Текст книги "Колечко. Сказки в стихах"

Глава IV

На четверть часа заскочив в отель,

Надежда мчится, словно на свиданье,

На площадь, где указывает цель

Копытом бронзовое изваянье.

Но сытый город не бежит вперёд,

Он не спеша от жизни всё берёт.

Без суеты, в какой-то сонной дрёме,

Стоят зеваки у витрин в истоме.

За столиками маленьких кафе

Скучают одиноко и газеты

Перебирают, будто в них ответы

Отыщутся в какой-нибудь строфе.

Здесь время, словно сигареты дым,

Его не замечаешь, став седым.

Упорно пробираясь сквозь толпу,

Испытывая недовольство взглядов,

Отыскивала верную тропу

Средь шляпок, сумок, дорогих нарядов.

Она спешила к площади Лили,

Которую амуры стерегли.

Вот замаячил долгожданный всадник,

Стишком её назначенный порадник.[2]2
  Порадник – советник, попечитель, покровитель, спаситель.


[Закрыть]

Он верно ждёт который год подряд,

Не испугали ливни и метели.

Они, не прикоснувшись, пролетели,

А он в седле, не требуя наград.

И кто из предков выдумал такое,

Лишив вояку старого покоя!

Надежда, как отъявленный турист,

Прильнув, обняла бронзовое тело.

Счастливый взгляд её был так речист,

Скрывать восторг пыталась неумело.

Как будто друг давно минувших дней,

И генерал был счастлив встречей с ней.

Блестел на солнце от прикосновений

Всех страждущих любви и обручений.

Он девушке иной укажет путь

Туда, где ждёт несметное богатство,

Дорогу в Свет, и с богачами братство,

И власть, что есть всего на свете суть.

Но стоит этого глотнуть, тогда…

Не разглядишь, где боль, а где беда.

Волненье поборов с большим трудом,

Взглянув по направлению копыта,

За изгородью видит Надя дом.

Решётка чёрная плющом увита.

У входа не волнуется народ,

И рядом не мелькает всякий сброд.

На острой крыше круглая антенна,

На окнах тюля кружевная пена.

Дом не похож на неприступный банк,

Где золото хранится по подвалам

И клерки шустро бегают по залам,

Меняя всё, что попадёт, на франк.

Швейцария – уютная страна,

Традициям и тишине верна.

Минуя маленьких японцев строй,

Гуськом идущих за экскурсоводом,

Шепча, что справится сама с собой,

Надежда оказалась перед входом.

От страха сердце девичье в груди

Оборвалось. Быть может, ей уйти?

К чему тревожить Оболенских тайны?

А ну, как эти все слова случайны.

И ей почудилась Варвары тень.

Стишок из детства? Это совпаденье!

С кем ни бывает. Тоже мне, виденье.

Прошёл сентябрь. Нет! Последний день.

И вдруг мизинец обожгло кольцо.

Шагнула Настя смело на крыльцо.

Как улыбался толстенький банкир,

Ей предлагал то сок, то чашку чая.

Компьютер, принтер, сканер и копир

Чуть шелестели, цифры различая.

Не зря хранился код так много лет,

Могильный крест совпал! Ошибки нет.

Ей доступ дан, она распорядитель

И воли завещанья исполнитель.

Вокруг Надежды мигом кутерьма.

Вот договор, кредитка золотая,

Пароль. Здесь подпись. Тратьте не считая.

Звоните. Ждём. Мы рады Вам. Весьма.

Любую голову вскружить готово

И золото, и золотое слово.

«Согласно завещанью, этот счёт

Лишь в сентябре имеет полный доступ,

Чтоб дивиденд пускался в оборот

И каждый цент был предназначен росту.

Теперь у Вас, мадмуазель Надин,

Для выбора остался шанс один.

Перевести лишь часть или всё сразу,

А мы исполним это по указу».

«Не будем торопиться, господа,

Возьму лишь часть на мелкие расходы».

«Да, чтоб её потратить, нужны годы,

А мы готовы Вам помочь всегда.

Охрана, консультация, совет.

А тут всё сказано, вот наш буклет».

«Теперь ларец. Пусть принесут его!»

«Он здесь. Мы Вас оставим ненадолго.

И если Вам не нужно боле ничего,

Уходим прочь, во исполнение долга».

Ларец дубовый, маленький, резной,

На крышке княжий вензель золотой,

А по периметру стальная лента.

На вид – надежный сейф для документа.

Но и намёка нет, чтоб вставить ключ,

Лишь ножки, остальное прочный корпус

Резьбой украшен, твердый, словно корка.

