Текст книги "Абрис"

17

 
Сидели бы не близко к полу,
Ан нет, сажали нас всегда
На досочки для волейбола.
Повыше? Не было б вреда.
Урок заканчивался. Солнце
Выходит в небо из оконца.
Звонок. Мы переходим в класс,
Где мучат беспрестанно нас.
Над Лидкой посмеялись после,
Но девочки, вот где фурор.
Атас! Кромешный перебор.
Как изменились все. По школе
Ходили девочки вразвал,
Я чётко мир их познавал.
 

18

 
Седьмой. Всё изменилось круто,
И девочки ходили так
Ново, буднично, и будто
По небу бродит зодиак.
Они совсем переменились —
Перебесились и клубились,
И словно туча наплыла,
А ты стоишь, приберегла
Походкой массу наслаждений,
Ты смотришь на лицо её,
И роковое остриё
Укалывает на мгновенье
Тебя – и всё, и ты погиб,
Ты понимаешь, что ты влип.
 

19

 
Елена Германовна Шнейдер
Была учителем всему,
Как биржевой могучий трейдер,
Она давала твоему
Воображению избыток
Деталей правильного быта,
Она взяла, и пятый класс
Стал домом праведным для нас.
Руководитель класса – штука,
С которой надо поострей
И лучше с ходу, похрабрей
Добиться, чтобы скорость звука
Приказами к ученикам.
Всё хорошо, и слава нам.
 

20

 
Вы помните, мой друг, картёжник,
Генаша Шнейдер? Был он сын
Её – шутник, он был художник.
Стройинститут, потом власы
Взяла работа. Инженерит.
А может, пенсия? Зрит. Верит.
Играет в шахматы? Давно
Я не видал его. Равно
Елену Германовну. Время
Идёт бесплатно, каждый день.
Ты руку в Божью высь воздень,
Чтобы понять, что на эмблеме
Базируется ничего,
Ни тела, ни души его.
 

21

 
Борис Адольфыч Рац – явленье,
Что трудно мне вам объяснить.
Учитель физики. Он денег
Потратил столько на фигни
Изрядной – книги, книги, книги.
Когда вошёл, тогда вериги
Упали сверху на меня —
Шкафы, в которых как броня
Стояли полные собранья
Различных авторов, но я
Увидел, как от а до я,
Все книги, против их желанья,
Во множестве – я не шучу – у нас
Повторы, и по много раз.
 

22

 
Собраний пять стояли вместе
Шекспира, три Гюго, а шесть
Сервантеса. На должном месте.
Все одинаковые. Есть
У вас сей прыти объясненье?
Я думал: что ж, родился гений,
Понаписал – и нет его.
Рац выступит и скажет: «Во!»
Потом притащит, всё расставит
И будет целый день смотреть.
Но хорошо бы заиметь,
Чего себе он не представит —
Книженцию, что воровство
Работает против него.
 

23

 
Аркаша Рац, старинный друг,
С которым вместе мы учились,
Сынок Бориса и дундук.
Ну, вспомним, вместе сговорились
Пойти туда, где новый цирк
Уже выпрастывал свой клык.
Песок, наваленный как море,
Разбушевался на просторе.
По морю бегали мы славно,
Оно бурлило, и нога
Искала глупого врага,
Который умирал забавно
В песке, среди других врагов,
Отколошмаченных дубов.
 

24

 
Наташа Зеленова – дама,
Что вызывала у меня
Волненье. Ева у Адама
Когда всё сделалось, маня
Его, заблудшего супруга,
Хоть с кем блудить? Его округа
Была до прелести чиста —
То человечества врата.
Глаза и девственная прелесть,
Высокая, тугая грудь
Мешали правильно вздохнуть.
Они изысканно смотрелись
На фоне прочих милых дам.
Ах, солнышко! И не представить вам.
 

