Текст книги "Сломанный солдат"

– А я по просьбе майора захватил настолки, – сказал Сабуров. – Там наборы шахмат, шашек и еще что-то.

– Как же я надеюсь, что ничего из этого нам не понадобится, – громко простонал Ваня, призвав на себя удивленные взгляды. – Что? У меня есть вот это, – он достал из кармана свой смартфон, – это и книги, и шахматы, и куча еще всяких полезных и не особо штук.

– Все-таки веришь, что их отберут? – насмешливо поинтересовался Сабуров.

– Нет, – ответил Ваня и спрятал телефон обратно под под китель. – Отбирать телефоны у нас вряд ли станут. Но вот следить за тем, чтобы мы ими не пользовались лишний раз – это им вполне под силу.

– Да ну, им там делать, по-твоему, больше нечего? Все понимают, что мы едем только чтобы откосить от армии. Вряд ли кто-то станет требовать с нас чего-то сверхъестественного.

– Опа, кажется майор явился, парни!

– Где?

– Да вон, топает мимо первой платформы, весь в синем.

– Это не майор, а какой-то мужик в гражданке.

– Да точно он, очки надень, – буркнул я.

По направлению к нам действительно шел, скорее шагал, майор Кравченко, и в его походке ясно угадывалась военная сноровка, выдрессированная временем. Шел он выпятив грудь вперед и размашисто передвигая длинные ноги. На нем были надеты синие брюки с идеально выведенной полоской, спускающейся до начищенных блестящих черных туфлей, синяя майка поло с аккуратно приглаженным на затылке воротничком и синяя, того же оттенка, что и брюки с поло, кепка. Первое, что мне пришло в голову – на нем должны быть трусы такого же цвета. Ну а второе – на кой черт нас заставили переться на вокзал в полевой форме, если майор явился в гражданке?

Максим, едва завидев приближающегося майора, перешел к действиям.

– Рота, стройся в одну шеренгу!

Рота безропотно приступила к построению. Нужно было встать в том же порядке, который был определен днем ранее. Затем, необходимо было проверить свой внешний вид, убедиться, что сосед слева на месте и проверить его внешний вид на случай, если он упустил что-то из виду. Эти проверки призваны были воспитать и усилить в курсантах коллективное сознание. Не хватало Марка ближе к центру строя, но о причине его отсутствия, подумал я, майору сообщили.

Кравченко громогласно поздоровался с нами, чем привлек взгляды зевак, застывших у табло, и еще раз поздравил нас с началом сборов, теперь уже гораздо более реальным чем то, что было объявлено в кампусе. Затем он начал обходить строй, сверяя с Максимом присутствие каждого человека, объявляя зарезервированные в поезде за каждым места. Дойдя до фамилии Марка, он лишь недовольно покачал головой и двинулся дальше.

– Товарищи курсанты, – объявил он, когда проверка была закончена. – пока мы еще не отбыли, я хотел произнести какое-то напутственное слово. Для поднятия боевого духа, знаете ли. Вы уже прошли существенный путь к становлению мужчинами. Впереди вас еще ждут трудности, множество трудностей, тут уж никаких сомнений быть не может. Вам придется тяжело работать и учиться, и еще раз работать. Будет нелегко, да. Но я хотел бы, чтобы вы понимали, что вы, в каком-то смысле, принадлежите к числу избранных. Не все смогли бы выдержать то, что выдержали вы. И далеко не каждый справился бы с тем, с чем предстоит справиться вам. И вот этим-то вы уже можете гордиться. Я верю, что вы все прекрасно справитесь со сборами и финальным экзаменом и еще раз от всей души желаю вам удачи!

И в ответ на троекратные ура, он добавил:

– Теперь ждем. Поезд скоро прибудет, так что никто никуда не расходится. Кот, проследи, пожалуйста.

– Есть! – отозвался Максим, замерев по центру строя в стойке смирно.

Под конец речи Кравченко, видимо, стало жарко. Он стянул с головы кепку и стал обмахиваться ей, поглядывая то на табло с расписанием прибытия поездов, то на свой список, который он не выпускал из рук.

