Текст книги "Одна в пустой комнате"

Она говорит, что познакомилась с бесподобными людьми. Девчонки, художницы. Пишут абсолютно все, от пейзажей до портретов. Они близняшки, даже разговаривают похоже, но картины абсолютно разные. Одна создает абстракции и с натуры пишет, а другая – вылитый Серов, и зовут ее, кстати, Валентина.

– Представляешь?

Я представляю, и мне становится спокойнее.

– Получается, ты в женском коллективе развлекалась? – Обида куда-то улетучивается.

– Ну… Не совсем.

Потом, говорит Рита, к ним присоединились ребята. Она говорит «приятные такие ребята», и меня перекашивает от ревности. Что еще за вонючие приятные такие ребята?

Да, мы с Ритой просто друзья, да, между нами ничего «такого» не было, но она восхищается новыми знакомыми, а меня аж корежит изнутри.

Она называет их имена, рассказывает, кем работают, а я представляю, чем они занимались той ночью.

– Твой мотив, ревность? – резко перебивает лжепсихиатр.

Фальшивка хочет застать меня врасплох. Выбрал момент, когда, по его мнению, я уязвим, и атакует.

Он кричит:

– Говори! Ты из-за ревности их всех убил?

Он разбрасывает на столе передо мной фотографии мертвых людей. Кровь, человеческие части, изуродованные лица.

Сколько же их?

В новостях рассказывали о пяти или шести жертвах маньяка, а здесь… Им нет числа. Я раскладываю картинки и пытаюсь сосчитать. Не меньше двадцати фотографий.

Я смотрю на девушку без лица. На ней разорванная блузка, с плеч спадают слипшиеся от крови пряди волос. Ее руки вывернуты, колени согнуты в обратную сторону.

Не могу с собой совладать, меня рвет на стол, рвет прямо на снимки.

– Смотри, подонок! Смотри внимательно! – кричит подделка.

Он уверен, что сейчас меня дожмет. Сейчас я сломаюсь.

Кто-то за спиной стоит и держит мою голову, чтобы я не отворачивался. Этот кто-то держит, а я чувствую, как трясутся его руки. Этот кто-то настолько незначительный, что мне даже не противно от его трусости.

Я разглядываю фотографии. На некоторых нет людей, лишь кровь, лужи крови, и надписи, с подтеками. Алые надписи, символы на незнакомом мне языке.

– Читай, подонок! Что это значит? Читай вслух!

Фальшивка кричит и тычет пальцем в снимок, тычет пальцем прямо в мою блевотину.

– Читай!

Лжепсихиатр старается запугать меня. Но мне не страшно. Я не боюсь дешевую подделку.

Я просто не могу их прочесть. Я не знаю, что это значит. Какой-то шифр. Я не могу удержаться, и меня снова рвет.

– Федор Петрович! – слышится голос за спиной. – Можно я спрошу?

Лжепсихиатр молчит, но его взгляд отвечает лучше любых слов. Он смотрит на человека за моей спиной, и тот понимает «нет, нельзя! Не забывайся! Для чего ты тут поставлен?»

– Читай! – Он продолжает на меня орать. Ждет, что я от страха напущу лужу под стул.

А я лишь улыбаюсь. Вытираю рот, вытираю руку о штаны и без тени страха смотрю на лжеврача.

Чего мне бояться? Я не виновен. Пытать меня не станут. Продолжат расспрашивать. А трепать языком, как известно, – не мешки таскать. Еще немного потяну резину, и Рита снова кого-нибудь убьет. Убьет, не сдержится, я в этом уверен, я ее знаю. Сорвется, и я оправдан. Железное алиби. Просто подождать.

Я хочу протянуть руку и сказать, что ж, Федор Петрович, наконец-то я узнал, как тебя зовут, приятно познакомиться, но, думаю, никто здесь не оценит мой добрый жест. Вместо этого делаю грустный взгляд, пусть решит, что меня обижают его обвинения, и говорю, что я ничего не скрываю.

– Я вам, я тебе правду говорю. Я ни в чем не виноват.

Сейчас бы пустить слезу. Это для меня без проблем, конечно, но не хочу переигрывать, изображаю искренние переживания и тянусь за сигаретой трясущейся рукой.

Лжепсихиатр показывает человеку за моей спиной убрать со стола, и суетливые руки вытирают блевотину и раскладывают фотографии.

