Текст книги "Славия. Рождение державы"

В помещении четвертой мастерской, которую зашел посмотреть, ковали мелкие детали для ударно-кремневых замков, пистолей и аркебуз. Но заинтересовали меня не изделия, а один из кузнецов. Раздетый до пояса, крепкий, жилистый мужчина лет тридцати пяти – сорока небольшим молотком проковывал какую-то деталь. Его черные усы свисали ниже бритого подбородка, в правом ухе торчала серебряная серьга, которая говорила о том, что он последний в роду мужчина, а из-под сбитой на сторону косынки вылезал настоящий длинный чуб. Не было никаких сомнений, что передо мной самый натуральный запорожский казак.

Дождавшись, когда он бросит прокованную деталь в корыто с водой, вышел вперед, чтобы обратить на себя внимание. Видно, далеко не каждый день местные работяги могли лицезреть дворянина, кланяющегося простому кузнецу, многие, искоса наблюдавшие за мной, даже работу бросили.

– Здоровья желаю, пан-товарищ, – снял шляпу, размашисто наложил православный крест и поклонился, обозначив и себя природным казаком. Тот оцепенел и с минуту удивленно смотрел на меня. В его правом глазу выступила влага, он смахнул ее, широко перекрестился и поклонился в ответ:

– Желаю и вам здоровья, пан-товарищ. Неужели дошла моя весточка на землю родную?

Так мы и познакомились с Иваном Тимофеевичем Бульбой. Он куда-то отошел, договорился с хозяином об отлучке, затем у бочонка с водой умылся, а какой-то парень слил ему на плечи. Надев плотно облегающие короткие штаны, сапоги, рубаху и жилет, обмотав талию кушаком, в который упрятал сложенную наваху, взяв в руки шляпу-треуголку, вышел на улицу.

Здесь, в промышленном районе, никаких рюмочных не было, поэтому пошли мы к нему домой. На заднем дворе длинного каменного барака виднелся вход в небольшой чуланчик размерами три на три метра. Сразу было видно, что обитает здесь человек, привычный к порядку, а не какое-то чмо пропащее. Везде все было чисто, аккуратно и не воняло.

Иван Тимофеевич выставил на столик сулею с вином, две глиняные чаши и хлеб с сыром. И так, попивая слабенькое розовое, которое неплохо утоляло жажду, мы поведали друг другу о своих злоключениях. Конечно, о наличии сознания, пришедшего из будущей эпохи, ничего не говорил и не собираюсь говорить никому, но о других похождениях рассказал, опять же не вдаваясь в особые подробности.

Пан Иван прекрасно знал и моего отца, и деда Опанаса, впрочем, кто их у нас не знал. Мало того, оказалось, что через бабку по маминой линии он приходится нашей семье какой-то дальней родней. Двадцатым волоском собачьего хвоста, как он выразился.

Пять лет назад они прибыли во Францию и сменили сотню наемников, в которой, кстати, служил мой дед, после чего были направлены в район боевых действий с голландскими войсками. В тот день его десяток, приставленный к охране молодого герцога Монмута, участвовал в дурацком бою при Маастрихте. Опытные военачальники говорили герцогу о полнейшей безрассудности задуманной атаки, но он был непреклонен, даже капитана мушкетеров д’Артаньяна чуть ли не в трусости обвинил.

Чуда не случилось, и мальчишка Монмут, описавшись, положил все свое войско. Последнее, что пан Иван помнил, так это брызги мозгов, вылетевшие из головы его сиятельства графа д’Артаньяна, а очнулся уже в плену.

Испания всегда дружила против Франции со всеми подряд. Вот и в этом случае отправились пятеро пленных, в том числе и наш казак, на родину одного испанского офицера, в Толедо. Чтобы не быть проданными в рабство, они дали клятву шесть лет отработать там, где скажет хозяин, и не убегать, на чем целовали крест. Они могли быть освобождены от обязательств в любой день, если вносили выкуп в сто пиастров за каждого.

