Текст книги "Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого"

Украинский казак Григорий Саввич Сковорода родился в 1722 году в сотенном местечке Лубенского полка на Полтавщине. После окончания народного училища двенадцатилетний хлопец поступил в Киево-Могилянскую академию, из которой отправился прямо в блистательный Петербург. Имея прекрасный голос, Григорий два года пел в Придворной капелле, но отформатированная столичная жизнь гения не привлекала, и Сковорода вернулся в академию, полный курс которой закончил в 1750 году.

С дипломатической миссией генерала Вишневского тридцатилетний магистр уехал в Европу и три года пешком ходил по Чехии, Австрии, Венгрии, Италии, Польше и Германии, выучив немецкий, еврейский и греческий языки. Вернувшись на родину, Сковорода год читал курс поэзии в Переяславской семинарии, семь лет служил домашним учителем сына помещика Степана Томары в селе Коврай, с 1759 по 1770 год преподавал в Харьковской коллегии, писал стихи и трактаты. Григорий Сковорода отказался от высоких чинов и должностей для того, чтобы четверть века философствовать и путешествовать по Украине. Он учил простых людей нравственности и уму-разуму, в дороге написал свои знаменитые «Басни» и трактат «Алфавит, или Букварь мира». Гений украинского народа умер 29 октября 1794 года в селе Ивановка, так и не увидев при жизни ни одного своего труда напечатанным.

Удивительные лекции и беседы Сковороды, которого называли русским Сократом, вызывали восхищение у слушателей и завистливую ненависть у так называемых собратьев по науке. Его гений не давал им покоя, особенно когда они слышали потрясающие речи философа. «Весь мир спит нравственным сном, да еще как спит, глубоко, будто ушиблен. А наставники его не пробуждают, да еще и убаюкивают, говоря: спи, все хорошо, опасаться нечего».

Григорий Сковорода, учивший людей счастью, жил в период украинского политического безвременья, когда в старшине, уставшей от героических и кровавых битв своих дедов, исчез дух былой казацкой воинственности. Олекса Дружченко цитировал в своей рукописи слова своего старшего собрата-гения о том, что сотники и полковники когда-то потрясающего землю Войска Запорожского направляли все свои силы и энергию на увеличение богатств, и закончил двенадцатый лист записок афоризмами великого философа:

«Не тот глуп, кто мало знает, а тот, кто знать не хочет. Лучше сухарь с водой, чем сахар с бедой. Жизнь наполнена только тогда, когда наша мысль ради истины изучает ее тропинки».

То, что Олекса Дружченко не раз разговаривал на равных с гением, говорило о его высоком уме и образованности. Теперь Максим знал, что мог думать и как мог поступить его предок во время поисков бумажных следов Богдана Великого, и это было здорово!

Водитель «Нивы» что-то произнес, Максим поднял наполненную мыслями голову и успел справа увидеть пролетевший мимо знак населенного пункта.

Меджибож. Все. Приехали.

Максим поблагодарил вежливого водителя и вышел у моста через Южный Буг, который в этом месте сливался с рекой Бужок. Прямо перед ним возвышалась громада крепости, явно пережившей свои лучшие времена. До ее открытия для посетителей оставалось еще два часа, было уже светло и совсем не холодно, и Максим решил полюбоваться старым великаном, обойдя его стены вокруг, и вспомнить их былую мощь и славу.

О небольшом укреплении на высоком холме размером всего в четверть гектара, в окружении сливающихся друг с другом рек Буг и Бужок, исторические документы впервые упоминали в далеком XI веке. За крепость на богатом торговом пути долго боролись княжеские династии Мономашичей и Ольговичей, в конце отдав ее в состав Галицкого княжества.