Не то чтобы я не думал ни о чем другом, совсем даже наоборот, но сложно было устоять перед соблазном лишний раз глянуть в сторону Богдана. Чтобы убедиться, что он на месте, стоит все там же, коротко стриженный (прощайте, чудесные кудри!), в окружении своей маленькой компании из нескольких человек, хоть взгляд его и казался отстраненным. У него под ногами лежал единственный рюкзак, крохотный по сравнению с багажом, притащенным остальными. И пусть он не смотрел в мою сторону, скорее даже и забыл о моем существовании – если вообще о нем знал – мысль о том, что он будет ехать в одном поезде со мной звучала нежнейшей песней в моем сознании.

Поезд «Москва – Волгоград» пыхтя подкатил к платформе без опоздания. Остановившись, он издал резкий свист, выпустив горячий воздух из двигателей. На перрон высыпали проводники, к которым стали выстраиваться линии из пассажиров. Кравченко скомандовал погружаться в поезд, и мы двинулись вперед. В одной руке я нес заметно отяжелевшую с утра сумку, в другой – сжимал полученный билет. Вагон в середине поезда, верхнее место в купе плацкарты. От меня не отставали Ваня и Антон, их места были в том же купе. Скорым шагом, стараясь как можно вежливее расталкивать толпящихся людей, мы подошли к проводнику, полному мужчине в возрасте с редкой сединой в волосах.

– Паспорта, молодые люди, разворачиваем сразу. Нечего нам с вами время терять! – приветствовал он нас. Забрал мой билет, пристально глянул в страницу паспорта с именем и пропустил дальше.

– А солдатиков-то сегодня! – услышал я чей-то голос кряхтящий из-за спины.

– Необычное время для призыва, не странно ли?

Вагон был новым, и это не могло не радовать. Никаких тебе древних матрасов, на которых спали в допотопные времена, несколько розеток в купе и даже кондиционер! Я протиснулся через узкий проход, загроможденный сумками и людьми их распаковывающими, к своему месту. Парни шли сразу за мной.

– Неплохо, очень неплохо! – заметил Ваня, бросая сумку под нижнее сидение. – Могло быть гораздо хуже. И запаха этого нет!

– Какого запаха? – спросил я.

– Ну, знаешь, в старых поездах внутри постоянно стоит этот мерзкий аромат, как помесь креозота и нестираного старушечьего белья.

– Да, кажется, я знаю, о чем ты.

– Как думаете, переодеваться сейчас можно? – спросил Антон. Он уже успел расшнуровать берцы и, видимо, ему не терпелось продолжить.

– Это вряд ли, гляди, – ответил Ваня и мотнул головой в сторону входа в вагон. Там, извиняясь налево и направо, протискивался вперед Максим. – Вот же не повезло с ним в один вагон попасть.

– Ну зачем же так жестоко, Иван? – попытался я урезонить своего камрада, хоть и сам испытывал некую неприязнь по отношению к старшине.

– Готов поспорить, он всю дорогу будет в форме, – сказал Ваня, когда Максим прошел мимо нас. – И будет регулярно заходить в каждое купе, чтобы проверить все ли в порядке.

– Тут и спорить не за чем, – ответил, рассмеявшись, Антон.

Краем глаза я высматривал в потоке пассажиров лицо Богдана, но он не появлялся. В соседних купе расположились двое пожилых людей, недовольно поглядывающих на ребят в форме, и семейная пара с двумя детьми школьного возраста. Возможно, Богдану досталось место в другом вагоне, но я не переставал надеяться, что очень скоро он пройдет мимо проводника и опустит свой рюкзак на верхнее сидение над Антоном, прямо напротив меня. Мысленно я уже успел пообещать себе: если Богдан окажется в моем вагоне и выдастся подходящий момент, я заговорю с ним.

Устав ждать соответствующей команды, ведь было достаточно душно, мы позволили себе снять кители, а затем, чуть поколебавшись, и берцы со штанами. Я переоделся в короткие шорты и футболку, и никогда прежде не ощущал такого удовольствия от холодка, обволакивающего упарившуюся кожу.