– Продолжайте. Рассказывайте.

Федор Петрович, в отличие от меня, плохой актер, натуральная фальшивка. Он делает вид, что ничего не случилось, прячет снимки и возвращается к своему нежному бархатному тембру профессионала.

Он говорит, продолжайте, пожалуйста, рассказ, и готовится записывать. Он пытается изобразить спокойствие, а я вижу, как он сдерживается, чтобы не воткнуть ручку мне в глаз.

– Все хорошо, – говорит мне, а успокаивает себя: – Я вам верю. Допустим, существует некая Рита.

Он знает, что должен посмотреть мне в глаза, но не смотрит. Уткнулся в журнал, делает вид, что записывает.

– Как фамилия вашей Маргариты? Расскажите о ней, и мы ее обязательно найдем, обязательно с ней свяжемся. Не сомневайтесь.

Он говорит, что верит. Он мне «верит». Глупая фальшивка, даже врать толком не научилась. Думаю, даже родственники жертв и то больше мне верят, чем этот поддельный врач.

⁂

– Я не знаю ее фамилию. Я не знаю номера ее телефона, не знаю адрес. Я… Я толком ничего о ней не знаю.

– Вы с ней провели год? Так?

Я пожимаю плечами. Согласен, странно. Мы с ней достаточно долго вместе, а я о ней толком ничего и не знаю.

– Расскажите, что знаете, – говорит врач сквозь зубы.

Вот зачем он так? Я невиновен. Не-ви-но-вен. Зачем столько злости и ненависти в мой адрес?

Я отодвигаю тарелку в сторону и предлагаю Рите забыть о вчерашнем. Прошу только, чтоб в другой раз предупреждала, если уходит на ночь. На это она мне ничего не отвечает.

– Пойдем. – Она говорит и нежно берет меня за руку. – Попробуем доработать, а может, и изменить твой образ.

Она ведет меня через улицу в соседнее здание. На первом этаже, судя по вывеске, арендует помещение студия актерского мастерства. Я много раз ходил мимо нее, но ни разу не заглядывал внутрь.

Мы заходим в дверь под вывеской.

Рита спрашивает, есть ли у них запись на актерские курсы, и просит включить меня в группу. Она говорит обо мне в третьем лице, и я чувствую себя маленьким мальчиком, которого мама привела записать в секцию.

Она говорит, что я способный, что мне всего-то не хватает чуть-чуть теории и опыта.

Меня зачисляют.

Без всяких кастингов и проб. Без лишних рассуждений и сомнений.

– Добро пожаловать!

Я не произнес ни звука, и меня зачисляют. Аркадию вручают майку и кепку с логотипом студии и крепко пожимают руку.

А если я глухонемой, а если недоразвитый?

Лишь бы платил…

После произнесения заготовленных фраз о том, какая их студия современная и прогрессивная, какие их педагоги талантливые и профессиональные, какие заоблачные перспективы открывают их курсы для начинающих актеров, меня записывают на занятия по вторникам и четвергам.

– Вторник-четверг, с шестнадцати тридцати до без четверти девятнадцати. – Девушка записывает информацию на визитке и называет цену за курс.

Я окончательно теряю желание посещать студию. У меня просто нет таких денег.

– Все нормально, – говорит Рита.

Она достает кошелек и платит вместо меня за обучение.

Приветливый администратор крепит степлером копию чека к визитке и протягивает мне.

– Сочтемся, – говорит Рита шепотом, подмигивает и трясет перед собой розовым кошельком с цветочками. – Тем более я обидела тебя вчера. Это мое извинение.

Нам говорят, что первое мое занятие уже сегодня и что меня ждут с нетерпением.

Рита говорит, что он, она показывает на меня, обязательно придет, и мы уходим.

До обеда мы гуляем по городу. Отдыхаем.

Утром нет смысла развлекать прохожих, все заняты, торопятся. Мы просто прогуливаемся и беседуем. Только я и Рита, без Аркадия, без Чарли, без лишних мыслей и проблем.

Как всегда, я молчу, она говорит.

Она много говорит.

Обо всем на свете и ни о чем. Болтает без остановки. Я только киваю и иногда произношу «угу», а Рита знает обо мне абсолютно все. Я не разговариваю, а она знает все о моем детстве, о моих родителях, о том, что я люблю и чего терпеть не могу, в общем абсолютно все.

