Текст книги "Государыня"

Хитрый князь Ряполовский понял, что гетман лжет, но не уличил его в том, только спросил:

– И что же, в Кракове считают, что Русь и Литва в состоянии войны и русские в пределах?

– О нет, нет, вельможный князь. Я подумал, что это просто недоразумение. Мы знаем, что сейчас между вами хранится мир. И еще знаю, что в этом поезде едет великая княжна Елена. Будто она невеста великого князя Александра.

– Да, это так, – ответил князь Василий. – И мы не против, ежели вы, вельможный пан, со своими шляхтичами прибудете в Вильно вместе с нами. Там-то уж мы выпьем чарку хмельного вина за здоровье молодых.

Осмелевший гетман Константин принял предложение князя, но ему этого было мало, и он попросил главу посольства представить его великой княжне.

– Говорят, что она прекрасна. Излечите меня от болезни, коя есть любопытство, – сказал гетман.

– Запаситесь терпением до Крево, – ответил князь Василий.

Поезд княжны Елены, увеличившись на сотню всадников, вскоре добрался до очередного ночлега. Городок был маленький, и разместились приезжие с трудом. Пока готовили покои княжне Елене, князь Василий представил ей гетмана:

– Это наш случайный попутчик, государыня-матушка, гетман Константин Острожский из Кракова.

– Спасибо гетману, что заметил нас и не погнушался навестить, – лукаво ответила Елена.

Константин поцеловал ей руку и смотрел на нее большими серыми глазами с лаской, как если бы перед ним была его любимая дочь, думая при этом: «Пресвятая Дева Мария, припадаю к стопам Твоим и благодарю за то, что остерегла от злодеяния».

Княжне Елене гетман понравился. В свои сорок пять лет он был еще красив и полон сил. Лицо было открытым, улыбчивым. Ничто не нарушило ее доброго отношения к гетману. Может быть, оно изменилось бы в еще лучшую сторону, узнай княжна причину появления Константина в ее стане. Но она пока не знала этой причины и по простоте душевной пригласила Острожского на свадьбу:

– Мы ждем вас в Вильно, ясновельможный пан.

Последние две ночи на пути к Вильно Елена провела в господарском доме небольшого селения Немеж. Сказали ей, что в ясную погоду из окон дома виден Верхний замок стольного града и если с рассветом выехать из Немежа, то к полудню можно прибыть в Вильно. Но надо было дождаться Яна Заберезинского, который еще на пути к Немежу покинул поезд, дабы договориться с великим князем Александром о времени и месте венчания. По каким причинам ожидание затянулось, Елена не знала, да особо и не тяготилась вынужденным сидением в Немеже.

Утром второго дня, лишь только рассвело, на господарском дворе появился роскошный экипаж, запряженный восьмеркой серых жеребцов. О том позаботился великий князь Александр. Следом за экипажем примчал и Ян Заберезинский. Он позвал в трапезную князей-бояр Елены и изложил им волю своего государя:

– Завтра, как приедет великая княжна в Вильно, слушать ей молебен в православном Пречистенском соборе.

– Тому мы благоволим, – ответил князь Василий Ряполовский.

– После молебна, – продолжал Ян, – ехать ей в костел Святого Станислава. Там и состоится венчание.

Князья-бояре и в этом согласились с Заберезинским. Но, когда он сказал, что если Александр пожелает видеть невесту в костеле, одетую в литовское платье, то она должна исполнить его волю, бояре в один голос заявили, что тому не бывать.

– Не следует принуждать великую княжну ни в вере, ни в платье. Все у нее должно быть по русскому обычаю, – сказал Василий Ряполовский.

– Но ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят, – некстати нашелся Ян Заберезинский.

– Ваши уставы нас не касаются. Нам указ целовальная грамота, – возразил князь Василий.

Спор был короткий, но горячий, и Ян Заберезинский сдался под натиском русских.