Пока остальные пассажиры копошились, распаковываясь и переодеваясь, в нашем купе вновь появился Максим.

– Удобно расположились, парни?

Ваня и Антон коротко переглянулись.

– Лучше всех, старшина! – с энтузиазмом ответил Ваня.

– Хорошо сделали, что переоделись. Я, пожалуй, на какое-то время останусь в форме. На всякий случай, – сказал старшина с некоторой печалью в голосе.

В ответ мы втроем хором сочувственно закивали.

– Если что, я в конце вагона, майор – в следующем. Будут какие-то вопросы – не стесняйтесь, подходите.

– Обязательно подойдем, Максим, – фальшиво отозвался Антон. Но Максим этого не заметил. Никогда не замечал, вот и сейчас, пошел дальше с радостной улыбкой на лице.

Как раз когда Максим скрылся из виду, и мы втроем погрузились каждый в свои мысли, в окно справа от меня кто-то настойчиво постучал костяшками пальцев.

– Что за черт? – удивился я, подпрыгнув от неожиданности.

– Вокзальная пьянь, – объявил Антон.

На платформе, рядом с нашим окном, стояли двое мужиков, один из которых и потревожил нас. Чем-то они были похожи: у обоих были распухшие от длительной пьянки лица с огромными подтеками под глазами. Им могло быть как за шестьдесят, так и под тридцать лет – возраст таких людей внешне абсолютно неопределим. Бог знает, зачем и как они попали на вокзал в такую рань, ибо они были пьяны в стельку. Это было видно не только по заплетающимся во время их передвижений ногам, но и по блуждающему взгляду, словно глаза их никак не могли выбрать один предмет интереса, чтобы сосредоточиться на нем. Их голоса, хриплые и злобные, были отчетливо слышны в вагоне, сотрясая воздух через открытую форточку.

– Не, ну ты глянь на этих петухов! – возмущался первый, указывая, как мне показалось, именно на меня. – Разоделись тут как солдаты, клоуны несчастные!

– Падлы проклятые, – коротко соглашался второй. – Надорвитесь хоть, а навсегда останетесь недоделанными евнухами!

– Форму позорите, падлы!

Причина недовольства тех двух мужиков так и осталась загадкой для меня. Антона и Ваню они, кажется, особо не волновали, но я почему-то, глядя на них, не мог перестать думать о их возможном прошлом. Невероятно унылые экземпляры человеческих созданий, павшие под натиском скучной бедной жизни и переизбытка дешевой выпивки, вот кем они были. К сожалению, картина такая вовсе не представляет собой редкости: существа, подобные этим, жалко влачащие отпущенное им время, ускоренно сокращающееся в силу количества потребляемого ими алкоголя, ненавидящие все, что живет и радуется жизни вокруг, не способные вырваться из замкнутого круга, в который они были повергнуты случайностью или закономерностью, от них возможно не зависящей, – они попадаются на глаза чуть ли не каждый день, хоть мы и стараемся их не замечать. Когда свершилось их падение? Что должно было произойти в жизни человека, чтобы он стал озлобленной тенью себя молодого? Когда счастливый юноша, с надеждой глядящий в свое будущее, отказывается от всех своих мечтаний и поддается силе, утягивающей его на самое дно нищеты? Люди эти настолько изменяются под тяжестью невзгод, поражающих их, что в каком-то смысле перестают относиться к миру живых. Однажды человек такой начинает желать всему живому смерти, и к смерти с тех пор устремляется, сам скорее всего этого не осознавая. Такие живые мертвецы ходят среди нас, беспрерывно рождаясь в темных закоулках общества, от которых живой человек старательно отворачивает взгляд.

Я молча наблюдал за пьянчугами. Их выкрики притихли, стоило легавым появиться неподалеку, но взгляды их, полные ненависти, не переставали буравить молодых парней, сидящих в вагоне.

– Да перестань ты на них глазеть, – бросил мне Антон. – Еще раздразнятся и в рукопашную полезут.

– Ха, Лева против двух алкашей. Это было зрелищно! – подхватил Ваня.

