Текст книги "Одна в пустой комнате"

Александр Барр
Одна в пустой комнате

© Барр А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

⁂

⁂

– Смелее. Просто начни говорить. Рассказывай все, что помнишь. Не торопись. Спокойно и во всех деталях.

Он, словно психиатр, внимательно смотрит на меня, ловит каждое мое движение, каждый вздох, каждый взгляд. Он не знает, как лучше ко мне обращаться – на ты или на вы. Он следит, оценивает, нервничаю ли я, а я замечаю, как он одергивает руку, чтобы не покрутить кольцо на безымянном пальце. Он перекидывает ногу за ногу и ждет, что же я скажу. Он копирует поведение и дружелюбную интонацию врача, но в его взгляде есть что-то холодное, отталкивающее, и я прекрасно знаю, что он – фальшивка. Пустышка. Никчемный подражатель.

– Можно уточнить? Вы меня подозреваете?

Поддельный психиатр улыбается. Пристально смотрит и ждет. Он ничего мне не отвечает, но я понимаю, что да, сейчас я главный подозреваемый.

Остальные смотрят на меня, словно уже и слушать нечего, словно вина доказана, я и есть тот самый убийца.

И что я им должен поведать? Я сам знаю не больше их. Только то, что увидел по телевизору. И никаких особых деталей не припомню. А то, что помню о последних событиях, они и без моих слов знают из новостей. Но они ждут. А значит, я должен говорить. Что угодно, только не молчать. Что угодно, лишь бы они поняли, что они допрашивают не того.

Делаю глоток воды и начинаю рассказ с самого начала. С момента знакомства с Ритой.

⁂

Я помню себя фрагментами. Это не болезнь, и это не заразно. Память у меня вполне себе хорошая, можно сказать память что надо. Просто я стараюсь не загружать голову ненужными деталями. Какие шорты я носил в пятом классе? Как звали первую любовь? На каком курсе университета и по какому предмету завалил экзамен и вылетел? О своем прошлом помню скорее из рассказов окружающих, чем из личных переживаний.

Есть я, нет меня…

Думаю, я не был долгожданным ребенком. Не то чтобы неблагополучная семья, или меня кто-то избивал, нет. Не издевались. Но и особо не любили. Не ждали меня. Наверное, и специально избавляться от зародыша никто не собирался.

– У вас будет ребенок.

– Хорошо, спасибо за информацию.

Вероятно, случайность. Просто так вот вышло. Так случилось – в этом мире появился я.

Сейчас мне достаточно лет, чтобы не обращать внимания на несправедливость или на удачу, неожиданно сваливающихся как снег на голову. Все идет своим чередом. Идет как идет. Плевать.

Каждое утро передо мной в зеркале отражается довольно приятной наружности человек. Окружающие обращаются к нему Аркадий.

– Привет, Аркадий, – зовет коллега.

Аркадий оборачивается, смотрит приветливо и отвечает дружелюбной улыбкой.

Аркадий отвечает, а я нет.

Признаться, удобная маска этот «Аркадий», если хочешь спрятаться от всего мира. Он сильный и полезный. Он делает много вещей, которые лично я бы не стал ни за какие деньги. Все самое неприятное. Делает уборку, например, ходит на работу, говорит с людьми, даже зарядку по утрам делает. Аркадий делает, а я нет.

Его окружают одинаковые, со всех сторон одинаковые люди. Они лишь твердят о своей уникальности. Их маски, вместо «Аркадий» подставь любое имя, возможно, чем-то незначительным и отличаются. А уникальность в чем? Во внешности, способностях или предназначении?

В тесном городе, бок о бок, с такими же уникальными, как я сам, жителями, в тугой связке отрицаемой зависимости друг от друга, мы в красочных масках строим будущее, в котором с полной отдачей продолжат наше правое дело более проворные и, хотелось бы на это надеяться, более интеллектуально развитые потомки.

Я сгружаю в тачку материалы, вытираю грязным рукавом пот со лба и везу тележку по стройплощадке.

Терпеть не могу утро. По многим причинам… И основная из них – утро, значит, до вечера еще далеко. Значит, для Аркадия работы еще много, значит, у меня полным-полно времени загонять себя в депрессию, рассуждать о высоком и катать загруженную до краев телегу.