– Вижу, вы тверды в своих обрядах. Да воля ваша, и не будем ломать копья, – согласился он.

Ранним воскресным утром 15 февраля 1495 года, в день поминовения апостола Онисима, Елена Ивановна тронулась в путь к Вильно. Но и на сей раз не обошлось без борения с панами. Когда Елена появилась на крыльце дома, маршалок Станислав Глебович предложил ей сесть в экипаж, который прислал князь Александр. Карету подогнали к крыльцу и распахнули перед Еленой дверцу. В сей же миг рядом с Еленой оказался Ян Заберезинский и стал рассыпаться в похвалах:

– Кони домчат вас, государыня, как птицы. Карета восхитительна. Все только для невесты великого князя.

– Спасибо, пан гетман, но мне покойнее в московской тапкане, – ответила Елена.

Заминка продолжалась недолго. Заберезинский понял, что и здесь он будет упорствовать впустую, и велел Глебовичу отогнать карету. Тут же к крыльцу подали обжитую тапкану, и Елена скрылась в ней вместе с боярынями Марией Ряполовской и Анной Русалкой.

День был солнечный, с легким морозцем. Искрился под лучами белый снег, выпавший за ночь, открытые дали напоминали Елене Суздальское ополье, и потому княжна была в добром настроении. Она уже хорошо знала, как вести себя в будущей жизни, и в пути прикидывала, из какого окружения составит свой двор, кого из русских вельмож отправит на родину.

На окоеме все выше поднимались холмы, на которых раскинулся вдоль реки Вилии стольный град Литовского Великого княжества Вильно.

Глава одиннадцатая
Быть по-нашему

И вот уже санный поезд медленно поднялся на укрытую густым сосновым бором последнюю возвышенность перед рекой Вилейкой. Могучие сосны поднимались так высоко, и кроны их были так густы, что они закрывали ярко-синее февральское небо. Но лучи низкого зимнего солнца пронизывали бор, играли золотом и бронзой на стволах вековых сосен. Кончился лес неожиданно, и тапкана княжны оказалась на самой вершине возвышенности. Елена велела боярыне Марии остановить тапкану. Та постучала в переднюю стенку, и вскоре лошади встали. Княжна вышла из тапканы. Перед ней открылось неоглядное пространство – холмистая долина реки Вилии и ее притока Вилейки. Реки были скованы льдом, и берега их только угадывались. Впереди неподалеку поднималась Замковая гора, и вокруг нее густо стояли дома. Над всем этим господствовал Верхний замок, построенный на срезе Замковой горы, а у ее подножия возвышались стены Нижнего замка.

Елена слышала от Миколы Ангелова предание о том, что у подножия горы, в низменной долине Свенторога, можно было увидеть руины капища языческой Литвы, пьедесталы богов, каменный жертвенник для священного огня. Там же, в горе, сохранились пещеры, где жили языческие жрецы, а неподалеку от Замковой горы на просторе стояла каменная башня, в которой царствовали священные змеи. Поведал Ангелов и о том, что змеи до сих пор обитают в башне.

С возвышенности из-за реки Вильно ничем не порадовал глаз княжны Елены. Он не был похож ни на Москву, ни на Смоленск или Новгород и другие крупные города Руси, отличные тем, что они всегда привлекали взгляд обилием храмов. Новгород, Владимир, Суздаль, Ростов Великий – все они, где побывала Елена, приносили своими храмами отраду взору и сердцу.

– Скучать нам суждено в этом граде, – сказала Елена боярыне Марии.

– Э-э, матушка, мы своим миром будем жить, а он у нас никогда не был скучным, – ответила огневая боярыня.

Княжна согласилась с боярыней и все-таки с сожалением подумала, что в стольном граде Литвы русское влияние потеряло свое прежнее значение и православие жило в великом притеснении.