У Риты такой дар.

После первой же встречи у меня не осталось от нее тайн. Она умудрилась разузнать даже то, что я от самого себя скрывал. Причем Рита это проделывает как бы случайно, вроде бы невзначай. Ей в разведку надо. Отличный сотрудник получился бы.

Мы гуляем, и она постоянно говорит, обсуждаем все на свете, а в итоге обо мне известны даже мелкие подробности, а о ней самой я знаю лишь ее имя. И нет ощущения, что Рита незнакомка, напротив, я уверен, что знаю ее лучше, чем самого себя.

Но на деле не знаю даже сколько ей лет.

– Рита, сколько тебе?

– Сколько чего?

– Лет. Сколько тебе лет?

– Балбес… У женщины не спрашивают такое.

Я говорю, что с виду староват для такой, как она. Любопытно, на сколько большая между нами разница, только и всего.

– Мне достаточно лет, чтобы не видеть в тебе старикашку. – Она специально шепелявит на слове старикашка, изображает маленькую девочку.

И мы больше к этой теме не возвращаемся.

Ближе к вечеру мы расходимся по делам. Я иду на курсы, а Рита собирается играть в переходе и петь свои песни. Зачем ей это? Уверен, у нее достаточно денег. Странное хобби.

Я прошу, пусть Рита напишет мне свой номер, на случай, если срочно нужно будет созвониться. Она смеется, мол, я настолько старый, что прошу записать. Мол, уже не в силах запомнить пару цифр.

– Я не пользуюсь телефоном. Это бич цивилизации.

Бич – это я, думаю про себя и продолжаю идти следом за Ритой.

– Когда захочешь, без труда найдешь меня. Без всяких телефонов. А сейчас поторапливайся на занятия. Хватит идти за мной. Опоздаешь!

– То есть ты знаешь способ, как с ней связаться? – перебивает Федор Петрович.

Я пожимаю плечами. Говорю, что не знаю, почему Рита так сказала, может, просто чтоб отвязался. А может, на самом деле считала, что я могу догадаться, где ее найти.

– Ты хочешь убедить нас, что Маргарита существует, но при этом упорно отказываешься помочь нам в поиске.

Меня раздражает, что глупая фальшивка обращается ко мне то на «вы», то на «ты». Вполне устроило бы уважительное «вы».

Я говорю, что не знаю, как еще его убедить, говорю, что на самом деле не знаю, где ее искать. Я не обманываю и ничего не скрываю.

– И я не отказываюсь сотрудничать. Более того, мне сильнее других интересно найти Риту.

– Тогда хватить вилять! – Лжедоктор нервничает. – Расскажи, какие у нее приметы? Может, есть особенности? Пирсинг, тату?

Тату.

Точно. У Риты на ноге возле косточки есть татуировка. Растение какое-то. Может, плющ. Когда она обувает открытые туфли, красиво выглядит. Словно стебель пробивается из каблука и ползет по ноге к небу, обвивая гладкую кожу.

– Есть татуировка.

– Какая?

Он спрашивает без интереса.

Он, может, уже и верит в существование Риты, но считает ее максимум моей соучастницей. Он уверен, что я главарь, я убийца.

Несмышленыш. Тьфу.

Я заранее знаю, о чем он подумает. Наивный. Не может ничего от меня скрыть.

– Какая татуировка? – Он не выдерживает и повышает тон.

Молчу.

Не реагирую.

Поднимаю хвост переполненному слоненку.

Федор Петрович сдается. Он видит, что сегодня уже ничего от меня не добьется, и предлагает сделать перерыв.

– На сегодня достаточно.

Фальшивка не смотрит по сторонам, он уверен, что все хотят прерваться и отдохнуть. Встает из-за стола, и я вижу, как он прячет от меня выдох, тяжелый долгий выдох.

– Плющ, – говорю я.

– Что?

– Татуировка плюща на ноге.

Федор Петрович не обращает внимания. Убирает журнал, складывает документы в сумку.

Он устал больше, чем я.

Поддельный доктор устал больше всех собравшихся здесь. Я это знаю. Я точно знаю, не понаслышке, как это трудно поддерживать на себе маску, особенно если ты дилетант.

