Текст книги "Прыжок в ничто"

Глава IX
На Земле нет спасения!..

– Все это ужасно! – сказала леди Хинтон. Приложила кончики пальцев к вискам: – Дай мне одеколон, Эллен!

– Не хотите ли потереть виски ментоловым карандашом, леди Хинтон? – спросил доктор Текер.

– Не по-мо-гает! – раздраженно ответила леди Хинтон. – Эта качка убьет меня. Почему пароход стоит на месте? Когда он движется, качает меньше.

– Мы должны беречь горючее, леди Хинтон! – сонно отозвался со своего кресла Стормер. – Мертвая зыбь. За сто миль от нас прошел циклон… Барон – тот совсем слег. Одними междометиями изъясняется.

– Я не могу… Мне нехорошо!.. – проговорила Эллен сдавленным голосом. Лицо ее позеленело. Она прижала платок ко рту и, судорожно подергивая плечами, поспешно удалилась.

– Ах! – шумно вздохнула леди Хинтон. – Тяжело быть изгнанником в наши годы! Без дома, приюта и надежд…

– А я предпочитаю быть изгнанником, нежели гниющим трупом. Да! – возразил Стормер, обсасывая гранат. – Если бы не моя предусмотрительность, мы, наверно, уже были бы добычей могильных червей.

– Ни один волос не упадет с головы без воли божьей! – назидательно заметил епископ Иов Уэллер.

– Отчего же вы, ваше преосвященство, не остались в Лондоне, вверив воле божьей вашу шевелюру?

Леди Хинтон передернуло от таких кощунственных слов. «Демоны войны и революции сорвались с цепей», как выразился Шнирер, прежде чем была окончена ракета и построен гигантский теплоход. Стормеру удалось зафрахтовать стоящий в порту океанский пароход, посадить на него акционеров – участников будущего межпланетного полета и отплыть в Тихий океан.

– Кругом вода. Беззащитные, безоружные, мы стоим на виду у всех… – продолжала свои сетования леди Хинтон.

Стормеру, видимо, надоело это брюзжание.

– Вы начинаете галлюцинировать? – почти прикрикнул он на старуху. – Кого вы видите? У кого мы на виду? Кто на нас смотрит? Океан пустынен, как в первые дни творения. Да и кто нас будет сейчас искать? Поверьте, никому до нас нет дела. Океан не Оксфорд-стрит, не Пикадилли. В океане есть свои дороги и свои безлюдные места. Мы находимся в самом центре треугольника, образующегося пересечением больших океанских путей: из Иокогамы в Вальпараисо – Япония, Южная Америка; из Веллингтона – Новая Зеландия в Панаму и из Панамы вдоль берегов Южной Америки к Магелланову проливу. Более тысячи километров отделяют нас от западных берегов Южной Америки. Сюда ни один корабль не заходит, разве циклоном парусник занесет. Но парусники нам не страшны. Океанские пароходы все оборудованы радиостанциями. Они сами оповещают о себе. У нас есть радиопеленгатор. Со специальной мачтовой вышки вахтенные зорко следят за горизонтом. Наше судно одно из самых быстроходных. И мы не смогли бы удрать разве только от военных кораблей. И, наконец, у нас есть гидропланы. Весь ценный груз давно хранится в Андах.

Леди Хинтон сердилась на то, что Стормер-сити был назван не ее именем. Чтобы не раздражать старую леди, Стормер в ее присутствии называл Стормер-сити описательно: «город в горах», «город, где строится ракета».

– В случае крайней опасности мы всегда можем улететь туда.

– Но почему же нам не сделать этого сейчас – не улететь в этот ваш Стормер-сити? – спросила леди Хинтон.

– Потому что там еще не выстроена гостиница. В рабочем бараке вы жить не будете. Да здесь, поверьте, и безопасней. Здесь мы можем маневрировать. Если бы не ваши, – «капризы» хотел сказать Стормер, но сдержался, – не ваши недомогания, мы спустились бы в более южные широты, там мы были бы уже в совершеннейшей безопасности. Там мы были бы «на виду» у одних пингвинов. А если нас накроют в Стормер-сити прежде, чем ракета будет готова, мы погибли. Бежать оттуда можно только по воздуху. Но и бежать-то будет некуда.

– Боже мой! Боже мой, боже мой! – трагически воскликнула леди Хинтон. – Зачем ты нас так наказуешь?

