.

Крошечная беззащитная иллюзия, тоненький стебелек в эпицентре кромешной ледяной бури. Еще три дня назад у него была семья, работа, друг, дом… а теперь вот – только этот кубометр зеленоватого мерцающего тепла, урчащего послушания и мелодичной болтовни. Сева перевел взгляд на дом напротив, на ее силуэт в окне гостиной. Смотрит… Может быть, еще не все потеряно? Как это говорят: утро вечера мудренее. Скорее всего, она очень долго носила в себе этот разговор – как нежеланного ребенка, мучилась его тяжестью, его ядовитыми соками… обсуждала с близкими подругами, готовилась, плакала, засыпала с кислой жвачкой многократно пережеванных слов и просыпалась все с той же, с вечера не договоренной, тысячу раз проговоренной фразой. Бедная…

Все это так, все понятно. И в то же время теперь, когда дело уже сделано, когда разговор, наконец, состоялся, теперь-то она не может не взглянуть на все по-другому! Разве мало они ссорились прежде? Разве не швыряли друг в друга самыми обидными, злыми, ранящими словами, от которых, кажется, нет возврата? Ссорились, бросали, уходили, хлопали дверью. Ну и что? Дверь, она на то и существует, чтобы ею хлопали. Подожди, Сева, все еще вернется, вот увидишь… А пока… пока надо копать, где копается. Сначала работа. Завтра без четверти восемь в приемной. Отмолишь, отплачешь, куда он денется… да и Ави не позвал бы тебя, если бы надежды не было. Нет ничего такого, чего нельзя было бы склеить. Склеим, конечно склеим.

Зазвонил мобильный. Лена?.. Ави?..

– Алло.

– Господин Баранов? – в трубке звучал незнакомый голос. – Говорит Амит. Мы с вами встречались по поводу похорон Адриана.

Амит? Ах да, тот парень в форменной футболке Компании заповедников, с которым они сидели вчера в кафе. Что теперь? Вроде бы все обсудили, вплоть до памятника…

– Да, я вас слушаю, Амит.

– Я совсем забыл вам сказать. Забегался, извините, а потом вы уже уехали. Можно было бы сделать это сразу, а теперь…

– Что случилось?

– Ничего особенного. Просто от Адриана остались кое-какие вещи, и я подумал, что вы, возможно, захотели бы что-нибудь взять. На память и вообще.

– Вещи?

– Ну да. В основном книжки. Не Бог весть что, но для близких людей, знаете ли… – он сделал многозначительную паузу. – Впрочем, если вы не заинтересованы…

– Нет-нет, – сказал Сева. – То есть да-да, заинтересован. А где это все находится? Я ведь, как это ни странно, ни разу не бывал у него в гостях.

Амит коротко рассмеялся.

– Ничего странного. Там и на одного-то места не хватало. В последние два года он жил в нашем поселении. Михмас – может, слышали? Я раздобыл ему маленький вагончик – знаете, из тех, что на стройках. Всего двенадцать квадратных метров, зато с душем и электричеством. До этого-то он где только не кантовался. То в палатке, то в заброшенном бараке, то вместе с сезонными рабочими на нарах, по десять человек в комнате, а то и у бедуинов… Так что он этому вагончику радовался как дворцу.

– Я приеду. Можно прямо сейчас?

– Конечно, – почему-то обрадовался Амит. – Езжайте по первому шоссе, а там налево, по дороге Алона.

– Это ведь территории, правда?

– Правда. Но бояться нечего. Лет пять назад, бывало, постреливали, а теперь тихо. Даже камней не кидают. В общем, жду вас. Позвоните от ворот, я встречу.

Сева взглянул на часы: начало седьмого. Жизнь снова обретала смысл – по крайней мере, на ближайшие несколько часов. А там посмотрим… копай, пока копается… Он ехал не торопясь, баюкая в себе это внезапно возникшее спасительное ощущение собственной нужности, востребованности. «Жду вас,» – сказал ему этот абсолютно чужой человек… казалось бы, какая малость, а сколько в ней радости: его ждут!

