Текст книги "Большая книга ужасов – 59 (сборник)"

Глава 4
Два букета

На этот раз, приехав на выходные в деревню, Алина неожиданно ощутила, что чувствует себя здесь как дома. В недоотремонтированном доме, где и своих вещей-то было еще всего ничего и где она побывала всего несколько раз, девочке вдруг стало уютнее, чем в городской квартире, где прожила с рождения. Дом показался ей знакомым и родным, как будто она обитала здесь много лет и знает каждый уголок, каждую дощечку. Алине подумалось, что провести здесь один из летних месяцев – вовсе не такая плохая идея, как ей представлялось вначале. И даже вынужденное одиночество, отсутствие друзей и знакомых ее теперь ничуть не смущало.

Остановившись перед странной иконой и еще раз внимательно ее осмотрев, Алина мысленно сравнила ее с той ночной вышивкой и отметила, что у нее получается ничуть не хуже. Она решила, что теперь будет работать над этой схемой днем, чтобы все делать вполне осознанно.

Даже не переодевшись и не передохнув с дороги, девочка поднялась на чердак и открыла заветный сундук. Машинально отметив, каким странным, непохожим выглядит ее отражение в зеркале на крышке, она взяла вышитые портреты и спустилась с ними вниз, чтобы еще раз как следует ими полюбоваться. Перебирая их, Алина с некоторой грустью подумала, что до такого мастерства ей еще расти и расти. Если, конечно, она вообще сможет когда-нибудь его достичь. Ну что ж: значит, ей есть куда стремиться.

Девочка только сейчас обратила внимание на то, что одна из работ осталась незавершенной. Вернее, сам портрет был вполне закончен и выглядел ничуть не менее реалистично, чем остальные, а вот узор рамки вышивальщица, очевидно, довести до конца не успела. Алине вдруг очень захотелось закончить работу, но она тут же себя одернула. Это, особенно при ее неопытности, казалось непростительной дерзостью. Все равно как если бы ученик художественной школы задумал дорисовать неоконченную картину великого живописца или начинающий литератор – дописать роман гениального писателя. Так что эту мысль пришлось с сожалением отвергнуть.

Чем больше Алина вглядывалась в вышивку, на которой была изображена совсем еще юная девушка, тем больше убеждалась в том, что это лицо кажется ей знакомым. Хотя такого никак не могло быть; ведь портрет создавался несколько десятилетий назад. Но девочка никак не могла отделаться от этого чувства. Быть может, изображенная на портрете потом стала какой-нибудь знаменитостью, актрисой например? Но Алина не могла припомнить никого, похожего на нее. А когда она спросила об этом у родителей, те тоже не только не узнали изображения, но даже и не уловили сходства с кем-либо из известных им людей. Тем не менее черты девушки долго не выходили у Алины из головы, и она продолжала безуспешно перебирать в памяти сколько-нибудь знакомые лица.

Возможно, именно из-за этих мыслей девочка провела беспокойную ночь. Лица с вышитых портретов возникали перед ней в каком-то бесконечном хороводе. Они шевелили губами, словно силясь ей что-то сказать, но Алина, сколько ни напрягала слух во сне, различала лишь какой-то невнятный шепот, напоминавший скорее шелест листвы. И только имя «Акулина» отчетливо звучало у нее в ушах даже в момент пробуждения.

Алина уже настолько привыкла, что по ночам вышивка непонятным для нее самой образом продвигается, что испытала некоторое удивление и даже разочарование, когда в деревенском доме ничего подобного не произошло. Маму же это, напротив, очень обрадовало. Она выдвинула сразу две версии. По одной из них, винить следовало луну, которая теперь пошла на спад, а по другой – усталость и переутомление от школьных занятий, с которыми справился здоровый деревенский воздух. Девочка же, не удовлетворившись до конца ни одним из этих объяснений, не смогла, однако, придумать ничего другого. Когда она села за вышивку, работа продвигалась совсем не так быстро, как, по ее расчетам, шла ночью. Получалось очень даже неплохо, но все-таки не настолько здорово, как в состоянии сомнамбулизма. Наверное, для идеальной работы следовало по-настоящему от всего отрешиться, чего днем никогда не получалось даже в таком тихом месте.