– Почему мы форму-то позорим? С чего они это взяли? – спросил я с искренним недоумением. К тем двоим теперь подошел один из легавых и стал о чем-то с ними объясняться.

Антон задумчиво поглядел в окно.

– Да услышали, что мы на сборы едем, наверное. А сами-то небось по полной отслужили, если не воевали, вот и бесятся. Мне думается, военным в принципе не нравится, что сосунки вроде нас могут приехать к ним в расположение и через месяц уехать с офицерскими званиями.

– Тут соглашусь, – мрачно сказал Ваня. – Хотя у этих двоих может просто быть белая горячка. Да перестань ты пялиться на них!

– Ладно, ладно!

Я неохотно отвернулся от пьяниц в тот момент, когда легавый взял одного из них под руку и попытался увести в сторону. Копошение в вагоне почти прекратилось, большинство пассажиров расселось по своим местам и беззвучно ожидало отправления. К нам в купе подсел еще один курсант, с которым никто из нас знаком не был. Рядом в проходе стояла полная женщина и с горькими слезами на глазах прощалась с группой людей на платформе.

Наконец, поезд тронулся. Женщина в проходе усиленно замахала обеими руками. Еще не решив, чем буду заниматься в дороге, хотя выбор у меня был не велик – сон или чтение, – я снова поглядел на пьяниц. Они стояли там же, как-то им все-таки удалось отвязаться от легавых, и еще долго глядели вслед удаляющемуся поезду, не прерывая гневных ругательств. «Можно ли упрекнуть их в том, что они такие? – подумал я. – Можно ли упрекнуть больного в его недуге? Можно ли обвинить человека, жизнь которого пошла под откос когда-то в прошлом, в том, что теперь ему больно смотреть на все, что напоминает ему о времени, когда выбор, способный изменить что-то, мог быть сделан, но сделан не был?»

Поезд медленно набирал скорость. Когда за окном появились мелкие полуразрушенные здания и стойки окраин города, женщина, долгое время загораживавшая своим тучным телом проход, покинула свой пост. Я оглядел ряды сидений, плотно заполненных людьми, словно в осином улье под увеличительным стеклом, и мое сердце резко подпрыгнуло в груди, когда я заметил Богдана, сидевшего в паре купе от меня, ближе к началу вагона. Все это время я не мог видеть его и каким-то образом не заметил его появления. Он сидел на нижней боковушке и читал крохотную, но толстую книгу в твердом переплете, не обращая внимания на снующих мимо людей. На мгновение я забыл обо всем на свете.

– Покер, господа? – внезапно услышал я голос Антона, как из туманного далека.

– Я за! – отозвался Ваня. – Тетрадь есть у кого?

Парень, подсевший к нам, порылся в своей сумке и выудил оттуда тетрадь с ручкой.

– Я бы к вам присоединился. Меня зовут Чумак, – представился он и протянул всем по очереди руку. Я пожал ее, рассеянно повернувшись к нему. Это был симпатичный русый парень с бледным лицом, но немного выпирающими передними зубами, отчего он напоминал какого-то карикатурного мультяшного персонажа.

Ваня взялся расчертить таблицу с четырьмя столбцами на четверых игроков. Поиски четвертого игрока не заняли много времени – им стал друг Чумака, прибежавший из соседнего купе на звук слова «покер». Игра также привлекла внимание других ребят, и вскоре в нашем купе собралось целое столпотворение. Четверо играли, а остальные либо ожидали своей очереди, либо просто комментировали или наблюдали за ходом игры. Я забрался на верхнюю койку, подальше от шумной компании, и скрылся за страницами своей книги, изредка поглядывая в сторону Богдана.

Поезд размеренно катился на юг. Пейзажи с высотных зданий сменились зеленеющими полями, редкими березовыми рощицами и еще более редкими деревянными заброшенными избами – картина местности, разделяющей всей города России. Иногда проносились мимо мелкие станицы, городки, разросшиеся когда-то вокруг железнодорожных станций, с жизнью, как правило, ленивой и неподвижной. Есть особая прелесть в таких местах, когда после долгих часов езды в поезде выходишь в подобном поселении, чтобы купить сладкой воды втридорога, сразу же попадая в окружение торгашей и карманных воришек, представляющих собой наиболее часто встречающийся здесь тип людей.