– Дым на горизонте! – протяжно крикнул вахтенный с вышки.

– Где? Где? – крикнул побледневший епископ и слишком поспешно для своего сана зашагал к борту, вынимая на ходу из футляра призматический бинокль.

– Второй дымок… третий… целая эскадра!.. – возглашал вахтенный.

На корабле поднялась суета. Резко раздавалась команда. Ожили мощные машины, задрожал корпус судна. Оно начало разворачиваться на левый борт, все ускоряя ход.

По палубе пробежал Шнирер, размахивая томом Канта.

– Амели! Что? А? Уже?

Шатаясь, вышла Эллен. Откуда-то выполз барон. Челюсть его тряслась. Он что-то пытался сказать Стормеру:

– Э-э-э…

Тот отмахнулся от него, как от мухи. Стормер также был взволнован, но держался лучше других.

Корабль повернул на юг и шел с предельной скоростью.

– Ну, теперь решают лошадиные силы, – пробормотал Стормер.

– Может быть, нас совсем и не преследуют, – высказал предположение Текер. – Воюет весь мир. Японский и американский флоты гоняются в океане друг за другом.

Леди Хинтон в первый раз с благодарностью посмотрела на своего врача. Эти слова успокоения подействовали на нее лучше лекарств. Текер поймал милостивый взгляд леди Хинтон и воспользовался этим.

– Пойду проведать жену и ребенка. Я скоро вернусь, леди Хинтон, – сказал он.

– За нами или не за нами погоня, но нас обнаружили, и это худо, – не унимался Стормер. – Неизвестная эскадра следует за нами по пятам. Если не удастся скрыться до наступления ночи, дело дрянь.

Наступило тягостное молчание. Слышно было только, как режет форштевень гладь океана да мерно стучат дизели.

Час проходил за часом. Солнце склонилось к горизонту, расстояние между теплоходом и преследующей эскадрой все уменьшалось.

– Хорошо еще, что они не стреляют! – сказал Стормер.

Все были слишком подавлены, чтобы поддерживать разговор. Капитан сообщил по телефону, что, по его расчетам, до наступления сумерек эскадра не успеет нагнать их. И, быть может, в первый раз за много лет леди Хинтон страстно захотела, чтобы время шло скорее.

Перед заходом солнца уже невооруженным глазом можно было различить головное судно. По мнению капитана, это был военный крейсер. Но японский или американский – трудно сказать.

– И еще труднее угадать, кто ведет эти крейсеры, – заметил Стормер. – Все в мире меняется. Вчера страна была капиталистической, сегодня она уже республика пролетариев.

Наконец благодетельная ночь опустила свой черный занавес. Если бы на этом и закончилась драматическая пьеса, можно было бы разойтись мирно по своим домам. Антракт, увы, только антракт, которым надо воспользоваться.

Скрыться под покровом ночи, резко изменив курс, – вот в чем теперь была задача. Капитан подумал и повернул на восток.

– Хгу… хглупо, – сказал Маршаль, к которому вместе с ночной прохладой вернулся дар речи. – На востоке мы попадем на морской путь, который идет вдоль южных берегов Америки.

– А я полагаю, – возразил Стормер, – что наш капитан очень умно поступил. Надо представить себя на месте преследователей и подумать о том, какой путь, по их мнению, мы выберем. Именно тот, который указываете вы. И именно по той же причине. И эскадра, вероятно, повернет на запад. Морской путь, по которому идут коммерческие корабли, нам не страшен. Даже лучше, если мы встретим эти торговые корабли. Они отвлекут внимание преследователей, если эскадра все же повернет, как и мы, на восток.

Барон и Стормер продолжали спорить.

Эскадра шла, вероятно, с погашенными огнями. Нельзя было определить, далеко она или близко.

Капитан, дав инструкцию и поручив управление своему помощнику, собрал всех пассажиров и объявил им:

– Положение наше остается крайне серьезным: эскадра может разделиться, направив свои корабли в трех направлениях – восточном, западном и южном. И наутро нас могут нагнать. Спасти нас мог бы разве только рискованный шаг – поворот прямо на север, если только мы не налетим на эскадру…

– Что же нам делать? – воскликнул епископ. – Я полагаю, только одно: воспользовавшись ночною темнотою, спасаться на гидропланах.

– А вы? – спросил Стормер.