Днем мама, посчитав, что дочь слишком переутомляется, настояла на том, чтобы та наконец оторвалась от вышивки и вышла из дома подышать свежим воздухом. Алина не стала спорить, тем более что глаза у нее действительно немного устали, в то время как руки, казалось, были готовы к бесконечной работе без всяких признаков утомления.

Девочка вышла на крыльцо и подумала, что гулять здесь, как ни странно, в общем-то, и негде. Конечно, кругом природа, но в лес сейчас не пойдешь, там еще грязи полно и даже снег не весь сошел. Туда без резиновых сапог и не сунешься, да и то придешь перепачканной по уши. Слоняться по маленькому и запущенному садику тоже удовольствие сомнительное. А на деревенской улице смотреть нечего. Вот разве что прогуляться до магазина или станции?

Решив, чтобы уж не зря ходить, купить что-нибудь вкусненькое, Алина отправилась в магазин. Мысли ее постоянно возвращались к неоконченной вышивке, и девочка почти не замечала ничего вокруг, поэтому вздрогнула и даже слегка испугалась, едва не столкнувшись с кем-то очень высоким.

– Привет! – радостно улыбнулся Пашка и отчего-то покраснел. – Значит, приехала?

– Привет! – отозвалась Алина. – Я теперь почти каждые выходные приезжаю. – Она чуть не употребила вместо «выходные» модное заимствование «уик-энд», но подумала, что простоватый парнишка может ее и не понять.

– Здорово! – Пашка расплылся в глуповатой улыбке и покраснел еще гуще. – А я вот в лесу был и вот… цветы нашел.

Он вынул из-за спины левую руку и протянул девочке букет ландышей.

– Красивые! – Алина взяла букетик и вдохнула пьянящий весенний аромат.

– Я вот решил, что тебе понравятся. – Пашка заулыбался так широко, что, казалось, еще чуть-чуть – и улыбка пересечет его узкое лицо до конца, не оставив места щекам и скулам.

– Спасибо, мне понравились. – Алине от такого бесхитростного поднесенного подарка стало очень хорошо на душе. – Ты что, специально ради этого в лес ходил?

– Ну, я пошел прогуляться, – Пашка покраснел еще больше и стал внимательно разглядывать носки своих не слишком чистых сапог, словно обращался к ним. – И вот, думаю, ты вчера приехала, а тут цветы… И вот решил, что тебе понравится, – повторил он.

– Я и сама думала в лес пойти, только там, наверное, грязно, – сказала Алина.

– Грязно, – подтвердил Пашка. – Но цветы красивые. Вот я и подумал…

– А где вы здесь еще гуляете, кроме леса? – Алина решила прервать очередное заявление о том, что цветы ей нравятся.

– Ну, если в город не ехать или в соседнее село, в дом культуры, то, кроме леса, ничего и нет, – Пашка яростно почесал затылок, словно пытаясь выудить из него какие-то новые мысли. – Да вот церковь у нас старинная, и кладбище рядом с ней. Хочешь посмотреть? – Он с надеждой посмотрел на девочку.

– Спасибо, на кладбище я не спешу, – ответила Алина, внутренне дивясь его неуклюжести в общении.

– Вот я и думаю, что нечего мертвецов зря тревожить, – согласился Пашка. – Успеем еще на кладбище, в свое время.

– Знаешь что, – настроение у девочки после такой двусмысленной фразы вдруг испортилось, и ей захотелось сказать что-нибудь резкое, – ведь эти цветы рвать не положено, это браконьерство.

– Чего? – Пашка вытаращил глаза. По-видимому, о запрете на сбор ландышей он слышал впервые.

– Полиция нас за них оштрафует, ваш участковый, – пояснила Алина.