Через час пути мы проехали мимо Коломны, где поезд затормозил на минуту, чтобы отдышаться и восстановить силы. Покерная игра все так же продолжалась и переросла к тому моменты в целый турнир между всеми желавшими принять в нем участие. Шум, издаваемый картежниками, то нарастал, подогреваемый азартом, но резко затихал, когда проводник как-то виновато просил вести себя потише, чтобы не мешать другим пассажирам.

– Сел на штангу! Сел на штангу! – громко кричали снизу.

– Следующий кто? Фомин выбывает, кто там за ним занимал?

Богдан не принимал в турнире участия, чему я почему-то был рад. Он вообще ни на кого не обращал внимания и за все время, что я за ним наблюдал, ни разу не оторвался от своей книги – все так же сидел, одна нога поверх другой, с книгой в руках. Будучи не способным сфокусироваться на собственном чтиве, возможно, из-за шума, я украдкой поглядывал на него и не мог перестать восхищаться его элегантностью и какой-то очаровательной сосредоточенностью. Чем-то он напоминал эллинистическую фигуру, прекрасное мраморное изваяние, прославляющее вечно мужскую красоту. Я ясно помнил об обещании, данном себе, и вовсе не намеревался отступаться от него. Хоть пока и не представлялось возможным просто взять и подойти к Богдану, уж слишком много посторонних глаз было вокруг, я начал репетировать наш диалог, стараясь учесть все варианты его развития.

Пожалуй, я мог бы начать так:

«Привет, Богдан. Что читаешь?»

Он удивленно вскинул бы на меня глаза.

«А мы знакомы?»

Я замнусь, но все же найду в себе силы соврать что-то.

«Не совсем, но я знаю тебя через знакомого.»

«Серьезно? Какого знакомого?»

Ну вот зачем я только стал врать? Тут я зависну, покраснею от стыда и убегу обратно в свое купе. Возможно, этот вариант не самый лучший. Почему бы не попробовать другой?

«Привет, что читаешь?» – спрошу я, проходя мимо, словно от нечего делать.

Он коротко посмотрит на меня, тихо произнесет название книги, не упоминая при этом автора, чтобы дать понять, что он в этом разговоре вовсе не заинтересован, и снова погрузится в чтение. Да уж, неплохо поболтали.

Так я аккуратно подбирал фразу за фразой, пока тряска не укачала меня, и я не провалился в дневной сон на часок-другой.

Когда начало смеркаться и на небе появились первые звезды, поезд сделал получасовую остановку в Рязани. Проводник резво выскочил из своей каморки в начале вагона, потянулся открывать двери и спускать подножку, а уставшие пассажиры устремились к выходу, чтобы размять затекшие конечности на свежем воздухе. Проснулся я от шарканья многочисленных тапок.

– Лева, ты выходишь? – обратился ко мне Антон.

– Да, чуть попозже, меня не ждите, – ответил я сквозь сон, и Антон с Ваней вышли из купе.

Потягиваясь, я приподнялся и, ударившись головой о верхнюю полку, смачно выругался. Хотелось пить, хотелось есть и хотелось побыстрее выбраться из поезда. На время остановки кондиционер отключили, и духота вновь вернулась, чтобы донимать меня. С виду весь вагон был пуст, все вышли на платформу с несколькими киосками, случайными торгашами и деревянными лавками.

Я прошел мимо места Богдана и на мгновение задержался рядом, благоговейно осматривая его. На столике книги не было, он либо взял ее с собой, либо сунул в рюкзак, висевший на крючке. Осторожно, я спустился по ступеням, спрыгнул на платформу, уложенную каменной плиткой, и вдохнул полной грудью. Пахло вокзалом, свежей выпечкой и, конечно же, потом. Помимо шума, производимого людьми, можно было услышать стрекотание кузнечиков со стороны дороги, поросшей по обеим сторонам высокой подсохшей травой.