– Капитан не оставляет судна, пока оно способно держаться на поверхности! – ответил он. – Я остаюсь.

Стормер подозрительно посмотрел на капитана. Теперь никому нельзя верить.

Быть может, сам капитан сообщил по радио о местоположении теплохода?

Начались поспешные сборы. Леди Хинтон так ослабела от волнений, что ее пришлось внести в кабину самолета на руках. Ребенок Текера проснулся и плакал. Пассажиры нервничали.

Тревога несколько улеглась только тогда, когда заревели моторы и машины взвились в воздух. Все вздохнули с облегчением.

– Кккажется, выстрел? – испуганно спросил барон.

– Сидите! – проворчал Стормер. – Это выскочила пробка из бутылки шампанского, которую я успел захватить.

– Ддайте хоть хглоток. Вфф горле ссовершенно ппересохло!

– Тысячу золотых наличными! – съязвил Стормер. (И барон услышал, как Стормер пьет прямо из горлышка.) – Нате! – смилостивился он, протягивая почти опустевшую бутылку. – Тысяча будет записана на ваш счет.

Глава X
О «гробах» и о том, что появилось нового в Стормер-сити, пока Ганс сидел в шаре

К стеклянной стенке шара со стороны улицы подошла девушка в меховом коротком пальто и заглянула внутрь. В центре вращающегося шара за небольшим столом, склонившись над книгой, сидел юноша.

«Приехали пассажиры», – подумал Ганс, увидев девушку. Он посматривал на нее всякий раз, когда шар поворачивался в ее сторону. Амели – это была она – удивлялась, как это у него не закружится голова.

У Ганса в первое время действительно кружилась голова, и даже настолько сильно, что он хотел уже просить Винклера выпустить его из вращающейся тюрьмы. Но Ганс был сделан из хорошего материала. «То ли придется еще пережить в ракете! Надо привыкать ко всему».

И он привык. Главное – не смотреть сквозь стенки шара на улицу, чтобы не замечать движения. Его крепкий организм быстро приспособился к необычайным условиям существования. Больше месяца провел он в шаре, питаясь плодами и овощами оранжереи. И растения, и он сам, и животные находились в хорошем состоянии. Правда, для его молодого организма одной лишь растительной пищи было недостаточно, и он порядочно похудел за это время, но никакого недомогания не чувствовал. Хорошо шли и его занятия. Он далеко продвинулся вперед в своих математических познаниях, аккуратно вел запись различных наблюдений, сделал много интересных выводов. Винклер и несколько раз Цандер «навещали» его – подходили к шару и разговаривали по телефону. Но все же ему отчаянно надоело это добровольное заключение. Он был молод, ему хотелось движения, разнообразия впечатлений, живой, практической работы.

И Винклер вчера обрадовал его, сообщив, что сегодня этому заключению придет конец. Круговорот веществ оправдал себя, все шло так, как предполагали и высчитали Циолковский и Цандер. И нелегкий опыт можно было окончить. Вчера же Винклер сообщил Гансу о том, что в Стормер-сити уже едут пассажиры предстоящего полета. Постройка ракеты за этот месяц сильно подвинулась вперед, хотя до окончания было еще далеко.

– Какую работу вы теперь мне поручите? – спросил Ганс Винклера.

Фингеру очень хотелось работать «поближе к ракете», но Винклер разочаровал его:

– Ты будешь работать на постройке радиостанции. Это очень ответственный участок.

– Придется стать радистом, – не очень весело ответил Ганс.

– Тебя ждет более интересная работа, чем ты представляешь, – утешил его Винклер.

Как бы то ни было, Ганс скоро оставит этот шар.

К девушке подходит Винклер и, о чем-то разговаривая с нею, указывает на Ганса. Она смеется. Вот Винклер подходит к рычагу и поворачивает его. Шар начинает вращаться все медленнее. И, странное дело, Ганса охватывает все усиливающееся головокружение. Когда шар остановился, Гансу показалось, что он быстро завертелся. Приступ головокружения был так силен, что Ганс принужден был уцепиться за стол, чтобы не упасть.

– Вот до чего закружился, бедняга! – услышал он над собой голос Винклера. Механик положил руку на плечо своего помощника.

Но Ганс пришел уже в себя и попытался подняться.

– Сейчас все пройдет, – сказал он, улыбаясь и глядя на Амели.