– Он что, дурак? – искренне удивился Пашка, который иначе как глупостью не мог объяснить столь неуклонное следование букве закона. – Нет, это, может, у вас в Москве менты такие, а наш Васильич мужик нормальный.

– Знаешь, забери их лучше назад, – Алина протянула Пашке букет. Ей почему-то стало обидно за родной город. – А то поеду домой, а там меня и обвинят в браконьерстве.

– Да нет же, это тебе! – объяснил ей Пашка, словно втолковывал что-то пятилетнему несмышленышу. – А если боишься, ты их здесь, в доме оставь, вот… А я в другой раз каких-нибудь других цветов нарву.

– Паша! – раздался откуда-то женский голос. – Ты где пропадаешь? Обед на столе!

– Уже иду, мам! – крикнул он в ответ. – Ну, значит, до завтра! – обратился Пашка уже к Алине и, не дожидаясь ответа, побежал по деревенской улице. Легко перепрыгнув через забор, едва доходивший ему до груди, он даже успел обернуться и, махнув рукой, скрылся в одном из дворов.

Девочка, собиравшаяся ответить, что завтра она не собирается с ним встречаться, осталась посреди улицы с букетиком ландышей и слегка глуповатой, не лучше, чем у Пашки, улыбкой. Постояв так с полминуты, Алина решила не идти с букетом в магазин, а вернуться домой, чтобы поставить его в какую-нибудь импровизированную вазочку (настоящей в деревенском домике еще не было).

Вечером девочка время от времени отрывала взгляд от вышивания, чтобы полюбоваться цветами, поставленными, за неимением более подходящей посуды, в пустую стеклянную банку из-под помидоров, с которой едва удалось отскрести этикетку, выглядевшую в сочетании с ландышами совсем уж неэстетично. Родителям, дабы избежать расспросов и возможных папиных насмешек, она сказала, будто сама нарвала цветы на окраине леса. Папа, правда, не преминул вспомнить про браконьерство, совсем как она сама днем, а мама удивилась, как это ей удалось там пройти и почти не запачкаться, но эта тема быстро была исчерпана.

* * *

Ночь на воскресенье снова протекала в непонятных сновидениях, где лица с вышитых портретов обращались к какой-то Акулине, причем сопровождалось это чем-то вроде колокольного звона. Проснувшись, девочка подумала, что уж лучше бродить во сне, чем видеть такую чушь. Открыв глаза и сев на постели, она почувствовала, как босые ноги ступили во что-то мокрое, и с досадой обнаружила, что банка – импровизированная вазочка – лежит на полу, расколотая на несколько частей, а рядом с ней – растоптанные ландыши. Алине еще повезло, что она не наступила на осколки. Значит, это шум от падения банки трансформировался ее сонным мозгом в колокольный звон.

Настроение мгновенно испортилось, хотя Алина пыталась убедить себя, что это просто цветы, которые она еще вчера собиралась вернуть дарителю, и ненужная банка. Спросонья она подумала, что, ворочаясь во сне, случайно опрокинула близко стоящий букет, но, приглядевшись, поняла, что по цветам кто-то не просто прошелся, а даже потоптался на них. Девочка собралась было убрать мусор, в который превратилась недавняя красота, как вдруг заметила едва видимые, уже высыхающие отпечатки босых ног. Размер не давал повода усомниться в том, что их оставила она сама. Значит, ночные хождения продолжаются? Алина машинально бросила взгляд на вышивку: та осталась на вчерашнем уровне. Но чем же тогда она занимается ночью?