Да и в огне, похоже, не горюч.

Не ключ, секрет откроет сей ларец,

И явно загадал его мудрец.

В руках дрожащих предков странный дар

Надежда крутит в поисках намёка.

Здесь носа не подточит и комар,

Знать, тонкая должна быть подоплёка.

Ей показалось, ножка у ларца

С щелчком крутнулась вправо до конца.

Да, все они вращаются по кругу.

Какую могут оказать услугу?

Она прислушалась. Вот странный звук.

И всякий раз звучит иная нота.

Так подбирать кому была охота?

Не зря! Ведь это дело чьих-то рук.

Но что сыграть на этой «балалайке»,

Какой мотив крутился у хозяйки?

Ещё немного поиграв с ларцом,

Узнала то, что пелось всем ребятам.

Был старый мастер просто молодцом,

Тут колыбельную княгини спрятав.

Приноровившись, щелкала легко

Мелодию из детства своего.

Ларец открылся. В нем лежит пергамент.

И надпись: «Титулярный департамент».

Подателю сего принадлежит

князей поместья, Оболенских титул.

везде он может попросить защиту,

и в герб вплести наш царский реквизит.

и почитаем быть согласно чину.

во всей империи. Екатерина.

Размашистая подпись и печать

На сургуче, оставив оттиск перстня,

Из глубины времён могла повелевать.

Столетия спустя, была известна.

«Вот это да! Так я теперь княжна,

По праву титул я носить должна.

Сама императрица так желала,

Ужели доказательств этих мало.

Ещё письмо, но почерк здесь другой,

Округлый, аккуратный и… Знакомый.

Заглавной буквы вензель невесомый

Написан будто маминой рукой.

Я помню её надписи в тетради,

«А здесь примеры для любимой Нади».

Но дата удивительна в конце:

С тех пор почти три века миновало,

А всё хранилось бережно в ларце…

И Наде воздуха вдруг стало мало.

«Так это почерк бабки пра-пра-пра…

А как похож! Ну что ж, читать пора».

Держа листок дрожащею рукою,

(да я и сам волнения не скрою),

Надежда принялась читать письмо.

Знакомых вензелей переплетенье

Повеяло родным. Её смятенье

Исчезло после первых строк само.

Послание из глубины веков

Дошло, освободившись от оков.

Ну, здравствуй, милая моя княжна!

коль ты теперь читаешь эти строки,

то помощь Оболенским вновь нужна,

и ты пришла в намеченные сроки.

наш род России служит много лет

и уберег её от разных бед.

хамилии дарован титул княжий

за верность долгу, а не дух бродяжий.

не только шпаги звон, а ум и честь,

и главное – любовь в сердцах открытых,

пускай и незаслуженно забытых.

минует смута, все узнают: есть

среди достойных Оболенских лица,

хотя молва – большая мастерица.

Теперь тебе даровано судьбой

стать во главе исчезнувшего рода.

но прежде научись перед собой

держать ответ и не бояться сброда.

не повестись у зла на поводу,

и не затеять кровную вражду,

а почитать, любить и верить свято,

да всё вернуть, что в долг когда-то взято.

запомни: часто зло сильней добра,

боится лишь того, что недоступно,

тогда ему достаться может крупно.

любовь для зла – кинжал из серебра.

не торопись ступить на этот путь,

решишься, и не помышляй свернуть.

За датой подпись – вензель Н и О.

Их линии переплелись в объятьях,

По воле росчерка им суждено

Всю жизнь не расставаться, словно братьям.

«Возможно, её звали Натали…

Вдруг, тёзки! Поступить ведь так могли?

Мы обе Оболенские Надежды,

Вот только носим разные одежды.

Да при царях иных родились мы,

А вот по духу и по крови сёстры.

Хоть знания обрывочны и пёстры,

Ещё несовершенны и скупы.

Я раскопаю всё, что было прежде.

Будь снисходительна, судьба, к невежде!»

И от письма как будто бы тепло

Струится к сердцу мягкою волною.

И так Надежде на душе светло,

Как будто с мамой встретилась родною.

Она и не заметила слезу,

Что по бумаге расползлось внизу.

Смахнуть хотела, но бледнеет рядом

Такое же, едва заметно взглядом.

«О, как похожи мы с тобой, Н. О.

Ты будешь мне наставницей незримой,

А я – послушницей неутомимой,

Как было на Руси заведено».

Да будет счастлив тот, кто вдруг нашёл

Высокой чести предков ореол.

Перечитав заветное письмо,

Его поцеловала на прощанье.