⁂

Из актерских курсов я узнал многое. Актерское мастерство – это способ вызвать эмоциональный отклик у зрителя. Смысл обучения – заставить публику сопереживать. И самое главное, я узнал, что актерские курсы – бесполезная трата времени и денег.

Не мое.

По окончании занятий мне полагалась справка с круглой печатью учреждения образования, а также при желании я мог купить дополнительно сертификат на любом языке, который подтверждал бы прохождение мной обучения в случае отъезда за границу.

Можно купить и свидетельство в твердой обложке с указанием количества пройденных мною учебных часов с выпиской по темам.

Но зачем оно мне? Мой главный сертификат – перевоплотиться настолько, чтобы Рита не смогла узнать меня в образе. И курсы в этом уж точно не помогут.

Актерская академия – надувательство. Учат, как из плохой подделки стать плохой копией. Любой бестолковый каприз, только плати. Бюро по зарабатыванию на тебе денег.

Существует система бонусов и поощрений. Удобно придумано, если покупаешь два из предложенных документов, получаешь скидку в пять процентов на третий.

Сценическая свобода.

Упражнение на раскрепощение, внимание, воображение и фантазию. Беспредметное действие, работа с предметом.

Техника дыхания. Пластика. Отношение к партнеру, этюды, пантомима. Сценическая речь. Работа на съемочной площадке.

Познавательно, но мне всего этого недостаточно.

– Ты можешь предъявить документ?

Фальшивка опять обращается на «ты».

Наблюдение, когда он мне верит – начинает тыкать, когда злится, раздражается или сомневается – начинает свое официальное «вы».

– Есть у тебя хоть что-нибудь, чтобы предъявить нам, подтверждающее твои слова?

Они хотят доказательств.

Я не закончил те курсы, и даже если бы прошел обучение до конца, никаких документов покупать не стал бы.

И зачем мне что-то доказывать? Достаточно еще немного подождать, и Рита заявит о себе сама.

Скоро, совсем скоро мы все, присутствующие здесь, узнаем о новых кровавых убийствах, услышим о новых растерзанных жертвах.

Скажу правду как есть. Мне нечего скрывать…

– Мы уже все проверили. – Не дает мне ответить голос за спиной. – Он на самом деле посещал курсы по указанному адресу.

Федор Петрович одаривает беспардонного носителя голоса за моей спиной укоризненным взглядом. Он не скрывает раздражения, не стесняется меня, делает никчемному голосу за спиной грубый жест брысь.

– Он посещал, но о девушке никто не слышал. Ее никто ни на курсах, ни в студии не видел, – говорит удаляющийся голос за спиной.

Врач недовольно чмокает и качает головой. Он старается сделать вид, что это в мой адрес, но я знаю, что его раздражение адресовано пустотелому манекену с робким голосом.

Федор Петрович говорит, чтобы я продолжал, говорит, что внимательно слушает. Переворачивает страницу журнала и готовит ручку.

А я усердно тяну время и говорю, что из любой кучи помоев при желании можно извлечь пользу.

Была польза и от курсов.

Там впервые я услышал о мышцах лица. О мимических мышцах.

– Что это ты делаешь? – Рита садится сбоку от зеркала и смотрит на меня пристальнее, чем мое отражение.

Я сдерживаю улыбку, прижимаю ладони к лицу так, чтобы указательные пальцы лежали на висках. Сжимаю плотно губы и вытягиваю их трубочкой. Надавливаю на скулы и одновременно расслабляю губы.

– Это тебе на курсах показали?

Я говорю «угу» и продолжаю упражнение. Не хочу, чтобы Рита знала, что я бросил занятия.

Она повторяет за мной, вытягивает губы и качает головой. Смотрит на меня через зеркало, гладит мое отражение.

Рита медленно приближает губы к зеркалу. Я тяну ее за плечо, собираюсь поцеловать, пока она в игривом настроении, но она останавливает меня. Выворачивается. Кокетливо извивается и говорит, нет-нет-нет, не торопи события.

Наигранно смеется и выходит из комнаты. А я делаю вид, что ничего не случилось. Остаюсь у зеркала с растерянным отражением наедине.

Мне еще нужно надуть левую щеку, задержать на десять секунд, затем правую, и так хотя бы три подхода.

– Понимаете, – обращаюсь я к присутствующим, – я решил стать настоящим. А не каким-нибудь подражателем.