Еще не въехав в город, Елена почувствовала давление католичества. Она встретила многих монахов с суровыми и даже мрачными лицами, которые смотрели на нее словно бы с осуждением. Навстречу поезду Елены мчалась карета, запряженная четверкой резвых коней. Они остановились близ тапканы Елены. Из кареты вышел брат великого князя Александра кардинал Фридрих. Строгий, более того, угрюмый вид кардинала мог напугать человека даже не робкого десятка. Князь Василий Ряполовский подъехал к нему, представился:

– Я глава русского посольства, князь Василий Ряполовский. Что угодно вашему преосвященству?

– Исполнила ли невеста волю жениха? – спросил Фридрих. – Ей должно быть в литовском платье. К тому же за нею послали карету. Где она, я не вижу ее.

Кардинал был высокого роста и стоял перед князем Василием важный и надменный. Сизый нос и синие мешки под глазами говорили о том, что сей священнослужитель подвержен страсти пития хмельного зелья.

Василию не хотелось затевать еще одну перепалку по поводу того, в чем должна показаться Елена перед женихом. Он слегка поклонился и ответил миролюбиво:

– Не беспокойтесь, ваше преосвященство. Великая княжна Елена предстанет перед государем в должном виде.

Что это за «должный вид», князь не нашел нужным пояснять.

Весь этот разговор Елена слышала и была благодарна князю Василию, что уберег ее от встречи с кардиналом. Ряполовский в сей миг крикнул возницам и кучерам:

– Эй, эй, не мешкайте! Вперед! Вперед!

Кардинал с прежним надменным видом смотрел на проезжающие мимо него тапканы, возки, розвальни, на сотни конных ратников и, наконец вспомнив, что рядом стоит русский князь, спросил:

– Зачем так много воинов? Что нужно им в Литве? Это лишняя обуза великокняжескому двору.

Князь Василий вновь ответил, не давая повода к обиде:

– Мы ехали близ рубежа со свеями и ждали схватки с ними. Они любят тревожить россиян.

Надменное лицо кардинала оставалось жестким. Он сказал, как отрубил:

– Так сегодня же и отправьте их в Московию. Здесь невесте великого князя ничто не угрожает.

На этот раз князь Василий не остался в долгу, ответил, как и положено послу сильной державы:

– Мы выполняем волю государя всея Руси. Воины вернутся в назначенное им время.

Кардинал лишь прикусил тонкие губы и ничего не возразил, но его глаза не предвещали ничего доброго.

Поезд россиян продолжал путь. Но не успел он скатиться с возвышенности, как навстречу появился отряд всадников. Впереди на красивом вороном скакуне, как догадалась Елена, ехал ее жених. На нем была кунья шапка с малиновым, шитым золотом бархатным верхом, украшенная дорогим пером и аграфом. Позади, сажен за десять, следовала свита. Поравнявшись с тапканой и увидев Елену, князь Александр поклонился ей, поднял руку, громко сказал: «Я приветствую вас на литовской земле», – развернул коня и далее следовал рядом с экипажем. Княжна тоже подняла руку и помахала ею. Поведение жениха показалось ей странным: похоже, он был равнодушен ко всему происходящему. «Как складно все получается!» – с усмешкой подумала Елена, продолжая наблюдать за Александром.

Переехав через Вилейку, Елена очутилась в той части города, где общиной жили русские торговые люди и ремесленники. Миновав Спасские ворота, она почувствовала себя как бы в родной Москве. Ее окружили россияне всех сословий. Они несли русские святыни и заполонили всю Покровскую улицу. Тапкана вскоре остановилась близ Пречистенского собора. Тотчас слуги раскинули от тапканы до паперти светлую бурскую кошму для невесты и алое сукно для жениха.

Елена вышла из тапканы. Она была одета по русскому свадебному чину. Поверх платья, украшенного жемчугом и золотым шитьем, была накинута беличья шубка. Грудь невесты украшало монисто. Красные сафьяновые сапожки сверкали под солнцем золотом, бриллиантами и изумрудами.

