Электронная библиотека » Александр Блок » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Распутья"


  • Текст добавлен: 24 ноября 2016, 17:31


Автор книги: Александр Блок


Жанр: Литература 20 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Александр Блок
Распутья

«Я их хранил в приделе Иоанна…»

 
Я их хранил в приделе Иоанна,
Недвижный страж, – хранил огонь лампад.
 
 
И вот – Она, и к Ней – моя Осанна –
Венец трудов – превыше всех наград.
 
 
Я скрыл лицо, и проходили годы.
Я пребывал в Служеньи много лет.
 
 
И вот зажглись лучом вечерним своды,
Она дала мне Царственный Ответ.
 
 
Я здесь один хранил и теплил свечи.
Один – пророк – дрожал в дыму кадил.
 
 
И в Оный День – один участник Встречи –
Я этих Встреч ни с кем не разделил.
 
8 ноября 1902

Сфинкс

 
Шевельнулась безмолвная сказка пустынь,
Голова поднялась, высока.
Задрожали слова оскорбленных богинь
И готовы слететь с языка…
 
 
Преломилась излучиной гневная бровь,
Зарываются когти в песке…
Я услышу забытое слово Любовь
На забытом, живом языке…
 
 
Но готовые врыться в сыпучий песок
Выпрямляются лапы его…
И опять предо мной – только тайный намек –
Нераскрытой мечты торжество.
 
8 ноября 1902

«Загляжусь ли я в ночь на метелицу…»

 
Загляжусь ли я в ночь на метелицу,
Загорюсь – и погаснуть невмочь.
Что в очах Твоих, красная девица,
Нашептала мне синяя ночь.
 
 
Нашепталась мне сказка косматая,
Нагадал заколдованный луг
Про тебя сновиденья крылатые,
Про тебя, неугаданный друг.
 
 
Я завьюсь снеговой паутиною,
Поцелуи – что долгие сны.
Чую сердце твое лебединое,
Слышу жаркое сердце весны
 
 
Нагадала Большая Медведица,
Да колдунья, морозная дочь,
Что в очах твоих, красная девица,
На челе твоем, синяя ночь.
 
12 ноября 1902

«Стою у власти, душой одинок…»

 
Стою у власти, душой одинок,
Владыка земной красоты.
Ты, полный страсти ночной цветок,
Полюбила мои черты.
 
 
Склоняясь низко к моей груди,
Ты печальна, мой вешний цвет.
Здесь сердце близко, но там впереди
Разгадки для жизни нет.
 
 
И, многовластный, числю, как встарь,
Ворожу и гадаю вновь,
Как с жизнью страстной я, мудрый царь,
Сочетаю Тебя, Любовь?
 
14 ноября 1902

«Ушел я в белую страну…»

 
Ушел я в белую страну,
Минуя берег возмущенный.
Теперь их голос отдаленный
Не потревожит тишину.
 
 
Они настойчиво твердят,
Что мне, как им, любезно братство,
И христианское богатство
Самоуверенно сулят.
 
 
Им нет числа. В своих гробах
Они замкнулись неприступно.
Я знаю: больше, чем преступно,
Будить сомненье в их сердцах.
 
 
Я кинул их на берегу.
Они ужасней опьяненных.
И в глубинах невозмущенных
Мой белый светоч берегу.
 
16 ноября 1902

«Еще бледные зори на небе…»

Несбыточное грезится опять.

Фет

 
Еще бледные зори на небе,
Далеко запевает петух.
На полях в созревающем хлебе
Червячок засветил и потух.
 
 
Потемнели ольховые ветки,
За рекой огонек замигал.
Сквозь туман чародейный и редкий
Невидимкой табун проскакал.
 
 
Я печальными еду полями,
Повторяю печальный напев.
Невозможные сны за плечами
Исчезают, душой овладев.
 
 
Я шепчу и слагаю созвучья –
Небывалое в думах моих.
И качаются серые сучья,
Словно руки и лица у них.
 