– Можно я задам вопрос? – Все не унимается пустышка за спиной. Дождался удобного случая и снова сует свои пять копеек.

Лжепсихиатр ожидаемо морщится. Трясет сжатым кулаком в воздухе, мол, заткнись, последний раз предупреждаю.

– Я уверен, – продолжаю говорить, обращаюсь к собравшимся, не обращаю внимания на пустышку и его желание что-то спросить. – С помощью тренировки и развития мимических мышц можно без пластического хирурга стать другим.

Говорю, можно избавиться, например, от морщин. Убрать двойной подбородок. Можно выровнять нос, увеличить губы. Поправить овал лица. Да все, что угодно. Все возможно, если очень захотеть. Можно стать совершенно другим человеком. Таким, каким пожелаешь.

Я вижу, как заинтригованы зрители. Наконец-то я нашел тему, с помощью которой могу занять их уши и потянуть время.

Теперь они смотрят на меня иначе. С заинтересованным презрением. Упитанные, розовощекие, с обвисшими складками под одеждой, они готовы отложить казнь маньяка, мою казнь, до конца рассказа. Они хотят узнать мой секрет.

Не нервничать.

Просто продолжать говорить, объяснять и ждать. Рита сорвется. Ей сейчас тяжелее, чем мне. Пусть мне мало о ней известно. Но я знаю точно, как сильно она любит кровь. Немного подождать, немного терпения.

Кончиками пальцев плотно прижми кожу у наружного края бровей, не оттягивай, только прижми. Затем зажмуривай и открывай глаза, не отпуская пальцев.

– Лучше этим заниматься перед зеркалом. – Я показываю, как правильно выполнять упражнения.

Я показываю и смотрю строго перед собой, на Федора Петровича. Зажмуриваюсь и чувствую, как меня буравят взгляды присутствующих. Они ловят каждый жест, внимают каждому слову.

Сложи пальцы в замок, помести их на лоб и прижми как можно плотнее. Попытайся поднять брови, задержи напряжение на десять секунд, расслабь лоб. Так повторяй минимум три раза.

– С этим комплексом главное не переусердствовать.

Рита куда-то ушла, и я весь день просидел у зеркала, изучая новые упражнения. Я, наверное, идеалист: если уж решил – выжимаю из себя максимум.

В те дни я с головой погрузился в профессию. Все, что меня занимало, стать не просто дешевым подражателем, а профессиональной стопроцентной копией.

Рита куда-то ушла, но меня это только обрадовало. Больше времени на тренировки мышц.

Ушла и ушла…

Тогда я же и подумать не мог, с кем вот так вот живу под одной крышей.

– Мы, кстати, с Ритой обсуждали те самые убийства. Называли маньяка больным психом, конченым ублюдком, зверем, нелюдем.

Мое замечание не оказало должного эффекта. Собравшиеся мне не верят. Все еще не верят.

Но это чистая правда.

Мы разговаривали с ней, вместе осуждающе качали головой. Попадись он нам, этот монстр, говорила Рита, непременно лично разорву его в клочья.

На тумбочке краткий анатомический атлас. Развернут на странице мышцы лица.

Я читаю: «Малая скуловая мышца. Медиальные пучки этой мышцы переплетаются с мышечными пучками круговой мышцы глаза».

Пробегаю глазами врачебные термины.

Меня не интересуют названия, мне не важно устройство. Я лишь хочу узнать функцию и каким образом натренировать конкретную часть.

Бла-бла, мышца вплетается в кожу носогубной складки, бла-бла-бла, при сокращении. Тянет верхнюю губу вверх – вот. Тянет верхнюю губу, углубляет носогубную складку.

Я ощупываю пальцами зону на лице, где должна быть малая скуловая мышца. Она участвует в мимике, она важна для моей новой профессии, и я записываю на зеркале ее название и условное расположение.

Двигаю бровями, губами, ноздрями.

С первого раза избирательно задействовать лишь одну мышцу не простая задача.

Не получается.

Я читаю дальше: «Мышца, опускающая угол рта».

Пригодится. Полезно уметь пользоваться уголками рта.

Я пробую скривиться. Это кажется проще, чем шевелить малой скуловой. Рот послушно изгибается в перевернутую улыбку. Левая сторона заметно ниже опускается, и ей мне легче управлять.