– Ну-ка, покажи нам, как ты здесь жил, – сказал Винклер и, повернув рычаг, вновь заставил шар вращаться.

Не один Ганс почувствовал себя скверно во время остановки движения. Все животные с боковой стенки упали на «пол» и начали судорожно двигать ногами, лежа на боку или на спине. Птицы хлопали крыльями и отчаянно кричали. Растения сразу обвисли, опустили свои стебли и ветви, словно мгновенно увяли. Остановка движения для обитателей шара была настоящей катастрофой.

Но как только Винклер вновь привел шар в движение, все ожило и стало на место: горизонтально протянулись растения, животные забрались на боковую стенку и чувствовали себя так устойчиво, как их собратья в обычных крольчатниках и курятниках. От головокружения Ганса не осталось и следа. Зато вновь прибывшие чувствовали себя не очень хорошо, особенно Амели. Она с трудом подавляла головокружение и постаралась пройти к центру шара. Но ее так отклоняло в сторону, что, не приди на помощь Винклер, девушка, наверно, упала бы. Она шла словно против сильного ветра, преодолевая невидимое препятствие. И та же невидимая сила уже подгоняла ее, когда она возвращалась от центра к стенке шара.

– Это очень забавно, – сказала она, – но я бы здесь не вынесла и часа.

Винклер остановил вращение шара и, когда все вышли наружу, вновь привел его в движение.

– Шар сделал свое дело, и его, в сущности, можно было бы остановить. Но пусть вертится, будем показывать его новым акционерам. А тебе, Ганс, придется пройти через новое испытание, если, разумеется, ты на это согласишься. Правление общества решительно запретило мне и Цандеру лично принимать участие в опытах, которые могут представить хотя бы некоторую опасность для жизни. И как Цандер ни уверял, что никакой опасности нет, ему запрещено было подвергать самого себя испытанию. А добровольно никто другой не соглашается; охотников не нашлось ни среди служащих, ни даже среди индейцев и других цветных рабочих. Даже и те из них, которым приходится летать на «чертовой подкове», с трудом соглашаются на риск.

– И ты предлагаешь мне этот риск? – спросил Ганс.

– Меньше всего. Дело в том, что за время твоего сидения в шаре закончены аппараты для предохранения тел от удара. И нам необходимо испытать их.

– Значит, мне первому придется испытать их? – спросил Фингер.

Предводительствуемые Винклером, они пошли по улицам Стормер-сити. На площади они увидели странное сооружение. Узкоколейка упиралась в заграждение из песка. На рельсах стояла вагонетка, на ней – нечто вроде металлического гроба с отверстием в верхней крышке. Возле вагонетки лежал костюм, похожий на водолазный. Узкоколейка протяженностью в сто метров шла под уклоном градусов в десять.

Перед самым тупиком вагонетка должна была развить довольно большую скорость и удариться в песчаную насыпь.

Рядом с этим возвышалось иное сооружение – узкоколейка, полого поднимающаяся на мост. Мост этот на высоте десяти метров от земли обрывался.

– Понимаю, – сказал Ганс, – вагонетка, поднятая на мост, должна упасть вниз, на песок, вместе с «гробом», в котором я буду заключен.

– Но ведь вы же действительно превратитесь в лепешку! Это самоубийство! – воскликнула девушка.

– Все не так уж страшно, как вам кажется, – ответил Винклер. – Сейчас попробуем.

Винклер позвонил Цандеру из ближайшей телефонной будки. Скоро к месту испытания пришли Цандер, Блоттон, Маршаль, Стормер, епископ и доктор Текер. Как будущему врачу межпланетной экспедиции, ему приходилось изучать действие на организм различных условий полета.

– Женщин я не пригласил присутствовать при первом опыте, – сказал Цандер. – Хотя я и надеюсь на полный успех, но могут быть всякие случайности. И если дамы будут запуганы, они откажутся «ложиться в гроб». А если не согласится хоть один человек, все наши труды пропали даром.

– Почему если не согласится хоть один, то все пропало? – спросил Стормер.