17 ноября 1902

Песня Офелии

 
Он вчера нашептал мне много,
Нашептал мне страшное, страшное…
Он ушел печальной, дорогой,
А я забыла вчерашнее –
     забыла вчерашнее.
 
 
Вчера это было – давно ли?
Отчего он такой молчаливый?
Я не нашла моих лилий в поле,
Я не искала плакучей ивы –
     плакучей ивы.
 
 
Ах, давно ли! Со мною, со мною
Говорили – и меня целовали…
И не помню, не помню – скрою,
О чем берега шептали –
     берега шептали.
 
 
Я видела в каждой былинке
Дорогое лицо его страшное…
Он ушел по той же тропинке,
Куда уходило вчерашнее –
     уходило вчерашнее.
 
 
Я одна приютилась в поле,
И не стало больше печали.
Вчера это было – давно ли?
Со мной говорили, и меня целовали –
     меня целовали.
 
23 ноября 1902

«Я, изнуренный и премудрый…»

 
Я, изнуренный и премудрый,
Восстав от тягостного сна,
Перед Тобою, Златокудрой,
Склоняю долу знамена.
 
 
Конец всеведущей гордыне. –
Прошедший сумрак разлюбя,
Навеки преданный Святыне,
Во всем послушаюсь Тебя.
 
 
Зима пройдет – в певучей вьюге
Уже звенит издалека.
Сомкнулись царственные дуги,
Душа блаженна, Ты близка.
 
30 ноября 1902

«Царица смотрела заставки…»

 
Царица смотрела заставки –
Буквы из красной позолоты.
Зажигала красные лампадки,
Молилась богородице кроткой.
 
 
Протекали над книгой Глубинной
Синие ночи царицы.
А к Царевне с вышки голубиной
Прилетали белые птицы.
 
 
Рассыпала Царевна зерна,
И плескались белые перья.
Голуби ворковали покорно
В терему – под узорчатой дверью
 
 
Царевна румяней царицы –
Царицы, ищущей смысла.
В книге на каждой странице
Золотые да красные числа.
 
 
Отворилось облако высоко,
И упала Голубиная книга.
А к Царевне из лазурного ока
Прилетела воркующая птица.
 
 
Царевне так томно и сладко, –
Царевна-Невеста – что лампадка
У царицы синие загадки –
Золотые да красные заставки.
 
 
Поклонись, царица. Царевне,
Царевне золотокудрой:
От твоей глубинности древней –
Голубиной кротости мудрой.
 
 
Ты сильна, царица, глубинностью,
В твоей книге раззолочены страницы.
А Невеста одной невинностью
Твои числа замолит, царица.
 
14 декабря 1902

«Все кричали у круглых столов…»

 
Все кричали у круглых столов,
Беспокойно меняя место.
Было тускло от винных паров.
Вдруг кто-то вошел – и сквозь гул голосов
Сказал: «Вот моя невеста».
 
 
Никто не слыхал ничего.
Все визжали неистово, как звери.
А один, сам не зная отчего, –
Качался и хохотал, указывая на него
И на девушку, вошедшую в двери.
 
 
Она уронила платок,
И все они, в злобном усильи,
Как будто поняв зловещий намек,
Разорвали с визгом каждый клочок
И окрасили кровью и пылью.
 
 
Когда все опять подошли к столу,
Притихли и сели на место,
Он указал им на девушку в углу,
И звонко сказал, пронизывая мглу
«Господа! Вот моя невеста».
 
 
И вдруг тот, кто качался и хохотал,
Бессмысленно протягивая руки,
Прижался к столу, задрожал, –
И те, кто прежде безумно кричал,
Услышали плачущие звуки.
 
25 декабря 1902

«Покраснели и гаснут ступени…»

 
Покраснели и гаснут ступени.
Ты сказала сама: «Приду».
 