Хм.

Мышца начинается широким основанием от передней поверхности нижней челюсти, ниже подбородочного отверстия. Направляясь вверх, мышца суживается, бла-бла-бла, достигает, вплетается в кожу угла рта, бла-бла, в толщу верхней губы, бла-бла, тянет к низу угол рта и делает носогубную складку прямолинейной.

Опускание углов рта делает на лице выражение печали.

Пишу на зеркале: печаль, и рисую схематически мышцу.

Читаю:

«Подбородочная мышца начинается рядом с мышцей, опускающей нижнюю губу. Вплетается в кожу подбородка.

Функция: поднимает кверху кожу подбородка, образуются небольшие ямочки, и подает кверху нижнюю губу, придавливая ее к верхней».

Читаю, пробую, записываю.

Снова и снова. Читаю и пробую.

Надо сказать, есть мышцы, которыми без труда удается управлять сразу, и есть те, о существовании которых раньше и не подозревал.

Читаю, пробую двигать, записываю.

Вскоре на зеркале не осталось места. Лицо ноет, словно на нем поработали отбойным молотком. Через синие черточки фломастера я с трудом различаю уставшее отражение начинающего подражателя.

– Пародиста? – хочет поправить Федор Петрович.

– Нет. Именно подражателя. Я так называю свою профессию.

К моему удивлению, на лице человека, на моем лице, больше пятидесяти мышц. И каждую из них я обязан изучить и научиться ею пользоваться. Я знаю, я уверен, что с их помощью можно не просто разгладить парочку морщин. С их помощью можно менять внешность.

Так я просидел весь день. Согнувшись над записями, перед зеркалом.

Без перерыва.

Пару раз отошел в туалет – и все.

Просидел за работой практически до утра.

– В ту ночь, кстати, Рита снова не ночевала дома.

Я в этом уверен на все сто. Делаю пазу. И хочу, чтоб лжепсихиатр это зафиксировал у себя в журнале.

Я заснул под утро, а проснулся около полудня.

– Я это хорошо помню. Удивился еще, что так долго проспал, скрючившись перед зеркалом, это на меня не похоже.

– Что было дальше? – Фальшивка считает, что мой рассказ ничего не стоит. Он думает, что я все сочиняю, но продолжает записывать.

Она вернулась, и я проснулся от щелчков замка. Замок у меня старый, не услышать его невозможно.

Она вернулась, а я притворился, что уже давно не сплю.

– Можно я задам всего один вопрос? – Голос за спиной уже более уверенный и настойчивый. – Федор Петрович, всего один вопрос.

Помощник фальшивки. Что он может спросить? Трусливый ассистент безмозглого. Да пусть уже спросит, е-мое, если неймется. Петрович, разреши ты ему. Видишь, свербит у паренька.

Я делаю паузу.

Жду, что же ему ответит мой дорогой лжепсихиатр. А фальшивка красный, что тот рак вареный. Сейчас испепелит взглядом дерзкого выскочку.

– Как так вышло, что вы едва познакомились и уже живете вместе? – спрашивает голос, собрав остатки храбрости и не дожидаясь разрешения. – Как так?

Стук кулака Федора Петровича о стол глушит последние слова вопроса молодого ассистента.

– Выведите его отсюда! – Лжепсихиатр кричит и встает с места. – Что ты о себе возомнил? Уберите этого сейчас же!

Я представляю, каких сил стоит моему фальшивому врачу сдерживаться от нецензурной брани. Он кричит уведите, и слышу, как за спиной сначала быстро приближаются, затем также быстро отдаляются чьи-то шаги.

– Ответь! – не унимается голос. – Федор Петрович, скажите, пусть ответит. Ответь, скотина! Почему вы вместе жили?

Я слышу, как открываются и сразу закрываются двери. Слышу, как пластиковая пустышка уже совсем смелым тоном требует, чтобы от него убрали руки.

Доктор ждет, когда стихнет шум за дверью. Затем невозмутимо поправляет воротник.

– Прошу прощения за моего помощника. Прошу вас, продолжайте. Рассказывайте.

Он снова переходит на «вы».

– Может, хватит уже?

Лжепсихиатр смотрит на меня в недоумении.

– Вы же не верите ни единому моему слову. Никто из вас не верит! К чему весь этот цирк?