Неподалеку стояла крохотная торговая будка, в которой сидела полусонная пожилая женщина. Она не сразу заметила меня, стоящего перед витриной и с любопытством рассматривающего товары.

– Тебе чего, сынок?

– Можно вон ту пачку печенья? Нет, ту что подальше. Правее. Да, вот ее.

Я вытащил из кармана помятую купюру и протянул продавщице. Печенье оказалось очень сухим, так что пришлось тут же вернуться к будке, чтобы купить воды. Небо уже успело покрыться черной пеленой, и вдоль платформы зажглись желтые фонари. Под одним из них около скамейки столпились мои камрады, живо что-то обсуждая. Я прошел мимо, медленно жуя печенье, но Богдана в их числе не увидел. Наверняка, он успел вернуться в вагон. Это ли был тот самый идеальный момент, чтобы найти его и попытаться завязать разговор? Хотя бы просто познакомиться. Скорее всего да, это был именно он, подумал я про себя. До отправления оставалось шесть минут, а потому стоило либо поторопиться, либо перестать волноваться попусту.

Откуда-то набежали резкие порывы ветра, поднявшие вихри дорожной пыли. Тогда же из под поезда с шумом вырвались клубы пара, предвещая скорое отправление, хоть народ и не торопился возвращаться в душные вагоны. Голоса за моей спиной стали громче – парни спорили о политике. Нечего дрейфить, решил я окончательно. Что плохого мог повлечь за собой невинный разговор?

Как я и думал, Богдан сидел в вагоне, на своей нижней боковушке, сложив ноги на противоположном сидении и читая свою книгу. Все купе до него казались пустыми, один лишь проводник возился у сломавшегося кипятильника рядом со входом. Ни Богдан, ни даже проводник моего появления не заметили, я почти крадучись пробирался все дальше по проходу, стараясь не шаркать и не шуршать пачкой печенья. Я решил поздороваться с ним и спросить, что он читает. Может быть он спросит меня о том же, может спросит почему я не провожу время с остальными ребятами, и тогда, вероятно, между нами завяжется разговор. Нам будет о чем поговорить, в этом я не сомневался.

Сердце бешено колотилось, ноги стали ватными. И, как это часто со мной бывало и раньше, на меня напал приступ неуклюжести. Не дойдя до заветного купе, я споткнулся о пару тапок, небрежно брошенных кем-то в проходе, и камнем полетел вниз, задев по пути рукой шахматную доску, которая стояла на краю сидения. Все тридцать две магнитные фигурки с шумом посыпались на пол.

– Твою мать! – простонал я и принялся собирать фигурки и расставлять их на доске. Мог Богдан не заметить этого? Это уж вряд ли. Мне было даже неловко смотреть в его сторону. Досада разливалась по моим внутренностям, проступая краской на лице. В начале вагона раздался металлический стук – проводник заколотил ключом по крану кипятильника. А я тем временем не мог найти проклятого белого ферзя. Полез посмотреть, не закатился ли он под нижнее сидение, и тут…

– Ты, должно быть, ищешь это?

Я застыл, как громом пораженный, на том же самом месте и в той же позе, в которых застала меня эта реплика – скорчившись под нижним сидением. В мгновение ока, шумы за окном и неистовый стук ключом проводника притихли, ушли на задний план. Резко подняв голову и обернувшись, я оказался лицом к лицу с Богданом, расплывшимся в озорной улыбке и протягивающим мне того самого ферзя.

– Падение было довольно громким, ты жить будешь? – спросил он и добродушно рассмеялся. Теплые огоньки заплясали в его глазах в такой близости от моего лица, что я и не мог мечтать. И как только они могли показаться мне холодными? По крайней мере сейчас о холоде не могло быть и речи. Я сидел на корточках в пыли и таял, глядя в его сверкающих зрачки.

– Прием?

Во взгляде Богдана проступило некое непонимание, и до меня вдруг дошло, что я все еще не сдвинулся с места. Благо, мне удалось нащупать контроль над голосом, и я выдавил из себя:

– Я выживу. Да, кхм, думаю, буду жить.

– Меня зовут Богдан, – он опустил руку с ферзем и протянул мне другую, чтобы поздороваться.