Пан Иван кузнечное дело любил и, считай, еще с детства, оставшись сиротой, обитая на Сечи, работал в кузне Уманского куреня. Со временем стал неплохим специалистом по ремонту и изготовлению мушкетов и пистолей. Но в походы и набеги вместе с сечевиками ходил обязательно. В результате добрый казак, пройдя тропами судьбы, очутился в Толедо. Но и здесь, в мастерских у родственника того самого офицера, не отбывал отбывальщину, а работал на совесть, заслужил вольное бытие и небольшой доход.

Не задавая больше вопросов, вытащил из пояса пять золотых монет достоинством десять дукатов каждая и положил на стол.

– Прими, Иван Тимофеевич, от чистого сердца.

– Здесь вдвое больше, чем нужно для выкупа… Но – благодарю. – Он встал и перекрестился. – Богом клянусь, если жив буду, в течение года верну лично либо передам через казначея Гнежинского полка.

– Не торопись возвращать, меня в Украине не будет полтора-два года.

– Как так?! Да и у меня мысль только что мелькнула, что было бы хорошо возвращаться вместе с тобой, Михайло Якимович. Собрали бы ватагу, да и помогли бы тебе прибить Собакевича на воротах.

– У меня, пан Иван, на ближайшие полтора года другие планы, да и ватагу казачьей вольницы за собой больше водить не буду. Сейчас поступаю в морскую школу, хочу выучиться на морского офицера. Пока буду учиться, закажу купцам выкупить в Кафе несколько десятков молодых казачат, вот из них начну готовить свое будущее войско. Вооружу их новейшим, ранее никому не ведомым оружием, – с каждым моим словом взгляд Ивана делался все более недоверчиво-скептическим, – и вот с ними вернусь на Украину для раздачи долгов. Затем соберу доверившихся мне ближников, сядем на корабль и отправимся покорять новые, еще никем не занятые плодородные земли. Там огромные просторы и несметные богатства.

– Хм, хм, м-да уж… Извини, пан Михайло, у меня нет права тебе указывать, но что-то ты не то говоришь.

– Прекрасно понимаю твой скептицизм, пан Иван. Сейчас ты сидишь и думаешь: вначале пришел молодой дворянин, оказавшийся природным казаком, поступил по понятиям, выручил своего брата-товарища из беды, потом в его голове что-то сдвинулось – ум за разум заскочил – и он, как малолетний сопляк, стал городить всякую чушь с великокняжескими загибами о казачьей вольнице.

– Сын Якима Каширского и внук мною уважаемого Опанаса не должен плохо говорить о казаках, – твердо сказал Иван.

– Никогда плохо о казаках не говорил, пусть у меня язык отсохнет, но о вольнице говорил и говорю: у нас каждый казак – сам с усам, и на каждом хуторе обитает по два гетмана. Или скажешь, что это неправда?

– Оно-то так…

– Вот! Там, куда поведу людей, мне нужен единый кулак, а не так, чтобы каждый сам за себя, только тогда мы сможем выжить и стать богатыми и счастливыми.

– Да твой род, пан Михайло, и так небедный.

– Мне этого мало.

– Вона как. И ты знаешь, где есть такая земля?

– Знаю.

– Боюсь, никто тебе не поверит. И казаки наши за тобой не пойдут, молод ты, да никто не любит княжеских замашек.

– Поверят. И пойдут. И не только запорожцы, но и другие православные – дончаки, московиты, белорусы, болгары, ляхи. Когда увидят вооружение и оснащение моего маленького войска, поверят. И пойдут.

– Какое же это такое интересное вооружение у тебя?

– Такое, которым мы сможем победить любого врага. Пистоли смогут стрелять бездымным порохом по шесть и по десять раз, а винтовыми аркебузами можно будет достать и за тысячу шагов.

– Хм. А можно ли подержать в руках этот твой сказочный пистоль?

– Не только пистоль, пан Иван, там будет многое другое. Это очень страшное оружие, чужому в руки дадено не будет, а лишь только тому, кто захочет рядом со мной стать богатым и счастливым, кто в верности мне будет целовать крест. И если ты не будешь ухмыляться, а поверишь мне, то через полгода будешь вторым человеком на свете, который такие пистоли станет делать сам. И если обманул тебя, то нехай сдохну!

Иван долго и серьезно смотрел мне в глаза, затем вытащил из-под рубахи серебряный нательный крестик, поцеловал и сказал угрюмо:

– Пусть я буду выглядеть безмозглым казачонком, но знай, воспринимаю твои слова как слова мужа. Клянусь в верности тебе до самой смерти своей, – помолчал немного, сузил глаза и добавил: – но нельзя насмехаться над казаком, если обманул, тогда будет так, как ты сказал.

– Рад, Иван Тимофеевич, что именно ты стал моим первым ближником и помощником. Поверь, не пожалеешь, – подал ему руку, и он, так же серьезно глядя, ее крепко пожал. – А теперь мне нужен твой совет.

– Какой?

– Необходимо заказать в мастерских некоторый режущий инструмент, в том числе: сверла, фрезы, резцы, наждачные круги, комплект кузнечного оборудования, пуансоны и матрицы, цилиндрические и конические зубчатые колеса, втулки и оправки, скользящие подшипники, шкивы и маховики. На простейший токарный, вертикально-сверлильный и фрезерный станки нужно отлить небольшие станины по моим моделям. – С каждым словом глаза Ивана расширялись все больше, а челюсть падала все ниже.

– Михайло, ты знаешь такие слова? И откуда ты знаешь про такие станки??

– Иван! Не только знаю, но и сделать их смогу, и работать на них сумею, – пришлось немного приврать, – мой отец, царствие ему небесное, очень серьезно относился к образованию, вот и выписал мне в учителя аглицкого механикуса, который и обучил меня всему. Потом учитель умер от сердечных болезней, и знаний своих больше никому передать не успел.

– Значит, Михайло Якимович, – глядя куда-то вдаль, Иван часто-часто закивал головой, – такой пистоль все-таки будет?!

– Будет, не сомневайся. И пистоль будет, и винтовка будет, и много еще чего будет.

– А что такое винтовка?

– Это так называю винтовую аркебузу.

– Заряжать ее долго, и пулю нужно забивать через ствол. – Иван скептически шевельнул усами.

– Ничего подобного, у нас будет совсем другая схема зарядки. И за время между двумя выстрелами из обычной аркебузы наша винтовка сможет пальнуть до двух десятков раз.

– Хочу! Уже хочу! – Иван поднял свою мозолистую пятерню, и мы рассмеялись.

Сидели и обсуждали наши будущие дела еще часа три, затем разошлись, каждый по намеченным делам. Иван пошел освобождаться, было заметно, что он радовался этому обстоятельству, как дите малое. Говорил, что проблем быть не должно, французы выкупились, так подорожные документы получили в тот же день.

Эта встреча дала мне необычайный душевный подъем. Мои мозги, долго отдыхавшие от необходимости решения каких-либо сложных инженерно-технических задач, возрадовались и дали импульс на впрыск адреналина. Накупив у северных Новых ворот бумаги и графитовых палочек, отправился в гостиницу.

Кинематические схемы простейших токарного, а также универсально-фрезерного (он же – сверлильно-расточной, он же – плоскошлифовальный) нарисовал за двадцать минут. Если токарный под названием «амеба обыкновенная» видел почти в каждой мастерской Толедо, то второй, конечно, будет посложнее – станина, способы крепления и наладки тех или иных узлов и, соответственно, схемы резания механикусам нынешней эпохи еще не снились.

Значит, принимаем следующее решение. Токарный станок заказываем в существующем виде, но модернизируем с учетом установки простейшего суппорта – гайки и винта. Придется помучиться со шкивами, но это сразу же решит вопрос изготовления метчика. А будет метчик – будет плашка; будет плашка – будет любое резьбовое соединение. Как изготовить узел суппорта? Да завтра же найдем столярную мастерскую и будем делать мастер-модели.

При изготовлении универсального станка без цилиндрических и конических зубчатых пар обойтись нельзя, значит, тоже изготовим модели в дереве. О точности эвольвентного зацепления разговора не идет, поэтому шуметь кинематика будет порядочно. И придется все это тупо отливать, и, вероятней всего, из бронзы.

Графит, завернутый в тряпочку, бегал по листам бумаги, набрасывая эскизы деталей и узлов, схемы наладок и переналадок универсального станка, системы крепления инструмента и обрабатываемых деталей, цанговый патрон и тиски, винтовые и кулачковые.

Мысли скакали, а рука рисовала.

Для решения поставленных задач нужен не универсальный сборно-разборный станок, переналадка которого будет производиться полдня, а весь комплекс металлорежущего оборудования. Но это вопрос перспективы, а вот более функциональный токарный станок посложней «амебы», пусть не завтра, но послезавтра уже понадобится. Подумав, набросал схему с простенькой гитарой и возможностью изменения количества оборотов шпинделя и режимов резания. Получилось не лучше, чем в школьном станке, но выглядело вполне работоспособно.

Теперь станины. Чугунные обрабатывать проблематично, поэтому будем лить из железа. Размерами они получатся небольшие, но все равно килограмм по триста – четыреста потянут. Да и столик универсального станка, на котором будет крепиться обрабатываемая деталь, придется сделать массивным и притертым по нескольким граням, с местами креплений для различных операций.

Поверхности столика и площадки могут притереть и здесь, сегодня в одной из мастерских видел, как что-то подобное делали. А вот шабрить направляющие на станине нового токарного станка придется самому. Здесь этого делать еще никто не умеет. И микрометров еще нет, даже как понятия, значит, в виде шаблона придется использовать большое венецианское зеркало. Точно знаю, что поверхность у него идеально ровная, ибо стекло лито на расплавленный свинец.

Кстати! Стекла и зеркала и сам могу сделать! Но не так быстро, не так быстро.

Неожиданно в дверь постучали, она открылась, и в комнату вихрем влетела одетая в новое синее платье моя милая любовница:

– Микаэль! Ну где ты был?!

– Изабель, дорогая. Ты не представляешь, только что встретил своего соотечественника. Мало того, это мой родственник по линии матери.

– Что ты говоришь?! Милый, я счастлива вместе с тобой. – Она подбежала, упала в мои объятия, потом приподнялась на цыпочках и прикоснулась к губам.

Ух! Как соблазнительно выглядит грудь в этом красиво декольтированном платье!

– Стой! Милый, стой! Да я же целый час одевалась! Затягивалась! Застегивалась! Давай отложим на вечер.

– На вечер – само собой. Поверь, радость моя, раздену тебя не более чем за одну минуту.

– Ах, так?! Ну держись!

Глава 7

Королевский дворец был встроен в ансамль старинной арабской замковой архитектуры и абсолютно отличался от того, который довелось видеть в той жизни.

Сооружение интересное, но участь его ждала незавидная. Помню, гид рассказывал, что в восемнадцатом веке, в каком-то году, он выгорит дотла, реставрировать его не захотят и на этом месте выстроят то великолепие в версальском стиле, которое и стало известно мне триста тридцать лет спустя.

Наш представительский экипаж подкатил к колоннаде, возле которой поджидали двое слуг, разодетые в шикарные ливреи. Один открыл дверцу кареты, а второй, словно делая нам одолжение, выяснив имена и сверив со списком, провел нас мимо шеренг гвардейцев в одну из приемных, к десятку таких же дворян, топтавшихся у входа в тронный зал в ожидании герольда.

Изабель действительно получила приглашение на прием во дворец, как только мы прибыли в столицу. Но из-за частых болезней его католического величества этот прием все время откладывался. Было уже пятнадцатое октября, лично мне подошло время возвращаться и отправляться на учебу в Малагу, когда в конце концов прибыл нарочный с извещением о завтрашнем приеме.

Во все времена в высшем свете постоянные придворные топтуны относятся к захолустным дворянам в лучшем случае как к клоунам, и мне ужасно не хотелось ехать. Но Луис неделю назад получил предписание отбыть в распоряжение коменданта нового порта у Бильбао, а Изабель так просяще на меня смотрела (ведь ее кто-то должен был сопровождать!), что отказать было невозможно. Девочку можно понять, такие события остаются в памяти на всю жизнь.

На прием надел свой черно-красный атласный костюм, такую же шляпу с белыми перьями и черные с серебряной пряжкой башмаки. Сейчас поддерживал опирающуюся на руку великолепную Изабеллу, одетую в алое платье, отделанное черным шелком, с глубоким, подчеркивающим красивую грудь декольте, и черные туфельки, носочки которых мелькали только во время ходьбы. На шее висел оправленный в золото кулон с большим красным рубином, а копну сложной прически венчал тоненький золотой обруч с тремя такими же рубинами, но поменьше. И только черная кружевная сеточка-вуаль напоминала о трауре.

Через каждые две-три минуты у распахнутой двери в тронный зал мажордом показывал список герольду, и тот объявлял следующих и следующих приглашенных. Вот наступил и наш черед.

При объявлении доны Изабеллы, вдовы владетеля де Гарсиа, окружающие стали смотреть с интересом, а некоторые оценивающе: как лошадник на породистую кобылу, не приобрести ли. Еще бы, хоть род и потерял свою значимость лет сто назад, но феод в метрополии был известен и считался вполне приличным. Не каждый феодал до сих пор мог себе позволить содержать в охране два десятка настоящих латников.

При объявлении дона Микаэля, владетеля де Картенара, большинство лиц выражало безразличие, но некоторые смотрели скептически и с удивлением, мол, что может делать сын председателя нищего колхоза «Сорок лет без урожая» в обществе внучатой племянницы министра, даже несмотря на то, что министр – бывший? Конечно, кого может заинтересовать владетель безлюдного пляжа на одном из дальних островов в провинции Канария. Для Испании тех времен это было все равно что в нынешней России оказаться хозяином загаженных чайками скал самой дальней гряды Курильских островов.

В Толедо мы провели десять дней. Оттягивать отправление в Мадрид дальше не было смысла, поэтому лежачих раненых так и оставили на попечение лекарки. Собственно, задержка была даже не в раненых, мы заранее знали, что им нужно отлежаться пару недель, просто Изабель хотела вступить в столицу во всеоружии, то есть в новых модных платьях. Вот и проводила все дни напролет в мастерской рекомендованного портного.

Луис тоже не бездельничал, разыскал какого-то знакомого однокашника и вместе с ним отдавал все силы без остатка на пирушки да на девок. Ну и мне эта задержка была на руку. Первоначально планировал в знаменитых толедских мастерских заказать для своих дел простенький токарный станок, некоторый инструмент и заготовки по своим чертежам, но встречу с Иваном посчитал исключительной удачей, которая сразу же всколыхнула мою жизнь. Да что там говорить! Рядом со мной появилась родственная душа, кроме того – хороший мастер и искусный боец. В том, что Иван – боец искусный, нисколько не сомневался, наши запорожцы других в наемные ватаги не приглашали.

Выкупился он без проблем, правда, подорожный лист, который давал право, как христианину, остаться на постоянное жительство либо в любое время покинуть империю, он получил только на следующий день.

Оказывается, в военных действиях сейчас было затишье, да и война, говорят, подходила к концу, поэтому в большинстве мастерских в настоящее время работы оказалось немного. Поэтому свои заказы мы сможем разместить и получить очень быстро. Иван говорил, что даже в той мастерской, в которой работал, можно договориться и решить все вопросы. Но мне такое предложение не понравилось. Люди здесь неглупые, когда увидят собранный действующий образец любого моего изделия, хотя бы в дереве, разберутся быстро. Не в моих интересах раскрывать этому миру технологии, способные двинуть прогресс, промышленность и экономику. По крайней мере ближайшие двадцать пять лет.

Столярную мастерскую мы сняли на три дня за три золотых дуката. В оплату входила помощь трех подмастерьев. Так вот, за три дня мы ничего не успели, хоть и работали по семнадцать-восемнадцать часов, пришлось доплачивать еще за два дня.

Самое первое, что сделал, так это линейку: поставил удивленного Ивана по стойке смирно и отмерил кожаным шнуром расстояние от его правого плеча, до большого пальца горизонтально вытянутой левой руки, получился приблизительно метр. У себя не замерял, потому что мне еще расти и расти. Отрезал по этому шаблону ровную планку, поделил кусочки шнура на половинки и разметил планку на десять длинных и десять коротких рисок. Получилась линейка с ценой деления приблизительно в пять сантиметров.

В дальнейшем нужно будет привести измерители в соответствие с привычными. Наплевать, что они рассчитаны исходя из сорокамиллионной части парижского меридиана, мы об этом никому не скажем, просто мой мозг через глаза и руки помнил и расстояния в миллиметрах, и приблизительный вес изделий в пределах пятидесяти грамм. Когда часто что-то держишь в руках, оно в голове оставляет отпечаток.

Вернусь в Малагу, закажу Ицхаку изготовить пустотелый кубик, в который можно будет налить два целых и два десятых испанского фунта воды плюс четыре капли. Если учитывать, что фунт – четыреста пятьдесят один грамм, то мы получим литр или килограмм, а каждая сторона грани кубика будет равняться десяти сантиметрам. Вот и получим эталон измерителя, но это в будущем.

Сейчас скинул хубон, повыше закатал рукава с манжетами, взял в руки инструмент и к станку стал лично. Деревянные блины под шестерни и заготовки шкивов соответствующего размера и приближенно рассчитанного передаточного отношения, а также валов, оправок, втулок и цанг наточил быстро, считай, за полдня на оба станка, – токарный и универсальный. Вот после этого и началась свистопляска.

Изготовление рейки и шестерен, на удивление, особой сложности не составило. С помощью циркуля и линейки вычертил зубья, а подмастерья все вырезали по разметке, как положено. Резали долго, целых три дня, но сделали аккуратно. А вот винт и гайка выпили из меня всю кровь, особенно гайка, на которую испортил три заготовки, но у меня все равно ничего не получалось. Пришлось в кузнице заказать оправку, на которую наварили навитый прут. Потом его разогревали докрасна, а деревянную заготовку, проворачивая, прожигали. Таким образом, модель гайки наконец получилась.

Станины, которые станут моделями для формовки, изготовили из досок и брусьев, а собирать все до кучи начали только на пятый день. Что ж, конструкции обоих станков получились вполне работоспособными. В металле, конечно, шуметь будут порядочно, значит, и жизнь их будет недолговечной. Ничего, надеемся, что лет через пять – семь у меня появятся внуки или даже правнуки этих станков, машины более совершенные.

Изделия разобрали и отдельными деталями разнесли по трем мастерским. Станины для изготовления в железе – в одну, бронзу – в другую, а сталь – в ту, где раньше работал Иван.

У его бывшего хозяина, мастера Луки, дополнительно заказал простейший токарный станок, иначе свой собственный запустить не получится. Кроме того, заказал комплект кузнечного оборудования, оснастку, а также некоторые матрицы по моим чертежам и по тысяче фунтов отливок из двух видов сталей: ружейной и твердой высокоуглеродистой для изготовления инструмента. Мало того, взял каждую из предложенных заготовок и проверил точилом на искру.

Сталь, из которой они делали стволы, очень даже хорошая; при прикосновении бруска к точильному кругу преобладала зонтикообразная искра, что говорило о наличии марганца, здесь также были красно-желтые пучки никеля.

Для изготовления инструмента они использовали высокоуглеродистую сталь. Ее проба на точиле давала сплошные короткие желтые пучки со звездочками на концах. Не из самых лучших инструментальных сталей, но пойдет. Ничего, доберусь до земель обетованных, найдем легирующие элементы, научимся делать быстрорезы, запекать твердые сплавы.

Впрочем, нет. Титан, вольфрам, кобальт – без электричества вещи невероятные. Так как мои знания в этой области зависли на уровне знаний школьника-теоретика, то перспектива освоения твердых сплавов, как и многих других передовых технологий, оказалась далекой, очень далекой. Что же, будем пользоваться тем, что есть.

А вот чисто пружинной стали не нашел. Придется применять ту же высокоуглеродистую, только поиграемся с термообработкой.

– Иван, – повернулся и показал заготовку, – то, что мы с тобой называли цанга, нужно изготовить из такого металла. После закалки нагреешь еще раз до слабой желтизны и отбросишь в сторону, пусть остывает на земле.

– Ясно, сделать, как пружину.

Обратил внимание, как они все на меня смотрят. То, что Иван уже на второй день совместной работы не называл меня иначе чем Михайло Якимович, стало в порядке вещей, но на то, как ко мне стал относиться мастер Лука через полчаса после начала общения, надо было посмотреть. Вначале он взирал на меня снисходительно, но предупредительно, однако после короткого разговора в глазах появились удивление и уважение.

С каждым из мастеров договорились о сроках формовки и отливки заготовок, с тем чтобы Иван смог весь процесс проконтролировать от начала до конца с учетом моих подсказок. Необходимые поковки земляк обещал сделать сам.

В Мадрид мы отправлялись без него, у нового знакомого и здесь было дел выше крыши. Кроме того, новизна наших идей его настолько увлекла, что оторвать от процесса не смогла бы абсолютно никакая сила. Уплатив мастерам аванс в четыреста сорок пиастров, оставил ему еще столько же для окончательного расчета и дополнительно пятьдесят пиастров за доставку заказа к замку де Гарсиа.

С Иваном распрощался тепло, при расставании отдал ему в руки письмо доны Изабеллы на имя дворецкого. Посмотрели друг другу в глаза, и мне стало абсолютно ясно, что даже малая доля настороженности и недоверия, которая существовала между нами в начале знакомства, давно выветрилась, и будущее наших отношений выглядело неплохо.

Мадрид строился и расширялся столетиями, но исторический центр в том виде, в котором мне довелось видеть его на экскурсиях в той жизни, по словам гида, сформировался в восемнадцатом веке. Но место, куда мы сразу же завернули, знал прекрасно: это площадь Пласа Майор с памятником королю Филиппу Третьему. Вокруг нее находилось сто тридцать шесть зданий с четырехстами тридцатью шестью балконами, вот к одному из домов, принадлежащих генералу Фернандо де Бутрагеньо, мы и подошли.

Под аркой у входа на обширное подворье нас встречала целая делегация из десяти благородных. Возглавляла ее симпатичная женщина лет тридцати, немного полноватая, но лицом схожая с Изабель. Это и была ее кузина, хозяйка дома, дона Розариа. Рядом с ней стояли дети, две девочки семи и девяти лет и мальчик со шпагой лет десяти. Сам глава дома, генерал дон Фернандо, отсутствовал, находился в войсках.

Сколько радости было! В прошлое посещение столицы Розариа отсутствовала, поэтому кузины не видели друг друга десять лет, с момента выхода замуж Изабель.

Меня вначале поселили в одну из многочисленных спален, которая выглядела не хуже находившейся в замке де Гарсиа. Но ненадолго. Буквально на следующий день стало ясно, что Изабель, как и любая другая женщина-балаболка, сообщила родной кузине о наших взаимоотношениях. Меня перевели в совсем другие апартаменты, в дальнее (тихое) крыло здания, рядом с ее апартаментами. Кроме того, дона Розариа стала относиться ко мне более предупредительно.

Конечно, не только сами греховные деяния, но и помощь в них – это большой грех, но кузины собирались сходить к исповеднику и покаяться. Падре, даже если наложит епитимию, грехи отпустит, они на это надеялись.

В тот вечер Изабель в сопровождении Луиса была на приеме у герцога Андалусского. Вернулись поздно, когда я уже видел третий сон. Однако, почувствовав движение свежего воздуха от приоткрытой двери, проснулся и засунул руки под подушку, где лежали кинжал и метательный нож. Звук шагов оказался знакомым, а на пол, шурша, свалилась одежда, поэтому расслабился и откинул стеганое шелковое одеяло, приглашая радость мою ближе к телу.

– Микаэль, ты не спишь? – Она нырнула под одеяло, тесно прижалась, обняла и привычно закинула на меня ногу.

– Лежал и ожидал, а тебя все нет и нет. Честно говоря, уже подумал, что осталась у герцога на ночь.

– Что ты такое говоришь?

– Ты слишком зависима от него, он твой господин.

– Да, это правда. И смотрел он на меня, как пчела на мед, если бы не его новая пассия, то кто знает? – Она помолчала. – Но ради тебя я бы пошла на многое, меня бы ничего не остановило.

– Изабель, я тебя тоже люблю, – придвинул плечом ее головку и нежно поцеловал в губы.

– Их светлость тебя завтра примет, сразу же после утренней молитвы. О причине аудиенции он догадался, так и спросил: «Он хочет получить наше дворянство?» В общем, я его очень просила, и именно идальго, а не безземельного кабальеро. Сказала, что ты в средствах не стеснен. Микаэль, ты даже не представляешь, чем я тебе обязана, поэтому не возражай, деньги за тебя внесу любые.

– Это ты мне не возражай. Никогда женщина за меня платить не будет, – на минутку запечатал готовый балаболить ротик, – ладно, давай как-нибудь в другой раз поругаемся. Так что он сказал?

– Сказал, что вначале поговорит с тобой, и если ты тот, за кого себя выдаешь, и еще, если в будущем сможешь быть ему чем-то полезен, то он, вероятней всего, сможет успеть тебе помочь.

– Почему успеть?..

– Потому что если когда-то можно было получить дворянство из рук герцога, то после объединения империи это можно сделать только из рук его католического величества. А сейчас во дворце царит полное безвластие, даже валидо (канцлера) нет, но король вот-вот может победить партию своей матушки и ввести кортесы. Тогда эти вопросы будет решать сложнее.

– Ясно, что ничего не ясно. Что же, завтра подниматься нужно рано, давай будем спать.

– Как это спать? А где благодарность за труды мои?

– Будет. Когда-нибудь, может быть, потом. Наверное.

– Ах, ты ж! – укусила меня за ухо. – А что это такое тверденькое уперлось мне под коленку, а? Дай-ка потрогаю…

Дворец герцога Андалусского находился на этой же площади, прямо напротив памятника Филиппу III, со стороны ристалища, где еще совсем недавно проводились рыцарские турниры. Окно моей спальни оказалось очень хорошим наблюдательным пунктом, отсюда огромная площадь была видна как на ладони. Дождавшись возвращения от собора кареты с гербом герцога и его конного кортежа, подхватил шляпу, спустился вниз и вышел на улицу. Постояв пару минут, направился через площадь к парадному входу с двумя караульными кирасирами.

Вызванный дежурный офицер об аудиенции был осведомлен и провел меня в огромный, отделанный белым мрамором холл. Здесь затребовал оставить привратнику на хранение шпагу, стилет и шляпу, после чего передал меня на попечение дворецкому. Тот сразу же сопроводил по широченной, укрытой ковром лестнице на третий этаж, в приемную герцога.

На удивление, долго тут не мурыжили. Секретарь, молодой человек с вымазанными в чернилах пальцами, постучался в дверь, просочился в кабинет и буквально через минуту предложил войти.