Текст книги "Играй, гормон! Impetuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 9"

***

Войдя-таки в кухню, я прервал окончание рассказа Антонины. Первым делом открыл настежь окно, затем выхватил из руки нашей гостьи сигарету и затушил её. Тонька сидела на стуле, ноги враскорячку, и, держа в руке пустую пол-литровую бутылку из-под пива, нежно её оглаживала.

– Как тебе такой размерчик, Савва, а? Скажи, нехило? – цепкий масляный взгляд этой распутной и распущенной мадам был противным донельзя.

– Нехило, – согласился я, даже не глядя на свою легковерную жёнушку, жалевшую всех на свете, соображая с чего начать – чтобы без мата, и как бы поскорее выпроводить эту сексуальную маньячку из нашего дома так, чтобы сразу да насовсем. Тонька, к слову, была женщина вульгарного типа, но при этом – чего не отнять – внешне привлекательная, и не удивительно, что многим нравилась. Да и много ли нам, мужикам, надо: чтобы был дамский силуэт приятных глазу очертаний – вот и все запросы.

Критически оглядев Тоньку, я еще кое-чего вспомнил. Месяца два тому назад эта мадам, если можно так выразиться, по приезде в наш город, едва познакомившись с нами, попросила меня достать ей антибиотики для лечения от народной болячки гонореи. «Понимаешь, – сказала она тогда невинным голоском, – муженёк мой разок налево сходил, ну и трипперок в дом принёс, так что выручай, Савва».

А я, добрая душа, достал, конечно, то ли рондомицин, то ли вибромицин из модных тогда, сейчас уже и не вспомню. Два курса. Но когда она попросила, чтобы я сам и проколол ей курс, я вежливо отказался. И денег с неё тогда не взял.

Послушав еще несколько минут бред нашей соседки, я то и дело бросал хмурые взгляды на супругу, которой, как всегда, всех вокруг было жалко, даже эту беспутную стерву Антонину.

А тут как раз в кухню вбежала наша дочечка, малышка дошкольного возраста. Она направлялась к матери, но по дороге Тоня её перехватила и явно уже собиралась поцеловать ребенка. Я вскочил со своего места, буквально вырвал дочь из её рук, отвел в комнату, взглядом указав жене пойти туда же, а сам, вернувшись, схватил Антонину за руку и, невзирая на её сопротивление, довёл до двери, затем выпроводил её и следом вышвырнул её босоножки.

– Ещё раз увижу тебя в моём доме, убью! – сказал ей я. И захлопнул дверь.

На этом наша дружба с соседями завершилась. Но спустя месяц Антонина позвонила и попросила у меня лекарства на полный курс от сифилиса.

– С чем тебя и поздравляю! – не удержался я от сарказма.

– Ты не представляешь себе, Савва, как я несчастна, – всхлипывая, отвечала она. Но жалости к ней я не почувствовал.

Лекарства я ей достал, конечно – пенициллин и бийохиноль, на этот раз уже за деньги, но встречаться лично не стал; через мужа передал, пусть будет в курсе всего происходящего, а я уже как-нибудь в сторонке.

Новелла пятая. Каролина

Коктейль «Ржавый»

Этот коктейль для любителей кофе.

Кофе растворимый, текила, напиток, кубики льда, – всё по вкусу.

Вольясь в земного времени поток

стечением случайных совпадений,

любой из нас настолько одинок,

что счастлив от любых соединений.

И. Губерман

1

Самолёт «Ту-134» рейсом Кишинёв – Минеральные воды уже стал набирать высоту, а я, обычно любивший глядеть в этот момент в окошко, наблюдая, как запрокидывается земля со всеми зданиями, машинами, людьми и прочим, что на ней громоздится, с удивлением разглядывал своих попутчиков. Подавляющее большинство их составляли сельского типа молдаване – по большей части это были мужики от 40 до 50 лет, но было среди них и несколько дамочек. За свою не слишком долгую жизнь – тридцать один неполный год, я уже успел, пользуясь услугами «Аэрофлота», побывать в голубом небе родины не менее сотни раз, но впервые оказался среди столь пёстрой, хотя и однородной публики. Какой-то такой странно местечковой. И вдруг я понял: все они, включая меня, были в одной теме – ведь все мы из Молдавии и летим на отдых, на Кавказ.