Оставив позади стены Старого города и Французский холм, он начал спускаться по первому шоссе в сторону Мертвого моря. Вот и указатель налево: «Дорога Алона». Сева свернул. Ему еще никогда не приходилось ездить по этому шоссе. После ярко освещенной прямой автострады оно выглядело узким проселком, который нелогично петлял в темноте, то и дело подсовывая под колеса резкие повороты, спуски и подъемы. Луна еще не поднялась достаточно высоко, машин почти совсем не попадалось, так что тьма стояла кромешная; Сева попробовал было пристроиться к обогнавшей его попутной «субаре», но не смог удержать темпа, заданного ее водителем – скорее всего, местным, знающим коварную дорогу наизусть. Пришлось резко снизить скорость и ехать одному.

Наконец справа мелькнул указатель: «Михмас». Сева подъехал к запертым автоматическим воротам; вышел пузатый бородатый охранник в зеленой куртке с капюшоном и потертым «узи» подмышкой, заглянул в кабину:

– Вы к кому?

– Меня ждут, – коротко ответил Сева, не преминув еще раз порадоваться чудной значимости этого короткого предложения. – Меня ждут. Амит.

Ворота открылись; через минуту мигнул фарами подъехавший Амит, молча махнул рукой: двигай, мол, за мною. На первый взгляд поселение было совсем небольшим; они миновали улицу белых домов с красными черепичными крышами, пару-тройку общественных зданий – и уже пересекли Михмас из конца в конец. Амит остановился.

– Вот, – сказал он, выходя из машины и указывая на маленький вагончик возле проволочного забора, отделяющего поселение от пустыни. – Здесь он и жил, ваш друг Адриан, светлая ему память. Видите, раньше тут были еще одни ворота и в вагончике сидел сторож, а потом ворота отменили, ну и…

Амит пошарил на притолоке над входом и достал ключ.

– Я вас оставлю, ладно? Потом, когда закончите, просто закроете и вернете ключ на место. Договорились?

Сева кивнул. Они наскоро попрощались, и парень уже совсем было уехал, но вернулся.

– Да, забыл вам сказать: должен подойти еще один человек, забрать свои книжки. Зовут его Леонид, он из России, как и вы. До встречи!

Внутри стоял образцовый порядок. Собственно, так оно и должно было выглядеть, жилище Клима. Смешно, но Сева ни разу не бывал в гостях у своего многолетнего друга – ни здесь, ни в Питере. Как-то все не получалось… случайно ли? – Наверное, нет. Жилище, дом представляли собой часть его внутренней территории, тщательно охраняемой от постороннего взгляда. Так птица прячет гнездо, где лежит заветное яйцо, с таким трудом выношенное, согретое теплом тела, трепетом души, а главное, таящее в себе надежду, будущее, смысл бытия. А может быть, это было уже не яйцо, а птенец, неуклюжий, некрасивый, крикливый, – гадкий утенок, которого еще рано показывать, выводить в мир из-за его стыдного безобразия? Эй, Клим? Что ты такое здесь прятал? Даже от меня, Клим? Теперь уже не узнаешь…

Вещей было совсем мало, считай, что и не было вообще. Одежды – раз два и обчелся, да и та вся рабочая. Немного посуды – вся на одного: одна чашка, одна ложка, одна миска… Хозяин явно не планировал принимать у себя гостей. Зато инструмент – хороший, дорогой, содержащийся в чистоте и полной боевой готовности: хитро изогнутый горный молоток, острая лопата из высококачественной стали, с тщательно подогнанным отполированным черенком – циркуль, а не лопата… бинокль, альпинистское оборудование, веревки… На это Клим никогда не жалел денег.

И книги. Масса книг – несколько сотен. Они, казалось, занимали весь жизненный объем вагончика, но не лежали вповалку беспорядочными стопками, как этого можно было бы ожидать при таком недостатке места, а с полным достоинством и сознанием собственной важности пребывали на самодельных полках из струганых досок, шестью рядами тянущихся вдоль стен во всю их невеликую длину. Сева вгляделся в корешки. Книги на двух языках: английском и русском. Археология, философия религии, библеистика, история. «Документы из Иудейской пустыни»… «Свитки Пещеры писем»… «Вади Мурабаат»… «Кумранская община»… Кумран… Кумран… – не там ли происходили раскопки, с которых Клим начал свою израильскую одиссею? Вроде бы да, там. Но даже это не объясняло непропорционально большого количества книг на эту тему.