Надежда понимала всё умом,

Душа не принимала расставанье.

Вернув назад листы, ларец закрыв,

Себе простила чувственный порыв.

Теперь понятно ей предназначение

И к знаниям возросшее влечение.

За день судьба взметнулась на виток,

Окрасив Надин взгляд налётом грусти,

Которая надолго не отпустит,

Найдя в душе укромный закуток.

Чем глубже нашу жизнь мы узнаём,

Тем больше прячет этот водоём.

Едва ли не за руку шустрый клерк

Надежду проводил до двери банка.

Чужая жизнь, как яркий фейерверк,

Красива, коль не встретится изнанка.

Богатая спокойная страна,

Швейцария достоинства полна.

Здесь вам при встрече улыбнется каждый,

А отвернётся, примет облик важный.

Страна больших традиций и манер

Хранит надёжно банковское право.

А вековые вклады? Это здраво!

Здесь счастлив стариться пенсионер.

Он днём солидный важный господин,

А вечером в кафе сидит один.

Глава V

Последний луч скользнул по мостовой,

Закат лениво покидает крыши.

За ним сентябрь, сонный постовой,

Покинет город из тенистой ниши.

На площадь, названную в честь Лили,

Надежду ноги сами привели.

Остановилась перед генералом,

Размякла в мареве хмельном и алом.

Себе не в силах объяснить самой

Причину вдруг возникшего желанья.

Как будто это было предсказанье,

Шепнула: «Появись, желанный мой».

Боясь пошелохнуться и вздохнуть,

Ждала, чтобы окликнул кто-нибудь.

«Мне кажется, у Вас упал буклет, —

Заметил парень Надину промашку.

– Простите, не хватает на букет,

Позвольте подарить одну ромашку».

Его глаза сияли синевой,

Спокойствие внушая и покой,

А рук невольное прикосновенье

В душе родило странное волненье.

Безмолвный диалог ведут сердца,

И что-то происходит между ними.

Как странно, что они были чужими,

Но повстречались волею творца.

Когда нам не хватает в споре слов,

Молчим красноречивее послов.

Над многолюдной площадью Лили

За балюстрадой, как в солидном храме,[3]3
  Балюстрада – франц. поручни, перила, ограда, балясник.


[Закрыть]

Амуры, что порядок стерегли,

Уже приглядывались к юной даме.

«Спасибо» прозвучало, как «спаси»

К заступнице невинных на Руси.

Не помышляют стрелы о пощаде,

И сладко встрепенулось сердце Нади.

«Позвольте мне представиться. Алян.

Студент-художник. В университете.

Мой прадед ездил в герцогской карете.

А прапрабабка, Софья, из славян.

В Нормандии есть замок над рекой,

Где склеп всех предков бережёт покой».

«Так Вы художник или дипломат?» —

Спросила Надя, глядя на ромашку.

Она вдыхала тонкий аромат,

Прикрыв глаза, чтоб скрыть свою промашку.

Едва взяла подаренный цветок,

В ней ожил и расцвел любви росток.

«Мне с детства предрекли мольберт и кисти,

И что картины продадут на «Кристис».[4]4
  «Кристис» – известный аукцион художественных ценностей


[Закрыть]

Пишу портреты. Даже на заказ,

Чтоб оплатить квартиру, холст и краски».

«А как же замок. Предки. Это сказки?»

«И да, и нет. Отвечу не сейчас.

Меня пленяет Ваш душевный взгляд.

Нарисовать портрет Ваш был бы рад».

«Не знаю. Буду лишь неделю здесь.

И что во мне увидели такого?»

«Запечатлеть Ваш лик почту за честь.

Впервые вижу ангела земного».

«Решили посмеяться надо мной?»

«О нет, не посягну на Ваш покой.

По два часа сеанса три-четыре.

Одно условие, пишу в квартире.

Нужно уединение и покой,

Чтоб взгляд Ваш был предельно безмятежен,

Задумчив был бы и, конечно, нежен.

Есть платье королевы под рукой.

Мы Вас оденем в царственный наряд,

А фоном – кабинет и книжек ряд».

Неясных чувств, как будто пелена,

Сознание туманит у Надежды.

Она уже как будто не вольна

Иначе поступить и жить, как прежде.

И манит синева его очей,

И сердце сладко стонет от речей.

А мимолётное прикосновение

Внушает чувственное наслаждение.

Ей хочется быть рядом каждый миг,

И эти губы видеть ближе. Ближе.

Чтоб он обнял и наклонился ниже,

Чтобы палящий зной её постиг.