Александр шел навстречу Елене медленно, и у нее хватило времени рассмотреть жениха. В эту пору ему миновало тридцать четыре года. Он был высокий, стройный, широкоплечий и, кажется, сильный. Волосы на голове были темно-русые и более светлые на бороде и усах, глаза глубокие, темно-серые. Лицо казалось пасмурным. Позже Елена узнала, что в роду Ягеллонов никогда не было улыбчивых, наполненных живостью и весельем лиц. Сойдясь с Еленой, Александр почтительно сказал по-русски:

– Слава Господу Богу, что ты наконец приехала, что Господь даровал дочь великого князя Руси нам в государыни. Литовский народ приветствует тебя. Ты ему любезна.

– Спасибо, великий князь, за теплые слова, – ответила Елена.

Слова Александра были услышаны многими горожанами, и они дружно поддержали князя:

– Слава государыне! Слава! Слава! – прозвучало на площади перед собором и покатилось в улицы, где жили россияне.

Елена вошла в храм. Ее ждал убеленный сединами митрополит Макарий. Смоленский епископ Иосиф Болгаринович, хотя и обещал быть на венчании, но по каким-то причинам не приехал. Макарий благословил княжну и повел ее на уготованное ей великокняжеское место. Его обиходил боярин Прокофий Скуратов по воле Ивана Васильевича и укрыл сорока серебристыми соболями. Лишь только Елена села в кресло, как вокруг нее засуетились боярыни, принялись наряжать. Ей расчесали косу и заплели золотыми нитями, надели кику, похожую на корону, украшенную лалами и опушенную жемчужными рясками.

Как только боярыни закончили наряжать невесту, митрополит Макарий начал молебен. Хоры запели величальные псалмы. Все было так же торжественно, как на богослужении в кремлевских соборах. Душа Елены ликовала, избавившись от беспокойства, прихлынувшего к ней в ту минуту, когда до нее дошел слух, что глава виленской церкви епископ Адальберт Войтех Табор потребовал от князя Александра, чтобы он привез невесту сразу в собор Святого Станислава, минуя Пречистенский храм.

Час спустя молебен в Пречистенском соборе был завершен, и духовный отец Елены, священник Фома, высокий, благородного вида старец, повел ее из собора на площадь, а с площади пешком к храму Святого Станислава. Елену провожали толпы россиян. В дверях собора Святого Станислава ее встречали епископ Адальберт Войтех Табор и многие ксендзы. Они приготовились благословить Елену по католическому обычаю, однако митрополит Макарий, священник Фома и боярин Прокофий Скуратов не допустили к ней виленских священнослужителей, сказав, что нет нужды благословлять Елену по этому обычаю. Княжна и сама была против того. Она не хотела давать литовским иереям никакого повода думать о том, что готова признать католичество. Близ алтаря стоял великий князь Александр. Его держал за руку епископ Войтех. Елену взял за руку священник Фома. Они свели жениха и невесту к положенному месту, укрытому теми же соболями, на которых Елена сидела в православном храме, и усадили рядом. Перед тем как приступить к венчанию по православному чину, митрополит Макарий должен был получить на то согласие Александра, изложенное в договорной грамоте. Однако Александр заявил:

– Владыко, нет в том нужды – давать мое согласие, оно записано…

Митрополит замешкался, но отец Фома не дал избежать Александру положенного по чину действа.

– Сын мой, великий князь литовский, исполни свой долг, ибо твоего гласа ждет Господь Бог.

Александр посмотрел на русских бояр и князей, понял по их решительному виду, что они ни в чем не отступят от оговоренного чина венчания, и согласился венчаться по православному обряду. Но тут вмешался епископ Войтех, который грозно заявил:

– Как можно в католическом храме исполнить православный обряд! Не допускаю!

К Войтеху подступил князь Василий Ряполовский. Он твердо сказал:

– Не мешай, святой отец. Воля государя всея Руси превыше всего, и ей торжествовать.