Для меня, впрочем, эта поездка стала в некотором роде неожиданностью: всего неделю тому назад наш генеральный директор Василий Иванович Н., зайдя в овощной магазин, где я трудился, вдруг заявил, что он, заботясь о моем здоровье, презентует мне от организации профсоюзную туристическую путевку сроком на 24 дня в Пятигорск. И это при том, что мне отпуск вообще не полагался, так как проработал я в фирме всего четыре месяца. Уже потом, после своего возвращения, я узнал, что он – Василий Иванович, таким образом попросту от меня избавился, видя в моем лице помеху в одном не слишком чистоплотном дельце, которое он замыслил. В частности, объектом его внимания была обыкновенная девушка по имени Вика шестнадцати лет от роду, которая работала вместе со мной в соковом баре при овощном магазине. Пообещав её родителям, простым сельским труженикам, что устроит их девочку работать «в городе», он, по своему обыкновению, решил, что должен за свои «труды» получить награду: то есть саму девочку, а если уж точнее, интим с ней. И это невзирая на её несовершеннолетний возраст и свой огромный живот, не говоря уж тут о морали и всём прочем. Внешне, пожалуй, эта самая Вика, о которой идёт речь, в свои шестнадцать выглядела совсем как взрослая, то есть уже полностью сформировалась: среднего роста, симпатичная, хорошо сложена и довольно упитанная, при этом её полные груди весьма заметно выделялись под свитером. Тут следует отметить, что наш шеф всех до одного из числа своих работников обложил данью, благо торговое объединение, которым он руководил, считалось доходным, то есть попросту воровским. Это была сеть овощных магазинов, по большей части мелких лотков, расчитанных на одного-двух продавцов. И лишь веяние времени заставило руководство фирмы пойти на строительство большого магазина, в котором, кроме овощного, фруктового и консервного отделов, был обустроен бар. Обыкновенный соковый бар с хорошей современной техникой, включавшей в себя, кроме аппаратов для охлаждения соков и электрической мойки, фризер для мороженого. Этим самым баром они – руководители предприятия – и соблазнили меня, бармена с немалым опытом работы, придя ко мне домой и буквально атаковав, рисуя радужные картины будущего. Горбачёвская безалкогольная программа выкинула меня на улицу, лишив работы в обычном коктейль-баре, а тут предложение поработать на соках с мороженым… Короче, я не смог отказаться.

Но вернусь к повествованию: женщин он пользовал по линии секса, даже на работу принимал, исходя сугубо из этих соображений. Что, впрочем, не мешало ему, добившись их расположения, обирать дамочек ещё и по части финансов. Всех мужиков в фирме Василий Иванович обирал ежемесячно, при этом был неуступчив, агрессивен и нахален. Меня же он пока ещё не трогал, очевидно, не понимая, сколько я зарабатываю в этом самом баре левых денег. Возможно также, что Василий Иванович попросту остерегался, видя, как ко мне дружески относятся первые лица города: председатель горисполкома и райкомовские работники, включая Первого. Откуда ему было знать, что за прошедшие годы нами соместно было пройдено и выпито немало.

2

Мои земляки, городские и уж тем более сельские жители, люди весьма простые в быту и общении. Поэтому, едва самолёт стабилизировался в полете, они стали доставать из своих сумок всевозможную снедь, а также бутылки, банки и канистры с вином. Делалось это всё открыто, по-домашнему, и уже спустя каких-нибудь двадцать минут салон самолёта своим внешним видом и запахами стал напоминать кабак низкого пошиба. Почти все пассажиры сразу же перезнакомились между собой и на этом фоне угощались сами и угощали других вином, по большей части домашним. Стюардессы – три стройных девушки в аккуратных обтягивающих синих костюмах и туфельках на каблучках, то и дело хватались за голову, пытаясь увещевать разохотившихся в еде и питье вина пассажиров. Мне тоже периодически предлагали «стаканчик за знакомство», и я еле успевал извиняться, объясняя, что не пью. Весьма странным было то, что наш полёт в итоге обошелся без эксцессов, но по прибытию на место, то есть в Минводы, из самолёта пришлось доставать чуть ли не десяток полностью пьяных мужиков, остальные же были хорошо «подшофе». Впрочем, молдаване – люди не конфликтные, поэтому всё завершилось благополучно, без милиции, и вскоре почти все, летевшие этим рейсом, погрузились в специально поданые автобусы и отбыли в город Пятигорск.