Она уже забыла обо всём,

Дела и долг остались ни при чём.

«Так завтра Вы придёте на сеанс?

Простите, не расслышал Ваше имя».

«Надежда», – и она как будто в транс

Вошла от слов, звучащих между ними. —

Приду, а где и как мне Вас найти?»

«Вот, адрес на буклете. К десяти».

К руке склонился, и едва, губами,

Её коснулся. Голова кругами…

И вновь лежит буклет на мостовой,

А пальцы протянулись к шевелюре,

И скрылись там, а сердце, как в аллюре,

Умчалось, унося с собой покой.

Алян покорно преклонил колено

И принял королевский жест смиренно.

Вокруг толпа туристов и зевак.

Увидев представление такое,

Не смог сдержаться ни один чужак,

Пройдя, оставив молодых в покое.

Аплодисменты, крики «Браво, мисс!»,

Как будто состоялся бенефис.

Вся площадь рукоплещет милой паре

С восторгом. Стоя. В зрительском ударе.

А те, вокруг не видя ничего,

Вдруг ощутили странное блаженство,

Они, собой являя совершенство,

Соединились, только и всего.

Их души всё решили меж собой.

А может, то начертано судьбой?

Тогда в любовь был посвящен Алян,

Как встарь, коленопреклонённый воин.

Под возгласы и крики горожан

Рождался рыцарь, коли был достоин.

Прошли мгновения, может быть, часы.

Очнулась Надя, нет в руках косы,

Что выручала в сложные моменты,

Куда вплетать она любила ленты.

Зато румянец не заставил ждать,

Без макияжа запылали щёки.

Они не долго были одиноки,

Алян, стоявший рядом, был под стать.

Ах, молодость, вдохнувшая любовь,

Тушуется, а вот сватов готовь.

Смеясь, они покинули Лили,

Не разжимая рук, шли по аллее.

Отстал знакомый генерал вдали,

А щёки так предательски алели.

Свернув к фонтану, пили воду в нём,

Уж если заболеют, то вдвоём.

У мэрии был фестиваль тромбонов

И выставка раскрашенных вагонов.

Вдоль озера гуляли допоздна,

Рассказывая о себе друг другу,

И не заметили, что шли по кругу,

А глядь, уж звёзды и луна видна.

Прощались долго у дверей отеля,

Ведь впереди у них всего неделя.

В ту ночь Надежда не могла заснуть,

Далёким звёздам тайну доверяя.

Ужели ей такой начертан путь,

Найти любовь вдали родного края?

Она росла без близких и подруг,

Всегда был одинок её досуг.

В себе хранила маленькие тайны,

Все разговоры с ней были случайны.

Сейчас не в силах сохранить секрет,

Она шептала полуночным звёздам,

Как другу близкому, как новым сёстрам,

Что дали ей молчания обет,

О том, что в сердце появился он

И жизнь напоминает сладкий сон.

Под утро ей приснился отчий дом

И мать с отцом, такие молодые.

Какой-то праздник, помнится с трудом,

И гости за столом сидят седые,

Молчат. И, соблюдая этикет,

Перед едою не дают конфет.

Не то, чтобы надменно или злобно

Глядят, но отмечают всё подробно.

Как Надя держит спинку средь ребят,

Как незаметно поправляет локон,

Что выбился, когда она вдоль окон

Бежит, и как глаза её горят.

Но, расшалившись, может обуздать

Азарт свой, коль позвала тихо мать.

Под строгим наблюдением гостей

Надежде холодно и неспокойно.

Она как будто ждёт худых вестей,

Всё время силясь выглядеть достойно.

Вот позади сидящих за столом

Копытом цокнул конь с резным седлом

И карим глазом покосил игриво,

Заржал и гарцевал нетерпеливо.

Он явно подавал Надежде знак,

Что одиночество терпеть не в силах,

Что кровь горячая клокочет в жилах,

Что без неё ему нельзя никак.

Но седовласый старец между ними,

Держа узду, смотрел глазами злыми.

Как холоден его колючий взгляд.

Буравит насквозь трепетную душу.

А тело будто наполняет яд

И превращает в ледяную тушу.

Не отвернуться и не смежить век,

Так смотрит дьявол, а не человек.

Нахлынул страх от пальцев ног до мочек,

И сердце сжалось в маленький комочек.

Когда казалось, что спасенья нет,

Конь вздыбился, поводья рвя на части,

Освобождаясь от враждебной власти,

Прыжком преодолел чужой запрет,

Закрыв Надежду от лихого взгляда,

Но пал, как от картечного заряда.