– Видите ли, в чем дело, – пояснил Цандер. – На этих аппаратах мы сберегаем много горючего. Если они оправдают мои надежды, то мы сможем развить гораздо большую начальную скорость. Значительное ускорение, если только не принять необходимых защитных мер, может вызвать ряд болезненных явлений и даже смерть. При одном опыте, когда тяжесть превысила нормальную в десять раз, пилот настолько пострадал, что ему пришлось пролежать целый месяц в больнице. У него начался общий конъюнктивит обоих глаз и нервное расстройство из-за некоторого мозгового сотрясения и капиллярного кровоизлияния в мозг; причина – центробежный эффект при резком взлете. Циолковский, а позднее Рынин производили опыты над насекомыми и животными. Насекомые переносят без вреда увеличение веса в триста раз. Цыплята, по мнению Циолковского, могут выдержать тяжесть больше обычной в сто раз, хотя в опыте он доводил ее только до пятикратного размера. Человек на короткое мгновение может переносить примерно двадцатикратное увеличение своего веса. Таким образом, сама физиология ставит нам как будто пределы для величины ускорения при полете. Но если поместить человека в среду равной плотности, то можно допустить гораздо большие ускорения без вреда для здоровья. И вот, осуществляя идею того же гениального Циолковского, мы построили ящик, который может наглухо закрываться. Он наполнен соленой водой, удельный вес которой одинаков со средним удельным весом человеческого тела. Человек ложится в водяное ложе. Крышка плотно прикрывается. Наружу выводится изо рта трубка, через которую можно дышать. Будут изготовлены несколько ящиков особой конструкции, позволяющей заключенному в таком ящике человеку производить некоторые движения, необходимые для управления ракетой в первые минуты отлета. В этих особых ящиках полечу я, Винклер, Фингер. Все же остальные могут спокойно отлеживаться вот в таком ящике. Это даст нам возможность увеличить ускорение ракеты при отлете и, следовательно, быстрее покинуть Землю. Но если хоть один пассажир откажется от гидроамортизатора, то, разумеется, мы не сможем увеличить ускорение более того, которое переносит человек. Иначе этот пассажир рисковал бы умереть.

– Сколько же времени предстоит нам мучиться, прежде чем мы достигнем окончательной скорости? – спросила Амели.

– Это зависит от нас, – отвечал Цандер. – Если бы мы сразу придали нашей ракете скорость в одиннадцать-двенадцать километров в секунду, то не вынесли бы такого ускорения даже в наших гидроамортизаторах. Подниматься мы будем сравнительно медленно. Пять-шесть минут нас будут сопровождать земные буксировочные ракеты. Настоящую же космическую скорость мы разовьем позже, с плавной постепенностью.

– Вы готовы, Ганс?

– Всегда готов, – вырвалось у него.

К счастью, на эту «крамольную» фразу никто не обратил внимания. Все были поглощены предстоящим опытом, который казался очень рискованным.

Вокруг воздушного моста уже собралась толпа рабочих. Ни свистки, ни окрики бригадиров не могли вернуть людей к работам.

Предстояло слишком любопытное зрелище.

С помощью Винклера и Цандера Ганс быстро облачился в водолазный костюм и улегся в ящик с водою. В скафандре не было надобности. Но так как не все пассажиры захотели бы ложиться «в ванну» обнаженными или в купальных костюмах, Цандер изготовил легкие «водолазные рубахи». Цандер лично вывел дыхательную трубку наружу и прочно приладил верхнюю крышку «гроба», закрывающуюся герметически на пазах.

– Пускай! – приказал он.

Мотор потянул бесконечный канат, и вагонетка поползла кверху. Вот она уже на мостике. Вот подбирается к краю. На мгновение «гроб» повис у края мостка в наклонном положении и вдруг полетел вниз. Амели невольно вскрикнула.

Ящик ударился о песок, но не разбился. Все поспешили к нему. Стормер следил за руками Цандера: не дрожали ли они? Но Цандер совершенно спокойно открывал крышку ящика. Ящик не разбился – и это главное. В ракете во время полета при значительном ускорении прочность ящика не будет подвергаться такому испытанию.

Амели со страхом и любопытством заглянула внутрь, боясь увидеть там размозженный труп. Но из своего железного «гроба» уже поднимался Ганс.

– Ну как?..

– Удар почувствовал, но ощущение не сильнее того, как во сне, когда неожиданно вздрогнешь, – ответил Ганс. – В общем, целехонек.

Все вздохнули с облегчением.

– Теперь пустим вагонетку с откоса на песчаный упор.

– Я желаю подвергнуть себя этому испытанию! – категорически заявила Амели. Она все еще не могла простить себе своего крика и желала реабилитировать себя.

– Вы с ума сошли! – сказал Стормер.