Думаю, фальшивка и сам не знает к чему. А вот я прекрасно знаю, зачем мне этот спектакль. Я прекрасно знаю, к чему приведет моя подобная фраза. И я прекрасно знаю, чему учили фальшивку в его вшивом университете.

– Мы вам верим. Верим. Продолжайте, пожалуйста, рассказ. Если бы мы вам не верили, сейчас бы с вами беседовали другие люди. Совершенно другие. Нам важно узнать все подробности. Мы хотим узнать все, чтобы полностью разобраться.

Как по нотам.

Проще простого. Мой фальшивка действует строго по инструкции. Безмозглая фальшивая грязь.

Не нервничать и тянуть время. Сохранять спокойствие и просто ждать. Давай же, Рита. Убей. Хоть кого-нибудь.

– Можно мне воды?

Стакан давно опустел, и его никто больше не наполняет.

– Конечно. – Федор Петрович делает жест, чтоб скорее налили, но его помощника вывели из помещения. Он недовольно встает, наклоняет графин и наливает в стакан до краев.

Я не пью.

Смотрю на воду, намачиваю мизинцы и провожу ими по бровям.

Фальшивка закипает.

Давай. Взорвись, тупица. Объяви перерыв или еще что-нибудь. Время работает на меня.

Я повторяю ритуал с мизинцами и улыбаюсь.

– Мы вас внимательно слушаем.

Он пододвигает журнал и готовиться писать дальше.

Зачем он записывает? На столе диктофон. На нас направлены две камеры. Вокруг толпа свидетелей, а он, идиот, пишет.

– Продолжайте, пожалуйста. Рассказывайте.

Делаю долгий выдох.

Делаю вид, что борюсь с напряжением. Делаю жест руками, который должен дать понять окружающим, что я собрался и настроен.

Я больше не спрашиваю Риту, где она пропадает. Ответ я получил раньше, а претендовать на что-то более подробное просто не имею права.

– Сварить кофе?

Не отвечаю. Избегаю встречи, сворачиваю на кухню.

Она говорит, что кофе сейчас бы не помешал, и идет следом. Как же приятно от нее пахнет, господи, какие-то цветы и карамель. Я только по запаху без труда могу сказать дома Рита или нет.

Ставлю варить кофе. Готовлю чашки.

– Ой, – еле сдерживает крик Рита. – Что с твоим лицом?

– Ты о чем?

– Сам посмотри.

Она протягивает мне из косметички зеркальце.

Я смотрю и чувствую, как сердце бьется чаще. Я не из слабонервных, но сейчас, кажется, потеряю сознание. Из маленького кругляша в красной пластиковой оболочке на меня смотрит урод. Натуральный урод. В отражении я вижу Квазимодо.

Одна бровь выше, другая неестественно ниже обычного. Щеки сползли. Губы асимметрично изогнулись.

В тот день я испытал то, что люди называют панической атакой. Настоящий приступ.

– Не знаю, можно ли такое здесь говорить. Рита не ангел, это да. Но спасибо ей огромное. Только благодаря ей я не умер в тот день.

Зря я это сказал.

Недовольное шуршание пронеслось по помещению. Гневные возгласы. Ненависть вырывается наружу. Ненависть в мой адрес. Но иная. Теперь меня проклинают за то, что я хорошо отозвался о Рите.

И это прекрасно…

Это значит, что мне начали верить. Я больше не убийца в их глазах. Мне удалось убедить, что это Рита во всем виновата. Если и не убедить, так хотя бы начать сомневаться. И это большое достижение. Я выиграл еще чуть-чуть времени.

– Сейчас мне понятно, что просто перетрудил мышцы, – продолжаю, стараюсь сменить тему. – Уже через несколько дней все вернется в нормальное состояние. А вот тогда…

Мне казалось все, финиш.

⁂

– Будешь медвежонком. Раз сломал рабочий инструмент.

Я никогда не относился к своему лицу, как к рабочему инструменту. Руки, плечи, спина, ноги. Работать головой, а тем более лицом. Даже представить такого не мог.

– У меня есть ростовой костюм. Не самый лучший, потертый и в нем жарко, но…

– Я не хочу.

Рита наливает чай, она знает, что я пью только кофе и без сахара. Наливает две чашки и подвигает одну мне.