 
У входа в сумрак молений
Я открыл мое сердце. – Жду –
 
 
Что скажу я тебе – не знаю.
Может быть, от счастья умру.
Но, огнем вечерним сгорая,
Привлеку и тебя к костру.
 
 
Расцветает красное пламя.
Неожиданно сны сбылись.
Ты идешь. Над храмом, над нами –
Беззакатная глубь и высь.
 
25 декабря 1902

«Я искал голубую дорогу…»

 
Я искал голубую дорогу
И кричал, оглушенный людьми,
Подходя к золотому порогу,
Затихал пред Твоими дверьми.
 
 
Проходила Ты в дальние залы,
Величава, тиха и строга.
Я носил за Тобой покрывало
И смотрел на Твои жемчуга.
 
Декабрь 1902

«На обряд я спешил погребальный…»

 
На обряд я спешил погребальный,
Ускоряя таинственный бег.
Сбил с дороги не ветер печальный –
Закрутил меня розовый снег.
 
 
Притаился я в тихой долине –
Расступилась морозная мгла.
Вот и церковь видна на равнине –
Золотятся ее купола…
 
 
Никогда не устану молиться,
Никогда не устану желать, –
Только б к милым годам возвратиться
И младенческий сон увидать!
 
Декабрь 1902

«Она ждала и билась в смертной муке…»

 
Она ждала и билась в смертной муке.
Уже маня, как зов издалека,
Туманные протягивались руки,
И к ним влеклась неверная рука.
 
 
И вдруг дохнул весенний ветер сонный,
Задул свечу, настала тишина,
И голос важный, голос благосклонный
Запел вверху, как тонкая струна.
 
Декабрь 1902

«Запевающий сон, зацветающий цвет…»

 
Запевающий сон, зацветающий цвет,
Исчезающий день, погасающий свет
 
 
Открывая окно, увидал я сирень.
Это было весной – в улетающий день.
 
 
Раздышались цветы – и на темный карниз
Передвинулись тени ликующих риз.
 
 
Задыхалась тоска, занималась душа,
Распахнул я окно, трепеща и дрожа.
 
 
И не помню – откуда дохнула в лицо,
Запевая, старая, взошла на крыльцо.
 
Сентябрь – декабрь 1902

«Целый год не дрожало окно…»

Андрею Белому


 
Целый год не дрожало окно,
Не звенела тяжелая дверь;
 
 
Всё забылось – забылось давно,
И она отворилась теперь.
 
 
Суетились, поспешно крестясь.
Выносили серебряный гроб…
 
 
И старуха, за ручку держась,
Спотыкалась о снежный сугроб.
 
 
Равнодушные лица толпы,
Любопытных соседей набег…
И кругом протоптали тропы,
Осквернив целомудренный снег
 
 
Но, ложась в снеговую постель,
Услыхал заключенный в гробу,
Как вдали запевала метель,
К небесам подымая трубу.
 
6 января 1903

«Я к людям не выйду навстречу…»

 
Я к людям не выйду навстречу,
Испугаюсь хулы и похвал.
Пред Тобой Одною отвечу,
За то, что всю жизнь молчал
 
 
Молчаливые мне понятны,
И люблю обращенных в слух.
За словами – сквозь гул невнятный
Просыпается светлый Дух.
 
 
Я выйду на праздник молчанья,
Моего не заметят лица.
Но во мне – потаенное знанье
О любви к Тебе без конца.
 
14 января 1903

«Днем за нашей стеной молчали…»

 
Днем за нашей стеной молчали, –
Кто-то злой измерял свою совесть.
И к вечеру мы услыхали,
Как раскрылась странная повесть.
 
 
Вчера еще были объятья,
Еще там улыбалось и пело.
По крику, по шороху платья
Мы узнали свершенное дело.
 
 
Там в книге открылась страница,
И ее пропустить не смели…
А утром узнала столица
То, о чем говорили неделю…
 
 
И всё это – здесь за стеною,
Где мы так привыкли к покою!
Какой же нам-то ценою
Досталось счастье с тобою!
 