Решив, что уборка подождет, а следы вот-вот исчезнут, Алина пошла по ним, словно охотник, выслеживающий дичь. Следы вели на чердак. На этот раз девочка поднималась туда не без трепета, как будто опасаясь увидеть там нечто пугающее. Однако насколько можно было судить в слабом утреннем свете, пробивающемся сквозь маленькое окошко, на чердаке все было в порядке. Вернее, не совсем в порядке: ведь там по-прежнему царило запустение. Если даже сейчас здесь трудно было что-либо разглядеть, то ночью тут и вовсе висел непроглядный мрак. Алина на секунду задумалась, нужен ли свет сомнамбулам, и решила, что все-таки нужен. А если так, то она могла зажечь тут свечку. А если делать это не контролируя себя, то недалеко и до пожара…

Вздрогнув от этой неутешительной мысли, девочка продолжила расследовать свои ночные перемещения. Здесь это было делать легче: следы четко просматривались на пыльном полу. Как она и предполагала, они вели к сундуку. Судя по вытоптанному рядом пятачку, ночью она топталась здесь довольно долго. Алина сняла крестик-ключ, вставила его в замочную скважину, но некоторое время не решалась его повернуть. Ей отчего-то казалось, что под крышкой она увидит что-то неприятное или даже страшное, чего здесь быть никак не должно. Наконец, обругав себя за глупые страхи, девочка открыла замок, и крышка откинулась.

В первое мгновение она отпрянула назад и даже тихонько вскрикнула. Но тут же поняла, что испугалась собственного отражения в тусклой паутине зеркала, показавшегося ей каким-то недобрым. «Хорошо же я выгляжу спросонья!» – произнесла она вслух насмешливым тоном, чтобы немного себя подбодрить, и склонилась над сундуком. Там, по крайней мере на первый взгляд, все лежало на своих местах. Но что-то же она здесь делала этой ночью! Может, что-то искала?

Алина уже хотела начать перебирать вещи, находящиеся в сундуке, но ее отвлекла мама, крайне недовольная тем, что дочь не только не убрала за собой, но и зачем-то отправилась на чердак в одной ночной рубашке, несмотря на прохладное утро. Только тут девочка поняла, что действительно замерзла, и, подумав о том, что ночные хождения в таком виде могут довести до простуды, побежала переодеваться, вытирать лужу и подбирать осколки. Про очередное проявление лунатизма же она пока решила не говорить. Очень уж не хотелось волновать родителей. Да и визит к невропатологу, который, скорее всего, ожидал бы ее после этого, Алину не прельщал.

После завтрака девочка некоторое время колебалась между вышивкой и прогулкой и сделала выбор в пользу второй, убедив себя, что нужно немного проветриться после пребывания на пыльном чердаке. Она с сожалением вынесла ландыши, реанимировать которые было уже невозможно, и чуть не столкнулась с Пашкой, с мрачным видом шагавшим по улице. С его угрюмой физиономией резко контрастировал небольшой букет из цветов довольно веселенькой расцветки, названия которых Алина не знала.

– Привет! – он резко остановился, по инерции слегка качнувшись вперед. В том, что мальчик рад встрече, сомнений не оставалось, однако ясно было и то, что его что-то печалит и даже гнетет.

– Привет! – отозвалась Алина. Она сначала хотела осведомиться о причине его мрачности, но вместо этого вдруг похвалила цветы: – Красивый букет! Даже симпатичнее вчерашнего.

– Красивый… – вздохнул Пашка, даже не глядя на предмет разговора. Потом опять вздохнул и добавил: – Только это не тебе… Вот…

– Понятно! – Алина, готовая уже протянуть руку и благосклонно принять подношение, сделалась пунцовой. Она почувствовала себя так, словно ее ударили или окатили холодной водой. – Ну что ж, Павел…

– Я тебе потом другой нарву, вот, – торопливо принялся объяснять Пашка, испугавшийся, что девочка сейчас уйдет. – А этот…

– Так ты здесь всем цветы даришь? – саркастически осведомилась Алина. Сначала она действительно хотела уйти, но потом решила немного помучить разочаровавшего ее собеседника.

– Эти цветы для Егоровны… – тихо произнес Пашка, глядя в землю.

– Для кого?! – удивленно переспросила девочка, ожидавшая чего угодно, но только не этого.

