Текст книги "Звезда Кэц"

– Я никого не имею на Земле. Ни жены, ни детей. В обычном смысле я одинок. Но мой дом, моя родина – вся Земля и все небо. Моя семья – все трудящиеся мира, такие же славные ребята, как и вы.

От этого внезапного комплимента у меня полегчало на душе.

– Вы думаете, здесь, в этом паучьем углу, я оторвался от Земли, ее интересов? Нет. Мы здесь делаем большое дело. Вам еще предстоит познакомиться со всеми научными лабораториями Звезды Кэц.

– Кое с чем я уже познакомился в библиотеке. «Солнечные столбы»…

Тюрин вдруг плавно протянул руку, включил аппарат «автоматический секретарь» и продиктовал ему несколько фраз, по-видимому записывая свои последние наблюдения или мысли. Потом продолжал:

– Я гляжу на небо. И что больше всего поражает мой ум? Вечное движение. Движение – это жизнь. Остановка движения – смерть. Движение – счастье. Связанность, остановка – страдание, несчастье. Счастье в движении – движении тела, мысли. На этом фундаменте можно построить даже мораль. Как вы полагаете?

Наступил критический момент. Я не знал, что ответить.

– Мне кажется, вы правы, – наконец сказал я. – Но эту глубокую идею необходимо продумать.

– Ага! Вы все-таки находите, что это глубокая идея? – весело запищал профессор и впервые резко повернулся в мою сторону. Паутина заколебалась. Хорошо, что здесь невозможно падение.

– Я непременно продумаю эту идею, – сказал я, чтобы окончательно завоевать симпатию своего будущего товарища по путешествию. – А сейчас за мною залетит товарищ Крамер, и я хотел бы…

– Ну что бы вы хотели знать? Зачем на Луне может понадобиться биолог? Луна ведь совершенно мертвая планета. На Луне полное отсутствие атмосферы и потому абсолютно отсутствует органическая жизнь. Так принято думать. Я позволю себе мыслить несколько иначе. Мой телескоп… Да, вот извольте взглянуть на Луну. Цепляйтесь по этим шнурам, только осторожно. Не заденьте книг. Вот так! Ну, одним глазком…

Я взглянул в объектив и поразился. Поверхность Луны была на очень близком расстоянии, я отчетливо различал даже отдельные глыбы и трещины. Край одной такой глыбы блестел разноцветными огнями. Очевидно, это были выходы кристаллических горных пород.

– Ну, что скажете? – самодовольно сказал профессор.

– Мне кажется, что я вижу Луну ближе, чем Землю с высоты Звезды Кэц.

– Да, а если вы посмотрите на Землю в мой телескоп, то разглядите и свой Ленинград… Так вот. Я полагаю на основе моих наблюдений, что на Луне есть хотя бы ничтожное количество газов. Следовательно, могут быть и кое-какие растения… Завтра мы с вами полетим проверять. Я, собственно, не любитель путешествий. Мне и отсюда видно. Но на этой экспедиции настаивает наш директор. Дисциплина прежде всего… Так вот… Теперь вернемся к нашему разговору о философии движения…

Бесконечное прямолинейное движение точки в пространстве – бессмыслица. Такое движение ничем не отличается от неподвижности. Бесконечность впереди, бесконечность позади – нет масштаба. Всякий пройденный отрезок пути по сравнению с бесконечностью равен нулю.

Но как же быть с движением во всем космосе? Космос вечен. Движение в нем не прекращается. Неужто же и движение космоса – бессмыслица?

Я несколько лет думал о природе движения, пока не нашел, наконец, где зарыта собака.

Дело оказалось совсем простым. Факт тот, что в природе вообще отсутствует непрерывное бесконечное движение – и прямолинейное и по кривой. Всякое движение прерывисто, вот в чем секрет. Еще Менделеев доказал закономерную прерывистость величин (даже величин!), в данном случае – атомов. Эволюционное учение заменяется, вернее – углубляется, генетическим, все большая роль отводится в развитии организмов скачкам, мутациям. Прерывистость магнитных величин доказана Вейсом, прерывистость лучеиспускания – Бланком, прерывистость термических характеристик – Коноваловым. Космос вечен, но все движения в космосе прерывисты. Солнечные системы рождаются, развиваются, дряхлеют и умирают. Рождаются новые разнообразные системы. Имеют конец и начало, а значит, и масштаб измерения. То же происходит и в органическом мире… Вам все понятно? Вы следите за моей мыслью?..