Так как отдых наш на все 24 дня назывался туристическим, то и поселили всех нас – а это человек сто пятьдесят – в одном громадном семиэтажном туристическом корпусе. Моя комната оказалась на четвёртом этаже, в ней стояли три кровати. Соседями моими оказались всё те же развесёло-пьяные коллеги – работники овощторга откуда-то с севера Молдавии. Один из них, Семён, мужчина лет пятидесяти, привёз с собой, кроме канистры с вином, ещё и аккордеон, на котором он, как вскоре выяснилось, вполне сносно играл. Третий наш товарищ звался Иваном, ему было около сорока лет, и он тоже был музыкант, игравший на ударных; правда, он свои инструменты привезти не удосужился. Кроме того, он был заядлый картежник, хотя, как вскоре выяснилось, весьма слабый игрок, так как для игры дальше своего села не выезжал. Стоит ли говорить, что наша комната с первого же дня стала местом встреч любителей активного отдыха и развлечения для всех желающих, и особенно почитательниц народной музыки, танцев и выпивки. День за днём с самого утра и до позднего вечера у нас не переводились гости – в основном это были дамочки, скажем так, бальзаковского возраста. Они приносили с собой еду и вино, и потому праздник был бесконечным. Семён никому не отказывал, если поступало предложение сыграть. Конечно, я на этом фоне смотрелся немного чужаком: я, скажем так, не являюсь ярым поклонником народной музыки; да и питие вина меня не прельщает. Ну, и дамочки указанного возраста меня, тонкого эстета в этой области, каковым я сам себя считал, тоже никак не привлекали.

И потому я стал вечерами искать уединения где-нибудь в недрах нашего огромного корпуса – то в столовой, то в библиотеке, а то и в прогулках по городу, благо в Пятигорске есть куда сходить и что посмотреть.

Но главное, уже буквально со второго дня нам была представлена туристическая программа, довольно обширная, кстати. И все новоприбывшие стали обсуждать предстоявшие нам автобусные поездки по маршрутам, проложенным во всех возможных направлениях. Так, предложены были поездки в Грозный, Назрань, Нальчик, Владикавказ, Карачаевск, Черкесск и ещё куда-то. А также в ту часть Дагестана, где находились чудодейственные, как говорили, Голубые озера; были и ещё какие-то маршруты, которых я не запомнил.

Здание, в котором нам предстояло прожить почти месяц, входило в комплекс, состоявший из трёх одинаковых зданий, расположенный на краю города. Напротив нашего комплекса, метрах в трехстах, имелось еще одно отдельно стоящее пятиэтажное здание. Наверное, тоже гостиница для туристов, подумал я, выйдя наружу утром второго дня после приезда, и вглядываясь в толпу народа, находившегося около того здания. И с удивлением обнаружил, что там были одни лишь женщины. Но я ошибся.

– В этом здании находится лечебный корпус для женщин, у которых имеются проблемы по-женски, ну, которые не могут забеременеть, – заметил мне мужчина, случайно оказавшийся рядом.

– Спасибо за информацию, – сказал ему я, и он кивнул.

Я отнесся к этому сообщению спокойно, чего нельзя было сказать о моих земляках, едва они только узнали об этом.

– Ёлки-палки, – выглядывая в окно, за которым виднелось это самое здание, волнительно заявил Семён. – Это же целый батальон баб, которые не могут забеременеть. Так давайте же поможем им с этим делом!