– Да… такого я даже не предполагал…

Сева обернулся на голос. В дверном проеме, поблескивая толстыми стеклами очков, стоял невысокий пожилой бородач с кипой на голове и с изможденным лицом патологического книгочея.

– Вы его друг, правда? – продолжил он по-русски. – Я Леонид.

– Сева. Чего вы не предполагали?

Бородач смущенно улыбнулся и потер руки.

– Видите ли, – сказал он. – Мы дружили с Адрианом довольно-таки близко – во всяком случае, я так себе думал… был период, когда мы разговаривали часами, как минимум несколько раз в неделю… но ни разу – можете представить? – ни разу я не был у него в гостях. Удивительно, правда?

– И в самом деле.

– Да… так вот, я всегда подозревал, что у него много книг, но чтобы столько… – Леонид окинул взглядом полки и покачал головой. – Он часто заказывал через интернет на мой адрес… вот это… и это… но это только малая часть. Видимо, покупал в Иерусалиме. Надо же, какие богатства…

Он принялся рассматривать корешки вблизи, только что не водя по ним носом, поглаживая, словно лаская.

– Вы, конечно, многое заберете, но и то, что останется, не пропадет, не беспокойтесь, – он многозначительно оглянулся на Севу. – В поселении есть хорошая библиотека, с библиотекарем… из Публички, кандидат наук. Старушка-пенсионерка, но еще очень энергичная. В общем, все пойдет в дело. Надо же… и это у него есть!

Он снял с полки какую-то книжку, раскрыл и немедленно забыл о своем собеседнике. Сева улыбнулся.

– Я не намереваюсь забирать отсюда книги, уважаемый Леонид. Боюсь, что в ближайшее время мне просто будет некуда их ставить.

– О, да… – рассеянно откликнулся бородач и перелистнул страницу. – Нынче многие дома обходятся без книжных полок. Даже здесь, в земле Книги и среди народа Книги.

Сева решил оставить без ответа очевидную шпильку в свой адрес. «Обходятся без полок»… фу-ты, ну-ты, сноб очкастый… А как насчет «обходятся без дома»?

– Послушайте, ребе, – сказал он с некоторым оттенком иронии. – Не могли бы вы в обмен на мою беспримерную щедрость помочь мне с одним затруднением… даже в некотором роде загадкой. Вы сами говорите, что много беседовали с Адрианом. Возможно, вы знаете – почему он так интересовался местной археологией?

Леонид поднял от книжки подслеповатое лицо. На нем читалось неподдельное изумление.

– Как так? Да он же ради этого приехал сюда, молодой человек. Ради кумранской общины. Искать корни, как он сам говорил. Понять, как это все получилось. Куда был вкопан тот крестик, который он на шее носил.

– Судя по тому, что крестик он снял, результаты раскопок оказались неутешительными, – все так же иронически заметил Сева.

– Неутешительными? – серьезно переспросил Леонид.

– Скорее, неожиданными. Он был очень основательным человеком, ваш друг. Свой крестик он воспринимал как итог некоторого процесса, и когда выяснилось, что истоки этого процесса были совсем не такими, как он полагал, пришлось пересмотреть и результат. Вполне возможно, что когда-нибудь в будущем крестик вернулся бы на шею, кто знает? Если бы ваш друг успел довести свои поиски до конца…

– Но почему именно здесь? Я уже спрашивал у него, но удовлетворительного ответа не получил. Может быть, вы объясните?

– Это длинный разговор… – уклончиво произнес бородач, возвращаясь к чтению.

– Как хотите, – Сева сделал скучное лицо. – Тогда помогите мне выносить книги. Я забираю все до последней брошюрки. Возможно, смогу извлечь из них ответ самостоятельно. Времени у меня, знаете ли, навалом.