На мое счастье, из люка вновь показалась голова негра с обезьянкой.

– Товарищ Артемьев, Крамер ждет вас в атмосферной камере, – сказал он.

Я поспешил проститься с профессором и выполз из этого паучьего угла.

Признаюсь, Тюрин заставил меня подумать о его философии. «Счастье в движении». Но какое печальное зрелище, если посмотреть со стороны, представляет собой творец философии движения! Затерянный в темных пространствах неба, опутанный паутиной, неподвижно висит он дни, месяцы, годы… Но он счастлив, это несомненно. Недостаток движения тела заменяется интенсивным движением мысли, мозговых клеток.

XII. Тюрин тренируется

Крамер ждал меня, не снимая своего скафандра, – он, видимо, торопился. Я быстро оделся. И мой провожатый, понизив атмосферное давление почти до полного вакуума, открыл наружную дверь. Крепко держа меня перед собою, он осторожно отделился от стенок обсерватории боковым скользящим движением и при помощи легких выстрелов повернулся к Звезде Кэц. Потом сделал несколько сильных выстрелов, и мы понеслись с огромной быстротой. Теперь Крамер мог бы выпустить меня из рук, но, видимо не доверяя больше моему «летному искусству», он придерживал сзади мой локоть.

Взглянув на приближающуюся Звезду Кэц, я заметил, что она довольно быстро вращается на своей поперечной оси. Очевидно, ремонт оранжереи был окончен, и теперь искусственно создавалась более значительная сила тяжести.

Нелегкая задача – пришвартоваться к крылу вращающейся мельницы. Но Крамер справился с этим. Он начал описывать круги над концом цилиндра Звезды в направлении его вращения. Уравняв таким образом наше движение с движением цилиндра, он ухватился за скобу.

Не успел я раздеться, как меня вызвала к себе Меллер.

Не знаю, намного ли в ракете увеличилась тяжесть. Вероятно, она была не более одной десятой земной. Но я почувствовал знакомое приятное напряжение мускулов. Радостно было «ходить» ногами по «полу», вновь обрести верх и низ.

Я бодро вошел к Меллер.

– Здравствуйте, – сказала она. – Я послала за Тюриным. Он сейчас будет здесь. Как вы его нашли?

– Оригинальный человек, – ответил я. – Однако я ожидал встретить…

– Я не о том, – прервала Меллер. – Как он выглядит? Я спрашиваю как врач.

– Очень бледен. Несколько одутловатое лицо…

– Разумеется. Он ведет совершенно невозможный образ жизни. Ведь в обсерватории есть небольшой сад, гимнастический зал, аппараты для тренировки мускулатуры, но он совершенно пренебрегает своим здоровьем. Признаться, это я уговорила директора отправить Тюрина на Луну и впредь буду настаивать на коренном изменении его жизненного режима, иначе мы скоро потеряем этого исключительного человека.

Явился Тюрин. При ярком освещении амбулатории он выглядел еще более нездоровым. К тому же его ножные мышцы совершенно отвыкли от движения и, возможно, частично атрофировались. Он едва держался на ногах. Колени его подгибались, ноги дрожали, он беспомощно размахивал руками. Если бы его сейчас перенесли на Землю, он, вероятно, почувствовал бы себя как кит, выброшенный на берег.

– Вот до чего вы себя довели! – укоризненно начала Меллер. – Не человек, а кисель.

Маленькая энергичная женщина отчитывала старого ученого, как непослушного ребенка. В заключение она отправила его на массаж, приказав после массажа явиться на медицинский осмотр.