Этот клич был услышан и тут же подхвачен другими нашими земляками, и в течение двух-трёх последующих дней туристы из Молдавии количеством около трехсот человек (те, что находились там еще до нас, и те, что прибыли на следующий день) перемешались с не меньшим количеством женщин из корпуса, что напротив; а уж там-то были сотни представительниц всех союзных республик возрастом от восемнадцати до сорока с лишним.

К тому же туристические автобусы для нас и для соседок стояли по утрам на одной площадке, что только упростило общение: наши мужички с ходу знакомились с дамочками, крутившимися у автобусов, после чего уже совместно выбирали поездки по интересам. И конкретно в рейс многие отправились уже попарно – мужчина и женщина, соразмерно своим симпатиям. Поначалу гиды смущались, а то и возмущались таким смешением полов, но вскоре смекнули, что так будет лучше для всех: мужики в дороге не будут пьянствовать, а дамочки истерить.

Итак, буквально уже с первых дней заезда нашей группы сексуальная жизнь в обоих корпусах забила ключом: стихийно в нашем микрорайоне, ограниченном несколькими корпусами, создались многие десятки, если не сотни временных пар. Сельские мужички, освободившись от контроля жён и повстречав толпу свободных и доступных, а главное, совсем ещё молоденьких дамочек, по большей части городских, интеллигентных, – вспомнили о своем мужском предназначении. Те же, понятное дело, находясь в курортном настроении, да ещё и с проблемами бесплодия, почти все одновременно бросились в приключения, невзирая на то, что мужички-то наши были почти поголовно малообразованные колхозники. Надо сказать, что и администрация нашего корпуса, уловив всеобщее любовное настроение, не подвела, а сообразно моменту перестроилась, ведь на дворе был 1987 год – реннесанс перестройки. Шестой этаж нашего здания, где все комнаты до сих пор простаивали без дела, возможно ввиду зимнего времени, был оперативно задействован и стал функционировать: комнатки эти чуть ли не официально стали сдаваться всем желающим по часам: два часа – пять рублей; ночь – десятка, и так далее. Видимо, клич Горбачёва – перестраиваться – и тут сработал в нужном направлении.

В этом режиме прошла вся следующая неделя: каждое утро после завтрака из нашего корпуса вываливалась группа бодрых мужичков, свежевыбритых, пахнущих дешёвым одеколоном, которая сразу же перемешивалась с группой женщин из соседнего корпуса, после чего все они, уже попарно, оживлённо разговаривая, отправлялись к автобусам, на которых имелись таблички с предстоящими маршрутами. Стоит отметить, что всё дальнейшее происходило тоже вполне демократично: автобус за автобусом заполнялись желающими, после чего трогались с места, и лишь тогда гид – чаще всего это была женщина среднего возраста, – записывала фамилии туристов, отправляющихся в поездку.

Мне порой было даже немного неловко, что я езжу один, так как одиночек в таких поездках с каждым разом становилось всё меньше. Нет, желающих поехать со мной дамочек было предостаточно, одним утром я даже получил сразу два предложения, но вот сами дамочки мне не приглянулись, и я, стараясь быть крайне вежливым, отказался от совместной поездки. Один такой отказ, весьма возможно, сохранил мне жизнь, о чем я сейчас и расскажу.

Вот не помню только, куда именно в тот день направлялся тот самый злополучны й автобус.

Когда я вышел из своего корпуса, как обычно в гордом одиночестве, ко мне подо шла дамочка в куртке и шапочке.

– Вы не желаете отправиться вместе со мной по маршруту от П. до К.?

– В смысле? – не понял я. – Вы – гид?

– Да нет, – растерянно улыбнулась женщина, которой на вид было слегка за тридцать. – В смысле вместе, вдвоем ехать, сидеть, общаться.

– Простите, пожалуйста, у меня сегодня несколько другие планы, – ответил я, и, заметив на её лице разочарование, добавил: – Сожалею, возможно как-нибудь в другой раз и по другому маршруту.

Против самой женщины я ничего не имел, она была вполне ничего себе внешне, но в тот день я действительно задумал ехать по конкретному маршруту, и это было в другом автобусе.