Философ-неудачник.

Под палящим солнцем, под проливным дождем, по грязи, по снегу… Разницы нет. Аркадий вкалывает.

Каждое утро означает – вечер еще ой как не скоро.

Помимо прочего, терпеть не могу утро, потому что в памяти еще свежо, как бездарно провел прошлый вечер, отсиживая задницу на старом выцветшем, когда-то синем, диване с неудобным подголовником. Давно, когда только увидел этот диван в магазине, еще подумал, какой же он отвратительно неудобный. Но форма удачно вписывалась в интерьер. И он синий. Тогда решил, что привыкну, со временем приспособлюсь. И купил.

Смотрю на бесконечную красно-рыжую гору, которую к обеду я обязан перетаскать, и думаю, если вот эта груда кирпичей однажды заговорит, то, наверное, первая мысль, что проскребет оранжевый язык – как многообразен наш род. Все такие разные. А я, самый особенный, талантливый и недооцененный кирпич из всех.

Катаю тачку и отпускаю воображение на волю. Представляю первобытное общество кирпичей, их первобытный строй. Всякие кирпичные палки-копалки, шкуры съеденных мамонтов или чем бы они там питались.

Сначала зародится кирпичная цивилизация. Чуть позже, найдется с десяток брусков из обожженной глины, которые чья-то безразличная рука установит ближе к крыше. Они станут сочинять и выкрикивать лозунги. Убеждать остальных в своем праве руководить всеми. Объяснят свое право исключительным происхождением и развитием.

Некоторые кирпичи согласятся, другим станет безразлично, будут и те, что воспротивятся, возможно устроят бунт.

Бунт.

Я огорчаюсь своим же мыслям.

Даже бездушные кирпичи рано или поздно начинают протестовать. Они бы не стали работать за гроши на этой проклятой стройке, с необразованным начальником алкашом. Нет, они не стали бы смирно сидеть вечерами в одиночестве перед телевизором, разминая время от времени затекшую от неудобного подголовника шею.

Камни от фундамента станут стремиться лечь повыше.

Какой-то кирпич расколется надвое. Его тотчас поместят в утильную кучу. К таким же, кто не выдержал груза конструкции и сломался.

Найдутся и такие, кто сам отколет от себя кусочек и добровольно дезертирует на дно. Сломленные организуют свое маргинальное сообщество, выдумают себе новые идеалы и убеждения. И тоже сгниют. Испортятся от сырости и тепла, как и прочие, но удовлетворенные. Сгниют с мыслью, что они умнее, хитрее других и сделали все, что могли.

Честно признаться, я бы тоже не смирился, будь я кирпичом. Им проще. Им нечего терять… Я бы ни за что не стал бы молчать и в стене таких же как сам ждать неминуемого конца.

– Везет вам. – Я обращаюсь к кирпичам на своей повозке. – Вы не мыслите и не видите, что происходит вокруг.

– Можешь перейти ближе к делу? – перебивает меня поддельный психиатр. Он удостоверяется, что не обидел меня своей фразой. – Если, конечно, ты считаешь важным рассказать нам о кирпичах – продолжай. Но нам бы хотелось услышать о той девушке.

– Рита. Ее зовут Рита.

– Да-да. Расскажи о ней.

Все присутствующие, не исключая фальшивого психиатра, уверены, что Риты не существует, что я ее выдумал, что я и есть маньяк. Притворяются, что верят моим словам, но я же не дурак… Все понимаю… В их глазах, в их лицах я могу прочитать ненависть.

Уверен, что не смогу их переубедить, но продолжаю рассказ.

Говорю, что с Ритой мы познакомились совершенно случайно. Я возвращался домой.

Светило полуденное солнце, майка на спине намокла и прилипла. Штаны из плотной джинсы окаменели. Носки в тяжелых ботинках напитались потом, и при каждом шаге нога проскальзывала в разношенной, плохо зашнурованной обуви. Несмотря на липкость и соленость, я в прекрасном настроении и с дурацкой улыбкой на лице шел пешком домой. Шел и помахивал грязными по локоть руками.