– Забываешь, князь, над нами нет власти русского князя, даже великого, – ответил Войтех.

– Пусть над тобой ее нет, но над нами она властвует, и вам выполнять ее ради нас и ради мира, – жестко произнес князь Василий.

Той порой княгиня Мария Ряполовская и дьяк Федор Кулешин уже приступили к исполнению обряда. Княгиня взяла венец и подняла его над головой невесты. Его принял митрополит Макарий. Недовольный епископ Войтех поднял венец над Александром, держал его со злостью в глазах. Дьяк Кулешин разлил в стеклянницы вино, чтобы причастить венчаемых.

И вот обручальные кольца надеты, вино выпито, стеклянницы разбиты, нужные слова сказаны. Внезапно в храме наступила тишина. Венчание завершилось. Тяжелые для Елены минуты миновали. И хотя в католическом храме были соблюдены все венчальные обычаи московской старины, она не испытывала ни малейших чувств, кроме досады. Лицо ее, как и у Александра, оставалось пасмурным. За весь обряд они перемолвились несколькими словами, когда Александр надевал ей обручальный перстень. «Спасибо, государь», – сказала Елена. «Да хранит тебя Всевышний», – ответил Александр.

За вратами собора Елене должно было расстаться с супругом. Это было уже по обычаю свадебных литовских обрядов. Александр уезжал со своими панами и дружками в Верхний замок, Елене надо было следовать в Нижний замок. Великая княгиня, ничего не ведая о литовских свадебных обрядах, была крайне удивлена, что от алтаря, где они были венчаны, супруг уедет неведомо куда. Молодоженам не суждено было по русскому обычаю вместе сесть за свадебный стол, справить пир и провести первую брачную ночь. Может быть, это уединение супругов помогло бы их сближению и пришла бы душевная близость. Во всяком случае, Елена была готова к установлению добрых супружеских отношений. Но великий князь Александр без самых малых признаков теплоты на лице, перед тем как подняться в седло, сказал великой княгине:

– Моя государыня, мы встретимся завтра.

Елена даже вспыхнула от негодования и потеряла дар речи. Овладев собой, она сдержанно ответила:

– Хорошо, государь. Ты знаешь, где меня найти.

Елена поспешила к тапкане и вдруг увидела в толпе горожан страдальческое лицо князя Ильи Ромодановского – ее спасителя, любого сердцу сокола. Она чуть было не вскрикнула от неожиданности. Ее сердце радостно и тревожно забилось. И обида на судьбу обожгла ее грудь. Вот он, милый, протяни руку и дотронься. Но нет, недосягаем он, потому как над ним возвышался всадник на вороном коне, у которого ныне все права на владение ею перед Господом Богом и людьми, кои заполонили Соборную площадь. Великая княгиня наконец скрылась в экипаже и при виде своих боярынь облегченно вздохнула. Тапкана тронулась, кони покатили ее к Нижнему замку.

В этот день на исходе зимы, после венчания, у великой литовской и русской княгини Елены было достаточно времени подумать о будущей жизни, которая с первого часа складывалась не так, как ей хотелось бы. Все было бы по чину и по чести, пригласи Александр своих приближенных в Нижний замок на свадебный обед. Но того не случилось, и в душе Елены начало прорастать чувство горечи и неприязни ко всему литовскому, что окружало ее в замке. Собравшись с духом, она надумала осмотреть покои, какие отвели ей в замке, да и сам Нижний замок. Однако уже первое впечатление от зал, через которые проходила Елена, подействовали на нее угнетающе. Мрачные покои замка не шли ни в какое сравнение с московскими палатами, где выросла Елена. Там – свет, там – ласковые изразцовые-муравленые печи, простор в покоях и за окнами, привычное удобное убранство, здесь ничего этого нет. Всюду черные каменные стены, прокопченные потолки, каменные полы. Лишь в опочивальне было немного отраднее, потому как стены и потолок удосужились обить яркими тканями, а полы застелили голубым сукном. Но и в этом покое Елене чего-то не хватало, и вскоре она почувствовала, что ей недостает семейного тепла, которое не зародилось между нею и Александром в час венчания в храме перед Господом Богом. А ведь там, в миг венчания, считала Елена, должна была зародиться семья. Увы, того не случилось, и они с Александром остались чужды друг другу.