А по возвращению из рейса, уже поздно вечером, мы узнали, что тот самый автобус, следовавший по маршруту П. – К., где-то на горном перевале из-за снежных заносов или же по причине скользкой дороги, не удержался на ней и свалился в пропасть… Не так, чтобы очень глубокую, но всё-таки. Девятнадцать человек из того автобуса попали в больницу, четверым же помощь уже не понадобилась… Вот так-то… Что, почему, как – не сообщалось, у нас ведь тогда – 1987 год – любые катастрофы замалчивались. Кстати, ту самую женщину я так больше и не встретил…

Здесь стоит отметить, что вечерами, сидя в фойе перед телевизором, мы чуть ли не каждый день узнавали из новостей, что неподалеку от нас, там-то и там-то, на горных склонах Кавказа сошла очередная лавина, и то отару овец накрыло вместе с пастухом, то машину с пассажирами снесло в пропасть, и есть погибшие… А то и вовсе после схода лавины в долине нашли труп человека, державшего в смертельных объятиях медведя. Жутко было слышать, что вот так, без войны, в этих благословенных местах, необыкновенно красивых, из-за стихии гибнут люди. Но горы – не шутка. Ни летом, ни, тем более, зимой.

3

И всё же одна дамочка из всех тех, которые то и дело мелькали перед моими глазами, мне таки нравилась. Это была стройная как тростиночка, чуть выше среднего роста хорошенькая лицом девушка с крупными кудрями каштановых волос. Нет, она не лечилась от бесплодия, она жила в нашем корпусе, то есть считалась, так же как и я, туристкой. От скуки я стал караулить её по утрам, стоя в коридорчике под фикусом, когда она торопилась на завтрак в столовую. Фантазируя о встрече и последующем разговоре с ней, я коротал время. Но вот она вновь появляется. Моё сердце вздрагивает. Всегда одна. Садилась есть она тоже одна, или же официантки подсаживали её за столик к кому-либо из женщин, где имелось свободное место. Когда мне представлялся случай, при встрече в коридоре или столовой я улыбался ей, но её строгое лицо было непроницаемо, и мое внимание вот уже на протяжении нескольких дней оставалось без ответа. Увы, так нередко бывает: те, кто нам нравятся, нас в упор не замечают. И наоборот, конечно.

В один из дней сразу после завтрака я увидел в коридоре объявление о том, что сегодня вечером в нашем корпусе состоится поэтический вечер-конкурс, на который приглашаются все желающие. Время было подходящее: шесть вечера. А так как сегодня мы имели короткую поездку, которая должна была закончиться около трех пополудни, мне это было интересно.

Так и случилось: поездка прошла как обычно, на уровне, и вовремя закончилась, а без четверти шесть я, одетый по случаю в костюм-тройку, спустился вниз, в актовый зал. Там, к моему удивлению, собралось немало народу, человек сто пятьдесят, если не больше. В президиуме, если можно тут выразиться этим знакомым всем словом, уже сидели трое: старший гид, массовик-затейник и ещё один мужчина, мне незнакомый. Его представили как местного поэта, знатока творчества М. Ю. Лермонтова, и поэтический вечер-конкурс начался. Уж не знаю, по какому принципу отбора, но меня тут же пригласили в жюри. Вероятно, благодаря костюму; ну не по возрасту же, какие мои годы. Я, честно говоря, накануне подумывал сам выступить, прочитать какое-нибудь чужое, а то и вовсе свое стихотворение, ну да ладно.

…И послушно проследовал в жюри.

По очереди выступили пять-шесть чтецов из желающих. Они более или менее достойно исполнили знакомые многим стихи известных поэтов, среди которых были и стихи Лермонтова; наградой им стали редкие аплодисменты. Затем выступил местный поэт с коротким экскурсом в поэзию, делая акцент на творчестве Лермонтова. После чего вечер продолжился, и стихи прочли еще пара чтецов. Но вот на сцену шагнула… Она. Это была та самая девушка, которая мне нравилась.

– Лина, – тихим голосом назвалась она, подходя к микрофону.