– Лева, – еле вымолвил я и, стараясь не показывать этого, с трепетом пожал его руку.

В тот момент я ощутил вокруг нас присутствие той самой тишины, появление которой обычно сопровождало некоторые важные события моей жизни – выходы из шкафа и сердечные признания. Так же и сейчас, ни звука не долетало до моего слуха, пока я держал руку Богдана. Словно кто-то быстрым нажатием одной кнопки божественного пульта отключил все звуки на свете. И что меня удивило, так это то, что он не спешил прерывать рукопожатие. Он стоял напротив меня, глядя мне прямо в глаза, и сжимал мою ладонь значительно дольше положенного для обычных рукопожатий времени. Мой разум неистово заходился сиреной: «Этот парень гей! Разуй глаза, сладенький, натуралы так не здороваются!»

Я сам прервал рукопожатие, чтобы подняться на обе ноги. Хотя на самом деле чувствовал, что более не могу выдержать этот взгляд, под действием которого моя воля плавилась, как мороженое под летним солнцем. Он смущенно почесал затылок и огляделся по сторонам. Боялся, что кто-то заметит? Я забрал ферзя, вернул его на шахматную доску и стал отряхиваться.

– Печенье? – я протянул ему раскрытую пачку.

– Спасибо, – ответил он и вытащил себе одну штуку. На столике за его спиной лежала книга с цветным стикером-закладкой где-то посередине.

– Что читаешь?

Он рассеянно обернулся, понял, о чем я спрашиваю, и ответил, слегка покраснев:

– Это Шекспир. Знаком с его творчеством?

– Смежая веки, вижу я острей, – вытащил я без труда из закоулков памяти один своих любимых сонетов.

– Открыв глаза, гляжу не замечая, – неожиданно продолжил он.

Я нервно сглотнул и ощутил легкую дрожь в коленях. Мог ли он знать все сонеты наизусть, или это было необычные совпадение?

– Можно? – сказал я, делая шаг в направлении его столика.

Он одобрительно кивнул и последовал за мной. Я прикоснулся к обложке книги, провел пальцем по выведенной позолотой надписи «Сонеты и избранные произведения» и раскрыл книгу на странице с закладкой, бережно перелистывая страницы.

– Если честно, я удивлен, что ты знаешь тот сонет, – вымолвил он, с интересом наблюдая за мной. – Удивлен в том смысле, что не ожидал, что кто-то здесь увлекается чем-то таким… высоким.

– Это что же, выше футбольных матчей и автомата Калашникова?

Он понимающе улыбнулся.

– Да, примерно в этом духе. Хотя знаешь, я и сам иногда не против последить за игрой, может даже поиграть самому.

– Что ж, в таком случае, – на этом я тихонько захлопнул книгу и отложил ее, – полагаю, я ошибся в своем первом предположении.

– Это каком же?

Мне показалось, он подхватил мяч легкого ненавязчивого флирта, и теперь передавал его мне обратно.

– А в том, что нашел единомышленника, разумеется. Какое разочарование!

Мгновение мы только смотрели друг на друга, а затем разом рассмеялись, как двое старых друзей, встретившихся после долгой разлуки, которым не нужно было значительного повода, чтобы посмеяться над чем-то. Как легко было с ним говорить! И насколько легче было с ним улыбаться!

– В любом случае, приятно познакомиться, Лева, – он приподнял над головой воображаемую шляпу и немного наклонил голову. – Не делай поспешных выводов обо мне. Ведь, откровенно говоря, любому футбольному матчу я предпочту книгу.

– Тогда, полагаю, я не ошибся, – согласился я, в свою очередь делая незаметный поклон.

Увы, несмотря на флирт и легкость общения, моих подозрений было недостаточно, чтобы задать ему главный вопрос, Вопрос с большой буквы, и не только потому что я боялся его реакции. Скорее я боялся отрицательного ответа. Это было опасение того, что все происходящее было выдумано мною же самим. Пока что я не был готов прекратить эту игру в хождение вокруг да около и вернуться в холодный реальный мир. Пока что было проще жить надеждой.