– Для Егоровны, – грустно повторил Пашка. – Она ночью померла, вот… Ну я и подумал, надо цветочков принести. Соседи все-таки… Вот…

– Понятно… – протянула Алина, не знавшая, как реагировать на это печальное сообщение. Она вдруг подумала, что в случае смерти кого-нибудь из городских соседей едва ли озаботилась бы чем-то подобным. – Эта та старушка, которая меня на той неделе почему-то испугалась?

– Она, – кивнул Пашка. – У нее в последнее время совсем с головой плохо стало. Всю неделю твердила, что смерть ее идет… Вот… Вышло, что и вправду… – он шмыгнул носом. Похоже, кончину пожилой женщины мальчик принял очень близко к сердцу.

– Ну ладно, иди туда. Не буду тебя задерживать, – грустно произнесла девочка.

Пашка ничего не ответил, только кивнул и быстро зашагал по деревенской улице. Алина же, настроение которой оказалось безнадежно испорченным, вернулась в дом и села за вышивку. Ее мысли периодически возвращались к испуганной старушке, лицо которой всего за одну короткую встречу прочно врезалось ей в память. Девочка думала о том, не стала ли она косвенной причиной, ускорившей ее смерть. Сильный испуг в таком возрасте плюс какие-то фантазии, возникающие в нездоровой психике… Алина старалась отгонять от себя эти мысли, но они, как назойливые мухи, возвращались к ней весь день, даже тогда, когда вся семья уже ехала в Москву…

Глава 5
Алина или Акулина?

Потянулась обычная школьная неделя, состоящая из уроков, домашних заданий и встреч с подругами. Такое привычное течение событий на сей раз отчего-то угнетало Алину. Ей очень хотелось поскорее вырваться в деревенский дом. В городской квартире же ей было тесно и душно. Единственное, что по-настоящему радовало девочку, была вышивка, которой она и посвящала практически все свободное время.

Работа над вышивкой продвигалась и ночью, причем Алина уже перестала придавать этому большое значение, смирившись с такими странностями. Может, она бы и занялась своим лунатизмом, если бы делала что-то предосудительное. Но ведь речь шла всего лишь о вышивке. К тому же ночная ее часть получалась настолько здорово, что отказаться от приписывания себе такой прекрасной работы просто не было сил. Маму же она успокоила, соврав, что это больше не повторяется.

Между тем неожиданно раскрывшийся талант Алины обрел своих поклонников, а вернее, поклонниц. Наташа, тяжело переживавшая гибель щенка, сквозь слезы благодарила ее за то, что у нее остался такой прекрасный портрет домашнего любимца. Другие же девочки буквально встали в очередь, требуя, чтобы Алина вышила что-нибудь и для них. Исключения составляли Люда, считавшая, что вышивка – это слишком просто и старомодно, и Катя, упорно приплетавшая всякую мистику. Особенно ей не нравился странный узор, становившийся постепенно Алининым фирменным знаком: она утверждала, что в нем, как и в ключе-крестике, есть что-то колдовское и зловещее, однако никаких аргументов в пользу своего утверждения не приводила. Некоторые девочки и сами пытались заняться вышивкой, но результаты, особенно на фоне успехов Алины, оказались столь жалкими, что их неловко было демонстрировать кому-либо, кроме домашних.

Юная вышивальщица втайне мечтала о портретной галерее, вроде той, что обнаружила в деревенском доме, но пока не была уверена в собственных силах и отложила реализацию дерзкого замысла на более поздний срок. Пока же она с удовольствием задумала небольшие подарочные работы, с каждой из которых рассчитывала справиться за пару дней.

Первой ее новой вышивкой стал букет в вазе. Юля, еще одна одноклассница, у которой приближался день рождения, увлекалась цветоводством и выбрала эту тему сама. Сначала Алина не была в восторге от нового рисунка, но быстро увлеклась и успела всего за два дня. Но в рамках схемы девочке уже было тесно, и она внесла свои изменения. Цветы на ее вышивке стали живее и естественнее, а вазу украсил знакомый узор.