Она рванулась, покидая сон,

Дрожа, очнулась, сидя на постели.

И испугалась, свой услыша стон,

А за окном уж облака алели.

Накинув простынь, лёгким ветерком

На лоджию скользнула босиком.

Красивый город просыпался тихо,

Теряя тени, как ночную прихоть,

На озере курчавился туман,

И лебеди скользили у причала,

С незримых башен ратуши звучала

Мелодия часов для горожан,

Что начинают день под серым небом,

И вкусно пахло испеченным хлебом.

Её обнял за плечи холодок,

Изгнав остатки странного кошмара.

Дремота покидала городок.

Уж кто-то стулья расставлял у бара.

Предчувствия нахлынули волной,

Весь мир закрыв тревожной пеленой.

У Нади сердце сладко защемило,

Алян ухаживал за ней так мило.

Их франко-русский диалект

Беседе не мешал, скорей, напротив,

Ошибками в словах не озаботив,

Сердца открыл и спрятал интеллект.

Любовь не знает социальных правил,

От предрассудков Бог её избавил.

Вернувшись в ещё теплую постель,

Надежда с головой укрылась пледом,

Как будто за окном метёт метель,

И стужа гонится за нею следом.

Ей стало так уютно и тепло,

А на душе от сладких грёз светло.

Дремота разлилась тягучим соком,

А следом сон, как будто ненароком.

На волнах нежности качнулся мир,

И ласки тянутся к ней из тумана,

И синевой глядят глаза Аляна,

И начат бесконечной страсти пир.

Ах, сладких грёз прервать не в силах я,

Пусть спит Надежда милая моя.

Глава VI

На кафедральной площади собор

Был переполнен гомоном туристов.

Под сводами его церковный хор

С участием известнейших артистов

Вот-вот начнёт изысканный концерт,

И в каждом просыпается эксперт.

Все ждут, когда часы ударят в полдень,

На башне, названной давно Марк Голден.

За дюжиной ударов каждый день

Сюда приходят проследить зеваки.

Не то чтоб надевали они фраки,

Но перезвона ждать им здесь не лень.

И вот ударило двенадцать раз,

Как сотни лет назад в урочный час.

Надежда вскинулась. Звучит орган,

Десятки голосов выводят мессу.

Как будто рядом дышит океан,

Укрывшись за незримую завесу.

Ужели всё проспать могла она,

Ведь за окном чужая сторона.

И встреча, что назначена Аляном,

Давно по пояс заросла бурьяном.

Как новобранец, слыша зов трубы,

Надежда нарядилась за минуту,

Под стать врасплох застигнутому плуту

Вскочив, кляла превратности судьбы.

Бежит по лестнице. Скорей в такси.

О, помоги, заступница. Спаси!

«Надин! – вдруг громыхнуло за спиной,

Прервав полёт взволнованной орлицы.

Знакомый голос умолял, – Постой».

Та обернулась с ловкостью тигрицы.

У двери на ступеньках ждал Алян,

Смущенно улыбался, будто пьян.

Глаза сияют васильковым цветом,

Что манит в рожь пьянящим знойным летом.

Объятья. Долгий пылкий поцелуй

Без лишних слов звучал, как объясненье.

А после удивленье. Восхищенье.

На зависть всем, хоть сказку с них рисуй.

Уж слышу ропот скептиков иных,

Но свято верю в счастье для двоих.

Они смешались с праздною толпой,

Что слушала концерт в большом соборе,

И двигались вперёд своей тропой,

К священнику в торжественном уборе.

Он улыбнулся, встретив их глаза,

И жестом указал на образа.

Мол, дальше прихожанам путь заказан.

Они же это поняли приказом,

И, на колени рухнув перед ним,

Склонили головы благословенно,

Чтоб их венчали тут же. Непременно!

Тот зашипел на них, но грянул гимн,

Хор подхватил. Венчанье состоялось.

Не соблюдён порядок? Это малость!

Последней ноты эхо в вышине

Растаяло под сводами собора,

И в наступившей после тишине

Никто не высказал двоим укора.

Священник руки не спешил убрать,

Почувствовав, как сходит благодать.

Зал умилённо наблюдал картину,

А кое-кто перекрестил им спину.

Начертано ли было то судьбой,

А может, просто подвернулся случай,

Иль умысел лихой сгустился тучей,

Но путь один, стать мужем и женой.

Пусть упрекнут в подвохах, чудесах,

Так заключают брак на небесах.

Условности и клятвы молодых —

Не расставаться в радостях и бедах

Описаны в преданиях седых,

Но часто только тосты на обедах.