И девушка вначале прочла стихотворение М. Ю. Лермонтова «Зови надежду сновиденьем». А потом ещё: «Она была прекрасна, как мечта» и «Она не гордой красотою».

 
Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан ее не стан богини,
И грудь волною не встает,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, не признает;
Однако все ее движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты.
Но голос в душу проникает
Как вспоминанье лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.
 

Лина. Загадочная девушка Лина. Она читала, словно рассказывала о себе. Дикция её, манеры, голос – всё в ней было прекрасно, да и голос звучал дивно. И это ещё более завораживало, притягивало меня.

Сердце моё защемило, и я почувствовал хорошо знакомое мне ощущение: я влюбился.

В смятенных чувствах я отыграл до конца свою роль в жюри, и благодаря мне, то есть моей настойчивости, именно Лина заняла в конкурсе чтецов первое место, а призом ей послужил двухтомник, – ну конечно же, кого же ещё, если мы находимся в Пятигорске, – естественно, М. Ю. Лермонтова.

На следующий день утром я с группой сотоварищей находился на месте дуэли поэта, к слову сказать, весьма условном, а затем мы побывали в доме-музее этого замечательного, любимого мною, как, впрочем, и миллионами других ценителей, поэта. Осматривая мебель, утварь и личные вещи той эпохи, которых, возможно, касался сам великий поэт, и в пол-уха слушая объяснения гида, я в то же время думал только лишь о ней, о Лине. В тот же день мы ещё побывали в знаменитом Провале, который, впрочем, меня не впечатлил.

Уже ближе к вечеру я, терзаемый сердечной мукой, занял наблюдательный пункт прямо у лифта нашего корпуса. Лифт этот был небольшой – на три места, и единственный в здании, так что шанс увидеть, встретить Лину у меня был немалый, тем более что она жила на пятом этаже.

И вот, спустя минут тридцать терпеливого ожидания, мне повезло: когда Лина, одетая в лёгкий вязаный свитерок темного цвета и тёмные же брючки, подошла к лифту, я отлип от стены, где стоял отвернувшись, как бы ожидая кого-то, и шагнул следом за ней.

Она на ходу обернулась, на лице ее возник вопрос, кажется, пробежала легкая досада, тут же сменившаяся еще какой-то эмоцией, но я, почти втолкнув девушку внутрь, вошёл следом и нажал кнопку своего этажа.

– Ты… Вы… Что вам надо? – спросила меня Лина. – Почему вы меня преследуете?

– Тебя… Вас… Мне надо вас, – в тон ей ответил я томным голосом и нажал кнопку «стоп», которая также имелась на пульте лифта.

Кабинка лифта послушно остановилась.

– У меня просто нет шанса по-другому пообщаться с тобой, Лина, вот я и выбрал этот вариант, – уже нормальным голосом проговорил я.

– Вы… ты… собираешься меня изнасиловать, – в её взгляде был испуг, и еще что-то, мною не понятое.

– А что, у меня есть другой способ общения с тобой? – жестко спросил я. – Ты меня явно избегаешь, и что мне ещё остается, как не воспользоваться моментом.

– Ты собираешься делать это здесь, прямо в лифте? – обезоружила она меня.

– Конечно, – ответил я, хорохорясь. – Иначе, едва мы выберемся отсюда, ты устроишь скандал, станешь кричать. А так я сделаю дело, а выходя наружу, просто скажу, что в лифте что-то там заело, и девушка испугалась. – Я опустил ладони ей на плечи и спросил: – Ну, так что? Я прав? Ты готова?

– Слушай, Савва, давай пообщаемся по-человечески, – вдруг сказала она просто и мягко, словно мы были старые знакомые. – Выйдем, прогуляемся куда-нибудь, а хочешь, присядем где-нибудь, поговорим…

– О, да ты знаешь мое имя, – с ложным удивлением в голосе воскликнул я. – Уже лучше. Ну что ж, тогда будь по-твоему, но учти, я делаю это сугубо из гигиенических соображений. И знай, второго шанса я уже не упущу, а он, этот шанс, обязательно подвернётся, вот увидишь.