Леонид отложил книгу и сел на единственный стул.

– Ну зачем вы так… Конечно, я вам расскажу. За истинность трактовки не ручаюсь, но, думаю, Адриан и сам не очень-то знал, что именно он ищет… кстати, как его звали в действительности? Мне он своего имени так и не назвал… хотя я и не спрашивал – какая разница? Он что, от кого-то скрывался?

– Клим.

– Клим? Гм… Пусть будет Клим. А вы, значит, Слава…

– Сева.

– Извините. Пусть будет Сева. Я не знаю, Сева, насколько вы осведомлены в истории вопроса, так что остановите меня, если что.

– Если что?

– Ну… если скучно станет, к примеру. Да. Так вот… -он зажал в горсти свою растрепанную бороду и медленно процедил ее через кулак. – Христианство, как известно, возникло в начале первого века нового летоисчисления. Это факт. Но как? Как оно возникло? Кем были первые христиане? Что они себе думали, кому молились, какой образ жизни вели? К сожалению, ответы на эти вопросы мы получаем из существенно более поздних документов. Так называемый Новый Завет был составлен не ранее второго века. Даже если некоторые его части были написаны раньше, до нас дошла только их каноническая редакция. То есть сто лет самого важного периода – периода взросления и формирования, периода строительства базы, на которой впоследствии было возведено здание христианства, – эти важнейшие сто лет оказались потерянными. Единственными свидетельствами, хотя бы отдаленно приближающими нас к тому времени, являются упоминания об иудейской секте ессеев, живших, по словам римского историка Плиния, у берегов Мертвого моря, где-то в районе Эйн-Геди.

– Эйн-Геди? – переспросил Сева. – Но это существенно южнее Кумрана.

– Правильно. Но, пока не обнаружились кумранские свитки, это никого не волновало. Главное, что, во-первых, ессеи могли худо-бедно, с очень-очень большой натяжкой, сойти за первых христиан, а во-вторых, Плиний жил в том самом первом веке, где и требовалось раскопать свидетельства о протохристианах. Кроме Плиния, о ессеях писали еще два авторитетных современника: Филон Александрийский и Иосиф Флавий. Последний, да сотрется имя его, еврей по происхождению, а позднее – гнусный предатель, перешедший на сторону Рима, один из разрушителей Второго Храма… так вот, этот подлец даже провел один год среди ессеев и, таким образом, хорошо знал, о чем писал.

– Ессеи, как я уже сказал, мало чем напоминали раннюю христианскую общину – разве что пацифизмом, общностью имущества да категорическим неприятием рабства. В остальном же это был чистой воды иудаизм, только усиленный почти до аскетизма в том, что касалось соблюдения субботы, ритуальной чистоты и регулярности молитвы. Но ничего лучшего под рукой у христианских историков, увы, так и не нашлось, а потому поневоле приходилось довольствоваться этими недоделанными ессеями. Не бог весть что, но лучше, чем ничего. Так вот и жили не тужили век за веком, пока не грянула шестьдесят лет назад, в конце сороковых годов, кумранская гроза.

– Осенью 47-го года бедуины местного племени таамире принесли на продажу двум бейт-лехемским антикварам кожаные свитки, найденные в пещере над Кумраном. С этого момента начинается полудетективная история, детали которой не столь важны: поиски новых пещер, новых свитков, восстановление текстов по обрывкам кожи, пергамента и папируса, соревнование археологов с бедуинами – кто раньше найдет… и все это на фоне войны арабов со свежепровозглашенным государством Израиль. Короче, сам черт ногу сломит. Всего над Кумраном обнаружили одиннадцать пещер с сотнями свитков, которые немедленно разбрелись по разным хранилищам и опубликованы по сей день лишь частично. Тексты датированы начиная с третьего века до нового летоисчисления и по 68-й год. Откуда такая точность во второй дате? – Оттуда, что именно в 68-м году христианского календаря Кумран был стерт с лица земли римскими карателями. Таким образом, последние свитки попадают в аккурат на недостающий период истории христианства, причем спрятаны они именно в тех местах, рядом с которыми, по свидетельствам современников, жили ессеи! Ну как тут было не обрадоваться?