День был уже на исходе, когда новые обитатели Нижнего замка – россияне – собрались на трапезу. Казалось бы, эту трапезу можно было назвать свадебным пиром. Дворецкий Дмитрий Сабуров хорошо постарался, и столы были накрыты по русскому обычаю. Помнила Елена, как готовили столы для пирований, кои устраивал ее батюшка. Столы ломились от яств. Чего только на них не было, какие перемены блюд не ожидали гостей! И жареные лебеди на серебряных блюдах, и поросята, запеченные в тесте, и разварные осетры, и дичь луговая и боровая, и птица домашняя, и зайчатина, и кулебяки-пироги разные, переславская ряпушка, горячий сбитень, сорочинская каша, пряники медовые, меды хмельные, сыты[17]17
  Сыта – вода, подслащенная медом, медовый отвар на воде.


[Закрыть], вина фряжские… «Господи, всего-то и не упомнишь», – подумала Елена. Но и в чужой земле Дмитрий Сабуров усладил домашним самых разборчивых бояр и князей, кои знали толк в еде и питье.

И вот уже россияне уселись за стол. Елена всматривалась в их лица и кого-то искала, искала… Сердце вещало, что «он» должен быть на пиру. Еще в тапкане, когда уезжали от костела, Елена шепнула молодой боярыне Анне Русалке, дабы она нашла в толпе горожан князя Илью и передала ее повеление-просьбу быть в замке на торжественном обеде.

Илья Ромодановский, вновь изменив свой облик, появился в трапезной зале, когда Елена уже перестала ждать. Застолье к тому времени бурно кипело, все были изрядно хмельны, и появление князя Ильи с дьяком Миколой Ангеловым ни у кого не вызвало удивления. Их, похоже, и не заметили. Дворецкий Дмитрий нашел им место за столом поодаль от княгини Елены. Им наполнили кубки, и они выпили за здравие великой княгини. Когда хмельное взяло власть над молодым князем, он окинул взором застолье, посмотрел на Елену ясным и обещающим взглядом: дескать, не страдай, любая, будет и на твоей улице праздник.

Елена тоже кидала взоры на Илью. Ей хотелось поговорить с ним, как когда-то в отроческие годы, попечалиться на свою судьбу. Но она не отважилась вызвать пересуды и осуждение приближенных. Ее вольность никто бы из них не одобрил, и Елене оставалось лишь взором согреть-приласкать своего желанного. Так они и расстались, не обмолвившись ни словом.

А на другой день к полудню в Вильно прибыли новые гонцы из Москвы, и они доподлинно осветили княгине незавидное положение князя Ильи. Она узнала, что он взбунтовался против воли отца оженить его. Теперь к воле князя Василия Ромодановского было добавлено повеление государя всея Руси вернуть в отчий дом «блудного сына» и тем защитить честь князей Шуйских. Только воля великой княгини могла спасти Илью от гнева родителя и повеления государя. Лишь она могла настоять на том, чтобы Илья по-прежнему оставался при ней. Она даже согласилась в душе, чтобы в Вильно приехала невеста. Не ведала она только одного: Илья и думать не хотел ни о каком супружестве, с Шуйскими он не желал родниться.