25

 
Наташа Зеленова – редкость.
Идёт – все жмутся по углам.
Глаза туманные. Все беды
Ушли, и стало чудно вам.
Лицо как капля, небольшое,
Высоколобое, лихое,
И бесподобный дым волос,
В котором прячется хаос.
Пленительна коса тугая,
Что падает, как тяжкий снег,
И хочется пуститься в бег —
Куда? Решительно не знаю,
Но скорость явно впереди,
А сердце бьёт и бьёт в груди.
 

26

 
– Прошляпил девочку я в школе.
– Теперь ищи. – Пропал и след.
– Вина? – Не надо. – Да я, что ли.
– Молчи. – Надену лучше плед.
Она особенная? – Да нету.
– Забудь её. – Дай сигарету.
– Пожалуйста. – Спасибо. – Я…
– Не говори. – Твоя семья…
– Скажи, об этом ты заладил?
– Забудем? – Будет хорошо.
– Вина? – Да нет же. – Дождь прошёл.
– Ты столик на балкон приладил?
А в небе полная луна.
Воспоминанья. Тишина.
 

27

 
Теперь об Ире Великовской.
Я помню мало. Малость в ней
Была во всём, черноволосой,
Глаза прекрасные, синей
Чем вы представите, столь милы,
Что ежели б вас поманила
С собою в рай иль в ад она,
И к вам бы прыгнул сатана,
Вы пикнуть бы при ней не смели,
Глядели в синие глаза,
Наверно, ваша бы слеза
Скатилась, руки ослабели,
Вы пали бы, и лёгкий звон
Вам прозвонил: «По-ди-те вон!»
 

28

 
О Ларе Каушанской: дева,
Умна чертовски и темна,
Так, кожей, в школе королева.
Но шутит так, что вам хана.
Мы не были с ней столь друзьями,
Учились вместе по программе,
В восьмом схватились, и она
Перешутила. Вот те на.
Я помню день рожденья Лары —
Вошёл с подарком в старый дом,
Цветы и гости за столом,
Ученики и звон гитары.
Играл, наверное, отец
А детство шло, его ларец.
 

29

 
Мы с Игорем тогда театром
Вдруг увлеклись. Пошли в кружок.
Он роль схватил. Его таланта
Хватало, чтоб держать флажок
Над всем, что нас так увлекало,
Да требовалось очень мало
Для прелести игры живой.
– Ну, напрягись, потом завой.
Ну ты не понимаешь что ли?
Завыл! Прекрасно! Молодец!
Я знал, что лучший ты игрец…
Побольше страсти! Божьей воли.
Конец. Мы движемся домой.
– До встречи. – Свидимся с тобой.
 

30

 
Зима. Идём после кружка.
Снег падает с небес на землю.
Машина пронеслась, дымка
Приятный запах, всё приемлю
Я: этот дым и шум колёс
Трамвая. Вскорости Христос
Родится, новогодье скоро.
Подарки, праздник, все уборы
Так радуют мой нюх и взгляд,
Что я готов стоять хоть вечность,
Чтоб наслаждаться бесконечно.
Какой у девушки наряд!
Трамвай. Я прыгнул. – Всё, прощайте…
– Да нет, не на-до, обе-щай-те…
 

31

 
Мы фехтовали с ним на саблях,
Старинных, века два уже
Прошло. – Потише! – Ты, в рубахе. —
Финт – кончено, и на душе
Опустошенье. Мы сидели,
Поскольку сильно ослабели
От схватки. Зал пустынный тих,
И только сцена на двоих
Ждёт пламенно от нас сраженья.
– Ну, отдохнул? – Ага. – Так в бой. —
Так каждый вечер мы с тобой,
С Божественным благословеньем,
Берём в суровый оборот:
– Так защищайся! – Ну! – Вперед!
 

32

 
Спектакль мы показали. Где же?
На телевиденьи. Мы днём
Приехали, под солнцем нежась,
Прошли вовнутрь за бугаём,
Который проводил в гримёрки:
– Ну, раздевайтесь. – Долго? – Скоро.
– Где помидор? – Ушла. – Скорей!
– Готово? – Мы пошли. – Храбрей.
Я стражника играл, и быстро
Прошёл по ТиВи наш спектакль.
Запомнил я одну деталь:
Для праздничного бенефиса
Хотелось иметь хоть грош,
Ан, не было его, апрош.
 