Юля была в восторге и упросила Алину отдать подарок еще до праздника. Однако уже через несколько дней она выглядела встревоженной. В ее домашней оранжерее, как она громко именовала множество цветочных горшков, вдруг завелись какие-то вредители, наносящие растениям огромный вред. Пришлось прибегнуть к помощи сильных химикатов, которые она до сей поры не использовала, и теперь с трепетом ожидала результатов. Катя, разумеется, оказалась тут как тут и понесла какую-то чушь про плохую ауру и даже проклятие. Всерьез ее слова никто не воспринял, но Алина призадумалась. Сначала щенок, теперь вот цветы. Совпадения, конечно, но довольно неприятные. Хорошо, что другие девочки не относятся к этому так, как их суеверная одноклассница. Она подумала, что в старые времена недолго было бы прослыть колдуньей. Ведь называли же так прежнюю хозяйку дома, причем жила та относительно недавно. Алина дала себе слово на выходных поподробнее расспросить Пашку о доме и его прежней хозяйке. Конечно, он почти ее ровесник, но наверняка что-то слышал от взрослых.

Родители, как оказалось, не забыли о найденных в сундуке портретах. Еще в прошлый приезд папа их тщательно измерил, а в понедельник они с мамой заказали в багетной мастерской рамки в подходящем, как им казалось, стиле. К концу недели заказ был готов, так что в выходные предстояло вставить в них работы и развешать по стенам деревенского домика. Как ни странно, Алина не испытывала большого энтузиазма. Отчего-то ей не хотелось, чтобы портреты покидали сундук. Смешно, конечно, было хранить там такую красоту, словно какой-нибудь старый скряга свои сокровища. Но девочка помнила неприятные сны, посещавшие ее в этом доме, и не очень-то стремилась созерцать эти лица постоянно.

Приехав в деревню в пятницу вечером, Алина пошла к дому первой, в то время как родители доставали из машины привезенные вещи. На крыльце она едва не наступила на цветы, лежащие у самой двери. Они были совершенно свежие, сорванные или же стоявшие в воде совсем недавно. В том, кто их принес, никакого сомнения не было. Похоже, Пашка, подготовившись заранее и не став дожидаться субботы, заметил или услышал их автомобиль, положил букет на крыльцо и был таков.

– У кого-то из вас здесь появился поклонник! – засмеялся папа, подошедший с вещами, среди которых были и заготовленные рамки. – Вот только у тебя или у матери?

– Здесь еще сохранились романтики! – отозвалась мама. – Не то что в городе.

Алина же предпочла ничего не отвечать. На этот раз она решила поставить букет подальше от своей кровати, чтобы он ненароком не повторил судьбу предшественника.

Надоевший сон вновь повторился. Девочке казалось, что лица в этот раз приблизились к ней, а призывы к какой-то Акулине сопровождались собачьим лаем. В последнем не было ничего удивительного: собак в деревне хватало, и лай вполне мог быть слышен и наяву.

Проснувшись, Алина первым делом задалась вопросом, ходила ли она во сне. Никаких следов этого на первый взгляд заметно не было, но, чтобы все проверить, следовало подняться на чердак. Чтобы не повторять прошлых ошибок, девочка наскоро оделась – и вдруг застыла на месте. Букет исчез. Причем, в отличие от прошлого раза, банка с водой аккуратно стояла на своем месте. Алина даже протерла глаза, чтобы убедиться, что это никакой не оптический обман, но цветы от этого, разумеется, не появились. Представить себе, чтобы кто-то из родителей пошел на столь нелепый розыгрыш, она не могла.

Так и не придумав никакого рационального объяснения пропаже, девочка бесшумно поднялась на чердак. Было еще очень рано, и утро стояло пасмурное, поэтому она долго не могла понять, появились ли на полу свежие следы. Тем более что в прошлый раз мама, которой надоела пыль, заставила ее протереть там пол. Так и не придя ни к какому выводу, Алина по привычке подошла к сундуку и, сама не зная почему, открыла его, заранее приказав себе не пугаться отражения, какое бы оно ни было. Привычно отпрянув от крышки и заглянув внутрь, девочка обнаружила лежащий сверху букет.