29 января 1903

«Разгадал я, какие цветы…»

 
Разгадал я, какие цветы
Ты растила на белом окне.
Испугалась наверное ты,
Что меня увидала во сне:
 
 
Как хожу среди белых цветов
И не вижу мерцания дня.
Пусть он радостен, пусть он суров –
Всё равно ты целуешь меня…
 
 
Ты у солнца не спросишь, где друг,
Ты и солнце боишься впустить:
Раскаленный блуждающий круг
Не умеет так страстно любить.
 
 
Утром я подошел и запел,
И не скроешь – услышала ты,
Только голос ответный звенел,
И, качаясь, белели цветы…
 
9 февраля 1903

«Погружался я в море клевера…»

 
Погружался я в море клевера,
Окруженный сказками пчел.
Но ветер, зовущий с севера,
Мое детское сердце нашел.
 
 
Призывал на битву равнинную –
Побороться с дыханьем небес.
Показал мне дорогу пустынную,
Уходящую в темный лес.
 
 
Я иду по ней косогорами
И смотрю неустанно вперед,
Впереди с невинными взорами
Мое детское сердце идет.
 
 
Пусть глаза утомятся бессонные,
Запоет, заалеет пыль…
Мне цветы и пчелы влюбленные
Рассказали не сказку – быль.
 
18 февраля 1903

«Зимний ветер играет терновником…»

 
Зимний ветер играет терновником,
Задувает в окне свечу.
Ты ушла на свиданье с любовником.
Я один. Я прощу. Я молчу.
 
 
Ты не знаешь, кому ты молишься, –
Он играет и шутит с тобой.
О терновник холодный уколешься,
Возвращаясь ночью домой.
 
 
Но, давно прислушавшись к счастию,
У окна я тебя подожду.
Ты ему отдаешься со страстию.
Всё равно. Я тайну блюду.
 
 
Всё, что в сердце твоем туманится,
Станет ясно в моей тишине.
И когда он с тобой расстанется,
Ты признаешься только мне.
 
20 февраля 1903

«Снова иду я над этой пустынной равниной…»

 
Снова иду я над этой пустынной равниной.
Сердце в глухие сомненья укрыться не властно.
Что полюбил я в твоей красоте лебединой –
Вечно прекрасно, но сердце несчастно.
 
 
Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь,
Но, перейдя за черту человеческой речи,
Я и молчу, и в слезах на тебя улыбаюсь»
Проводы сердца – и новые встречи.
 
 
Снова нахмурилось небо, и будет ненастье.
Сердцу влюбленному негде укрыться от боли.
Так и счастливому страшно, что кончится счастье
Так и свободный боится неволи
 
22 февраля 1903

«Всё ли спокойно в народе?..»

 
– Всё ли спокойно в народе?
– Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.
 
 
– Все ли готовы подняться?
– Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться.
Бродят и песни поют.
 
 
– Кто же поставлен у власти?
– Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти –
Слышно, что кто-то идет.
 
 
– Кто ж он, народный смиритель?
– Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его – и ослеп.
 
 
Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным…
– Боже! Бежим от Суда!
 
3 марта 1903

«Мне снились веселые думы…»

 
Мне снились веселые думы,
Мне снилось, что я не один…
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
 
 
Я думал о сбывшемся чуде…
А там, наточив топоры,
Веселые красные люди,
Смеясь, разводили костры:
 
 
Смолили тяжелые челны…
Река, распевая, несла
И синие льдины, и волны,
И тонкий обломок весла…
 
 
Пьяна от веселого шума.
Душа небывалым полна…
Со мною – весенняя дума,
Я знаю, что Ты не одна…
 
11 марта 1903

«Отворяются двери – там мерцанья…»

 
Отворяются двери – там мерцанья,
И за ярким окошком – виденья.
Не знаю – и не скрою незнанья,
Но усну – и потекут сновиденья.
 