– Не больше всех вас, – ответила она. – Разве вы предполагаете сохранять в этих ящиках, как драгоценность, одних мужчин?

– Да, но ведь это только опыты… Они не закончены.

– Вот мы их сейчас и закончим, – ответила она.

Цандер посмотрел на Амели и едва заметно улыбнулся.

– Я не возражаю против этого, – сказал он.

Через несколько минут Амели уже лежала в ящике на вагонетке, готовая в путь.

– Пускай!

Вагонетка двинулась с возрастающей скоростью.

Но в этот момент произошла случайность, едва не погубившая девушку. Возле насыпи стоял небольшой экскаватор, облепленный рабочими. Тяжестью своих тел они неожиданно повернули стрелу экскаватора. Ковш прошел над самым ящиком и, задев крышку, почти начисто срезал выступавшую над его поверхностью дыхательную трубку. Если она провалится внутрь, Амели будет залита водой и погибнет. Крик ужаса раздался в толпе. Многие растерялись. Ганс бросился вслед удаляющейся вагонетке, перегнал ее и кинул на рельсы несколько камней. Вагонетка соскочила с рельсов и опрокинулась на сторону. Винклер и Цандер поспешили на помощь, быстро открыли крышку и извлекли из ящика девушку. Когда приподняли скафандр, девушка замотала головой и выплюнула изо рта воду.

– Однако я наглоталась воды! – сказала она. – Что произошло?

Когда ей объяснили, она благодарно посмотрела на Ганса, который отошел в сторону.

Все предлагали ей отложить опыт, тем более что ее платье порядочно намокло. Но она категорически отказалась. Пришлось вновь пустить ее под откос.

На этот раз она благополучно спустилась вниз. Удар об упор был так силен, что ящик отбросило в сторону. Но Амели была цела и невредима.

Все поздравляли ее.

– У вас, сэр, появился конкурент, – сказал Винклер Блоттону.

– Ничего, на сегодняшний день сэр Генри отыгрался на стратосферном прыжке, – за Блоттона ответил Цандер.

– Ну, а теперь я иду переодеться, – сказала Амели. – И знаете, в вашем «гробу» страшно холодно: я совершенно продрогла.

– Это наша оплошность, фрейлейн. Мы не догадались подогреть воду, а температура здесь, в горах, близка к нулю, – сказал Цандер.

В городе Ганс нашел много новинок. На соседнем горном плато высились огромные мачты радиостанции. А там, где находилась подъемная площадка, уже лежало черное огромное веретенообразное тело. Люди-муравьи копошились над ним, заканчивая электросварочные работы. Гансу хотелось поскорее посмотреть на ракету.

– Вот наш первый «Ноев ковчег», – сказал Цандер, показывая на ракету. Ее вид был необычен, как туша кита, выброшенного на берег. – Он имеет сто метров длины. Оболочка из вольфрамовой стали.

– Удивительное совпадение! – вырвалось восклицание у епископа.

– О каком совпадении вы говорите? – спросил Цандер, несколько удивленный. – Разве вам уже приходилось видеть подобное сооружение?

– В Библии сказано, – объяснил епископ, – что ковчег Ноя имел в длину триста локтей. Ведь это в точности соответствует ста метрам.

В этом совпадении епископ видел «особое» значение, предвещавшее успех, о чем и сообщил будущим путешественникам.

– Ах, вот вы о чем… – засмеялся Цандер. – Выходит, что я совершил плагиат, воспользовавшись чертежами Ноя. В свое оправдание могу сообщить, что этим сходство и кончается. Ширина Ноева ковчега была, если не ошибаюсь…

– Пятьдесят локтей, и высота тридцать, – тоном специалиста по ковчегами заявил епископ. – В нем было нижнее, второе и третье жилье.

– Трехпалубный, значит, – с иронией сказал Цандер.

Ганс как-то еще для кружка безбожников сделал подсчет кубатуры мифического Ноева ковчега, причем оказалось, что он не мог бы вместить в себе и десятой доли всех наземных животных, птиц, гадов и «всякой пищи, какой питаются они», на тринадцать месяцев и двадцать семь дней – время «плавания ковчега».