33

 
Брат доставал меня изрядно,
Но день пришёл, вхожу я в дом,
Он на меня. Ну что ж, понятно,
Я бью его крутым пинком.
Он завизжал от страху, рухнул.
Схватился за ногу и ухнул
От боли. Кровь пошла. Он пал
И больше он не поднимал
Свою безжалостную руку
Он на меня. Летал как сыч.
Приятно, если магарыч
Сыграл с тобой такую штуку,
Что братик затаил навек
Боль от меня – навечно чек.
 

34

 
Литература в эту зиму
Вдруг забрала меня вконец,
Читал, писал неколебимо…
Понятно стало – я не спец.
Я злился на себя – бездарность!
Откуда будет благодарность
За бесполезный труд ночной,
Пока однажды, той весной,
Приехал днём, вошёл и сел,
Тут… Я не знаю, что случилось,
Стихотворенье получилось!
Я написал и обалдел
От лёгкости дневного бреда:
– Я верую! – вскричал я: кредо!
 

35

 
Стишок я этот показал
И. Чурдалёву, он мне тоже.
«Я молоток!» – ему сказал.
Но мне тогда всего дороже
Чем мы вдвоём явилось то
Явление, как решето,
Что сбрасывает нас и строит,
А плечи нам пусть вновь укроет
Таинственная вязь времён,
В которой оба мы не властны,
Деянья наши зримы, гласны,
Пока захочет только он  —
Тот символ власти и труда,
Что движет нами – нет и да.
 

36

 
А братик вечно запирался
В своей каморке. Я не знал,
Чем праведным он занимался,
Но вот однажды я попал
В её убожество. Чернила
Стояли на столе. Уныло
Торчала рукопись на нём.
И строчка только об одном,
Что занимало братца сильно:
«СЕМИТЫ» крупно написал,
А ниже пусто. Я читал.
СЕМИТЫ. Скромно, не обильно.
Развеселился. Брат – болван!
Противен, господи – кабан.
 

37

 
На полке в синеньком футляре
Лежала скрипка, братец ей
Пиликал, как в ином фуляре
Безделка кажется важней.
Пиликал плохо, но при этом
Он школу кончил и просвета
Не увидал, и скрипка враз
Пылилась, тем спасая нас.
Я понял: братец мой отвержен
От смысла бытия всего,
А если б, как пример, его
И взяли, то тогда кортежа
Не увидать ни нам, ни вам —
Прах только повод эпиграмм.
 

Шестая глава

1

 
Седьмой закончен. Я стал старше.
Ходил, искал свои стихи.
Не удавалось. Что же дальше?
Не знал. Вам хи-хи-хи,
А мне? Сидел я на скамейке,
Всё думал: вот судьба-плебейка,
Не хочет мне сказать о том,
Что я оставил за бортом
Усилий, явно нежеланных,
А мне ведь не прожить без них,
Без помышлений всеблагих,
Которые нужны как данность,
Чтоб дальше продолжать идти.
Плевать. Всё будет впереди.
 

2

 
Гроза над городом моим,
Декабрьская, казалась чудом,
Но дом стоял, неколебим,
Под небесами и под спудом,
Который сверху на него
Набросили, как колдовство.
Я ночью от грозы проснулся,
Когда во тьме она блеснула,
Ударил гром, и дождь пошёл,
И стёкла в комнате залило,
Потом ударил со всей силой
Шум, словно бы в большой котёл
Ударили… И снова стихло.
Гроза – большая щеголиха.
 

3

 
Мы – Игорь Чурдалёв и я —
Сидели на уроке в классе,
Как будто заползла змея —
Я стал шутить, моей гримасе
Поддались все, и Алик Кац,
И Слугин, хохот, смех, абзац.
Стихи явились нам причиной,
По крайней мере бальзамином,
Чтоб нам по совести поржать
Над тем, что смех из нас взыскует,
Что в человеке – в нас бытует —
Нам только воздух загребать.
Восьмой – прекрасный класс, мы все
В его кружимся полосе.
 