Рита, тогда я еще не знал, что ее так зовут, пела на улице какую-то забавную песню про котов. Перед ней на асфальте стояла коробка, в которую набросали мелочи, а в руках Рита держала странную трещотку вроде маракаса. Она двигала самодельным музыкальным инструментом и напевала.

Красивый у нее голос. Я заслушался, остановился и опустил в коробку несколько купюр.

– Спасибо, красавчик, – сказала Рита, вернее, весело напела в рифму своей песни.

– Прошу прощения, что снова перебиваю, – говорит фальшивый психиатр. – Не так давно мы выяснили, что ты работаешь с утра и до позднего вечера. А сейчас, судя по рассказу, в понедельник в полдень, ты встречаешь Риту. Или я что-то не так понимаю?

Он уверен, что подловил меня. Уличил во лжи. Он думает, что я запутался, что он ухватился за ниточку и сейчас без труда распутает клубок.

Поддельный психиатр старается скрыть от меня радость и аккуратно поглядывает на присутствующих, мол, смотрите, как профессионально сработано. С первых секунд вывел на чистую воду.

– Я в тот день стал безработным.

Развожу руками и делаю глоток. Стакан наполовину пустеет и мне тут же доливают до полного.

– Как это произошло? Ты что-то не выполнил? Может, на кого-то напал? За что тебя уволили?

Фальшивка хочет, чтобы я поверил в его искреннюю заботу. Он делает такое грустное лицо, с таким участием и сочувствием смотрит, что становится даже как-то не по себе.

– Я сам уволился.

Похоже, такого ответа он не ожидал. Он делает пометку у себя в журнале, но я знаю, это лишь уловка. Он пытается усыпить мою бдительность. Ищет новый способ, как заманить меня в ловушку.

– Расскажи подробнее. Что послужило, что стало причиной? – Он опять смотрит по сторонам, мол, смотрите, сейчас выведу на откровения.

Мне трудно сдержать улыбку, наивный, я читаю этого лжепсихиатра, как букварь, как дважды два, господи, какой же он все-таки наивный.

– Я с этого и начал. Помните, кирпичи? Вы не стали слушать, я же хотел все по порядку рассказать…

Он улыбается. Хочет скрыть раздражение. Теперь я перед всеми ткнул его носом в его нетерпеливость.

Он двигает рукой – продолжай.

– Я сам уволился. Это мой бунт. Мой кирпичный бунт. Понимаете?

Фальшивка кивает.

– Просто подошел к начальнику, сказал, что с меня хватит, и уволился ко всем чертям.

– Ладно. – Он соглашается и все еще машет головой, мол, сейчас все встает на свои места. Сейчас он понимает.

Но он понимает не то, о чем я говорю, а только то, что подробностей от меня уже не дождется.

– Продолжай, пожалуйста. Ты встретил девушку на улице, она пела.

– Рита! Ее зовут Рита.

– Хорошо, Рита, мы запомнили. Что было дальше?

Да какая разница, что было дальше? Меня больше заботит, как мне убедить собравшихся в том, что Рита есть, что она существует, что сейчас, пока эта непрофессиональная пустышка в белом халате мило беседует со мной, Рита где-то планирует новое убийство.

Я пью. Делаю несколько больших глотков, стакан наполовину пустеет и его тут же наполняют до краев. У меня не пересохло в горле, мне просто интересно, насколько качественный здесь сервис и как долго будут со мной церемониться.

Она назвала меня красавчик, мне это понравилось, и я улыбнулся. К своему удивлению, я улыбнулся ей вместе с Аркадием. Я почувствовал, что-то такое, чего раньше за собой не замечал. На какой-то момент, на совсем короткий, но я стал одним целым. Целостным, если хотите. Я и Аркадий слились. Может, так повлияло на меня спонтанное увольнение, может, встреча с милой девушкой, не знаю. Но я, наверное, впервые за свою долгую и безрадостную жизнь почувствовал себя целым.

Маска Аркадия исчезла, испарилась, растворилась в воздухе, вместе с последним аккордом песни про котов.

– Понравилось?

Я не нахожу правильных слов, просто киваю и продолжаю хлопать.

– Хочешь, я еще спою? Только для тебя.