Контракты, где прописан каждый шаг,

Не смогут брак спасти, коль рядом враг.

А вот когда в глазах сияет счастье,

Кого страшит грядущее ненастье.

Священник руки на груди скрестил:

«Храни вас Бог, коль так угодно небу,

Надеюсь, не на дьявола потребу

Венчанье без колец и без чернил.

Но мне был знак, я помолюсь за вас,

ОН милосерден к каждому из нас».

Вновь зазвучал орган, воспрянул хор,

Им вторил свод собора эхом свыше.

Мелодия, как водопадом с гор,

Заполнила собою всё до крыши.

Алян Надежду за руку берет,

Проход свободен, это их черёд.

Нет пышных кружев, ни фаты, ни фрака,

Но смысл понятен и простым зевакам.

Без переводчика дано прочесть

На лицах молодых предназначенье.

Над парой знак любви, а не влеченье,

В осанке благородной стать и честь.

Блеснули слёзы на глазах у дам

И зависть по несбывшимся мечтам.

К ногам никто не бросил им цветы,

На площади их не ждала карета,

И не было привычной суеты.

Вы скажете, опасная примета.

Но взгляд Надежды излучает свет…

Вот этот миг! Скорей писать портрет.

Запечатлеть чарующую нежность,

Непознанного счастья неизбежность.

И, вот, средневековый антураж

Принял в свои объятия княгиню,

А может быть, античную богиню.

Алян, взяв кисти, испытал кураж.

И к вечеру уже портрет готов —

Красавица средь писем и цветов.

Они потом гуляли допоздна,

Не обсуждая странное венчанье.

Похоже, у обоих мысль одна,

Как быть, ведь очень скоро расставанье.

Найдя друг друга, потерять опять

И после письма длинные писать.

Звонить и через год назначить встречу,

Мол, время пролетит, я не замечу.

И, может быть, затем на Рождество,

На пару дней увидеться в отеле,

Не покидая скомканной постели.

Потом с улыбкой вспомнить баловство.

Так многие теперь живут средь нас,

Твердя, что верность нынче не указ.

Но пальцы рук сплетаются в клубок,

И сердце бьётся только рядом с милым.

Наверное, судьбой отмерен срок,

Пускай. Но будем вместе до могилы.

И тонет мысль в обыденных словах,

А шёпот душ, как голоса в церквах,

Лишь посвящённым открывает тайны,

Для остальных прозрения случайны.

Когда в глазах смятенье и печаль,

Тревожной тенью встали между ними

Их души, осознав себя родными,

Не стали прятать чувства за вуаль.

Признались, что скрывать нет больше сил.

Алян руки Надежды попросил.

Ответом был девичий долгий взгляд,

Она смущалась и ждала подсказки.

Сейчас шагнуть, и нет пути назад,

Помчатся с горки вёрткие салазки.

А вдруг всё это тонкая игра,

Ведь с парнем повстречалась лишь вчера.

Совсем не знает, кто он и откуда,

Но сердце просит сказочного чуда.

Оно хлебнуло сладкого вина,

Не хочет слышать умных рассуждений

И жаждет, жаждет пылких наслаждений,

Шепча одно лишь слово. Влюблена.

И голос разума покорно стих

Пред силой, что притягивает их.

Изведавшим величественный миг,

Когда сомненья тают в одночасье

И бриз выводит из тумана бриг

С названьем на борту «Любовь и счастье».

Понятно колебанье перед тем,

Как вдруг решиться. Вместе. Насовсем.

Как замирает от восторга сердце,

Но непонятно то для иноверцев.

Чем могут наполняться паруса,

Когда сам бриг не виден и на солнце,

В отличие от цифры на червонце,

Не всем дано поверить в чудеса.

Но каждый в подсознании своём

Мечтает править этим кораблём.

Влюблённых скрыл от суеты бульвар,

Когда огни украсили Женеву.

А ночь легла на камень, как загар,

Что делает стройней любую деву.

Глаза в глаза и пальцы сплетены,

Одни. Вокруг скользят чужие сны.

«Люблю. Теперь и в радости, и в горе

С тобою. И не быть меж нами ссоре».

Надежда прошептала свой ответ,

В восторге задыхаясь и пьянея,

Глаза закрыла и стоит, робея.

Нарушила неписаный завет?

Да, память предков в нас неистребима,

Всегда оберегает и незрима.

Они прощались долго у дверей,

Где яркий свет отеля, как граница.