В день прибытия гонцов Елена опять устроила застолье. Так уж было положено. И в этот день Илья вместе с Миколой Ангеловым вновь был в трапезной, и Елена согревала свое иззябшее сердце теплом, исходившим от князя. А он, выпив вдосталь крепкой княжьей медовухи, смотрел на Елену отважно и нисколько не обращал внимания на то, каким мрачным взглядом взирал на него боярин, ревнитель строгих уставов Прокофий Скуратов. У него был особый повод для сурового осуждения князя Ильи. Он знал, что князь Василий Ромодановский дважды бывал у князя Ивана Шуйского и вел с ним сговор, дабы взять в невестки дочь Ивана, Ксению. Знал Прокофий и то, что Ксения ликом не взяла, но богата душевным теплом и знатностью. А поскольку Шуйские и Скуратовы были в родстве, то Прокофию сам бог велел порадеть за свояченицу. Теперь, когда пришло повеление государя вернуть Илью в Москву, Прокофий никого не думал уведомлять, решил тайно исполнить волю государя и к тому не видел препон. Все уже было продумано, все взвешено. К скорому действию побуждала сама простота замысла. Прокофий уже знал, где обитал Илья с холопом Карпом. Ведал Прокофий, что Карп не холоп, а боярский сын, да это не пугало боярина, чтобы захомутать и Карпа. Ему ничего не стоило взять десять своих молодцов, подобраться ночью к дому, ворваться, запеленать сонных беглецов и прямым ходом вывезти из Вильно в Москву. Счел Прокофий, что Илье и сетовать не на кого будет, потому как тайное действо не враз станет явным. От предстоящего дела у Прокофия уже взыграла кровь. Он потирал руки, прежде чем взять кубок и опорожнить его. Прокофий предвкушал удачу. «Нет, не удастся тебе осрамить княжну Ксению. Не дам, не дам, шустрый тать, испоганить честь моих сродников», – шептал он.

Князь Илья сидел за трапезным столом тоже не праздно. Встретившись раз-другой с мрачным взглядом Скуратова, он догадался, что у боярина на душе нечисто. Замыслы прожженного царедворца, как показалось Илье, он разгадал. Боярин оберегал честь великой княгини и теперь следил за Ильей, дабы тот словом или делом не посягнул на ее достояние. Помнил Илья, что еще в Москве, в ту пору, когда он служил Елене, Скуратов предупреждал его, чтобы не пялил глаза на княжну, не смущал ее душевный покой. Ныне же, по мнению Прокофия, счел Илья, он может запятнать и ее честь, лишь только литвины узнают, что он любит княгиню. Илья все понимал и не желал незабвенной Аленушке худа. Он даже в мыслях не держал того, чтобы хоть чем-то огорчить великую княгиню. Ему хотелось лишь видеть ее и быть рядом в час невзгоды. Он, раб ее, готов служить своей лебедушке, не щадя своей жизни. «В чем же меня винить? За что преследовать? А уж ежели не судьба мне зреть ее, так укроюсь в обители, потому как без лебедушки белый свет мне не мил», – размышлял Илья, с грустью поглядывая на княгиню.

Той порой добрый человек Микола Ангелов куда-то отлучился. Вернулся он вскоре чем-то встревоженный. Присев рядом с Ильей, он выждал время, когда Прокофий Скуратов поднялся и вышел из трапезной, и сказал Илье строго, дабы тот не возразил:

– Уходи в сей же миг да прячься. Хомут для тебя приготовлен.

Илья в ответ кивнул головой, но продолжал сидеть за столом, потому как в дверях, в кои должно было ему выйти, появился главный сват Ян Заберезинский. К нему поспешил Дмитрий Сабуров, спросил:

– Что угодно вельможному пану Юрьевичу? Ежели к столу желаешь, так я провожу и место дам.

– Подожди, боярин, с застольем. Мне нужен князь Василий Ряполовский.

– Здесь он где-то. Сейчас позову.

Князь Ряполовский вошел вместе со Скуратовым.

– С чем пришел, пан гетман? – спросил Ряполовский.

– Передайте великой княгине, что сегодня государь Александр Казимирович не может почтить своим присутствием Нижний замок. Вам это покажется странным, но у нас такой обычай. Завтра же великий князь приглашает государыню Елену Ивановну со двором в Верхний замок на званый обед в честь венчания. Все по нашему чину.