Когда Тюрин ушел, Меллер обратилась ко мне:

– Вы биолог и поймете меня. Тюрин – исключение. Все мы чувствуем себя прекрасно. Однако эта легкость «небесной жизни» сильно беспокоит меня. Вы не ощущаете или почти не ощущаете своего тела. Но каковы будут последствия? Кэц – молодая звезда. И даже наши старожилы находятся в условиях невесомости не более трех лет. А что будет через десяток лет? Как такое приспособление к среде отзовется на общем состоянии организма? Наконец, как будут развиваться наши новорожденные дети? И дети детей? Весьма вероятно, что кости наших потомков будут становиться все более хрящевидными, студенистыми. Мышцы будут атрофироваться. Это первое, что сильно беспокоит меня, как человека, отвечающего за здоровье нашей небесной колонии. Второе – космические лучи. Несмотря на оболочку нашего жилища, которая частично задерживает эти лучи, мы все же получаем их здесь гораздо больше, чем на Земле. Пока я не вижу вредных последствий. Но опять-таки у нас еще слишком мало материала для наблюдений. У мух-дрозофил здесь наблюдается усиленная мутация, причем многие родятся с летальными генами – не дают потомства. Что, если такое же действие окажут лучи и на людей Звезды Кэц? Вдруг у них начнут рождаться дети-уроды или мертворожденные младенцы?.. В конечном счете все в наших руках. Все вредные последствия мы можем устранить. Искусственно создать любую силу тяжести, если нужно – даже большую, чем на Земле. Можем и изолироваться от космических лучей. Но нам надо проделать массу опытов, чтобы определить оптимальные условия… Видите, сколько работы для вас, биологов?

– Да, работы хватит, – сказал я, очень заинтересованный словами Меллер. – Эта работа нужна не только для небесных, колоний, но и для Земли. Насколько расширятся наши познания о живой и мертвой природе! Я в восторге, что случай привел меня сюда.

– Тем лучше. Нам нужны работники-энтузиасты, – сказала Меллер.

Упоминание о «случае, который привел меня сюда», навело меня на мысль о Тоне. Захваченный новыми впечатлениями, я даже не вспоминал о ней. Что с нею и как ее поиски?

Я распростился с Меллер и вылетел в коридор. В коридоре слышались веселый смех, голоса, песни и жужжание крыльев; хоть и появилась небольшая тяжесть, но молодежь по привычке действовала крыльями. Им нравилось делать прыжки, пролетая несколько метров, как летучие рыбы. Некоторые упражнялись в ходьбе по полу. Сколько молодых, веселых, загорелых лиц! Сколько забав и проказ: вот группа девушек, нарушая «уличное» движение, затеяла игру в «мяч», причем «мячом» была одна из них – маленькая толстушка. Она визжала, перелетая из рук в руки.

Все гуляющие чувствовали себя весело и беззаботно. Видимо, работа совсем не утомляла людей в этом «легковесном» мире. Бочком, держась стены, я добрался до двери комнаты Тони. Тоня сидела возле окна на легком алюминиевом стуле. Видимо, за это время со склада принесли мебель.

За окном на черном небе огромное зарево – кольцо «ночной» Земли. Свет зари румянил лицо и руки Тони. Ее лицо было задумчиво.

Мне захотелось растормошить ее. Я подошел к ней и сказал улыбаясь:

– Ну, сколько вы теперь весите?

И, недолго думая, взял ее за плечи и легко приподнял, как трехлетнюю девочку. Вероятно, веселое настроение толпы заразило и меня.

Она молча отстранилась.

– О чем вы грустите? – спросил я, чувствуя неловкость.

– Так… о маме вспомнила.

– «Земное притяжение» действует? Тоска по родине?

– Может быть, – ответила она.

– А что с Евгеньевым?

– Еще не дозвонилась. Аппарат все время занят. А как ваш разговор с директором?

– Завтра лечу на Луну.

Она вскинула на меня глаза.

– Надолго?

– Не знаю. Самый полет, говорят, продолжается не более пяти-шести дней. А сколько пробудем на Луне, неизвестно.

– Это очень интересно, – сказала Тоня, пристально глядя на меня. – Я бы с удовольствием полетела с вами. Но меня временно посылают в лабораторию, которая находится на таком расстоянии от Земли, что туда не достигает земное лучеиспускание. Там в тени царит холод мирового пространства. Я лечу оборудовать новую лабораторию для изучения электропроводности металлов при низких температурах…

Глаза ее оживились.

– Есть интереснейшая проблема! Вы знаете, что сопротивление электрическому току в металлах с понижением температуры понижается. При температурах, близких к абсолютному нулю, сопротивление тоже почти равно нулю… Над этими вопросами работал еще Капица. Но на Земле требовались колоссальные усилия, чтобы достичь низких температур. А в межпланетном пространстве… это просто. Представьте себе металлическое кольцо, помещенное в вакууме, в температуре абсолютного холода. В кольцо направляется индуктированный ток. Его можно довести до необычайной мощности. Этот ток будет циркулировать в кольце вечно, если не повысится температура. При повышении же температуры происходит мгновенный разряд. Если в кольце дать ток достаточно высокого напряжения, то мы сможем иметь своего рода законсервированную молнию, которая проявит свою активность, как только температура повысится.

– Молния, законсервированная в сосуде Дьюара, – подхватил я, – который снабжен взрывателем, падает на Землю. При ударе о землю пистон взрывается, температура в сосуде повышается, и молния производит свое разрушительное действие.

Тоня улыбнулась.

– Какие у вас кровожадные мысли! Я не думала о таком применении.

– Совсем не кровожадные, – возразил я. – С войнами покончено. Но можно взрывать скалы, айсберги…

– Ах, вот что… Разумеется. Вопрос только в том, что при отсутствии сопротивления падает и напряжение – значит, и мощность… Надо произвести подсчет. Как бы и в этом деле пригодился Палей! – воскликнула она почти со страстью.

Это, конечно, была страсть ученого, но я не мог скрыть своего огорчения.

* * *

Нам не удалось вылететь на другой день: заболел Тюрин.

– Что с ним? – спросил я у Меллер.

– Раскис наш философ, – ответила она, – от «счастья» заболел, от движения. В сущности говоря, с ним ничего особенного не приключилось. Жалуется на боль в ногах. Икры болят. Это пустяки, но как его такого на Луну пустить? И себе и вам хлопот наделает. При десятой части земной тяжести раскис. А ведь на Луне – шестая. Там он, пожалуй, и ног не потянет. Я решила дать ему потренироваться несколько дней. У нас в небе есть склады пойманных астероидов. Все эти небесные камни, куски планет, складываются в виде шара. Чтобы отдельные куски не разлетались от случайных толчков, наши гелиосварщики расплавили и сварили поверхность этих планеток. К одной такой «бомбе» мы прикрепили стальным тросом полый шар и привели их в круговое движение. Получилась центробежная сила, тяжесть внутри полого шара равна тяжести на Луне. Вот в этом шаре и тренируется Тюрин. Давление и количество кислорода в шаре такие же, как в скафандре межпланетного костюма. Слетайте, голубчик, навестите Тюрина. Только один не летите. Захватите с собой вашу няньку – Крамера.

Я разыскал Крамера в гимнастическом зале. Он выделывал на трапеции головокружительные штуки. Цирковым гимнастам на Земле о таких трюках и мечтать не приходится.

– Полететь я с вами полечу, – сказал он, – но пора научиться летать самостоятельно. Ведь вы на Луну летите, а во время такого путешествия мало ли что может случиться!

Крамер привязал меня к себе длинной проволокой и предоставил мне лететь к «манежу» Тюрина. Я уже не кувыркался и «стрелял» довольно удачно, но уменья «приземлиться» к вращающемуся шару у меня не хватило, и Крамер поспешил мне на помощь. Через четыре минуты после отлета мы уже вползали в металлический шар.

Встречены мы были неистовым визгом и криком. Я с любопытством окинул взглядом внутренность шара, освещенного большой электрической лампой, и увидел, что Тюрин сидит на «полу» и стучит кулаками по резиновому ковру, а возле него гигантскими прыжками скачет негритенок Джон. Обезьянка Микки с веселым визгом прыгает с плеч Джона до «потолка», хватается там за ремешки и падает вниз, на плечо или голову Джона. «Лунная тяжесть», видимо, пришлась по вкусу Джону и обезьянке, что нельзя было сказать про Тюрина.

– Вставайте, профессор! – звонко закричал Джон. – Доктор Меллер приказала вам ходить по пятнадцать минут, а вы еще и пяти не ходили.

– Не встану! – разгневанно пропищал Тюрин. – Что я, лошадь на корде? Истязатели! У меня и так ноги отваливаются!

В этот момент я и Крамер «свалились с неба» возле Тюрина. Джон первый увидел нас и обрадовался.

– Вот смотрите, товарищ Артемьев, – затараторил он, – профессор меня не слушает, опять хочет залезть в свою паутину…

Обезьянка вдруг заплевала, завизжала.

– Да уйми ты свой патефон! – еще тоньше и пронзительнее закричал Тюрин. – Здравствуйте, товарищи! – обратился он к нам и, став на четвереньки, тяжело поднялся.

«Ну как с таким на Луну лететь?» – подумал я и переглянулся с Крамером. Тот только головой качнул.

– Ведь вы, профессор, сами мне не раз говорили: чем больше движений, тем больше счастья… – не унимался Джон.

Такой «философский аргумент» со стороны Джона был неожиданным. Мы с Крамером невольно улыбнулись, а Тюрин покраснел от гнева.

– Надо же понимать! Надо понимать! – закричал он на самых высоких нотах. – Есть различного рода движения. Эти грубо физические движения мешают высшим движениям клеток моего головного мозга, моим мыслям. И потом всякое движение прерывисто, а ты хочешь, чтобы я маршировал без отдыха… Нате, ешьте мое мясо, пейте мою кровь!

И он зашагал с видом мученика, кряхтя, охая и вздыхая.

Джон отвел меня в сторону и быстро зашептал:

– Товарищ Артемьев! Я очень боюсь за моего профессора. Он такой слабый. Ему опасно без меня лететь на Луну. Ведь он даже есть и пить забывает. Кто о нем будет заботиться на Луне?..

У Джона даже слезы выступили на глазах. Он горячо любил своего профессора. Я, как умел, утешил Джона и обещал заботиться о профессоре во время путешествия.

– Вы отвечаете за него! – торжественно произнес негритенок.

– Да, конечно! – подтвердил я.

Вернувшись на Звезду, я все рассказал Меллер. Она неодобрительно покачала головой:

– Придется мне самой заняться Тюриным.

И эта маленькая энергичная женщина действительно отправилась в «манеж».

Я тоже времени не терял даром: учился летать в межпланетном пространстве и, по словам моего учителя Крамера, сделал большие успехи.

– Теперь я спокоен, во время путешествия на Луну вы не потонете в пучинах неба, – сказал он.

Через несколько дней Меллер вернулась из «манежа» и объявила:

– На Землю профессора я бы еще не решилась пустить, но для Луны он «в полной лунной форме».

XIII. К лунной орбите

Накануне нашего лунного путешествия я проводил Тоню в лабораторию мирового холода. Прощание было краткое, но теплое. Она крепко пожала мне руку и сказала:

– Берегите себя…

Эти простые слова сделали меня счастливым.

На другое утро Тюрин довольно бодро вошел в ракету. Джон, совершенно убитый горем, провожал его. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Вы отвечаете за профессора! – крикнул он мне перед тем, как дверь ракеты захлопнулась.

Оказывается, мы летим на Луну не прямым путем, а по спирали, обращенной вокруг Земли. И неизвестно, сколько продлится путешествие. В нашей ракете могут разместиться двадцать человек. А нас всего шестеро: трое членов научной экспедиции, капитан, штурман и механик. Все свободное пространство ракеты занято запасами продовольствия, взрывчатых веществ и жидкого кислорода. А на верху ракеты прикреплен вагон на колесах, предназначенный для путешествия по лунной поверхности. Сопротивления воздуха нет, поэтому «лунный автомобиль» не уменьшит скорости полета ракеты.

Скоро наша ракета покинула гостеприимный ракетодром Звезды Кэц. И сразу же Тюрин почувствовал себя очень плохо. Дело в том, что как только мы развивали скорость и взрывы учащались, вес тела менялся. И я понимал Тюрина: можно привыкнуть к тяжести, можно привыкнуть к невесомости, но привыкнуть к тому, что твое тело то ничего не весит, то вдруг как будто наливается свинцом, невозможно.

Хорошо, что у нас были достаточные запасы продовольствия и горючего, поэтому мы могли не спешить, и взрывы были умеренные. Звук их передавался только по стенкам ракеты. К этим звукам можно было привыкнуть, как к жужжанию мотора или тиканью часов, но усиление тяжести!..

Тюрин вздыхал, охал. Кровь то приливала к его лицу, и оно становилось багровым, почти синим, то отливала – лицо бледнело, желтело.

И только наш геолог Соколовский, жизнерадостный, плотный человек с пышными усами, неизменно был весел.

Когда невесомость тела возвращалась, астроном начинал говорить вслух – привычка, которую он приобрел в своем одиночестве. Говорил он без связи: то сообщал интересные астрономические сведения, неизвестные земным астрономам, то изрекал «философские сентенции».

– Почему так привлекательно кино? Потому, что в нем мы видим движение…

Затем он начинал стонать и корчиться, потом снова говорить.

Я смотрел в окно. По мере того как мы удалялись от Земли, она казалась все меньше. Наш день становился все длиннее, ночи все короче. В сущности, это были не ночи, а солнечные затмения.

А вот с Луной происходили забавные вещи.

Если наша ракета находилась в противоположной точке орбиты от Луны, Луна казалась маленькой, гораздо меньше, чем мы видим ее с Земли, а если мы по орбите приближались к Луне, она становилась невиданно огромной.

Наконец наступил момент, когда максимальные размеры Луны сравнялись с размерами Земли. Наш капитан, не раз совершавший путешествие к лунной орбите, сказал нам:

– Поздравляю. Мы одолели четыре пятых расстояния, отделяющего нас от Луны. Сорок восемь земных радиусов позади. При наших межпланетных путешествиях в пределах Солнечной системы земной радиус – 6 378,4 километра – служит единицей измерения. Это своего рода миля межпланетных навигаторов, – пояснил он.

Теперь размер Луны колебался в течение суток – время обращения ракеты вокруг Земли. Половину суток Луна «пухла», увеличивалась в размерах, половину «худела». Но эти сутки уже стали гораздо больше земных.

Безоблачный, сияющий день все рос.

Капитан говорит, что притяжение Луны с каждым часом сказывается все сильнее и искажает путь ракеты. Движение ракеты то ускоряется, то замедляется в результате цепких объятий нашего земного спутника. Луна не хочет отпускать нас от себя. Если бы не сила противодействия, заключающаяся в наших взрывных приборах, мы были бы вечными пленниками Луны. Насколько же опаснее притяжение огромных планет Солнечной системы!..

В первые часы полета капитан надолго покинул управление, предоставив ракете автоматически лететь по намеченному пути. Это не было опасным. Но чем дальше, тем все реже капитан отходил от пультов управления, хотя они и механизированы.

Мы неслись вокруг Земли уже примерно по той же орбите, что и Луна, поэтому путешествие вокруг Земли совершали в одинаковое с Луной время – около тридцати земных суток. Наша ночь – солнечные затмения стали так же редки, как лунные на Земле. Ракета все реже нагоняла Луну, и, наконец, их движения уравнялись. Ракета достигла такого же расстояния от Земли, как и Луна. Расстояние между ракетой и Луной сделалось неизменным.

Казалось, что Луна, Земля и ракета неподвижны, и только звездный свод непрерывно движется.

– Скоро здесь небесные колонии будем строить, – нарушил молчание Соколовский.

– Ну нет, батенька мой, не так скоро, – отозвался Тюрин. – Надо сперва достать тут материалы. Нельзя все притащить с Земли. Наоборот, мы еще Земле должны посылать кое-какие «небесные» подарки. Вот коллекцию метеоритов мы уже послали. Хорошая коллекция. Весь рой Леонидов.

И Тюрин довольно рассмеялся.

– Это верно, – сказал Соколовский. – Нам надо много железа, никеля, стали, кварца для сооружения наших жилищ.