4

 
Мы осенью пошли и взяли
Напротив школы в первый раз,
Как будто толпы зазывали
К курению за деньги нас.
Filtr – сигареты, что за штука?
Мы покурили, и наука
Осталась где-то позади,
Кадим, товарищи, кадим.
Мы дым табачный полюбили
Со страстью, с муками, всегда,
Какая б ни стряслась беда —
Мы пламенно, кхе-кхе, курили.
С тех пор курю, дни возбраня,
А вы отстаньте от меня.
 

5

 
О, сладкий дым от сигарет,
Ты дел моих и дум основа,
Куда б ни двигался – нагрет
Твоим присутствием я снова.
Ты прелесть для меня – мой друг,
Смотрю на пальцы своих рук
И понимаю, что без дыма
Прошла мечта и радость мимо.
Вдыхаешь дым, и хорошо
От прочного его касанья,
И, право, было б наказаньем —
Дым погулял и вдруг ушёл.
Ищи-свищи, а нет его.
Ах, господи, пришёл, браво!
 

6

 
Тогда ещё играли люди
В игру в три буквы – КВН,
И мы решили, что мы будем,
Собрались все, я просто член
Команды. Игорь – предводитель.
Кто лучший среди нас ловитель
Улыбок, смеха и острот?
Конечно, он! Он как пилот
Летит вперёд, и всё дурное
Он видит, и его душа
Обдумывает не спеша
И делает нам всем благое.
Пусть человек и будет первым,
А мы за ним пойдём по нервам.
 

7

 
Противник Жора Ненюков —
Он в классе «Б» из нашей школы.
Готовились, чтоб чуваков
Побить без всяческой крамолы.
«Ехал Федя
На велосипеде.
А шофёр свернуть не мог,
Федю принял ближний морг».
Я сочинил вот эти строки.
Коронный вечер. Мы гуртом
Выходим, как герой Фантом,
На сцену. Опля! Руки в боки.
Мы начинаем КВН,
Держитесь, братья! Им – пурген!
 

8

 
Мы выиграли у них, но встреча
Вдруг удивила всех в конце.
Венчали выступленья вечер,
Вдруг изменился я в лице
И так же все другие наши:
Противники пошли бесстрашно
Вперёд, всё изменилось вмиг,
Английский раздался язык
Со сцены, и неотразимо,
Внезапно грянул маг, взвились
Над нами всеми вширь и ввысь
Битлы, прошествовали мимо
И улетели вдаль от нас.
Я оглушён. Вот перл. Атас.
 

9

 
Мы восхищались им. Вот Жора!
На сцене он обставил нас.
Клеши невиданные! Хору
Приспешников его сейчас
Мы возразили? Что вы, братцы!
Нам надо срочно проораться
На тему – Жоржику хвала!
Вот он какие удила
На всех присутствующих вместе
Накинул. Остаётся нам
Пойти и сдаться. Тем словам
Святым и правильным в завете
Мы все подвластны иже с ним —
Да будет так вовек благим.
 

10

 
Клеши! Я к маме приставал:
– Купи клеши! Все ходят, я же
Без них. На всех я наплевал.
Клеши! – всё показалось мне миражем
Клешей: иду и вижу я
Клеши! Они мои друзья,
Что будут предо мной вчерашним
Сиять сиянием всегдашним.
Пошли, и мама заказала
Клеши. Неделя пронеслась —
И я в клешах. Я в школе. – Ась?
Не слышу вас? – Клеши, – она сказала,
И клёши вот. Прекрасно! Высший класс!
Жизнь очень-очень удалась.
 