– Впрочем, большинство текстов представляли собой копии известных книг иудейского Танаха или апокрифов, не вошедших впоследствии в канон. Но были и другие, небиблейские. Например, устав общины, комментарии кумранитов к священным текстам, обрывки так называемого Дамасского документа, который уже за полвека до кумранских находок единогласно относили к раннехристианской сирийской общине, а также странное сочинение, описывающее финальную эсхатологическую схватку добра со злом, войну «сынов света» с «сынами тьмы». Они-то и принесли искателям главную радость.

Понимаете, во всех предшествующих разговорах о ессеях отсутствовала главная фигура, которая позволила бы придать им действительно христианский оттенок. Какая?

– Сам Иисус Христос? – предположил Сева.

– Конечно! Сам Иисус Христос! Подумайте – ну какое же христианство может обойтись без Христа? Как-то странно даже… И вот представьте себе, что в кумранских текстах обнаруживается нечто похожее, некий Учитель праведности, духовный вождь и наставник, невинная жертва зла, погибший в прошлом, но предназначенный к воскрешению в будущем. Это же ровно то, что надо! Кто ищет, тот всегда найдет! Если теперь отождествить кумранитов с уже известными ессеями, а Учителя – с Христом, то можно считать, что недостающие детали головоломки найдены, а общая картина успешно восполнена! Стоит ли удивляться тому, что такое отождествление немедленно произошло?

– Север Мертвого моря, то есть район Кумрана, находился тогда под контролем Иордании. Ключевые фигуры имели самое непосредственное отношение к христианству. Например, руководитель раскопок Ролан де Во был не столько ученым-археологом, сколько доминиканским монахом, преподавателем религиозной истории и экзегезы. Посредник по имени Кандо, скупавший рукописи у бедуинов, состоял деятельным членом местной общины несториан. Несторианский митрополит Афанасий собрал у себя в монастыре святого Марка изрядное количество документов, а затем переправил несколько свитков на продажу в Нью-Йорк. Рекламное объявление, которое он поместил в газете, гласило: «Этих свитков касался сам Иисус!»

– Поймите, я не обвиняю этих людей в мошенничестве… во всяком случае, не всех… просто им очень, очень хотелось найти своего Христа. Трудно ли в такой ситуации принять желаемое за действительное?

– Гм… – Сева с сомнением покачал головой. – Из того, что вы рассказали, вовсе не следует, что так не могло быть. Ведь есть и вероятность того, что они правы? Этот самый Учитель жил примерно в то же время, что и Христос, не так ли? Учил праведности, был казнен…

– Вероятность действительно есть, – снисходительно улыбнулся Леонид. – Возможно, она даже достаточно велика для того, чтобы дать рекламное объявление на Уолл-стрит. Но речь-то идет не о подсчете вероятности, а о научном заключении. Наука требует однозначности, господин Сева. Учил праведности, пострадал, назначен своими адептами к воскрешению? Ну и что? То же самое можно сказать о десятках известных раввинов и пророков, не считая сотен мелких, чьи имена даже не дошли до нас. Отклонения от канонического иудейского ритуала? Подумаешь… это смотря что считать каноном в Иудее начала первого тысячелетия. Ессеи, по свидетельству Флавия, были одной из четырех крупных партий… отчего же за тогдашний канон нужно принять непременно фарисеев? Только оттого, что он ближе к современному?

– Понятно, что серьезные ученые немедленно подвергли уничтожающей критике гипотезу о христианском характере кумранской общины. Начать хотя бы с того, что некоторые черты кумранитов не позволяют отождествить их с ессеями. Например, ненависть к «сынам тьмы» и призывы воевать с ними никак не согласуются с принципиальным пацифизмом ессеев. А ведь кумраниты, видимо, не только призывали, но и воевали. Впоследствии на Масаде были найдены следы их пребывания. Отчего бы тогда не заключить, что они были ближе к воинственной партии зелотов, чем к мирным ессеям? Или наличие женских захоронений… не очень-то согласуется с ессейским безбрачием. Ну, и так далее, еще много чего. Не стану вас дальше утомлять. Да и пора мне… – Леонид поднялся со стула и робко оглянулся на свою книжку. – Вы… ээ-э… не возражаете?