– И где же вы достанете эти ископаемые? – спросил я. Слово «ископаемые» вызвало взрыв смеха Соколовского.

– Не ископаемые, а излетаемые, – сказал он. – Метеориты – вот «ископаемые». Недаром я гонялся за ними.

– Метеоритный промысел организовал я. Это моя идея! – внес поправку Тюрин.

– Я не оспариваю этого, профессор, – сказал Соколовский. – Идея ваша, осуществление мое. Вот и сейчас я послал Евгеньева в новую разведку.

Фамилия «Евгеньев» заставила меня вспомнить весь путь, приведший меня в небо. И подумать только, как быстро все эти личные дела отошли на задний план перед необычайными здешними впечатлениями!

– Вы знаете, товарищ Артемьев, что мы нашли целый рой мелких метеоритов совсем недалеко от Звезды Кэц? – обратился Соколовский ко мне. – Повыше попадались и более крупные. При их исследовании нашли железо, никель, кремнезем, глинозем, окись кальция, полевой шпат, хромовое железо, железные окислы, графит и₍другие простые и сложные вещества. Словом, все необходимое для построек плюс кислород для растений и воду. Обладая энергией Солнца, мы можем обработать эти материалы и получить все, что нам надо, вплоть до карандашей. Кислород и вода, конечно, находятся здесь не в готовом, а в «связанном» виде, но химиков это не затрудняет.

– А я изучил по вашим данным движение этих остатков погибших небесных тел, – вмешался Тюрин, – и пришел к интересным выводам. Часть метеоритов прилетела издалека, но большинство носилось вокруг Земли по той же орбите, что и Звезда Кэц…

– На это, профессор, обратил ваше внимание я, – сказал Соколовский.

– Ну да! Но выводы-то сделал я.

– Не будем спорить, – примирительно заметил Соколовский.

– Я не спорю. Я только люблю точность. На то я и ученый, – возразил Тюрин и даже приподнялся в кресле, но тотчас же опустился и заохал.

– Меллер права, – сказал он. – Совсем я ослабел за годы неподвижного лежания в мире невесомости. Надо будет изменить режим.

– Вот Луна вас проманежит, – рассмеялся геолог.

– Да. Так я хотел сказать о моей гипотезе, – продолжал Тюрин. – Метеоритов, вращающихся вокруг Земли, так много, что, надо думать, они являются остатком разорвавшегося маленького земного спутника – второй Луны. Это была совсем крошечная Луна. Когда мы точно подсчитаем количество и массу этих метеоров, то сможем реставрировать былые размеры этого спутника, как палеонтологи реставрируют костяки вымерших животных. Маленькая вторая Луна! Но она могла светить не слабее нашей Луны, так как находилась ближе к Земле.

– Простите, профессор, – неожиданно вмешался молодой механик, цветом кожи и худощавым сложением похожий на индуса. – Мне кажется, на таком близком расстоянии Земля притянула бы к себе маленькую Луну.

– Что? Что? – грозно вскричал Тюрин. – А крошечная Звезда Кэц почему не падает на Землю? А? Все дело в быстроте движения… Но маленькая Луна все же погибла, – примирительно сказал он. – Борющиеся силы – инерция и земное притяжение – разорвали ее в клочья… Увы, увы, это грозит и нашей Луне! Она распадется на осколки. И Земля получит прекрасное кольцо, как у Сатурна. Я полагаю, что это лунное кольцо даст не меньше света, чем Луна. Оно будет украшать ночи земных жителей. Но все же это будет потеря, – со вздохом закончил он.

– Невознаградимая потеря, – вставил я.

– Гм… Гм… А может быть, и вознаградимая. У меня есть кое-какой проект, но о нем я пока помолчу.

– А как вы охотились за метеорами? – спросил я у Соколовского.