– Да, ковчег Ноя был более вместительный, – продолжал Цандер. – Наш «ковчег» имеет всего четыре метра в диаметре. В сущности, он представляет собой комбинацию двадцати простых ракет. Это так называемая «составная пассажирская ракета 2017 года» Циолковского. Моя скромная роль при проектировании ограничилась некоторыми незначительными дополнениями и конструктивными изменениями. Каждая простая ракета заключает в себе запас горючих веществ, взрывную камеру с самодействующим инжектором и прочее. Среднее – двадцать первое – отделение служит кают-компанией, в нем нет реактивного прибора. Это отделение имеет двадцать метров длины и четыре метра в диаметре.

– А это что за дыры, опоясывающие по спирали тело ракеты? – спросил Стормер.

– Выходы дюз. В момент отлета они превратятся в огнедышащие кратеры. Горючее сгорает в камере и через эти отверстия вылетает наружу.

– Я воображала, что все ракеты должны зажигаться с хвоста, – сказала Амели. – Я так на картинках видела.

– Да, но я уже сказал, что это не одна, а целых двадцать ракет, соединенных вместе. Дюзы опоясывают ракету спиралью для того, чтобы придать ей при полете возможно большую устойчивость. Внутри ракеты взрывные трубы также завиты спиралью. Одни изгибы расположены поперек длины ракеты, другие – вдоль. При таком устройстве наша ракета не будет вилять, как дурно управляемая лодка.

– А какое помещение отводите вы каждому пассажиру?

– Двадцать кубометров. При постоянно очищаемой атмосфере этого количества, полагаю, вполне достаточно.

– А где же оранжерея, о которой вы говорили? – спросил Стормер.

– Она готова, но не собрана. Нам придется взять отдельные части внутрь ракеты, а собрать уже в межпланетном пространстве.

– Почему не на Земле?

– Потому что оранжерея стала бы огромным добавочным сопротивлением в атмосфере. Ведь эта штука в собранном виде будет иметь пятьсот метров длины при диаметре в два метра; сделана она из очень легких материалов. Весь объем ракеты – восемьсот кубических метров. Она могла бы вместить восемьсот тонн воды. Менее трети – двести сорок кубометров – будет занято горючими жидкостями.

– Не мало? – спросил Стормер.

– Вполне достаточно для того, чтобы пятьдесят раз придать ракете скорость, достаточную для удаления снаряда навеки от Солнечной системы.

– Значит, это и есть ваша «машина времени», при помощи которой вы заставите Землю в год проделать все ее революции, войны и специальные всемирные потопы?

– О нет! Для этого потребуется кое-что покрепче обычных взрывчатых веществ.

Стормер любил цифры и спросил, сколько весит оболочка ракеты.

– Сорок тонн. Запасы, инструменты, оранжерея – тридцать тонн. Люди и весь прочий багаж – десять тонн… Вес оболочки ракеты со всем снаряжением в три раза меньше веса горючего материала. Заполненное кислородом пространство составляет четыреста кубических метров. Других вопросов нет?

– Пока нет. Да, главное: когда же «ковчег» будет готов?

– Задержка не за нами. Сейчас чрезвычайно трудно получать материалы.

– Да, увы! – вздохнул Стормер.

Это напомнило ему о горестном положении в мире. На заводах одной страны бастуют рабочие, в другой – транспортники. Там осадное положение, война, там революция… Этак, пожалуй, и не выберешься. И тогда вместо неба прямехонько угодишь… в ад.

– Вы уж поторопитесь, мистер Цандер, – прибавил он почти просительно.

После осмотра ракеты Ганс хотел идти дальше. Но Винклер отвел его в сторону и сказал:

– Дело в том, что тебя ждет Луиджи Пуччи.

– Это кто еще?

– Оригинал, каких мало. Да ты сам увидишь. Наш главный радиоинженер. Цандер высоко ценит его. У него есть чему поучиться. Воспользуйся случаем. Только уж примирись заранее с его манерой обращения. Иди на аэродром. Там ждет авиетка, она доставит тебя к радиостанции. Как только сойдешь на площадку, иди прямо по дорожке, усыпанной белым щебнем, никуда не сворачивая.

– Ты отправляешь меня с такими напутствиями, словно я иду к злому волшебнику и на пути меня подстерегают сказочные драконы.

– Оно почти так и есть. И драконы Пуччи, который повелевает ими, поопаснее всяких сказочных семиглавых змеев. В десять вечера ты вернешься. Авиетка прилетит за тобой.

– Есть, – коротко ответил Ганс и отправился к аэродрому.