11

 
Год шестьдесят седьмой. Вы, люди,
Когда-нибудь бывали там?
Ах, нет? Тогда побудем,
Прокатимся по всем фронтам,
Давно ушедшим в пору гнева,
В ту стадию того распева
Мелодий древних и простых,
Мы выросли тогда под них.
Стояли мы бились раньше,
И Брежнев Леонид Ильич
Порол по всем каналам дичь,
Когда нуждался в манной каше,
И сказочку, и хорошо.
Он кашлянул и молвил: «Шо-о?»
 

12

 
Дед с бабушкой в то время переехал.
Квартиру дали им недалеко
От нас. По улице, без спеха,
Прошло всё быстро и легко.
А мама с папой – те примкнули,
Наш дом назначили в июле.
Собрали скарб, перевезли
На улицу от той вдали,
Где дед и бабушка. Так было.
Я радовался – я теперь
Свободен, волен, без потерь,
Без всякого тупого рыла.
Ах, да, я ключ от двери взял,
Пред мамой мелко егозя.
 

13

 
Тогда наш дом пошёл в ремонт,
Всю мебель, стол и пианино
По улице и в поворот
Перевезли, и боковины
Мешали мне, но ничего.
Прожить полгода, каково?
Маман с отцом и брат остались
У деда с бабкой. Взбунтовались
Во мне упрямые черты.
Я заявил, что мне уроки
Готовить надо. Я наскоки
И прочие, даст бог, финты
Не буду делать. Мама: «Что ж,
Пусть, если вправду невтерпёж».
 

14

 
Я жил прекрасно в это время:
Отбыв уроки, приходил
Я к маме с дедом, и проблеме
Поесть – конец. Я усладил
Семью. После я урока
Менял по воле злого рока
На вермут или же портвейн,
И сказочно, по воле вен,
Забвенье быстро достигало
Меня и Игоря, гуртом,
И Мишку, Алика. Потом
Курили у меня. Я малым
Тогда был удовлетворён.
Я спать ложился. Я хмелён.
 

15

 
Пришла зима, и я замёрз
Средь мебели один в квартирке.
Что делать? Вон бумаги воз
И печка. Я в каком-то бзике.
Я загрузил туда газет,
Зажёг огонь, сломал хребет
Морозу в комнатке, и сразу
Сверкнуло мне в глаза алмазом.
Пошло тепло. В огонь смотрел.
Сидел я долго возле печки.
Заснул, но чем-то очень едким
Лица коснулось, угорел.
Я встал шатаясь. И от гуда
Сошёл во двор, и вон оттуда.
 

16

 
Я сделал что-нибудь не так.
Постой, не открывал задвижку
Я в печечке. Недобрый знак.
Отныне правильно. Я книжку
Открыл, и печка враз тепло
Распространила. Мне скребло.
Противно в этот вечер было,
И мысль о будущем свербила.
Что делать? Неужели я
Писать стишки на свете буду.
Не будет ли мне, правда, худо
От них? О, скорость бытия.
Глядишь назад – пацан, мальчишка…
«Война и мир», читай же книжку.
 

17

 
А развлекались по-большому:
Входили вечером в трамвай
И ехали (как идиома)
В Скобу. Представим, «Не серчай».
Названье я сейчас придумал.
Неплохо. Я для тугодума
Всё объясню: там ждали нас.
Мы входим. В этот поздний час
Нас раздевают для пирушек.
Садимся рядышком за стол.
Официантка, и «орёл»
Ей говорит: – «Пивка и сушек!»
Пьём пиво – кружек шесть иль семь,
В такую роковую темь.
 

18

 
Кац Алик был повыше нас,
Худой, красивый, очень умный,
Но он безвременно угас
Под небом твёрдым и подлунным.
Сейчас лежит в сырой земле
В чудовищной для жизни мгле,
Ничто там не горит, не светит.
Он спит один на звёздных нетях.
Швейцар тогда и предсказал,
Что архитектором он будет.
Он всё построит, всех принудит.
Он так ему и предсказал.
Он в сердце и уме моём
Стоит на небе голубом.
 