– Конечно, конечно, – нетерпеливо сказал Сева. – Берите все. Это я пошутил давеча, извините. Вот только, пожалуйста… Ваш рассказ очень интересен, но какое отношение он имеет к моему другу? При чем тут Клим?

Бородач вытаращил на него удивленные глаза.

– Как это при чем? Вы что, ничего не поняли? Это же так просто! Кому-то достаточно десятка разжеванных выводов, а кому-то нет. Ваш Клим относился ко второй категории, вот и все.

– Да, но…

– Что «но»? – возмутился Леонид. – Что «но»? Что тут такого удивительного? Почему вас так поражает стремление вашего друга найти недостающее звено? И не просто звено, а звено начальное, основное. А ну как и нету никакого звена, а есть только пшик, пустота звенящая? Что тогда? Как на такой эфемерной цепи подвесить весь мир, весь смысл своей жизни? Как? Он ведь, насколько я понимаю, этими поисками давно был озабочен, так?

– Так, – неохотно подтвердил Сева. – Действительно давно. Вернее – сколько я его помню. Он сделал это своей второй профессией. Если не первой.

– Ну, вот видите, – развел руками Леонид. – Где уж вам профессионала понять, господин Сева? Вы ведь в этом даже не любитель, правда? Езжайте-ка вы лучше домой и забудьте обо всех этих сложностях. И мой вам совет: не возвращайтесь.

Он неприятно усмехнулся. «От кого-то я это уже слышал много веков тому назад… а точнее, сегодня утром, -подумал Сева. – Ах да, от этой девицы с вороньим гнездом на голове… – как ее?.. Ханна?..»

– Спасибо за науку, – сказал он вслух. – Вы идите, господин профи, а я тут еще немного осмотрюсь, по-любительски. Книжек брать не буду, не волнуйтесь. Я, честно говоря, и читаю-то через пень-колоду. Так что можете обрадовать вашу библиотечную мышь-пенсионерку. Теперь ей будет что грызть аж до ста двадцати…

Они распрощались кивком, даже не пытаясь скрыть взаимную неприязнь. Разные люди, существующие в параллельных, непересекающихся мирах. Странно, что они могли дружить с одним и тем же человеком. Сева сел к столу, выдвинул и задвинул единственный ящик. Слова бородатого сноба задели его больше, чем он хотел себе в этом признаться. Подумаешь, цаца!.. профессионал он, видите ли… По какой такой профессии, позвольте спросить? Доктора болтологии, академики по претенциозному пересыпанию из пустого в порожнее. Тьфу! Бла-бла-бла… уши вянут.

Вот он, Сева, действительно профессионал.

Высококлассный специалист по системам телефонного биллинга. Программист милостью Божьей, один из лучших в стране. Инженер и архитектор, незаменимый работник крупнейшей фирмы, ведущий… Он запнулся. Тпру, коняга, не гони. По состоянию дел на сегодняшний вечер он, скорее всего, уже не числился в списках работников той самой «крупнейшей фирмы», будь она проклята… Хотя если завтра поваляться в ногах… без четверти восемь в приемной, Ави будет ждать… Вот только зачем?

Он задумчиво постучал по столу костяшками пальцев. Что ему дал этот его высокий профессионализм? Нет, серьезно? Что? Чем он занимал свою в общем-то неплохую голову на протяжении последних десяти лет? Тем, как бы получше втиснуть поле для лишнего разряда в тридесятую графу тридевятого бланка? Этим? И что в итоге получилось? В сутках двадцать четыре часа, парень. Если шестнадцать из них ты занимаешься идиотскими бланками, а в остальное время запихиваешь в себя еду или пытаешься спать, то можно ли назвать это жизнью? Библиотечная мышь?.. А компьютерная мышь лучше?