Некоторое время Алина провела в оцепенении. Это уже переходило всякие границы! Если ночные чудачества будут продолжаться, то бог знает, до чего они могут довести. Немного придя в себя, девочка поспешила забрать букет, еще не успевший завянуть, захлопнула крышку и быстро покинула чердак. Она даже не могла представить реакцию родителей, если бы они обнаружили в сундуке столь странную находку. Тогда уж посещение врача точно было бы неизбежным. Хотя после такого случая Алина и сама понимала, что оно, похоже, становится необходимым.

После завтрака и девочка, и родители с энтузиазмом взялись за портреты. Собственно, в рамки их аккуратно вставлял папа, а мамина и Алинина помощь требовалась только на подсобных работах, когда нужно было что-нибудь подать или подержать. Зато они живо обсуждали, куда следует повесить каждый конкретный вышитый портрет. Папа шутил, что галерея будет не хуже, чем в старинном замке; жаль только, что изображенные не их предки.

Когда работа уже подходила к концу, Алина вспомнила о портрете, рамка которого была вышита не до конца, и уже собралась было сказать об этом родителям, чтобы посоветоваться, стоит ли вешать незаконченную вышивку, как вдруг, к своему глубокому удивлению, увидела, что рамка вышита и здесь. Мама с папой, разумеется, не обратили на это внимания, но девочка точно помнила, на каком месте вышивка оказалась незавершенной. Внимательно осмотрев изнанку, она не обнаружила в новой части никаких отличий по сравнению с предыдущими. Но если ей ничего не померещилось, вышивку могла закончить только она сама!

И тут Алина поняла, что она делала ночью у сундука и почему в деревенском доме не продвигалась другая ночная работа. Выходит, это она вышивала ночами незаконченный портрет! Можно было признать, работа оказалась сделана на славу – не отличишь. Но, глядя на нее, девочка испытывала какое-то беспокойство и никак не могла отделаться от этого ощущения. Ей даже не хотелось вешать на стену этот портрет, но мама уже присмотрела для него место, причем получилось так, что оно оказалось близко к Алининой кровати.

Стараясь не демонстрировать своего расстройства, Алина вернулась к сундуку и стала перебирать оставшуюся канву, нити и иголки, из тех, что не забрала с собой в город. Она вспомнила, что в сундуке хранился еще один недовышитый узор, который она нашла в пяльцах и вытащила оттуда, но, как ни старалась, найти его не смогла. Неужели она все же увезла его в Москву? Или что-то с ним сделала и сама не запомнила что? Конечно, в отличие от законченных работ, эта, едва начатая, совсем не казалась большой потерей, но сам факт ее пропажи был очень неприятен. Может, она и с ней что-то сделала и сама не помнит что?

Возня с домашней галереей продолжалась до обеда, так что выйти на прогулку Алине удалось лишь во второй половине дня. Она почему-то ожидала, что Пашка околачивается где-то неподалеку, и была очень разочарована, когда обнаружилось, что это не так. Конечно, девочка понимала, что у мальчишки могли быть и другие дела, тем более что ни о какой встрече они не договаривались, но Алина уже так привыкла, что он всегда где-то рядом, что восприняла его отсутствие, особенно в тот момент, когда она собиралась наконец расспросить его о старой хозяйке дома, едва ли не как предательство.

Совершив свой привычный моцион до магазина, на сей раз без всяких приятных или неприятных встреч, и купив к чаю кекс, выглядевший на прилавке довольно аппетитно, но на ощупь оказавшийся чуть помягче булыжника, Алина уже собиралась направиться домой, как вдруг ее взгляд упал на колокольню, стоявшую на другом конце деревни. Идти домой не слишком хотелось, даже ради вышивки, и девочка решила совершить небольшую экскурсию. Конечно, сельский храм выглядел так, словно не ремонтировался с момента основания, но Пашка, помнится, говорил, что он старинный. Так почему бы не посмотреть?