Здесь чувства и слова звучат острей,

Там чопорные вежливые лица

Пронумерованы и холодны

И лишь для услужения годны,

Но охладят душевную тревогу,

Вернув покой и разум понемногу.

Им нужно всё обдумать, не спеша.

Но как разжать пылающие руки?

Врагу не пожелаешь этой муки,

Самим уйти, когда горит душа.

Назначив встречу поутру в кафе,

В слезах прощались, будто подшофе.[5]5
  Подшофе – франц. подгулявши, навеселе.


[Закрыть]

Как тут заснуть, хотя и ночь вокруг,

Когда душа и помыслы в раздоре.

Нет мамы, ни советчиц, ни подруг,

Но нужен собеседник в разговоре.

Кому довериться, спросить совет,

Но ни одной души знакомой нет.

Лишь за окном неоновое море,

Переливается в цветном уборе.

Надежда поспешила на балкон.

Прохлада опустилась ей на плечи

И долго слушала девичьи речи,

Плеснув на сонный город тьмы флакон.

Она сгустилась, поглощая свет.

Я сам во тьме не слышал тот совет.

Рассвет, скользнув по крышам ветерком,

Спешил нарушить их уединенье.

Он был ещё с Надеждой незнаком

И для неё устроил представленье,

Лучами высветил на шпиле крест,

Что над собором высился, как перст,

Зажёг глазницы деловых высоток

И принялся будить других красоток,

Живущих в зелени особняком,

Укрытых тонкой кованой оградой,

Не устоявшей пред такой осадой,

Украшенных гербом, как гребешком.

Весь город встретил радостно рассвет,

Но скрыл значенье пламенных примет.

Алян не отвечает на звонки,

В кафе не появился на свиданье.

Уж полдень, и сомненья глубоки,

Ужели он не сдержит обещанье?

Хозяйка теребит руками бант,

Так ведь уехал ночью квартирант.

Родители приехали на ужин,

Домой забрали, там он срочно нужен.

Повздорили, но приказал отец,

И слуги вынесли его картины,

Но всё это без видимой причины.

А ты не та ль, что под венец

С Аляном… И так странно вы одеты.

Ох, раструбили обо всём газеты.

Да вот же снимки. Вы у алтаря.

Написано: «Венчание в соборе.

Епископ в первой службе октября

Венчает герцога Клермон-Тонноре.

Невеста не известна никому,

И даже иностранка, по всему.

Родня и Свет находятся в волнении,

Протест для Папы послан в заявлении».

С утра о том трезвонят по ТВ,

Дежурят репортёры рядом с домом

И пристают ко всем знакомым,

Пытаются разведать о тебе.

Возьми платок, укрой своё лицо.

Да не сюда. Там – «чёрное» крыльцо.

Такси её доставило в отель,

Но папарацци осаждают номер.

Под окнами и в холле канитель,

От них нельзя укрыться в этом доме.

Надежда ждёт, чтоб позвонил Алян,

Но сотовый молчит, как партизан.

Зато без перерыва у кровати

Трезвонит телефон весьма некстати.

Сто тысяч ей дают за интервью,

И фотографии во всех журналах,

Ток-шоу с ней пойдут на всех каналах,

Лишь подпись в договор поставь свою.

Но где же милый? Хоть один звонок!

Ужель он в заточении одинок?

До ночи Надя ждёт его вестей,

В тревоге засыпает ненадолго.

Пичугой малой рвётся из сетей,

Кляня защитников чужого долга.

Наутро адъютант принёс письмо.

Печать на нём как чёрное клеймо.

По гербовой бумаге ровный почерк

Одной короткой фразою, без точек.

Размашисто и властно, как приказ:

«Сударыня, Вас ждём для объяснений

С фельдъегерем особых поручений».

Тот щёлкнул каблуками сей же час:

«Я провожу. Внизу нас ждёт авто,

Чтоб Вас не задержали. Вот манто».[6]6
  Манто – длинный плащ особого покроя.


[Закрыть]

Укрывшись от назойливых зевак,

В накидке, что до пят её скрывала,

Надежда покидала свой бивак,[7]7
  Бивак – франц. расположение войск или временное сборище людей


[Закрыть]

Широким шагом выходя из зала.

Врагов готова вызвать на дуэль,

Но каждый ласков, словно спаниель.

Открыта дверь большого лимузина,

В салоне бар не хуже магазина.

Она в углу, как маленький зверёк,

Молчит, не отвечая на вопросы,

А за окном дома, леса, покосы.

У замка кто-то взял под козырёк,

На лестнице встречает мажордом.

Приветствует по-русски, но с трудом.