После татаро-монгольского погрома Меджибож в 1362 году вместе с Подолией и Волынью оказался в великом княжестве Литовском. Потомки Ольгерда Гедиминовича построили между двумя Бугами первую каменную крепость, которая спасала местное население от ежегодных нападений крымских татар. Летописи упоминали о том, как в 1453, 1509, 1516 годах у Меджибожа, который попал в состав Речи Посполитой, были разгромлены большие крымские орды, приходившие грабить украинские земли.

После того как в 1540 году Меджибож стал собственностью польских шляхтичей Синявских богатые магнаты на пересечении Черного и Кучманского шляхов построили мощную крепость бастионного типа площадью около гектара, которая долгое время не имела аналогов в фортификационном искусстве. Через сто лет крепость стала еще мощнее, ее башни и стены были надстроены.

В самом начале Украинской революции XVII века Меджибож, охраняемый наемными немецкими рейтарами, был атакован казацкими отрядами Максима Кривоноса. Ему в тыл попытались зайти польские хоругви гетмана Ландскоронского, но казаки в яростном бою разбили поляков и немцев, после чего взяли неприступную крепость.

По Зборовскому миру 1649 года Меджибож остался польским, находясь на новой границе Речи Посполитой и Гетманщины Богдана Хмельницкого. В 1651 году огромное казацкое войско, шедшее освобождать Подолье и Волынь, вошло в Меджибож, в котором была устроена гетманская резиденция. Через четыре года войско Потоцкого долго стояло у Меджибожа, но на Гетманщину так и не вошло. В 1657 году армия союзного Хмельницкому трансильванского князя Ракоци с ходу ворвалась в Меджибож, тут же была окружена польскими хоругвями Чарнецкого, Любомирского, Сапери и Потоцкого, однако выдержала штурмы и осады, после чего вырвалась из крепости и ушла в Карпаты.

После раздела украинских земель на правобережные и левобережные Меджибож остался в Польше. В 1672 и 1676 годах огромное османское войско, взявшее неприступный Каменец-Подольский, вошло в Меджибож, в котором остался большой турецкий гарнизон. По Карловацкому миру 1699 года Меджибож с округой вернулись в состав Польши.

При разделах Речи Посполитой второй половины XVIII века Меджибож с Подольем и Волынью оказался в Российской империи и в 1830 году за участие в польском восстании был отобран в казну у тогдашних владельцев Чарторыйских. В крепости, реконструированной в готическом стиле, расположился военный гарнизон.

Меджибожская твердыня сильно пострадала в двух мировых войнах, но еще больше была разрушена в 1950-х годах местным населением, не пощадившим даже крыш, дверей и оконных рам. В 1960 году крепость наконец стала памятником архитектуры и в 2001 году получила статус Государственного историко-культурного заповедника, в котором были развернуты музейные экспозиции и начались реставрационные работы.

Максим не спеша обошел Меджибожскую крепость по асфальтовой дороге, которая символически отделяла ее от местечка с аккуратными одноэтажными домиками. Снег везде сошел, было совсем не холодно, и московский историк был очень доволен. Каменная твердыня на речном перекрестке, построенная в виде не раз побывавшего в сечах копья, производила потрясающее впечатление.

Тридцатиметровые стены с большими контрфорсами и удивительные двухъярусные башни XVI века были методично пронизаны рядами пушечных амбразур и бойниц для ружейного огня. Меджибож, сочетавший в своем облике все стили средневековой фортификации, яростно выбрасывал наружу огромную мощь, дававшую, как ни странно, ощущение абсолютного спокойствия.

Максим подошел к самому острию крепостного копья, почти воткнувшегося в Южный Буг, и задрал голову вверх, пытаясь разглядеть, как зубцы на самом верху стены упираются в низкое небо. Он всегда испытывал подъем жизненных сил в старинных крепостях и замках, от которых веял ветер подвигов и славы. Он уже приезжал в Меджибож, когда писал свою книгу об украинских замках и восстанавливал картину штурма крепости в 1648 году отрядами Максима Кривоноса, разрубавшего немецких рейтар надвое своей страшной саблей весом в полпуда. Московского историка всегда восхищало воинское мастерство казаков Богдана Хмельницкого, десять лет совершавших невозможное, и он радовался, что среди этих героев были его предки. Максим в мельчайших подробностях восстановил, как был взят Меджибож в 1648 и 1651 годах. Когда в его голове возникали образы боя, в котором в огне и черном дыму от залпов мушкетов и пушек голые по пояс казаки лезли на высоченные стены, падая гроздьями с огромной высоты в глубокий ров, и несмотря ни на что по подъемному мосту проламывались в кованые ворота, Максим потом долго не мог успокоиться. Да, были люди в хмельницкое время! Настоящие богатыри, оставившие немеркнущую славу в веках своим потомкам!

Крепостные куранты гулко и страшно ударили десять раз, и Максим, с трудом вернувшийся из семнадцатого в двадцать первый век, пошел к подземному мосту, заканчивавшемуся у почти кубической надвратной башни, от которой не хотелось отводить взгляд – так она была хороша в своей средневековой красоте. Историк с трудом отворил показавшуюся каменной дверь в высоких, обитых железом воротах, слева от которых на углу крепости возвышалась еще одна красавица башня, и вошел, наконец, в глубь Меджибожа.

Он сразу же свернул налево и поднялся по сотне ступеней на смотровую площадку трехъярусной угловой башни, с которой крепость и ее округа были видны как на ладони. Слева направо по всему периметру двора длиной сто тридцать и шириной восемьдесят метров от надвратной башни до острия копья вытянулись каменные казематы с музейными экспозициями. В дальнем углу у реки велись какие-то раскопки, судя по выкопанной темной земле, начатые совсем недавно. У раскопа лежала огромная поленница дров, а вдоль реки шла самая высокая и более всего пострадавшая от времени и людей стена. Справа от входа в большом каземате находился музей Голодомора, из которого в прошлом году Максим вышел совсем больным от увиденного, хотя в свое время исследовал эту тему подробно и знал, как все происходило на самом деле. В центре пустого двора высился каменный монолит римско-католического костела постройки невообразимо далекого XVI века, после польского восстания 1830 года переделанного в церковь. Вокруг крепости в виде подковы лежали Южный Буг и его Бужок, кажется, больший по размеру.

Максим не спеша, чтобы не сломать ноги, спустился вниз с тридцатиметровой высоты, купил экскурсионный билет в только что открывшейся кассе, оставил в камере хранения сумку и пошел прямо к раскопу углового бастиона. Рядом с глубокой ямой стояли несколько человек в теплых рабочих комбинезонах, Максим представился и попросил показать ему археологические тайны Меджибожа, надеясь осмотреть крепостные подвалы. Высокий человек с роскошной кудрявой головой, оказавшийся начальником партии из Киевского института археологии Национальной академии наук Украины, назвавшийся Николаем, коллеге из Москвы, конечно, не отказал.

Археолог подвел историка к основанию круглой угловой башни-бастиона, в которую надо было подниматься по огромным камням, давным-давно вывалившимся из кладки. Максим поднялся вслед за ловким Николаем, и оба вдруг исчезли в глубине стены, толщина которой превышала десять метров. Пройдя по дубовым деревянным настилам над впечатляющими развалинами фундаментов, они спустились в подземный Меджибож, который оказался больше, чем верхний, крепостной. В прошлый приезд Максим спускался в подвал под огромным этнографическим залом с великолепными вышитыми украинскими народными костюмами. Из него начинался хорошо сохранившийся и разрешенный для осмотра небольшой подземный ход к реке, прямой как стрела и реставрированный до невозможности. Киевский археолог повел московского историка в другие подвалы, где, казалось, несколько столетий не ступала нога человека. Подвалы, а точнее, подземные залы, переходящие один в другой под крепостными стенами, производили сильное впечатление. Казалось, сама история словно вбирала в себя человека, у которого не было никакого желания этому противиться.

Средневековые зодчие Меджибожа не экономили на строительном материале, делая свое творение на века, которые, однако, не забыли оставить на нем неизгладимые следы времени. Стены и потолки выглядели по-прежнему мощно, только на полу лежали груды щебня, через которые приходилось постоянно перелезать, упираясь головой в потолок. Николай показал Максиму хорошо сохранившуюся кладку XV века, скрепленную раствором из желтков куриных яиц, и они, с мощными фонарями наперевес, подобрались к дальней стене последнего подвала. Киевлянин подвел москвича к широкой арке, поднимавшейся от заваленного обломками камней пола не более чем на восемьдесят сантиметров, и сказал, что отсюда начинается еще один подземный ход, ведущий вдоль реки за въездные ворота к полуразрушенному старинному монастырю в двухстах метрах от крепости.

Киевляне, приехавшие в Меджибож неделю назад, нашли подземелья прошлым летом, но еще не исследовали их по-настоящему, собираясь сделать это, как только подсохнет земля. Когда они пробирались назад к выходу, археолог несколько смущенно сказал историку, что почти вся его партия, побывавшая, конечно, в подземельях не раз, вместе и поодиночке встречала ночью какие-то неясные, полупрозрачные фигуры, которых археологи однозначно классифицировали как привидения. Максим попросил Николая провести его в тот зал, где их видели чаще всего. Указав на две бойницы вверху у потолка, через которые пробивался дневной свет, он сказал, что тени появляются в светлые ночи с помощью оптического эффекта, особым образом преломляющего в камне, стекле и металле лунный свет, после чего воображение человека создает из теней и обликов все, чего ему хочется и мерещится.

Николай, выслушав Максима, возражать не стал, только задумчиво покачал головой. Московский историк даже не мог предположить, что уже с завтрашнего дня совсем не мифические, а реальные призраки с воем и грохотом ворвутся в его жизнь в виде дьявольской угрозы. В студенческие годы Максим написал показавшуюся интересной многим курсовую работу по истории магии и оккультизма, пытаясь выяснить, шарлатанство это или наука, но так и не выяснил до конца. Несколько лет назад он пытался познакомиться с призраком Черной Дамы из знаменитого белорусского Несвижского замка и не раз сталкивался в своих путешествиях с не расшифрованными наукой мистическими явлениями. Историк пытался объяснить необъяснимое логически, но иногда это не получалось совсем. Максим даже не предполагал, что украинской весной 2016 года он столкнется один на один с самой настоящей нечистой силой, и случится это не раз и не два на обоих берегах Днепра.

Обсудив научные новости с доброжелательным Николаем, собиравшимся углубиться в Меджибож на тысячу лет, Максим поблагодарил его и поднялся на большую открытую площадку углового бастиона, на которой летними вечерами XIX века проходили собрания офицеров гарнизона. Слева длинной и совсем не широкой лентой вился Буг, справа за мостом виднелся, как ни странно, более солидный Бужок и все уютные окрестности Меджибожа. Максим представил, где могли бы быть зарыты клады древних галицких князей татаро-монгольского периода, магнатов Синявских и Богдана Хмельницкого. Получалось, что везде, в бесчисленных подземельях под стенами, под разрушенным монастырем, да и во всей близлежащей округе. Максим хорошо знал, что во время неожиданных налетов кочевников многие богатые купцы и горожане наспех зарывали свои ценности просто у крепостных стен на глубину около метра, которые как невостребованные в последующие века при ремонте крепостей обнаруживались десятками и сотнями. Гетман Богдан, конечно, хорошо подумал, как и куда спрятать свои клейноды и архив.

Меджибож был не компактным замком на горе, а большой крепостью, в нескольких метрах от стен которой стояли десятки хат местечка. Спрятать сундуки с архивом и бочонки с золотом Богдан в этом наполненном людьми месте, конечно, мог, но сделать нечто подобное втайне даже ночью в глубоких подвалах, в которых надо было приготовить заранее секретные камеры, было совершенно невозможно. Богдан не стал бы так рисковать национальным достоянием для будущих поколений, хотя утверждать подобное было бы преждевременно.

Максим вспомнил свое исследование о Библиотеке московских государей, которую неправильно называли библиотекой Ивана Грозного. Она лежала в тайниках Москвы, подземные галереи которой с XV столетия распространялись во все стороны от Кремля, где по нижним ярусам из конца в конец могла проехать карета с тройкой лошадей. К XVIII веку подземелья просто обвалились, их полностью засыпало камнями, битым кирпичом и щебнем, и добраться до их секретов можно было, только вывезя все это из подвалов. Меджибож в поисках сокровищ также нужно было проверять весь, но это могло сделать только государство.

Аккуратно спустившись вниз с углового бастиона, Максим пошел через весь двор в краеведческий зал, в котором работали три научных сотрудника Государственного музея-заповедника «Меджибож». В крепости новых, точнее, неизвестных Максиму документов о Богдане Хмельницком не появлялось, ее документы XVII казацкого века давно хранились в Киеве на Соломенке, а материалы XVIII и XIX столетий находились в фондах Государственного архива Хмельницкой области. Однако была закончена многолетняя работа над хроникой Меджибожа со времен Киевской Руси до нашего времени, которую уже можно было прочитать в электронном виде. Максима посадили за компьютер, и он углубился в чтение истории древней крепости.

В первую очередь он посмотрел текст за середину XVIII века и 1761 год, но о пребывании в Меджибоже киевского школяра, конечно, не упоминалось. Максим вернулся к началу и два часа читал хронику, прежде чем добрался до периода Украинской революции. На 92 странице он обнаружил упоминание о том, что в конце октября 1656 года Богдан Хмельницкий, находившийся в Меджибоже две недели, выехал на Збараж, в сопровождении восемнадцати обитых железом телег с крепкими колесами, высокими бортами и закрытым верхом. В обозе находились фальконеты новейшей конструкции, только что доставленные из Германии, при этом каждую телегу везли по две пары волов. Обоз, от которого гетман не отходил ни на шаг, сопровождал весь Чигиринский полк, окруживший телеги так, что незамеченной к ним не пролезла бы даже мышь.

Обоз, который на дороге ждали сменные волы, сто десять верст от Меджибожа до Тернополя и еще двадцать верст до Збаража прошел без остановок на ночлег.

Дочитав хронику, Максим откинулся на стуле и перевел дыхание. Новые пушки надо было, конечно, беречь от чужих взглядов, но сопровождение орудийного обоза самим гетманом Украины было вовсе не обязательным. А что, если это и был золотой обоз с архивом и клейнодами, который Богдан Хмельницкий вез командиру своей Тайной стражи Максиму Гевличу для закладки в тайник Збаражского замка?

Следы вели в Збараж октября 1656 года, и Олекса в Самчиках совершенно правильно определил направление поиска. Что же он нашел в Збараже, и нашел ли вообще то, что искал? Максим глубоко вздохнул, успокоился и переписал из хроники Меджибожа нужный ему отрывок о восемнадцати телегах.

Внизу страницы была ссылка о том, что сведения об отъезде гетмана в Збараж, о котором Олекса Дружченко в самчиковой рукописи даже не упоминал, были взяты из личного ежедневного журнала создателя Казацкой страны, как Украину в XVII веке называли в Европе. Журнал исчез со всем личным архивом Богдана Великого, но попавший из него в Меджибожскую хронику отрывок был переписан одним из копиистов канцелярии войска Запорожского, бывшим родом из крепости у двух Бугов и составившим первые заметки об ее истории, которые хранились в Хмельницком архиве.

Максим поблагодарил коллег из научного отдела и вышел на крепостной двор, где было совсем темно. Было уже пять часов вечера, и целый день в Меджибоже пролетел как одна секунда. На выезде из местечка на трассу Винница-Тернополь была небольшая гостиница, в которой историк собирался переночевать, чтобы утром отправиться в Хмельницкий и в архиве прочитать заметки копииста, после чего успеть доехать до Тернополя и заночевать в Збараже. О золотом обозе Богдана Хмельницкого Максим старался не думать, чтобы не сорваться в Збараж в ночь. С утра он спокойно пойдет по его следам, как за двести пятьдесят лет до этого сделал Олекса Дружченко, и ничто, кроме землетрясения, не сможет его остановить.

Максим заселился в номер, немного пришел в себя, спустился в небольшое кафе и с аппетитом поел первый раз за день, с удовольствием покуштував отличное крученое сало с чесноком и горчицей. В номере он включил телевизор, нашел местный Хмельницкий канал и стал ждать восьмичасовые новости, чтобы узнать, как Западная Украина прожила один из последних дней этой долгой зимы.

Новости начались, и хорошенькая дикторша на певучем шевченковском языке сразу же заговорила об удивительном происшествии, случившемся этой ночью, и где – в Збараже! Находившиеся в замке, в котором, оказывается, была устроена средневековая корчма, три депутата Самой Верхней Рады внезапно сошли с ума, и, кажется, совсем не от занадто большого количества выпитой горилки с перцем. Никаких других подробностей не сообщалось, только на экране телевизора возник небольшой ресторанный зал в старинном интерьере с огромным камином от пола до потолка, недалеко от которого расположился пышно накрытый стол с двумя опрокинутыми стульями, а третий, с резной спинкой, стоял прямо на столе, ножками в тарелках с недоеденной едой.

Максим досмотрел сюжет до конца и хмыкнул – тоже мне новость, не вмэр Данила, так болячка вдавыла. Слава богу, что этим ребятам-депутатам было вообще с чего сходить. В Самой Верхней Раде у многих с мозгами были проблемы, вернее, они были заняты одним-единственным делом – день и ночь считать гривны, которым по черт знает какой причине не было у них ни конца ни края. Максим давно привык к тому, что любую, даже никакую новость, которая подходила для эфира из рейтинговых соображений, многие телевизионщики высасывали из пальца и раздували до немыслимых пределов, искажая ее до полного неузнавания в борьбе за аудиторию. Наверняка кому-то понадобилось опорочить какую-то партию в Раде и отнять у нее голоса избирателей, для чего и была придумана невероятная пьянка в национальном достоянии.

Странно, что эта история произошла именно в Збараже, в который он собирался добраться завтра. Максим позвонил в отель «Гетман» при замке, принадлежащий тернопольскому музею. Свободные места в маленькой, но очень красивой гостинице под старину были, Максим заказал номер с видом на въездную башню и подъемный мост, заметив, что администраторша говорила очень напряженным голосом. В ответ на вопрос историка, что на самом деле произошло с депутатами в средневековом ресторане, она скороговоркой выпалила на западно-украинском говоре какую-то фразу, в которой Максим разобрал только слова «купа дурных» и «нэма кебетив».

От Меджибожа до Хмельницкого, в котором великий гетман не был ни разу, было всего тридцать километров, архив открывался в десять часов утра, последний автобус из города, до середины XX века называвшегося Проскуровым, на Тернополь отходил в семь часов вечера, и Максим решил лечь спать, почему-то попытавшись перед сном вспомнить все, что ему было известно о привидениях в замках, любивших сводить их обитателей с ума.

Московский историк не знал, что перед сном попал в самую точку, и совсем скоро ему придется проверить на собственном опыте, справедлива или нет очень популярная в украинских местечках пословица: «Нема розуму – вважай каліка».

Исторические источники всех стран во весь голос утверждали, что привидения обычно обитали в старинных замках, дворах и домах. Призрачные фигуры, среди которых самыми опасными называли белых дам и черных монахов, часто ночами попадались на глаза средневековым жителям в их готических жилищах.