С этими словами я нажал кнопку 7. Кабинка лифта послушно пошла вверх. На седьмом этаже здания, как я слышал, но сам ещё там не бывал, находилось кафе с баром.

Мы вышли на последнем этаже. Да, всё здесь выглядело гораздо солиднее, чем на прочих этажах. Стены окрашены в нормальный салатовый цвет, коридор хорошо освещён. Ну, и вход в бар, конечно, такой весь из себя нарядный, это был стеклянный витраж с богатым цветастым орнаментом.

Мы вошли внутрь – она впереди, я – следом, – и стали оглядываться по сторонам. Обыкновенный бар с классической рижской стойкой на два рабочих места; помещение, правда, довольно большое. Десятка три столиков, обширная площадка для танцев. И всего с десяток клиентов, сидевших попарно. В связи с ранним часом тут ещё не подавали алкоголь, о чём свидетельствовала строгая табличка на стойке «Алкогольные напитки после 14.00», зато в наличии были самые разнообразные соки, включая экзотические, о чём сообщало меню, выставленное на видном месте – большое и красочное. Мы с Линой, которая, к моему удивлению, не сбежала от меня с криками: «Караул, грабят!», или, более того, «Спасите, насилуют!», а всё ещё находилась со мной рядом, подошли к стойке и присели на свободные пуфики.

– Что желаете? – спросил нас приветливый светловолосый бармен.

– Если портвейна пока нет в наличии, то сделайте нам ваш фирменный смеш из соков. – Я ткнул пальцем в меню.

– Ты любитель портвейна? – стрельнула в меня глазами Лина.

– Вообще-то нет. Но сейчас, когда моя голова идет кругом по известной тебе причине, я готов на любые обычно не свойственные мне поступки. То есть выпить чего-нить такого. Сногсшибательного.

Услышав слово «выпить», наш бармен лукаво оглядев нас, сказал:

– Может, желаете шампанского? У меня есть лучшее, французское. Правда, недёшево. Сойдёт за сок по этому времени. – Он широко улыбнулся, красиво держа в ладони сверкающие чистотой бокалы.

– Я поглядел на Лину, она едва заметно кивнула, и я сказал бармену:

– Два бокала, пожалуйста.

– А может, все-таки у них найдется портвейн? – Лина уставилась на меня в упор, и теперь её взгляд, казалось, проникал внутрь меня.

– Насчет портвейна я пошутил, – ответил я ей. – Вообще-то я пью исключительно коньяки. Ну а вот так, днем, или в компании с дамами, я пью шампанское.

– Вот бы никогда не подумала, – сказала девушка, пригубляя из своего бокала.

– Лина – это полное твое имя? – спросил я, тоже пробуя шампанское на язык. Оно мне не понравилось; наше, советское, на мой взгляд вкуснее, или же попросту привычнее.

– Половинка. Ну, есть такой штат в Америке, – ответила она.

– Или нос? (Иллинойс) – блеснул я знанием штатов и одновременно пошутив.

– Каролина, конечно же, – гордо ответила она.

– Ах да, – согласился я. Затем слегка приблизился к ней и прошептал: – Северная или Южная?

– А ты угадай, – последовал ответ.

– Давай подсказочку, – включился я в игру. – Ты где родилась?

– Я родом из Тулы. Всю жизнь там провела. – Девушка пробарабанила пальцами по стойке какой-то сложный код.

– Ну вот, – я сделал вид, что усиленно соображаю. – Тогда ты, конечно же, северная красавица, холодная и неприступная.

– Ну-ну, близко к правде. – Лина в два глотка допила свое шампанское. – Ещё что-нибудь обо мне скажешь?

– Позднее еще скажу, когда получше и поближе тебя узнаю, – напустив на себя равнодушный вид, сказал я. После чего сделал бармену знак, чтобы он повторил нам шампанское.

– Ты любишь поэзию, стихи? – спросила она.

– Да, – просто ответил я. – Вечером после того, как ты выиграла конкурс чтецов, я лёг, но не смог уснуть… Всё думал о тебе, и даже написал стишок.