Надежду провожают в кабинет,

Где несколько мужчин и женщин курят.

При встрече соблюдают этикет,

Но чувствуется, скоро грянет буря.

Чай стынет перед Надей на столе,

А взгляд застыл на огоньке в золе

Камина в окруженье мягких кресел.

Похоже, даже огонёк невесел.

В нависшей тишине её знобит,

Она не в силах справиться с волненьем.

Одна. Никто не смотрит с сожаленьем.

Сейчас начнут разыгрывать гамбит.[8]8
  Гамбит – вид дебюта в шахматах, когда одна из сторон жертвует какой-либо фигурой, чтобы обрести выгодное положение.


[Закрыть]

Предложат отказаться за подачку,

Глядят надменно. Хмуро. Как на прачку.

«Как Вы могли, пардон, мадемуазель,

Решиться на такую авантюру?»

Застыл в дверях седой метрдотель,[9]9
  Метрдотель – франц. заведующий столом, при дворе и в домах знати.


[Закрыть]

Издалека почуяв увертюру.

Глава семьи и статный кавалер

Клермон-Тонноре Жан-Батист-Норбер.

Так гневно рявкнул в сторону бедняжки,

Что в блюдцах звякнули все чашки.

А пепел сигареты, словно снег,

Пал на ковёр, как конь на поле брани.

Огнём, как стрелами, в бою изранен,

И тихо там себе нашёл ночлег.

«Эрцгерцог Normandie Вам не чета,

У Вас, ma chère, не выйдет ни черта!»

«При чём же здесь Нормандия, месье?

Ведь я люблю Аляна, а не титул!»

«Нам всё известно. Вот на Вас досье.

Подкидыш! Что Вам есть сказать в защиту?»

Как оскорбительно звучат слова!

Ну, надо ж, и сюда дошла молва.

Сорочья дочь, кукушкина порода,

Несчастье с детства не дает прохода.

«Да, всю мою семью сгубил пожар.

Я сирота. А это преступленье?»

«Послушайте, да есть ли в Вас сомненье?

Он герцог! Это же скандал. Кошмар.

В нем кровь монархов двух великих стран.

Ваш потолок кухаркой в ресторан».

Надежда вспыхнула. Горит лицо.

Он, как наотмашь, хлещет обвиненьем.

А на мизинце медное кольцо

Едва кольнуло, будто с сожаленьем.

Ну, нет. Все чудеса теперь не в счёт,

Когда-нибудь до них дойдёт черёд.

Вдруг, из угла раздался голосок:

«А, ну-ка, подойди ко мне, дружок».

Все повернулись. С мундштуком в руке

В глубоком кресле грелась у камина

Прабабка нынешнего господина,

Что будто век хранилась в сундуке,

Но почитаема была в роду,

Ни у кого не шла на поводу.

«Так то с тебя Алян писал портрет?

Красотки за столом в библиотеке?

Как изменяет облик вельверет.[10]10
  Вельверет – голландская ткань, род мохнатого, бумажного бархата.


[Закрыть]

И носик красный, и опухли веки…

Но всё же не узнать нельзя никак.

Пусть принесут портрет, что на чердак

Упрятан нынче среди прочих сотен,

Аляна кистью писанных полотен».

В молчанье все смотрели, как слуга

Картину ставит в центре кабинета.

Чтоб не было ошибки, больше света.

Ну, да, похожа, разве что серьга

С огромным бриллиантом чересчур

Подчеркивает разность двух натур.

У той, что на картине, гордый взгляд,

Осанка настоящей королевы.

У этой нескрываемый разлад

Всех помыслов и вид обычной девы.

«Ты успокойся, детка, помолчи.

И сядь-ка здесь, налево от свечи.

А вы найдите книгу о дворянстве

И хватит упражняться в грубиянстве».

Все стихли, взгляд наполнился теплом,

И вскоре были найдены страницы

С портретами детей и светской львицы,

Красавицы за письменным столом.

И кто-то закричал: «Вот это, да!

Как близнецы. Смотрите, господа».

Такой же взгляд, такой же интерьер,

И так же улыбается надменно,

Быть может, только разный цвет портьер,

Всё остальное просто неизменно.

Написаны с разрывом в триста лет,

Два разных полотна. Один портрет.

Но в книге напечатан титул, имя:

«Надежда Оболенская, княгиня».

Алян же подписал – «Моя Надин».

Все повернулись в сторону Надежды.

«О, Господи! Да ей сменить одежды,

И будет третья…» – ахнул господин.

Её улыбка стёрла все сомненья,

И тут же прозвучали поздравленья.