 
В тихом воздухе – тающее, знающее…
Там что-то притаилось и смеется.
Что смеется? Мое ли, вздыхающее,
Мое ли сердце радостно бьется?
 
 
Весна ли за окнами – розовая, сонная?
Или это Ясная мне улыбается?
Или только мое сердце влюбленное?
Или только кажется? Или все узнается?
 
17 марта 1903

«Я вырезал посох из дуба…»

 
Я вырезал посох из дуба
Под ласковый шопот вьюги
Одежды бедны и грубы,
О, как недостойны подруги!
 
 
Но найду, и нищий, дорогу,
Выходи, морозное солнце!
Проброжу весь день, ради бога,
Ввечеру постучусь в оконце.
 
 
И оброет белой рукою
Потайную дверь предо мною
Молодая, с золотой косою,
С ясной, открытой душою.
 
 
Месяц и звезды в косах…
«Входи, мой царевич приветный.
И бедный дубовый посох
Заблестит слезой самоцветной…
 
25 марта 1903

«У забытых могил пробивалась трава…»

С. Соловьеву


 
У забытых могил пробивалась трава.
Мы забыли вчера…И забыли слова…
     И настала кругом тишина…
 
 
Этой смертью отшедших, сгоревших дотла,
Разве Ты не жива? Разве Ты не светла?
     Разве сердце Твое – не весна?
 
 
Только здесь и дышать, у подножья могил,
Где когда-то я нежные песни сложил
     О свиданьи, быть может, с Тобой.
 
 
Где впервые в мои восковые черты
Отдаленною жизнью повеяла Ты,
     Пробиваясь могильной травой.
 
1 апреля 1903

«Я был весь в пестрых лоскутьях…»

 
Я был весь в пестрых лоскутьях,
Белый, красный, в безобразной маске
Хохотал и кривлялся па распутъях,
И рассказывал шуточные сказки.
 
 
Развертывал длинные сказанья
Бессвязно, и долго, и звонко –
О стариках, и о странах без названья,
И о девушке с глазами ребенка.
 
 
Кто-то долго, бессмысленно смеялся,
И кому-то становилось больно.
И когда я внезапно сбивался,
Из толпы кричали: «Довольно!»
 
Апрель 1908

«По городу бегал черный человек…»

 
По городу бегал черный человек.
Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
 
 
Медленный, белый подходил рассвет,
Вместе с человеком взбирался на лестницу.
 
 
Там, где были тихие, мягкие тени –
Желтые полоски вечерних фонарей, –
 
 
Утренние сумерки легли на ступени,
Забрались в занавески, в щели дверей.
 
 
Ах, какой бледный город на заре!
Черный человечек плачет на дворе
 
Апрель 1903

«Просыпаюсь я – и в поле туманно…»

 
Просыпаюсь я – и в поле туманно,
Но с моей вышки – на солнце укажу
И пробуждение мое безжеланно,
Как девушка, которой я служу.
 
 
Когда я в сумерки проходил по дороге,
Заприметился в окошке красный огонек
Розовая девушка встала на пороге
И сказала мне, что я красив и высок
 
 
В этом вся моя сказка, добрые люди
Мне больше не надо от вас ничего:
Я никогда не мечтал о чуде –
И вы успокойтесь – и забудьте про него.
 
2 мая 1903

«Я умер. Я пал от раны…»

 
Я умер. Я пал от раны.
И друзья накрыли щитом
Может быть, пройдут караваны
И вожатый растопчет конем
 
 
Так лежу три дня без движенья.
И взываю к песку: «Задуши!..»
Но тело хранит от истленья
Красноватый уголь души.
 
 
На четвертый день я восстану,
Подыму раскаленный щит,
Растравлю песком свою рану
И приду к Отшельнице в скит.
 
 
Из груди, сожженной песками,
Из плаща, в пыли и крови,
Негодуя, вырвется пламя
Безначальной, живой любви.
 
19 мая 1903

«Если только она подойдет…»

 
Если только она подойдет –
Буду ждать, буду ждать…
Голубой, голубой небосвод…
Голубая спокойная гладь.
 