Свидетельства очевидцев о встречах с жуткими призраками, которые сводили с ума одним своим видом, были похожи друг на друга. Многие десятки и сотни людей слышали в гулких коридорах и подземельях замков неизвестно откуда берущиеся звуки лошадиных копыт, звон колоколов, тоскливый вой, видели туманные мужские фигуры с отрубленными головами под мышкой, удивительных красавиц в старинных платьях, после жгучего поцелуя приказывавших своим визави выброситься из окна или со стены, молчаливых монахов, бормочущих жуткие заклинания над книгой, написанной самим Князем Тьмы. Те, кто не сходил с ума и не умирал от ужаса после встречи с привидениями, оставляли о них рассказы, которыми полны средневековые хроники и сборники легенд и преданий. При этом в рассказах всегда особо подчеркивалось, что физического насилия со стороны призраков не было, их жертвы умирали только от страха и потери равновесия на лестницах и башнях.

В средневековой Украине наиболее известными мистическими фигурами были знаменитые конотопские ведьмы, умевшие отводить глаза всем без разбору, молчаливые русалки, водившиеся не только в тихих омутах, но и во множестве лесных озер, и, конечно, вытащенный гением великого Гоголя из преисподней ужасный глава всей нечистой силы на берегах Днепра и Ворсклы – демон Вий, которого при появлении на земле всегда сопровождала толпа упырей, вурдалаков и бесов.

На этом месте своих воспоминаний Максим незаметно заснул, не использовав до конца весь рабочий день 28 февраля 2016 года, что случалось с ним крайне редко. Последнее, что пронеслось в его мозгу перед тем, как он выключился на ночь, были прилетевшие откуда-то слова, сказанные низким хриплым голосом: «Поднимите мне веки…».

В 10 часов утра случавшегося раз в четыре года 29 февраля московский историк Максим Дружченко, даже не предполагавший, какой странной чертовщиной для него закончится этот последний зимний день, уже был в Государственном архиве Хмельницкой области. Оформив разрешение на поиск, он попросил сотрудницу читального зала подсказать, где могут храниться документы Меджибожа начала XVIII века. У крепости в ГАХО был свой архивный фонд, но рукописи копииста Максим в нем не обнаружил. Она нашлась в фондах личных коллекций, и Максим, довольный до невозможности, тут же заказал ее и еще девять разрешенных на одного исследователя дел в течение дня и стал просматривать справочники административно-территориального деления Подольской губернии, в которую до 1917 года входили Меджибож и Проскуров. Заказанные им дела принесли на удивление быстро, и Максим тут же углубился в чтение, не забывая расписываться в начале каждого тома на особом месте.

Рукопись копииста из канцелярии войска Запорожского не была датирована, но сотрудники архива определяли ее написание 1711 годом, так как в ней на последней странице упоминался Прутский поход Петра Первого, в котором участвовали казацкие полки. Текст был тяжелым, с бесконечными завитушками и росчерками на половину листа, и Максим читал тридцать два листа записок несколько часов, до самого обеденного перерыва. Слава богу, он сделал это совсем не зря. Неведомый автор записок, не указавший на обложке своего имени, цитировал личный журнал гетмана только один раз. Максим начал его переписывать в свой блокнот и тут же споткнулся взглядом на хорошо знакомом ему слове. В октябре 1656 года Богдан Хмельницкий выехал из Меджибожа не только в Збараж, но и в Вишневец. Прочитав отрывок из рукописи до конца, Максим попытался сосредоточиться на дальнейшей работе, но у него ничего не вышло.

Вишневец! Самый мистический, как и Збараж, замок Украины, один из центров знаменитого монашеского ордена Святого Бернара Клервосского, средневекового знатока оккультизма, активно использовавшего эти знания в своей многогранной деятельности. Максим дважды был в этом пышном дворце в двадцати пяти километрах к северу от Збаража. Когда он изучал его для своей книги «Украинские замки», пожилой научный сотрудник в конце четырехчасового осмотра дворца сказал историку, что на это прекрасное здание никогда не садятся вороны. Услышав это, Максим вздрогнул. Он знал, что эти черные ракеты, сами не отличавшиеся доброжелательностью, на дух не переносили мест скопления зла. Да, воронам Вишневца было чего опасаться!