– Слава тебе, Господи, уважил, – с иронией ответил князь Василий и заметил: – А по христианскому-то обычаю из храма идут за столы и справляют свадебный пир в палатах жениха уже по-семейному. Тут же все не по-людски устроено.

– Князь Василий, говорил же я тебе, и ты должен помнить, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

– Заладил! Да не по-христиански сие! Обвенчались, а там и трава не расти, – горячился князь Василий. – Так не должно быть! Нам, сватам, и за ширинку должно заглянуть в полуночный час. Знать нужно, не с порчей ли жених или невеста. На то она и первая ночь!

К спорящим подошли другие вельможи, окружили их. Дьяк Микола подтолкнул Илью в бок, прошептал: «Пора тебе уходить» – и тоже подошел к собравшимся в кучу. А Илья в сей же миг вышел из-за стола и скрылся за дверью, никем не замеченный.

Княгиня Елена прислушивалась к перепалке. Догадывалась она, что Ряполовский защищал волю государя Ивана Васильевича, расписанную в подорожной грамоте до брачной ночи.

Ян Заберезинский оказался в трудном положении. Знал он, что великий князь Александр угрет панами хмельным до такой степени, что и лыка не вяжет. Как такое случилось, Ян не видел и только теперь понял, что на голову Александра может пасть позор: ведь это по воле панов рады он уехал в Верхний замок. И гетман ничего лучшего не придумал, как пустить ложь во спасение:

– Государи панове, мой господин не спал три ночи и три дня в ожидании невесты. Сейчас он спит, как младенец, чтобы набраться сил перед брачной ночью. Завтра государь предстанет перед законной супругой рыцарем. Все будет завтра!

Вельможи поверили главному свату и лишь руками развели, да Василий Ряполовский воскликнул в простоте душевной:

– Эко, сердешный, умаялся! Но тебя, сват, мы не отпустим, пока медов наших не отведаешь.

К Заберезинскому подошел боярин Скуратов, повел его к столу и тут заметил, что место, где сидел Илья Ромодановский, опустело. «Ишь, пес, учуял беду!» – выругался в душе Прокофий. Он забыл о Заберезинском, принялся осматривать все углы трапезной, но понял, что скрыться в ней негде. Поглядел на великую княжну, отважился было спросить у нее, не отсылала ли она куда-либо князя Илью, но не осмелился.

Княгиня Елена видела, как уходил Илья, и не остановила его. Знала она коварство праведного боярина. Ему ничего не стоило пренебречь ее волей и выполнить повеление государя всея Руси. Теперь, заметив суетливость Скуратова, она подумала, что ей пора уходить из трапезной, от хмельного застолья, и попытаться помочь Илье покинуть замок. Выслушав речь князя Ряполовского о том, с чем пришел Ян Заберезинский, она вышла из-за стола и отправилась в свои покои. Выйдя из трапезной, она послала боярынь Марию Ряполовскую и Анну Русалку искать князя Илью.

– Увидите его – скажите, чтобы не мешкая оставил замок и где угодно затаился. Может, найдет приют у митрополита Макария.

Боярыни ушли. Елена в сопровождении Палаши пошла в свою опочивальню. Она подошла к окну, выходившему во двор замка, и застыла: ей так хотелось увидеть Илью. Через полчаса вернулись боярыни, и Мария сказала:

– Не удалось нам, матушка, найти князя Илью. Нет его в замке.

– Ну и слава богу. Судьба печется о нем, – ответила княгиня.

Елена чувствовала душевное угнетение, но пыталась одолеть его, питая надежду, что Илья убережет себя от опалы государя и своего батюшки, что здесь, в Литве, жизнь ее и впредь будет протекать средь россиян и потому чужбина окажется терпимой. Однако в первые же две недели жизнь складывалась не так, как думала Елена, а вовсе не терпимо.