– Ну-ка, ну-ка, любопытно будет послушать, – Глаза Лины, светло-карего оттенка, не слишком большие, но весьма красивой формы, выразили неподдельный интерес.

– Ну так слушай.

Я прокашлялся.

 
Я ропщу…
 
 
Я ропщу на судьбу, я судьбой недоволен,
Но в поступках своих, к сожаленью, не волен.
Может, возраст тому основная причина,
Цель с годами теряет даже сильный мужчина.
Прежде я, полюбив, изменил бы судьбу,
Но теперь я привычной дорогой бреду…
 
 
Мне, увы, не дано ощутить плен прекрасный
Твоих рук, твоих губ, – все надежды напрасны,
Не объемлю твой стан, задыхаясь в восторге,
Испытать не придётся нам огненных оргий,
Не развею печаль твоих глаз поцелуем,
Даже вальс мы с тобою вдвоём не станцуем…
 
 
Я ропщу на судьбу, я судьбой недоволен,
Но в поступках своих, к сожаленью, не волен.
 

(стихотворение автора)

После того, как я закончил его читать, последовала долгая пауза.

На лице девушки отобразилось смятение чувств, что возрадовало меня. «Во всяком случае, если это и не симпатия, то и не антипатия, то есть она неравнодушна ко мне, а это уже кое-что», – решил я.

– Это ты написал? – наконец подала она голос.

– Ну да, – скромно ответил я. – Я же говорю: прошедшей ночью.

– Если бы ты участвовал в конкурсе, то, вероятно, сам бы и получил первый приз, – сказала она.

– Мне приятнее было увидеть его в твоих руках, – галантно сказал я с улыбкой.

– А вот я стихов не пишу, – с грустью в голосе сказала она. – Уже не пишу. Скоро два года тому… Просто не могу. Только читаю чужие.

Моя ладонь непроизвольно накрыла ее маленькую ладошку.

– Два года назад что-то случилось? – осторожно спросил я.

– Да, случилось, но не будем об этом, – сказала девушка, слегка вздрогнув, и я тихонько убрал свою руку.

– Стихотворение твое немного странное, не вписывается в логику, – сказала она.

– Почему это? – удивился я.

– Ну, не вяжется с реальностью, какое-то безнадёжное, что-ли… А ты ведь мужчина решительный и смелый, ведь так?

– Ну да, в общем, – ответил я. – Но иногда мне ужасно мешает это моё интеллигентное воспитание. Вот как недавно в лифте, например. А в жизни надо быть проще: решил – и сделал, захотелось – и взял.

– Перестань, Савва, – мягко остановила она меня. – Это тебе не подходит. Ты же не животное. Я вижу, что у тебя богатый внутренний мир, эмоции, фантазии, наверняка какие-то таланты, поэтический например, а ты – об этом…

В этот момент бармен включил музыку, какой-то блюз, и я решил действовать.

– А мне, может, хочется ласки, – сказал я и встав с пуфика, обнял Лину сзади за талию. – Обыкновенной такой грубой, животной ласки. – Я снял девушку с её места, опустил на ноги, развернул к себе лицом и положил ей руки на талию: – Потанцуем?

Она подняла на меня свои прекрасные глаза, затем руки её легли мне на плечи, и девушка ответила не без жеманства:

– А я могу сейчас сказать, что не танцую?

– Уже нет, – с улыбкой сказал я, и мы пустились в медленный, но весьма эмоциональный танец.

Одновременно я её жадно разглядывал и всё мне в ней нравилось: лёгкая смуглость кожи, каштановые пряди волос, удлинённый овал лица, милые чуть выпуклые скулки, большие кажущиеся бархатными из-за густых бровей и длинных, красиво загнутых ресниц, глаза, аккуратный ровный носик, небольшой рот с чувственными губами средней полноты.

– Тут, в нашем корпусе, а ещё в соседнем, женском, лечебном, полно всяких разных девушек и женщин – любого возраста и на любой вкус, которые легко поймут тебя и с восторгом примут твоё предложение насчет животной ласки, – сказала мне Лина как-то печально, без улыбки, когда мы, закончив наш танец, вернулись на свои места.