19

 
Забавно вышло: Алик Кац
Попал к швейцару прямо в лапы,
Пальто тот подавал, и бац —
Сказал с улыбкой Эскулапа,
Что Алик в будущем орёл!
Он архитектор! Точный гол
Забил неведомый оракул.
Но, боже мой, какого знака
Увидел он тогда в юнце?
Мне не понятно по сю пору,
Каким же образом из хора
Он выбрал Алика в конце.
Ведь было пять иль шесть юнцов:
Не виновато ли пивцо?
 

20

 
Он заикался – а-на-на…
Меня, по правде, умиляло
Всё детство. Будто сатана
Прошёлся по нему немало,
Чтоб досаждать и повторять.
Но новая взошла заря
Над ним, он заиканье бросил,
И сатана его поносил
В аду, в который лично он
Ни обратился (на фиг нужно).
Он был спокоен, и наружно
Не лез как пентюх на рожон.
Мне жаль его, по нём грущу,
Я этой смерти не прощу.
 

21

 
Сейчас он жив, мы в школе учим
Язык немецкий. На фиг нам?
На переменах лучших куча —
Подход особый крикунам:
«Зеленова! Зеленова! Пузо-пузо у неё!»
Наташка! Грустное житьё,
Такие крики слышать глупо,
Особенно от некой группы,
Которая орёт вразнос,
Но суть бессмысленного ора
Такая же у крохобора,
Который наг и глуп и бос:
Орать и знать, что он не нужен,
Вокруг себя кричит и кружит.
 

22

 
Один вопрос в ту осень мучал
Меня и Игоря: друзья,
Ответьте мне на этот случай,
Нам можно двигать, как князья?
Куда душе угодно нашей —
На танцы! В дури бесшабашной
Пришли. Там девочки – атас!
Я с ними жался целый час.
Тогда не меньше чем пятнадцать,
К нам подошли – пришлось бежать
По шпалам, и изображать
Побитых никому не надо.
Так мы остались при своих,
Когда хотелось нам чужих.
 

23

 
Не знаю, где был друг мой, Игорь.
Я в комнате сидел, и там
Между колен Святая Книга
Открылась всем моим мечтам.
А девочка потела, жалась,
Но, господи, какая жалость
Мной овладела. Я вспотел,
Но всё же девочку хотел.
Всё сорвалось. Ходил и думал
Об этой грустной и смешной
Истории; все девочки стеной
Стояли предо мной угрюмо…
В глазах у девочек вопрос:
Зачем я целовал взасос?
 

24

 
Другой рассказываю случай —
За ярмаркой стоял их дом,
Пришли вдвоём, взглянули: мучай
Нас, но поняли разом потом,
Что две девчонки просто грымзы.
Сказали им: «Пардон, маркизы,
Не против вы, чтоб подышать?»
Мы вышли, а потом в кровать.
На воле быстренько исчезли
Из памяти, слав богу, их.
Нам нужно девочек других,
Не тех, которые к нам лезли.
Беда научит нас всему,
Попёрлись в ужас – почему?
 

25

 
Мы жали руки, обнимались,
Азалиями расцвели,
Красотки дымом растворялись,
Пока мы улицу прошли.
Силёнок нам тогда хватало,
А наша дружба навевала
Приятных мыслей сладкий рой,
Казалась жизнь тогда игрой
В которой всё и вся прекрасно,
И нечего о том тужить,
В конечном счёте, лучше жить,
Чем нам валяться безучастно
В могиле; счастие – игра,
Монеты все из серебра.
 

26

 
Он показал однажды мне
Монетки, серебро – я, право,
Не видел столько. О цене
Щас говорить одна забава.
Монеток девяносто штук!
Ну, братец явно длиннорук,
Чтоб натащить такое чудо.
Смотрел на это. Я не буду
Всего рассказывать вам здесь.
Монета старая, Петрова.
Лежала на столе – здоровой,
В полкилограмма, и нигде
Я этого потом не видел.
Он – жук, а Бог его обидел.
 