Я спросил, может ли она исполнить что-нибудь из роллингов или битлов, на что она засмеялась и начала петь неизвестную мне до тех пор песню про бездомного паренька. Я раньше такую не слышал, думаю, Рита сама ее сочинила.

Она закончила, я опустил в коробку еще несколько купюр.

– Ты знаешь, Чарли, ты очень благодарный слушатель.

Она смеется, прячет крупные деньги и забавно имитирует движения Чарли Чаплина.

Да, мне уже не раз говорили, что я чем-то на него похож. Может, вечно усталый Аркадий со своей замученной неуклюжей походкой создавал такой образ? Не знаю. Но я даже подумывал трость купить, чтоб усилить схожесть. Но потом решил, что моя маска станет еще нелепее, и не стал.

– Меня Аркадий зовут.

– Рита.

Она убирает маракас и протягивает мне руку.

У нее тонкие пальцы, миниатюрные. Такая теплая ладонь. Мягкая, сладкая. Я почему-то именно такой ее и представлял. На таком расстоянии я могу почувствовать приятный аромат. От Риты пахнет какими-то цветами или еще чем-то очень знакомым и сладким. Ирисками. Точно, так пахнут ириски. Такой нежный и убаюкивающий аромат.

От меня, вернее от Аркадия, за километр несет потом. Мне становится неловко от того, что грязные шершавые руки Аркадия трогают нежную ладонь Риты. Я извиняясь убираю руку, отступаю и прячу пальцы с грязными ногтями в карманы.

Девушка смеется, передразнивает меня и тоже убирает руки в карманы. Вот только она в юбке, от чего этот жест выглядит еще более комично, и я не могу сдержаться, начинаю хохотать.

Она такая молодая. Энергия и сама жизнь пульсируют вокруг нее. В сером, заморенном городе она одна, особенная. В ней есть что-то… Скорее, в ней просто нет маски. Она – Рита, и внутри и снаружи, и я в этом уверен.

Мы стоим и смотрим друг на друга.

Я понимаю, что молчание затянулось. Аркадий это тоже понимает и собирается уйти. А я не хочу.

– Что застыл?

Аркадий производит ртом невнятные звуки, а я краснею за него и не знаю, как поступить.

– Пошли прогуляемся? Смотри какой день отличный!

Аркадий кивает, а я думаю, слава богу, она не прогоняет заторможенного ухажера.

И мы гуляли до самой ночи. Бродили по улицам. Рита без умолку что-то рассказывала и хохотала без остановки. Она любит поговорить. А я все чаще чувствовал себя Аркадием.

– Давайте на сегодня прервемся?

Фальшивка делает глубокий разочарованный выдох и убирает журнал с пометками в свою безразмерную коричневую сумку.

Несмотря на то что за окном уже стемнело, никто и не собирается уходить, людей стало только больше. И никто из них мне не верит. Как не верит ни единому слову и мой притворный лжепсихиатр.

Их глаза жаждут расправы, они хотят крови. Моей крови.

На столе возле меня стоит наполненный до краев стакан, и я знаю, что это лишь начало. Знаю, что пить мне воду еще не один день.

Что ж.

На сегодня хватит, значит – хватит. Время работает на меня. Мне торопиться абсолютно некуда. Хотя нет, в туалет, кажется, пора бы.

⁂

– Даже не спорь. Сделаем из тебя настоящего Чаплина.

Рита силой сажает меня перед зеркалом. Откуда у нее внутри хрупкого существа столько силы?

Я поддаюсь.

Мне не нравится идея с переодеваниями, но я соглашаюсь. Я не хочу расстраивать или разочаровывать ее.

Рита возится с моими волосами, что-то мычит себе под нос. То одобрительно кивает, то недовольно причмокивает.

Странное чувство. Только я, кажется, лишился маски и решил, что наконец-то стал собой, как мне снова предстоит ее нацепить. Только новую. Еще более чужую. И настаивает на этом единственный человек, которому удалось ее с меня снять.

– Смотри. Ну просто, как две капли. – Рита смеется, убирает мне челку назад и закалывает невидимкой. Растягивает пальцами на моем лице улыбку, и сама улыбается в ответ. – ДА тебя сама мама Чарли приняла б за сына.

Отвечаю – угу.

Я так, конечно, не считаю, но позволяю Рите делать с Аркадием и с собой что захочет.