Вблизи церковь казалась еще более обветшалой, несмотря на то что ее явно пытались поддерживать в приличном состоянии. Алина не могла не отметить, что, если бы храм как следует отреставрировать, он сделался бы действительно красивым, дав фору многим столичным. За церковью располагался сельский погост, но посетить его девочка отнюдь не стремилась.

Алина несмело зашла в храм. Несмотря на то что она не была верующей, а скорее просто не задумывалась о религии, в церковь она всегда заходила с робостью и некоторым трепетом. Возможно, потому, что ощущала себя здесь чужой и подсознательно понимала, что любопытствующим, по большому счету, не место там, где для верующих находится святыня.

Внутри, как показалось, никого не было, и Алина, осмелев, неторопливо пошла вдоль стен с потемневшими от времени образами. Они, конечно, вызывали уважение своей древностью, но на светского человека, не слишком-то разбиравшегося в их назначении, большого впечатления не производили. И вдруг девочка замерла на месте. Прямо перед собой она увидела точно такую же икону, которая висела у них в доме и над вышивкой которой она сейчас работала. Присмотревшись, Алина поняла, что сходство здесь все же не полное и благостное выражение изображенной здесь святой или великомученицы не идет ни в какое сравнение с почти карикатурным образом, за которым она обнаружила крестик-ключ. Девочка попыталась разглядеть надпись на старославянском, что было делом непростым, особенно в полумраке, когда ее отвлек звук шаркающих шагов за спиной.

– Что, девочка, хочешь свечку своей святой поставить? – раздался шамкающий старческий голос. К Алине шла сгорбленная бабушка.

– Я просто зашла… – смутилась Алина, как будто ее застали за чем-то предосудительным. Она вдруг вспомнила, что в церкви вроде бы положено находиться в платочке, и засомневалась, сойдет ли за него шапочка довольно кокетливого вида. Впрочем, старушка, возможно сослепу, не обращала внимания на такие вещи.

– Как тебя звать-то? – ласково поинтересовалась она.

– Алина.

– Акулина, значит, – понимающе кивнула бабушка. – Тогда ты правильно стоишь, нашла свою икону. Давно у нас Акулин-то не было.

– Знаете, я, пожалуй, пойду, – скороговоркой произнесла девочка, почувствовавшая себя очень неловко. Ей стало неприятно оттого, что ее назвали именем из сна. Но вдаваться в дискуссию о собственном имени со старушкой, которая, похоже, была еще и туга на ухо, она не собиралась. Девочка быстро пошла к выходу, чувствуя на спине чужой взгляд.

Выйдя наружу, Алина вздохнула с облегчением. В храме ей почему-то было очень холодно и одновременно душно. Она остановилась и принялась рассматривать небольшое сельское кладбище вдалеке, отличающееся от огромных московских некрополей, как старый деревенский домик от новостройки. Памятников на нем было немного; преобладали кресты, по большей части деревянные. Бросился в глаза свежий могильный холмик с еловым лапником и немногочисленными цветами. При виде его девочка невольно вздрогнула, вспомнив испуганную старушку у магазина, которая тогда отнюдь не казалась больной и слабой.

Теперь это место одновременно притягивало и отталкивало Алину. В ней смешивались любопытство и естественный трепет, охватывающий каждого человека при соприкосновении с великой тайной жизни и смерти. Девочку отчего-то тянуло пройти по кладбищу, хотя раньше она всегда старалась избегать посещения этих скорбных мест, но что-то удерживало ее от этого шага. Наконец всё решили чисто практические соображения. По весне сельский погост не отличался чистотой, и месить грязь неизвестно для чего казалось довольно глупым занятием. Поэтому Алина медленно побрела в сторону дома, поминутно оглядываясь назад. Ее не покидало ощущение, будто она совершила какую-то ошибку, забыла сделать что-то очень важное.