Богдан выдохнул, будто набираясь смелости перед каким-то безрассудным поступком.

– А хочешь?.. – но его недосказанный вопрос так и повис в воздухе.

Я услышал набирающий громкости галдеж и разобрал в нем голоса людей, возвращающихся в вагон.

– Поезд отправляется через две минуты, – спохватился проводник и бросился на платформу зазывать людей в вагон. – Уважаемые пассажиры, поезд отправляется через две минуты!

У входа уже показались знакомые лица ребят, нагруженных пачками чипсов и бутылками кока-колы. Я повернулся к Богдану и обнаружил неожиданную перемену, тотчас произошедшую с ним. Все тепло его глаз, в котором я грелся еще минуту назад, бесследно исчезло. Его место заняли два холодных огонька в каждом из зрачков, которые глядели на меня с презрением и ненавистью. Прежде чем я успел сообразить, что такого успело произойти, Богдан решительно прошел к своему месту, плюхнулся на сидение и раскрыл перед собой книгу.

– Ладно, еще увидимся, – бросил он, даже не посмотрев в мою сторону.

Что уж тут говорить, я опешил. Застыл, озадаченный его переменой, и стоял так, пока проходящие мимо люди на стали пихать меня в бока с просьбами не загораживать и без того тесный проход.

В продолжение вечера нам больше не выпало шанса поговорить. Мне оставалось лишь изредка наблюдать за ним, надеясь, что он посмотрит в мою сторону. Но нет, он с головой ушел в чтение, не тревожимый никем, словно всем вокруг было известно, что читающего Богдана беспокоить нельзя. За окном совсем стемнело, небо было усыпано сотнями крохотных огоньков. Совсем как его глаза, далекими, холодными, хотя еще недавно они такими не выглядели. Очевидно, его по какой-то причине спугнули. Интересно, что же такое он собирался мне предложить?

На фоне огорчения, вызванного неприятным завершением нашего диалога, одна мысль не давала мне окончательно приуныть. Его долгий взгляд. Слишком долгий, чтобы он мог быть непроизвольным, заставил меня поверить в то, что желание, испытываемое мной, могло быть взаимным. И пусть он более не подавал никаких сигналов и не пытался продолжить беседу со мной, я уверял себя, что ей суждено было возобновиться позднее.

Максим всю дорогу так и не переодевался в гражданскую форму. Когда до Б. оставалось меньше часа езды, он стал обходить купе, предупреждая курсантов о приближающейся высадке, потный, запыхавшийся, но по неизвестной причине вполне счастливый.

– Небольшое объявление парни, – сказал он, проходя мимо нашего купе, в то время как я, Ваня и Антон уже успели собраться и готовы были в любой момент переодеться в военную форму и выходить. – Поезд остановится ровно на две минуты, проводник даже не станет опускать подножки. Поэтому заранее, но без толкотни, – он поднял указательный палец вверх, – спокойно становитесь в очередь к выходу. Как только остановимся, спрыгиваете вслед за остальными на перрон и отходите сразу подальше от края платформы, чтобы не мешать следующим за вами. Поняли?

Все было понятно, Максима убедили согласные кивки. Но он сердито нахмурился при виде Чумака, лежавшего на верхней койке с наушниками в ушах и закрытыми глазами.

– Чумаков? – позвал он, но ответа не получил. – Курсант Чумаков, с кем я говорю? – сказал он погромче и стукнул по днищу койки Чумака. Тот очнулся и лениво стащил с себя наушники.

– Чего тебе, Макс?

Максим сдержанно, но с резкими командными нотками в голосе, ответил:

– Не мне чего, Чумаков. Нам выходить скоро, а ты валяешься до сих пор. Давай собирайся, парни расскажут тебе все остальное. Так парни?

– Расскажем, старшина, – заверил его Антон. – Можешь не беспокоиться.

Максим пошел дальше по вагону, повторяя раз за разом свое объявление. Проводник, спавший все время после остановки в Рязани, но проснувшийся от копошения курсантов и топота берцев, высунул недовольно голову из своего купе-кабинета, щурясь от яркого света.