– Это забавная охота, – ответил геолог. – Мне приходилось охотиться за ними не только на орбите Звезды Кэц и…

– В поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера, – перебил Тюрин. – Земными астрономами найдено немногим более тысячи этих астероидов. А мой каталог перевалил за четыре тысячи. Эти астероиды – тоже остатки планеты, более значительной, чем погибшая вторая Луна. По моим расчетам, эта планета была больше, чем Меркурий. Марс и Юпитер взаимным притяжением разорвали ее на куски. Не поделили! Кольцо Сатурна – тоже погибший его спутник, раздробленный на куски. Видите, сколько уже покойников в нашей Солнечной системе. За кем очередь? Ой-ой… опять эти толчки!

Я снова заглянул в окно, придерживаясь руками за обитые кожей мягкие подлокотники кресла. За окном все то же черное небо, сплошь усеянное звездною пылью. Так можно лететь годы, столетия, и картина будет все та же…

И вдруг мне вспомнилась моя давнишняя поездка в вагоне самого обыкновенного поезда со старичком паровозом. Лето. Вечер. Солнце спускается за лес, золотя облака. В открытое окно вагона тянет лесной сыростью, запахом аконита, сладким запахом липы. В небе за поездом бежит молодой месяц. Лес сменяется озером, озеро – холмами, по холмам разбросаны дома, утопающие в садах. А потом пошли поля, повеяло запахом гречихи. Сколько разнообразия впечатлений, сколько «движения» для глаза, уха, носа, выражаясь словами Тюрина. А здесь – ни ветра, ни дождей, ни смены погод, ни ночи, ни лета, ни зимы. Вечно однообразный траурный свод неба, страшное синеватое солнце, неизменный климат в ракете…

Нет, как ни интересно побывать в небе, на Луне, других планетах, но эту «небесную жизнь» я не променяю на земную…

– Ну так вот!.. Охота за астероидами – самый увлекательный вид охоты, – вдруг услышал я басок геолога Соколовского.

Мне нравится слушать его. Он говорит как-то просто, по-домашнему, «по-земному», словно беседует в своем кабинете где-нибудь на седьмой линии Васильевского острова. На него, по-видимому, необычайная обстановка не производит никакого действия.

– Подлетая к поясу астероидов, надо держать ухо востро, – говорит Соколовский. – Иначе того и гляди какой-нибудь осколок величиной с московский Дворец Советов, а то и больше, обрушится на ракету – и поминай ее как звали! Поэтому летишь по касательной, все более приближаясь к направлению астероидов… Замечательная картина! Вы подлетаете к поясу астероидов. Вид неба изменяется… Взгляните-ка на небо. По существу, его нельзя назвать совершенно черным. Фон черный, но на нем сплошная россыпь звезд. И вот на этой светящейся россыпи вы замечаете темные полосы. Это пролетают не освещенные солнцем астероиды. Иные чертят на небе яркие, как серебро, следы. Другие оставляют полосы медно-красного света. Все небо становится полосатым. По мере того как ракета поворачивает в сторону движения астероидов, набирает скорость, летит и уже почти наравне с ними, они перестают казаться полосами. Вы попадаете в необычайный мир и летите среди многочисленных «лун» различной величины. Все они летят в одном направлении, но еще опережают ракету.

Когда какая-нибудь из «лун» пролетает близко от ракеты, вы видите, что она совсем не круглая. Эти «луны» имеют самые разнообразные формы. Один астероид, скажем, похож на пирамиду, другой приближается к форме шара, третий похож на неотесанный куб, большинство же – просто бесформенные обломки скал. Некоторые летят группами, иные под влиянием взаимного притяжения сливаются в «виноградную гроздь»… Поверхность их то матовая, то блестящая, как горный хрусталь.

«Луны» справа, «луны» слева, вверху, внизу… Когда ракета замедляет полет, кажется, будто «луны» стремительно двинулись вперед, но вот ракета снова набирает скорость, и они начинают как бы замедлять полет. Наконец ракета их обгоняет, «луны» отстают.

Опасно лететь медленнее астероидов. Они могут нагнать и разбить ракету. Совершенно безопасно лететь в одном с ними направлении и с одинаковой скоростью. Но тогда видишь только окружающие астероиды. При этом кажется, что все стоит неподвижно – и ракета и «луны» слева, справа, сверху, сзади. Только звездный свод медленно течет, потому что и астероиды и ракета все-таки летят и меняют свое положение на небе.