Максим вышел из архива и двинулся искать недорогое кафе, справедливо предполагая, что поесть еще раз сегодня не удастся. Проскуров-Хмельницкий был сильно разрушен во время войны, и средневековых домов в нем совсем не было. Историк подошел к драматическому театру в виде железобетонного кирпича постройки второй половины XX века, увидел рядом с ним опрятную вареничную, зашел в нее, набрал на поднос еды и сел за столик, продолжая размышлять.

До 1648 года Вишневец и Збараж с округой принадлежали польско-украинским православным князьям Вишневецким, самым страшным из которых был перешедший в католичество Иеремия. Это был личный враг не только Богдана Хмельницкого, но и всего народа, в историю которого за свою кровожадность вошел с прозвищем Бешеный Ярема. Когда после битвы под Берестечком крымский хан Ислам Гирей захватил гетмана Богдана, он держал его именно в Вишневце, в который с огромным выкупом из Люблина мчался Иеремия Вишневецкий, мечтая тут же посадить Хмельницкого на кол. Максим восстановил эту историю во всех подробностях по особой причине. Отряд Тайной стражи гетмана, в котором служил предок Максима, сделал невозможное и забрал Богдана у Ислама за три часа до приезда Бешеного Яремы с бочонком золота и ларцом с драгоценностями. Замещавший Хмельницкого наказной атаман Иван Богун послал к хану характерника Максима Гевлича с товарищами, который освободил создателя Украины, не пролив ни капли крови, и московский историк чрезвычайно гордился, что в этом судьбоносном для Украины деле принимали участие его предки.

До конца обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут, и Максим поспешил в архив. По дороге он купил хмельницкие газеты, отметив, что они были на русском языке, и поднялся в читальный зал. Просмотрев за несколько часов дела из меджибожского фонда и не найдя в них упоминаний об Олексе Дружченко, Максим в пять часов вышел из архива и в приближающейся темноте поспешил на автовокзал.

Ему повезло. Автобус на Тернополь отправлением в 16.45 еще не ушел, и Максим даже успел занять в нем место в предпоследнем ряду. Местные автобусы, переданные в частные руки, уже давно выходили в рейсы не по расписанию, а по заполнению. Семичасовой автобус, не набрав пассажиров, мог вообще не пойти на маршрут, и тогда Максиму пришлось бы ночевать в Хмельницком, а не в Збараже, что было бы для него невыносимой задержкой в поисках архива Богдана.

Всего через двадцать минут все места в автобусе были наконец заняты, и с почти часовым опозданием он отошел от платформы Хмельницкого автовокзала. Максим откинулся на сиденье и развернул карту Западной Украины. До Тернополя было сто десять километров, с остановками в Волочиске, Подволочиске и Великих Борках. Время в пути, учитывая, что водитель будет подбирать и высаживать пассажиров на каждом столбе, составит часа два, следовательно, в Тернополе Максим будет до восьми часов вечера и успеет до ночи доехать до Збаража. Историк сел поудобнее и начал восстанавливать в своей голове главы из книги «Украинские замки» о Збараже и Вишневце, не забыв вспомнить и о Бешеном Яреме и его Лубнах. Автобус, конечно, был без рессор, на неровной дороге его трясло необычайно, проход салона был забит до не раз отодвинутого упора взятыми за углом автовокзала пассажирами, деньги которых благополучно перекочевали в бездонный карман водителя, но Максиму уже было все равно. Он медленно и неотвратимо проваливался в любимый XVII век, где черный дым от пушечных залпов над средневековым Збаражем 1649 года стал быстро затягивать яркое летнее солнце.