 
Кто прикликал моих лебедей?
 
 
Кто над озером бродит, смеясь?
Неужели средь этих людей
Незаметно Заря занялась?
 
 
Всё равно – буду ждать, буду ждать.
Я один, я в толпе, я – как все…
Окунусь в безмятежную гладь –
И всплыву в лебединой красе.
 
3 июня 1903 Bad Nauheim

«Когда я стал дряхлеть и стынуть…»

 
Когда я стал дряхлеть и стынуть,
Поэт, привыкший к сединам,
Мне захотелось отодвинуть
Конец, сужденный старикам.
И я опять, больной и хилый,
Ищу счастливую звезду.
Какой-то образ, прежде милый,
Мне снится в старческом бреду,
Быть может, память изменила,
Но я не верю в эту ложь,
И ничего не пробудила
Сия пленительная дрожь.
Все эти россказни далече –
Они пленяли с юных лет,
Но старость мне согнула плечи,
И мне смешно, что я поэт…
Устал я верить жалким книгам
Таких же розовых глупцов!
Проклятье снам! Проклятье мигам
Моих пророческих стихов!
Наедине с самим собою
Дряхлею, сохну, душит злость,
И я морщинистой рукою
С усильем поднимаю трость…
Кому поверить? С кем мириться?
Врачи, поэты и попы…
Ах, если б мог я научиться
Бессмертной пошлости толпы!
 
4 июня 1903 Bad Nauheim

«Очарованный вечер мой долог…»

 
Очарованный вечер мой долог,
И внимаю журчанью струи,
Лег туманов белеющий полог
На зеленые нивы Твои
 
 
Безотрадному сну я не верю,
Погрузив мое сердце в покой…
Скоро жизнь мою бурно измерю
Пред неведомой встречей с Тобой…
 
 
Чьи-то очи недвижно и длинно
На меня сквозь деревья глядят.
Всё, что в сердце, по-детски невинно
И не требует страстных наград.
 
 
Все, что в сердце, смежило ресницы,
Но едва я заслышу. «Лети», –
Полечу я с восторгами птицы,
Оставляющей перья в пути…
 
11 июня 1903 Bad Nauheim.

«Сердито волновались нивы…»

К М С


 
Сердито волновались нивы
Собака выла. Ветер дул.
 
 
Ее восторг самолюбивый
Я в этот вечер обманул.
 
 
Угрюмо шепчется болото.
Взошла угрюмая луна.
Там в поле бродит, плачет кто-то.
Она! Наверное – она?
 
 
Она смутила сон мой странный –
Пусть приютит ее другой:
Надутый, глупый и румяный
Паяц в одежде голубой.
 
12 июня 1903 Bad Nauheim

«Скрипка сгоне! под горой…»

 
Скрипка сгоне! под горой.
В сонном парке вечер длинный,
Вечер длинный – Лик Невинный,
Образ девушки со мной.
 
 
Скрипки стон неутомимый
Напевает мне: «Живи…»
Образ девушки любимой –
Повесть ласковой любви.
 
Июнь 1908. Bad Nauheim

«Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…»

 
Ей было пятнадцать лет. Но по стуку
Сердца – невестой быть мне могла.
Когда я, смеясь, предложил ей руку,
Она засмеялась и ушла.
 
 
Это было давно. С тех пор проходили
Никому не известные годы и сроки.
Мы редко встречались и мало говорили,
Но молчанья были глубоки
 
 
И зимней ночью, верен сновиденью,
Я вышел из людных и ярких зал,
Где душные маски улыбались пенью,
Где я ее глазами жадно провожал
 
 
И она вышла за мной, покорная,
Сама не ведая, что будет через миг.
И видела лишь ночь городская, черная,
Как прошли и скрылись – невеста и жених
 
 
И в день морозный, солнечный, красный –
Мы встретились в храме – в глубокой тишине
Мы поняли, что годы молчанья были ясны,
И то, что свершилось, – свершилось в вышине.
 