Ее тонкие пальчики опять принимаются разбирать мои волосы. А я вдыхаю нежный запах цветов или карамели.

– Не помню точно, справа или слева у него. – Она раскладывает пряди то в одну, то в другую сторону, делает пробор.

Я пожимаю плечами, Аркадий улыбается.

Если ты собираешься стать двойником, раздобудь как можно больше фото своего объекта. Если есть возможность, раздобудь еще и видео. Затем…

– Извини, что перебиваю, – активизируется лжепсихиатр. – Ты решил пародировать Чарли Чаплина? Я правильно понимаю?

Я развожу руками.

– Жить на что-то нужно? А на стройку я больше не вернусь. Рита сказала, что с моей внешностью можно неплохо подзаработать.

Пустышка что-то торопливо помечает в своем журнале и жестом предлагает продолжить рассказ.

Так вот.

Много раз просмотри фотографии. Внимательно приглядись. Развесь их по всем стенам, чтобы на каждом шагу ты упирался взглядом в объект подражания. Пересматривай видео, каждый день, несколько раз в день, перед сном и как проснешься.

Изучи особенности фигуры, поведение объекта. Его привычки и всевозможные особенности. Скопируй манеры, жесты.

Прическа, одежда, кулинарные предпочтения. В этом деле мелочей нет. Если ты собираешься стать настоящим двойником.

В то время, конечно, я еще не знал всех тонкостей профессии. Тогда я понимал только, что своим результатом не доволен, что сам себе не верю. Подделка. Понимал, что нужно что-то менять. Но что именно? И как? На это у Аркадия в тот момент не хватало ни ума, ни опыта.

Коробка разноцветной косметики, темные очки и белые носки не сделают из тебя двойника Майкла Джексона. Плохо отрепетированная лунная походка, брюки с завышенной талией поверх огромного пуза, кудряшки на парике и белая рубашка тоже не помогут.

Как не помогут пробор на голове, трость и шляпа, когда изображаешь Чаплина.

– Нет. – Рита смотрит на меня через зеркало. – Так не пойдет. Вставай.

Она буквально за руку ведет меня к парикмахеру. Как она говорит, к хорошему парикмахеру.

Собрался стать двойником, это тяжелый труд, который потребует от тебя серьезной подготовки. Еще понадобится приличная сумма денег на всякие там атрибуты, если ты, конечно, всерьез хочешь стать настоящим двойником, а не фальшивкой.

Больше часа мастер возится с моей прической, мусс, гель, лак. После неудачной попытки скопировать прическу с фотографии моем голову и по новой.

Рита внимательно следит, все контролирует.

Затем брови, ногти, увлажняющая маска. Аркадий устает, но все больше походит на Чаплина. Аркадий уже похож, а я нет.

Целый день провозились с моим перевоплощением. Аркадий прошел через весь гламурный ад. Эпиляции, пилинг-шмилинг и другие страшные слова, обозначающие процедуры, с которыми строитель никогда не сталкивался и даже не слышал о таких.

Аркадий молодец. Все выдержал. И спустя пять с лишним часов труда на меня из зеркала смотрел живой Чарли Чаплин.

Моя первая роль двойника.

Задница занемела от неподвижного сидения, поясница ноет, Аркадий проголодался, но результат того стоил. Образ вполне себе готов.

– Как тебе?

Вместо ответа я встаю и разминаю ноги. Иду по комнате, изображаю знаменитую походку Чаплина и делаю легкий неуклюжий поклон затекшей спиной.

– Да-да! Я так и представляла! – Рита взвизгивает и хлопает в ладоши. – Класс, класс, класс!

Подражать Чаплину легко. Поверьте, большинство людей с трудом представляют, как он выглядел на самом деле. Общие размытые образы, навеянные в основном низкоуровневыми двойниками. Аркадию достаточно было слегка переодеться, уложить волосы, улыбаться – и вот он, Чарли перед вами.

Но слегка переодеться, не наш уровень…

Несмотря на все усилия, это, естественно, получилась фальшивка. Жалкое подобие дилетанта-двойника. Но, как говорится, первый блин…

И благодаря этому скомканному блину, Аркадий смог почувствовать то, что я всегда испытывал, прячась за ним. Свободу. Раскрепощение. Жизнь на новом, ином уровне. Жизнь, подальше от общества, от норм и правил, от осуждений и оценок.

И это не могло не понравиться ему.

Теперь образ знаменитости скрывает Аркадия, и он может дышать полной грудью. Теперь окружающие видят не его самого, затюканного, несчастного и вечно недовольного, а лишь образ.

Аркадий с удовольствием погружается в пустоту под маской, а я еще больше отдаляюсь от реальности. Двойная ширма работает.

Удивительно, я могу наблюдать, словно со стороны, как Чаплин улыбается в зеркало, а в ответ из-под маски Аркадий без эмоций наслаждается своей новой свободой. Мне может быть до слез грустно, а за двойным барьером Чарли растягивает улыбку.

Нам предстояла большая работа.

Фразы, акцент, взгляд. Все нужно скопировать до мелочей. Симметричные брови – ошибка, никогда не делай идеально ровные брови. У большинства людей брови асимметричны. Эту асимметричность ищут пограничники на фотографии в паспорте, и именно ее искал тогда я, начинающий профессиональный подражатель.

Мы выступали на центральных улицах города, веселили толпу. Рита пела, я позировал для туристов с селфи-палкой. За сущие гроши. Но денег вполне хватало, чтобы не помереть с голоду.

Удивишься, как мало нужно фантиков для выживания.

Мне не удавалось купить дорогого вина, зато теперь не нужно возвращаться на стройку, и самое главное, я был рядом с Ритой.

Делаю глоток.

Смотрю на лжепсихиатра.

Он обыкновенно что-то помечает в журнале, но на этот раз не спускает с меня глаз. Ему кажется, он наконец что-то нащупал. Ему кажется, что я сказал что-то важное. И это что-то важное его заинтересовало.

Никто не расходится, все следят за рассказом. Ждут, когда я уже перейду к самому главному.

Им не терпится услышать, как я сознаюсь и каюсь. Собравшиеся ждут, что я вот-вот брошу необдуманную фразу, меня подловит поддельный доктор, и откроется тайна.

А я пью воду, смотрю по сторонам и ума не приложу, какую такую тайну мог бы им сообщить. И что так заинтриговало фальшивого психиатра?

⁂

– Можно мне сигарету?

Врач-пустышка приподнимает брови, от чего его узкий лоб покрывается глубокими морщинами.

– Ты же не куришь.

Он тыкает пальцем в папку с документами, мол, смотри, там все написано, все зафиксировано, я не пью и не курю. Он перелистывает ту часть, где это записано, и зачитывает. Его лоб все еще морщится, брови сведены.

Я не отвечаю.

Фальшивка просит кого-то, и передо мной почти мгновенно появляется пепельница, слоненок. Если дернуть за хобот, поднимается крышка и открывается полость для окурков, аккурат под хвостом, прямо в заднице слона. Пепельница грязная, наверное, от частого использования, и сбоку на ней липкий отпечаток.

Лжепсихиатр показывает мне запись, в которой я не курю, убеждает в своей правоте и едва заметно пожимает плечами.

Кто-то со спины передает мне пачку и зажигалку. Этот кто-то настолько незначительный, что ни я, ни лжепсихиатр не обращаем на него никакого внимания. Пустотелый манекен, из дешевого пластика. Мне лень даже обернуться и узнать, кто он. Думаю, ему и самому не хочется, чтобы я оборачивался.

Закуриваю.

Движением опытного курильщика стряхиваю пепел и одной затяжкой превращаю целую сигарету в окурок.

Пустышка угощается сигаретой и повторяет за мной. Я подравниваю пепел и молчу, пустышка тоже. Он все повторяет. Он ищет моего доверия. Наверное, их учат на их вонючих дешевых, недельных курсах, что нужно копировать позу собеседника, его интонацию. Учат, что нужно кивать, одобрительно махать своей пустой головой в такт собеседнику. Учат, что нужно внимательно слушать, нужно стать зеркалом, и только тогда выстроится доверительный мост.

Я выдуваю дым в лицо пустышке, он закашливается и кривится. Он хочет повторить за мной, но ему не хватает наглости или храбрости, чтобы дымить в мою сторону. Наивная трусливая фальшивка.

Все молчат.

Гробовая тишина.

Ждут, я чувствую их нетерпение, хотят слушать дальше.

Я спокойно докуриваю, меня никто не торопит, а самому мне торопиться некуда. Запихиваю обугленный фильтр под хвост липкому слоненку и допиваю воду.

– В то время я и подумать не мог, на что способна Рита, – продолжаю, словно и не прерывался. – Она была обычной девушкой. Вернее, необычной, но только для меня, и только в самом хорошем смысле этого слова.

Хочу отодвинуться от стола, дергаю за подлокотники, но стул намертво закреплен к полу. Лжепсихиатр замечает мои действия, он не хочет, чтобы я нервничал, озирается по сторонам. Он двигает кольцо на пальце. Фальшивка ищет, чем меня отвлечь.

– Продолжайте. Что было дальше?

Фальшивка говорит нежно, его теплый мягкий тембр должен успокаивать, должен расслаблять и усыплять бдительность, но он только раздражает. Тупая, наивная подделка.

Чарли садится на скамейку. Ноги у него гудят.

Это была длинная ночка. Город праздновал. Сотни фото с королем немого кино. Бесконечная толпа, плотный поток выпивших шумных людей.

Аркадий третий день в гриме. Чтобы не испортить прическу, спал на кулаке, сидя, прислонившись к шкафу. Он ел, широко раскрывая рот, чтобы не испортить макияж. Пил через трубочку.

Он ходил, улыбался, играл, позировал, радовал зрителей. И наконец, Чарли сел на скамейку.

Я совершенно не устал, но Аркадию нужна передышка. Как минимум присесть, но я знаю, что это ему не поможет. Нам всем нужно хорошенько выспаться.

Заключительный вечер прошел. Выступления артистов, палатки с шашлыком, салют.

Все закончилось.

Жители отмечали до утра. Чарли до утра их развлекал, и сейчас, когда словно по щелчку все улицы опустели, можно перевести дух и расслабиться.

Чарли садится на скамейку, достает из кармана конфету, ириску. Аркадий любит ириски, любит их запах. А я люблю, когда меня никто не трогает. И нас обоих ситуация устраивает.

Сижу в тишине.

Совсем еще утро. Иногда проезжают машины, дворник с ведром еще только идет на работу, редкие пошатывающиеся тела бредут домой, а я пытаюсь языком отклеить конфету от зуба.

– Рита в тот день не вернулась домой, – говорю, обращаясь к лжепсихиатру.

Подчеркиваю, «не вернулась», и слежу, чтобы он обязательно пометил у себя в записях. Пусть запишет, что я ни в чем не виноват, что я весь день провел в городе, устал, как сволочь, так что я никого не убивал.

Фальшивка пишет, я делаю паузу, жду, пусть он закончит.

Утро после городских праздников всегда холодное, одинокое и грязное. Повсюду разбросаны обертки, окурки. На охоту выбираются шатающиеся санитары улиц в поиске недопитых и брошенных бутылок.

Сижу в тишине, расслабляюсь, и передо мной приземляется жук. Большой такой, откормленный хрущ, или, как его еще называют, майский жук. Падает в метре от меня и начинает ползти к газону. Торопится, усатый, перебирает лапками.

В тот день ему не суждено было добраться до травы. Этого он никак не мог предугадать. Судьба, хотя я и не верю в нее…

Воробей перегораживает хрущу путь. Раз, два, три, шустрый клюв наносит удар за ударом. Птичка подбрасывает жука в воздух, подхватывает на лету и снова клюет. Жук тщетно пытается спастись, для него все кончено. Он переворачивается со спины и пытается взлететь, но проворный клюв треплет его из стороны в сторону, словно пасть собаки, рывками дергает и хирургически точно отделяет крыло от тела. Вслед за первым отлетает в сторону и второе. За крылом на очереди лапки. Жук не сдается, борется до конца. Но…

– Чего и стоило ожидать, в итоге клюв уносит неподвижное тело майского хруща подальше с места преступления. – Я улыбаюсь и смотрю на поддельного психиатра.

Фальшивка отрывается от записей. Смотрит на меня как-то загадочно. Он ищет подсказку.

– Ты же сейчас нам не про жука рассказал? Ведь так?

Я опять закуриваю и предлагаю фальшивке сигарету. Он игнорирует и держит ручку наготове. Напрягся весь, мой лжепсихиатр, готовится записывать признание.

И я признаюсь…

– Признаюсь, – говорю и виновато опускаю голову.

Я смотрю на стол и представляю, как глаза фальшивки расширяются, рот роняет нижнюю челюсть, и та со звоном падает на пол, как дрожит ручка в его пальцах.

– Признаюсь, – говорю нарочито театрально. Как прожженный актер, со дня на день, собирающийся на пенсию. – В то утро я стал свидетелем настоящего убийства, – улыбаюсь и продолжаю: – Воробей убил, и я так подозреваю съел хруща.

Не знаю, сколько мне позволят так сидеть и дурачиться. Проверим. В любом случае мне спешить некуда, время работает на меня. Нужно подождать. Возможно, прямо сейчас, пока испытываю их терпение, Рита расправляется со своей новой жертвой.

Мой окурок залезает в слона.

Лжепсихиатр сидит и изображает из себя умного. Делает вид, что все контролирует. Может, он даже на самом деле верит в это. Делает вид, что все идет по намеченному им плану. Пишет и всем видом показывает, что уже давно раскусил меня, что вот-вот выведет преступника к настоящему признанию.

А я упрямо жду и опускаю слону хвост.

⁂

«Вчера ночью был найден зверски растерзанный труп человека».

Я переключаю канал. На другом тот же ведущий продолжает:

«По словам очевидцев, тело мужчины, завернутое в пакет, выбросили из дверей фургона».

Мне не хочется за завтраком на такое смотреть, опять переключаю.

По всем каналам одно и то же. Фургон, тонированные стекла, автомобиль синего цвета, без номеров. Растерзанное тело, заявления очевидцев, специальные корреспонденты с места событий. Полиция, мигалки, ограждающая лента. Власти успокаивают жителей и уверяют, что все силы направлены на поиск преступников.

Я люблю кушать глазунью и смотреть телевизор, но сегодня вынужден завтракать в тишине. Экран гаснет, и я слышу, как из соседней квартиры по радио диктор сообщает о вчерашнем происшествии.

Мне нет дела до их расследования. Мне не интересно, что ж такого сделали с телом мужчины, что вызвало бурную реакцию газетчиков. Я просто хочу позавтракать в тишине.

– Ты уже слышал?

На кухню входит Рита.

Она вернулась домой под утро. Пропала на ночь. Не предупредила меня и даже не извинилась. А сейчас просто заходит на кухню без стука как ни в чем не бывало и возбужденно интересуется, слышал ли я уже…

– О чем? – Я не скрываю обиды, говорю безучастно, отстраненно.

– Ну как же? Убийство. Представляешь, у него срезали лицо. – Она проводит рукой, показывает на себе.

Я макаю хлеб в желток, кладу кусок в рот и с полным безразличием смотрю на Риту.

– Что с тобой?

Я не отвечаю, продолжаю жевать и готовлю новый кусок, чтобы отправить его в рот.

– Ты обиделся? На меня? На то что задержалась?

Предательская крошка попадает не в то горло, и я начинаю кашлять. Пытаюсь запить чаем, но выкашливаю его на стол.

– Глупенький, – говорит Рита и стучит меня по спине. – Я не хотела тебя обидеть. Хотела вместе с тобой, но ты куда-то запропастился. А я встретила такую веселую компанию.

Я отодвигаю ее рукой в сторону. Предательская крошка выдавливает из меня слезу.

Вытираю лицо и говорю, что не сержусь, что я не в праве ждать верности, но, говорю, хотелось бы, что б она хотя бы предупреждала, если задумает уйти так надолго.

Тем более, говорю, сама посмотри, что творится в городе. По всем новостям обсуждают жестокое убийство.

– О, так ты все же слышал?

– Нет.

– Слышал-слышал.

– Нет, – коротко отрезаю и не хочу продолжать разговор.

– Ну хватит. Не злись. Я же объясняю. – Рита вытирает полотенцем стол и садится рядом. – Честное слово, я тебя искала, хотела позвать вместе на вечеринку.