– Не опускай руки. Я уверена… Я обещаю, через пару дней все вернется на свои места. – Она гладит мои распухшие брови. – Это всего лишь шанс выйти за рамки. Не бойся что-то менять. Привычки не делают нас теми, кто мы есть, это обман.

Она кладет сахар мне в чашку и размешивает.

– Пей.

Я смотрю на водоворот чаинок. Кожа наползает на глаза, и мне приходится придерживать лоб руками. Чай пахнет ягодами, розовая кисло-сладкая жижа. И мне совершенно не хочется его пробовать.

– Хватит гипнотизировать. Пей, а то остынет.

Делаю глоток.

Стараюсь не смотреть в чашку, но все равно замечаю уродливое отражение. Обжигаю небо и отставляю напиток остыть.

Рита, как всегда, говорит без умолку. Говорит, сейчас позавтракаем и пойдем примерять костюм.

Хочешь стать профессионалом, тогда ни шагу назад. Несмотря ни на что, только вперед, только действовать.

– Пару дней поработаешь куклой. Подумаешь, беда.

Я не в состоянии что-то говорить или сопротивляться. Молчаливо соглашаюсь. Будь как будет. Ей сейчас виднее.

– Сколько можно? – слышится плачь за дверью.

Лжепсихиатр мгновенно реагирует и жестом показывает убрать плачущую женщину подальше. Он смотрит на меня, оценивает, услышал ли я разговор, ждет, как я отреагирую.

– Что там происходит?

– Ничего-ничего. Не обращайте внимания, продолжайте.

Он явно недоволен. Старается скрыть, но я вижу, как он нервничает. Он листает журнал и всеми силами пытается меня отвлечь.

Я слышу, как за дверью успокаивают женщину. Ее торопливо уводят, и я не могу расслышать всего разговора, лишь обрывки фраз. Она причитает, всхлипывает, говорит, что больше не может ждать, говорит что-то про свою девочку. А ее успокаивают, мол, Федор Петрович знает, что делает, что все будет хорошо, что просто нужно немного еще подождать.

Голоса удаляются.

– Что было дальше? Рассказывайте.

Я закуриваю, хочу обернуться и посмотреть на дверь, но не решаюсь. Странная ситуация. Не знаю как реагировать. Пододвигаю пепельницу хвостом к себе и продолжаю.

Помню, в поезде я ночью боялся идти в туалет. Просто не хотел побеспокоить пассажиров. Не дай бог, кто проснется и увидит мое лицо.

– Что вы делали в поезде?

– Ну я же говорю, Рита предложила временно поработать куклой медведя. И в тот день мы ехали за костюмом. Заодно хотели навестить ее родственников.

Фальшивка оживляется. Просит рассказать, что за родственники и адрес места, куда мы ехали.

– Я не знаю, – говорю и понимаю, насколько нелепо это звучит. – Понимаете, я был в таком состоянии…

– В каком? – уже не скрывает раздражения Федор Петрович.

– На мне лица не было! В прямом смысле.

Я с силой заталкиваю окурок в слоненка.

– Я не помнил, как очутился в поезде. Наверное, Рита отвела за руку. Не помню!

– А родственники? Кто они?

– Родственников мы не застали. Просто пустой дом. Никого не было. Мы зашли, забрали костюм и тут же уехали.

– Что за дом?! Адрес! Приметы! – Фальшивка обрывает себя на полуслове. Быстро меняется в лице и другим тоном, совершенно спокойным обращается скорее к присутствующим. – Продолжайте. Ничего страшного. Рассказывайте по порядку, что помните.

Я делаю выдох. Держу паузу и продолжаю.

В итоге не вытерпел. Уж больно в туалет приспичило.

Пошел.

Несколько раз посмотрел на номер места. Девятое, рядом десятое, одиннадцатое и двенадцатое. У меня нижнее, но удобнее ориентироваться по верхним. На столике бутылка воды и сумка Риты. Запомнил.

По пути в конец вагона про себя повторяю цифры, чтобы не перепутать. Не хотелось вернуться и в темноте ошибиться с местом. Разбудить человека посреди ночи и подставить ему свое лицо – гарантирован инфаркт.

Иду.

В это время все туалеты свободны. Наспех, чтоб никто не пришел, делаю свои дела и быстрее назад.

Возвращаюсь, а на моем месте кто-то лежит.