27

 
Я марки собирал полгода,
Я вечером по четвергам
В толпу любителей исхода
Входил под шум, и гвалт, и гам.
Там люди с марками гуляют,
Там марки с марками меняют,
Там деньги льются каждый раз,
Когда посмотрит прямо в вас
Невиданная прежде марка.
Я видел, как старик лихой
Отдал полтинник! Ой-ёй-ёй!
Там марку синюю подарком.
Довольно старая, вот крест.
Я помню прыганье и жест.
 

28

 
Пришла идея мне тогда:
Раз денежки перетекают,
Мы скажем: «Милые, сюда!
Я вас, голубки, приласкаю».
Купил я марки у дельца
И с видом важным продавца
Приехал с «Гитлером» в четверг,
Ан глядь – приездом я же вверг
Всю публику в смятенье, я же
Всё, что привёз, за полчаса
Удачно сбагрил – чудеса,
Договорился о продаже.
Я ездил раза три туда.
Конец. Я бросил навсегда.
 

29

 
Текли в карман шальные деньги
Полгода, и до той поры
Не знал я, что прибереги,
Даёт прекрасные дары.
Всё кончилось. Я марки продал.
Из моего тогда дохода
Осталось только, чтобы мне
Понять: вся истина – в вине!
Однажды подшофе пришёл
Я к Динерштейнам, и собачка,
На пьяненького вдруг завякав,
И в палец! Боль и произвол
Смутили Динерштейна маму.
Не надо так колдобить даму.
 

30

 
Вы знаете, два патефона
С пластинками играли нам,
И Сталин рёк во время оно
Все истины как кабанам.
Я издевался над старинным
Устройством, милым и невинным.
Я «Варнечкес» послушал в нём
И понял: бог с ним, с кабаном…
А Миша Слугин взял устройство,
Неделю покумекал в нём
И выдал то, что бытиём
Обычно мыслится как свойства —
Магнитофон! Поёт! Орёт!
Запишет – нас переживёт.
 

31

 
Ох, Мишка Слугин – он большой
И толстенький, куда побольше,
Чем я, надёжный он и входит в строй —
Шутник и правильный, всполошный,
Как звон твоих колоколов,
Что трогает основу снов,
Подспудную, прямую сущность,
Твоих как символы Исуса.
Я был блондином до трёх лет,
И дальше стал темнеть, пока я
Дошёл в темнении до края,
Где не поможет тот завет,
В котором всё предрешено,
«Пусть будет так» – гласит оно.
 

32

 
Я дома. Поздний зимний вечер.
Звонят. Я трубку взял.
– Давай подумаем о встрече.
– Готов. – Приди, пожалуйста, в вокзал.
Я собрался, пришёл к вокзалу,
Стою безропотно: сказала
Она, Брунова Таня. Нет
Её. Всё в мире от планет,
От неба жгучего. Я долго
Стоял и ожидал её,
Вовек стояние сиё
Зависит от желанья Бога.
Он знает, как нам всем помочь,
Коль Он к тому сейчас охоч.
 

33

 
Когда стоял и ждал её —
Смотрел на площадь пред вокзалом.
Она! Фигурок муравьёв —
Людей – она далёкая стояла.
Я видел только вдалеке,
Её фигурку, и в Божке
Я угадал её обличье,
Оно мне показалось птичьим.
Лицо? Но точно было им,
В снегу, слетавшим прямо с ночи
Начавшейся, и дуло в очи,
И ветер был неумолим.
Я покурил, потом пошёл,
Немножко горд, немножко зол…
 

34

 
Тамойкина была подружкой
Бруновой Тани. Я понять,
Кто был, по правде, верным служкой,
Не мог всё время доканать.
Тамойкина была похуже
Бруновой, показалась лужей —
Ни жара, ни тепла её
Не чувствовал я там, мосьё.
Она была подружкой мне же.
Сижу и слушаю её,
Моё убогое жильё
Вползло бы ей сейчас в промежность,
Когда бы знал я, что пора,
Что будет капелька добра.