 
Этой повестью долгих, блаженных исканий
Полна моя душная, песенная грудь.
Из этих песен создал я зданье,
А другие песни – спою когда-нибудь
 
16 июня 1903 Bad Nauheim

Двойник

 
Вот моя песня – тебе, Коломбина
Это – угрюмых созвездий печать –
Только в наряде шута-Арлекина
Песни такие умею слагать.
 
 
Двое – мы тащимся вдоль по базару,
Оба – в звенящем наряде шутов.
Эй, полюбуйтесь на глупую пару,
Слушайте звон удалых бубенцов!
 
 
Мимо идут, говоря: «Ты, прохожий,
Точно такой же, как я, как другой;
Следом идет на тебя непохожий
Сгорбленный нищий с сумой и клюкой».
 
 
Кто, проходя, удостоит нас взора?
Кто угадает, что мы с ним – вдвоем?
Дряхлый старик повторяет мне: «Скоро»
Я повторяю – «Пойдем же, пойдем»
 
 
Если прохожий глядит равнодушно,
Он улыбается; я трепещу;
 
 
Злобно кричу я: «Мне скучно! Мне душно?»
Он повторяет: «Иди. Не пущу»
 
 
Там, где на улицу, в звонкую давку
Взглянет и спрячется розовый лик, –
Там мы войдем в многолюдную лавку, –
Я – Арлекин, и за мною – старик.
 
 
О, если только заметят, заметят,
Взглянут в глаза мне за пестрый наряд! –
Может быть, рядом со мной они встретят
Мой же – лукавый, смеющийся взгляд!
 
 
Там – голубое окно Коломбины,
Розовый вечер, уснувший карниз…
В смертном весельи – мы два Арлекина
Юный и старый – сплелись, обнялись!
 
 
О, разделите! Вы видите сами:
Те же глаза, хоть различен наряд!..
Старый – он тупо глумится над вами,
Юный – он нежно вам преданный брат!
 
 
Та, что в окне, – розовей навечерий,
Та, что вверху, – ослепительней дня!
Там Коломбина! О, люди! О, звери!
Будьте как дети. Поймите меня.
 
30 июля 1903 С Шахматово

Вербная суббота

 
Вечерние люди уходят в дома.
Над городом синяя ночь зажжена.
Боярышни тихо идут в терема
По улице веет, гуляет весна.
 
 
На улице праздник, на улице свет,
И свечки и вербы встречают зарю.
Дремотная сонь, неуловленный бред –
Заморские гости приснились царю.
 
 
Приснились боярам… – Проснитесь, мы тут…
Боярышня сонно склонилась во мгле
Там тени идут и виденья плывут…
Что было на небе – теперь на земле…
 
 
Весеннее утро. Задумчивый сон.
Влюбленные гости заморских племен
И, может быть, поздних, веселых времен
 
 
Прозрачная тучка. Жемчужный узор.
Там было свиданье. Там был разговор.
 
 
И к утру лишь бледной рукой отперлась,
И розовой зорькой душа занялась.
 
1 сентября 1903 С.-Петербург

«Сижу за ширмой. У меня…»

Иммануил Кант


 
Сижу за ширмой. У меня
Такие крохотные ножки…
Такие ручки у меня,
Такое темное окошко…
Тепло и темно. Я гашу
Свечу, которую приносят,
Но благодарность приношу.
Меня давно развлечься просят.
Но эти ручки… Я влюблен
В мою морщинистую кожу…
Могу увидеть сладкий сон,
Но я себя не потревожу
Не потревожу забытья,
Вот этих бликов на окошке
И ручки скрещиваю я,
И также скрещиваю ножки.
Сижу за ширмой. Здесь тепло
Здесь кто то есть. Не надо свечки
Глаза бездонны, как стекло.
На ручке сморщенной колечки
 
18 октября 1903

Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации