Текст книги "Лирика"

 
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали…
 
 
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
 
 
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
 
 
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
 
 
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
 
 
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем…
 
 
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива…
За ветром взывают мечи…
 

31 июля 1908

 
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
 

Вл. Соловьев

 
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
 
 
За тишиною непробудной,
За разливающейся мглой
Не слышно грома битвы чудной,
Не видно молньи боевой.
 
 
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
 
 
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. – Молись!
 

23 декабря 1908

 
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
 
 
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые —
Как слезы первые любви!
 
 
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
 
 
Пускай заманит и обманет, —
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
 
 
Ну что ж? Одной заботой боле —
Одной слезой река шумней,
А ты все та же – лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
 
 
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
 

18 октября 1908

 
Идем по жнивью, не спеша,
С тобою, друг мой скромный,
И изливается душа,
Как в сельской церкви темной.
 
 
Осенний день высок и тих.
Лишь слышно – ворон глухо
Зовет товарищей своих,
Да кашляет старуха.
 
 
Овин расстелет низкий дым.
И долго под овином
Мы взором пристальным следим
За летом журавлиным…
 
 
Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет…
О чем звенит, о чем, о чем?
Что плач осенний значит?
 
 
И низких нищих деревень
Не счесть, не смерить оком.
И светит в потемневший день
Костер в лугу далеком…
 
 
О, нищая моя страна,
Что́ ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чем ты горько плачешь?
 

1 января 1909

 
Не уходи. Побудь со мною,
Я так давно тебя люблю.
 

 
Дым от костра струею сизой
Струится в сумрак, в сумрак дня.
Лишь бархат алый алой ризой,
Лишь свет зари – покрыл меня.
 
 
Все, все обман, седым туманом
Ползет печаль угрюмых мест.
И ель крестом, крестом багряным
Кладет на даль воздушный крест…
 
 
Подруга, на вечернем пире,
Помедли здесь, побудь со мной.
Забудь, забудь о страшном мире,
Вздохни небесной глубиной.
 
 
Смотри с печальною усладой,
Как в свет зари вползает дым.
Я огражу тебя оградой —
Кольцом из рук, кольцом стальным.
 
 
Я огражу тебя оградой —
Кольцом живым, кольцом из рук.
И нам, как дым, струиться надо
Седым туманом – в алый круг.
 

Август 1909

 
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
 
 
Знала ли что? Или в Бога ты верила?
Что́ там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог да столбов верстовых…
 
 
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла.
Соколов, лебедей в степь распустила ты —
Кинулась и́з степи черная мгла…
 
 
За́ море Черное, за́ море Белое
В черные ночи и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни…
 
 
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим…
Что́ же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?
 

28 февраля 1910

Марии Павловне Ивановой

 
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
 
 
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
 
 
Три ярких глаза набегающих —
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон…
 
 
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
 
 
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…
 
 
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною…
Скользнул – и поезд в даль умчало.
 
 
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…
 
 
Да что́ – давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов…
 
 
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей – довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена – все больно.
 

14 июня 1910

 
Приближается звук. И, покорна щемящему
                                                            звуку,
     Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю
                                                              руку,
     Не дыша.
 
 
Снится – снова я мальчик, и снова любовник,
     И овраг, и бурьян,
И в бурьяне – колючий шиповник,
     И вечерний туман.
 
 
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я
                                                             знаю,
     Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
     И окошко твое.
 
 
Этот голос – он твой, и его непонятному звуку
     Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне твою прежнюю милую руку
     Прижимая к губам.
 

2 мая 1912

 
Праздник радостный, праздник великий,
Да звезда из-за туч не видна…
Ты стоишь, под метелицей дикой,
Роковая, родная страна.
 
 
За снегами, лесами, степями
Твоего мне не видно лица.
Только ль страшный простор пред очами,
Непонятная ширь без конца?
 
 
Утопая в глубоком сугробе,
Я на утлые санки сажусь.
Не в богатом покоишься гробе
Ты, убогая финская Русь!
 
 
Там прикинешься ты богомольной,
Там старушкой прикинешься ты,
Глас молитвенный, звон колокольный,
За крестами – кресты да кресты…
 
 
Только ладан твой синий и росный
Просквозит мне порою иным…
Нет, не старческий лик и не постный
Под московским платочком цветным!
 
 
Сквозь земные поклоны, да свечи,
Ектеньи, ектеньи, ектеньи —
Шопотливые, тихие речи,
Запылавшие щеки твои…
 
 
Дальше, дальше… И ветер рванулся,
Черноземным летя пустырем…
Куст дорожный по ветру метнулся,
Словно дьякон взмахнул орарем…
 
 
А уж там, за рекой полноводной,
Где пригнулись к земле ковыли,
Тянет гарью горючей, свободной,
Слышны гуды в далекой дали…
 
 
Иль опять это – стан половецкий
И татарская буйная крепь?
Не пожаром ли фески турецкой
Забуянила дикая степь?
 
 
Нет, не видно там княжьего стяга,
Не шеломами черпают Дон,
И прекрасная внучка варяга
Не клянет половецкий полон…
 
 
Нет, не вьются там по́ ветру чубы,
Не пестреют в степях бунчуки…
Там чернеют фабричные трубы,
Там заводские стонут гудки.
 
 
Путь степной – без конца, без похода,
Степь, да ветер, да ветер, – и вдруг
Многоярусный корпус завода,
Города из рабочих лачуг…
 
 
На пустынном просторе, на диком
Ты все та, что была, и не та,
Новым ты обернулась мне ликом,
И другая волнует мечта…
 
 
Черный уголь – подземный мессия,
Черный уголь – здесь царь и жених,
Но не страшен, невеста, Россия,
Голос каменных песен твоих!
 
 
Уголь стонет, и соль забелелась,
И железная воет руда…
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!
 

12 декабря 1913

Моей матери

 
Ветер стих, и слава заревая
     Облекла вон те пруды.
Вон и схимник. Книгу закрывая,
     Он смиренно ждет звезды.
 
 
Но бежит шоссейная дорога,
      Убегает вбок…
Дай вздохнуть, помедли, ради Бога,
      Не хрусти, песок!
 
 
Славой золотеет заревою
     Монастырский крест издалека.
Не свернуть ли к вечному покою?
     Да и что за жизнь без клобука?
 
 
И опять влечет неудержимо
     Вдаль из тихих мест
Путь шоссейный, пробегая мимо,
     Мимо инока, прудов и звезд…
 

Август 1914

 
Боль проходит понемногу,
Не навек она дана.
Есть конец мятежным стонам.
Злую муку и тревогу
Побеждает тишина.
 
 
Ты смежил больные вежды,
Ты не ждешь – она вошла.
Вот она – с хрустальным звоном
Преисполнила надежды,
Светлым кругом обвела.
 
 
Слышишь ты сквозь боль мучений,
Точно друг твой, старый друг,
Тронул сердце нежной скрипкой?
Точно легких сновидений
Быстрый рой домчался вдруг?
 
 
Это – легкий образ рая,
Это – милая твоя.
Ляг на смертный одр с улыбкой,
Тихо грезить, замыкая
Круг постылый бытия.
 
 
Протянуться без желаний,
Улыбнуться навсегда,
Чтоб в последний раз проплыли
Мимо, сонно, как в тумане,
Люди, зданья, города…
 
 
Чтобы звуки, чуть тревожа
Легкой музыкой земли,
Прозвучали, потомили
Над последним миром ложа
И в иное увлекли…
 
 
Лесть, коварство, слава, злато —
Мимо, мимо, навсегда…
Человеческая тупость —
Все, что мучило когда-то,
Забавляло иногда…
 
 
И опять – коварство, слава,
Злато, лесть, всему венец —
Человеческая глупость,
Безысходна, величава,
Бесконечна… Что ж, конец?
 
 
Нет… еще леса, поляны,
И проселки, и шоссе,
Наша русская дорога,
Наши русские туманы,
Наши шелесты в овсе…
 
 
А когда пройдет все мимо,
Чем тревожила земля,
Та, кого любил ты много,
Поведет рукой любимой
В Елисейские поля.
 

14 мая 1914

 
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм.
 
 
Три раза преклониться долу,
Семь – осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
 
 
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
 
 
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
 
 
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
 
 
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
 

26 августа 1914

 
Петроградское небо мутилось дождем,
     На войну уходил эшелон.
Без конца – взвод за взводом и штык за
                                                      штыком
     Наполнял за вагоном вагон.
 
 
В этом поезде тысячью жизней цвели
     Боль разлуки, тревоги любви,
Сила, юность, надежда… В закатной дали
     Были дымные тучи в крови.
 
 
И, садясь, запевали Варяга одни,
     А другие – не в лад – Ермака,
И кричали ура, и шутили они,
     И тихонько крестилась рука.
 
 
Вдруг под ветром взлетел опадающий лист,
      Раскачнувшись, фонарь замигал,
И под черною тучей веселый горнист
      Заиграл к отправленью сигнал.
 
 
И военною славой заплакал рожок,
      Наполняя тревогой сердца.
Громыханье колес и охрипший свисток
      Заглушило ура без конца.
 
 
Уж последние скрылись во мгле буфера,
      И сошла тишина до утра,
А с дождливых полей все неслось к нам ура,
      В грозном клике звучало: пора!
 
 
Нет, нам не было грустно, нам не было жаль,
      Несмотря на дождливую даль.
Это – ясная, твердая, верная сталь,
      И нужна ли ей наша печаль?
 
 
Эта жалость – ее заглушает пожар,
      Гром орудий и топот коней.
Грусть – ее застилает отравленный пар
      С галицийских кровавых полей…
 

1 сентября 1914

 
Я не предал белое знамя,
Оглушенный криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой – одни у валов.
 
 
Да, ночные пути, роковые,
Развели нас и вновь свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.
 
 
Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несется волна.
 
 
А вблизи – всё пусто и немо,
В смертном сне – враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя.
 

3 декабря 1914

З. Н. Гиппиус

 
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
 
 
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
 
 
Есть немота – то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
 
 
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, —
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят Царствие Твое!
 

8 сентября 1914

 
      Дикий ветер
      Стекла гнет,
      Ставни с петель
      Буйно рвет.
 
 
Час заутрени пасхальный,
Звон далекий, звон печальный,
Глухота и чернота.
Только ветер, гость нахальный,
Потрясает ворота.
 
 
За окном черно и пусто,
Ночь полна шагов и хруста.
Там река ломает лед,
Там меня невеста ждет…
 
 
Как мне скинуть злую дрему,
Как мне гостя отогнать?
Как мне милую – чужому,
Проклято́му не отдать?
 
 
Как не бросить все на свете,
Не отчаяться во всем,
Если в гости ходит ветер,
Только дикий черный ветер,
Сотрясающий мой дом?
 
 
     Что ж ты, ветер,
     Стекла гнешь?
     Ставни с петель
     Дико рвешь?
 

22 марта 1916

 
Чертя за кругом плавный круг,
Над сонным лугом коршун кружит
И смотрит на пустынный луг. —
В избушке мать над сыном тужит:
«На́ хлеба, на́, на́ грудь, соси,
Расти, покорствуй, крест неси».
 
 
Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. —
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
 

22 марта 1916

Из стихотворений, не вошедших в основное собрание

 
Женщина, безумная гордячка!
Мне понятен каждый ваш намек,
Белая весенняя горячка
Всеми гневами звенящих строк!
 
 
Все слова – как ненависти жала,
Все слова – как колющая сталь!
Ядом напоенного кинжала
Лезвее целую, глядя вдаль…
 
 
Но в дали я вижу – море, море,
Исполинский очерк новых стран,
Голос ваш не слышу в грозном хоре,
Где гудит и воет ураган!
 
 
Страшно, сладко, неизбежно, надо
Мне – бросаться в многопенный вал,
Вам – зеленоглазою наядой
Петь, плескаться у ирландских скал.
 
 
Высоко – над нами – над волнами, —
Как заря над черными скалами —
Веет знамя – Интернацьонал!
 

1—6 июня 1918

 
Вы предназначены не мне.
Зачем я видел Вас во сне?
Бывает сон – всю ночь один:
Так видит Даму паладин,
Так раненому снится враг,
Изгнаннику – родной очаг,
И капитану – океан,
И деве – розовый туман…
Но сон мой был иным, иным,
Неизъясним, неповторим,
И если он приснится вновь,
Не возвратится к сердцу кровь…
И сам не знаю, для чего
Сна не скрываю моего,
И слов, и строк, ненужных Вам,
Как мне, – забвенью не предам.
 

23 октября 1920

 
Едва в глубоких снах мне снова
Начнут былое воскресать, —
Рука уж вывести готова
Слова, которых не сказать…
Но я руке не позволяю
Писать про виденные сны,
И только книжку посылаю
Царице песен и весны…
В моей душе, как келья, душной,
Все эти песни родились.
Я их любил. И равнодушно
Их отпустил. И понеслись…
Неситесь! Буря и тревога
Вам дали легкие крыла,
Но нежной прихоти немного
Иным из вас она дала…
 

23–24 октября 1920

 
Имя Пушкинского Дома
      В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
      Не пустой для сердца звук!
 
 
Это – звоны ледохода
     На торжественной реке,
Перекличка парохода
     С пароходом вдалеке.
 
 
Это – древний Сфинкс, глядящий
     Вслед недлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
      На недвижном скакуне.
 
 
Наши страстные печали
     Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
     Белой ночью огневой.
 
 
Что́ за пламенные дали
     Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
     А грядущие века.
 
 
Пропуская дней гнетущих
     Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
     Сине-розовый туман.
 
 
Пушкин! Тайную свободу
     Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
     Помоги в немой борьбе!
 
 
Не твоих ли звуков сладость
     Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
     Окрыляла нас тогда?
 
 
Вот зачем такой знакомый
     И родной для сердца звук —
Имя Пушкинского Дома
     В Академии Наук.
 
 
Вот зачем, в часы заката
     Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
     Тихо кланяюсь ему.
 

11 февраля 1921

Примечания

В 1910–1911 гг. Блок подготовил собрание своих стихотворений в трех книгах, вскоре выпущенное символистским издательством «Мусагет» (М., 1911–1912). В кратком предисловии поэт подчеркивал особый характер этого трехтомника: «…каждое стихотворение необходимо для образования главы; из нескольких глав составляется книга; каждая книга есть часть трилогии; всю трилогию я могу назвать «романом в стихах»: она посвящена одному кругу чувств и мыслей, которому я был предан в течение первых двенадцати лет сознательной жизни».

В письме к Андрею Белому (6 июня 1911 г.) Блок пояснял, что в этом издании отражен пройденный им драматический путь: «…все стихи вместе – «трилогия вочеловечения» (от мгновения слишком яркого света – через необходимый болотистый лес – к отчаянию, проклятиям, «возмездию» и… – к рождению человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру…)».

ИЗ КНИГИ ПЕРВОЙ

A n t e – u c e m. Эти ранние стихи были много позже объединены в раздел «Перед светом». Название подчеркивало их отличие от последующих «Стихов о Прекрасной Даме», проникнутых мистическими ожиданиями и любовью к обожествляемой женщине, которая «безоблачно светла».

«Л у н а п р о с н у л а с ь. Г о р о д ш у м н ы й…» К. М. С. – Ксения Михайловна Садовская (1862–1925), первая любовь поэта. Он познакомился с ней на немецком курорте Бад-Наугейм. Заключительное двустишие – цитата из стихотворения Я. Полонского «Прощай».

«М н е с н и л а с ь с н о в а т ы, в ц в е т а х н а ш у м н о й с ц е н е…» – одно из стихотворений, передающих впечатление от любительского спектакля в менделеевском имении Боблово. Л. Д. Менделеева играла Офелию, Блок – Гамлета.

Г а м а ю н, п т и ц а в е щ а я. Стихотворение вдохновлено одноименной картиной В. М. Васнецова (1848–1926), истолкованной поэтом в духе своих драматических предчувствий на рубеже веков.

С т и х и о П р е к р а с н о й Д а м е. Эта книга, выпущенная в конце 1904 г. символистским издательством «Гриф», получила в печати крайне разноречивые оценки, но даже некоторые из критиков, обвинявших автора в «намеренной непонятности», признавали, что «у него чувствуется настоящее дарование», «встречаются удивительно красивые отрывки, что-то чутко схваченное мягкой и нежной кистью, задумчивое и грустное, как весенние сумерки». Положительно, хотя и не без некоторых оговорок, оценили книгу в своих рецензиях Зинаида Гиппиус и Вячеслав Иванов.

«В с е л и с п о к о й н о в н а р о д е?..» Посохом… железным… – образ из Апокалипсиса.

«Е й б ы л о п я т н а д ц а т ь л е т. Н о п о с т у к у…» Стихотворение воссоздает обстоятельства объяснения с Л. Д. Менделеевой и нового свидания с ней в Казанском соборе 9 ноября 1902 г.

«П р е д ч у в с т в у ю Т е б я. Г о д а п р о х о д я т м и м о…» Эпиграф – из стихотворения Владимира Соловьева «Зачем слова? В безбрежности лазурной…».

«С у м е р к и, с у м е р к и в е ш н и е…» Эпиграф – из стихотворения А. Фета «Вдали огонек за рекою…».

«В е р ю в С о л н ц е З а в е т а…» Эпиграф – из Апокалипсиса.

«Я и м о л о д, и с в е ж, и в л ю б л е н…» Первые строки навеяны стихами Я. Полонского «Качка в бурю»: «Снится мне: я свеж, и молод, и влюблен, мечты кипят…»

«С в е т в о к о ш к е ш а т а л с я…» Некоторые образы стихотворения получили развитие в пьесе «Балаганчик».

Э к к л е с и а с т. В переводе с греческого – «проповедник». Стихотворение является переложением фрагмента одной из глав «Книги Екклесиаста», авторство которой в древности приписывалось царю Соломону.

«Я и х х р а н и л в п р и д е л е И о а н н а…» Написано после объяснения Блока с Л. Д. Менделеевой 7 ноября 1902 г., когда она дала «царственный ответ» – согласие стать его женой.

ИЗ КНИГИ ВТОРОЙ

Стихи, составившие ее, ранее входили в сборники 1907 г. «Нечаянная Радость», «Снежная маска» и «Земля в снегу», которые вызвали резкие нападки А. Белого и С. Соловьева за «измену» соловьевским теориям, хотя даже в этих рецензиях признавалось, что стих поэта «стал виртуознее, гибче, роскошнее». Брюсов же увидел в «Нечаянной Радости» «ясный свет высоко поднявшегося солнца». Критик Р. Иванов-Разумник заметил по поводу «Земли в снегу», что автор «находится еще в периоде исканий и движется вперед с каждой новой книгой».

Б о л о т н ы е ч е р т е н я т к и. Алексей Михайлович Ремизов (1877–1957) – писатель, чье насыщенное фантастическими фольклорными образами творчество оказало в ту пору явное влияние на поэзию Блока.

Т в а р и в е с е н н и е. Т. Н. Гиппиус (1877–1957) – сестра поэтессы З. Н. Гиппиус художница, написавшая в 1906 г. портрет Блока. Поэт любил рассматривать альбом ее рисунков «Kindisch», где изображались разные причудливые твари. Купальницы – луговой цветок.

«Н а в е с е н н е м п у т и в т е р е м о к…» Таль – здесь: оттепель.

П л я с к и о с е н н и е. При первых публикациях было посвящено А. Белому. Осенницы – блоковское словообразование: спутницы осени, своего рода нимфы.

«Ш л и н а п р и с т у п. П р я м о в г р у д ь…» – отголоски кровавых событий 9 января 1905 г.

«Н е с т р о й ж и л и щ у р е ч н ы х и з л у ч и н…» Г. И. Чулков (1879–1939) – писатель-символист, в эту пору (1904–1908) друживший с Блоком.

Б а л а г а н ч и к. Мотивы стихотворения получили развитие в одноименной пьесе.

«С т а р о с т ь м е р т в а я б р о д и т в о к р у г…» По свидетельству близкой знакомой поэта Е. Ф. Книпович, в первой строке имеются в виду гуляющие по шахматовскому саду тетка поэта Софья Андреевна и ее муж, крупный чиновник А. Ф. Кублицкий-Пиоттух, вызывавшие у Блока резкое неприятие.

О с е н н я я в о л я. Писатель Борис Зайцев отмечал, что в этом стихотворении автор «подходит к чему-то исконно народному».

«В о т о н – Х р и с т о с – в ц е п я х и р о з а х…» Блок писал, что стихотворение «навеяно теми чертами русского пейзажа, которые нашли себе лучшее выражение у Нестерова». О «предвесеннем, чистом и благоуханном воздухе» картин М. В. Нестерова (1862–1942) говорится и в одной статье поэта.

С о л ь в е й г. Стихи внушены драматической поэмой Г. Ибсена «Пер Гюнт». С. М. Городецкий (1884–1967) – поэт, однокашник Блока по университету.

А н г е л-Х р а н и т е л ь. Обращено к Л. Д. Менделеевой-Блок.

Р у с ь. Автор указывал, что использованные здесь образы – подлинно фольклорные. В октябре 1906 г. им было написано исследование «Поэзия заговоров и заклинаний».

Б а л а г а н. Эпиграф – из пьесы А. Дюма-отца «Кин, или Гений и беспутство» (о знаменитом английском актере).

«В и с я н а д г о р о д о м в с е м и р н ы м…» Написано в день появления манифеста Николая II, обещавшего гражданские свободы и законодательные учреждения. Предок царственно чугунный – памятник Петру I. Готовы новые птенцы – вариация пушкинских строк «птенцы гнезда Петрова» («Полтава»).

С ы т ы е. По словам Блока, это стихотворение «внушено октябрьскими забастовками 1905 г. в Петербурге».

С н е ж н а я м а с к а. «Все это стихи… написанные залпом на этих днях, пока неожиданные и, во всяком случае, новые для меня самого», – писал Блок Брюсову 13 января 1907 г. Н. Н. В. – Наталия Николаевна Волохова (1878–1966), актриса театра В. Ф. Комиссаржевской.

С н е ж н а я Д е в а…сфинкс… над Невой – одна из статуй, привезенных из Египта и установленных возле Академии художеств.

И з ц и к л а «З а к л я т и е о г н е м и м р а к о м». Эпиграф – из стихотворения М. Лермонтова «Благодарность».

«Я н е в е р н у ю в с т р е т и л у в х о д а…» Багряница – торжественная пурпурная одежда, знак верховной власти.

«К о г д а в ы с т о и т е н а м о е м п у т и…» Написано после встречи с гимназисткой Е. Ю. Пиленко (впоследствии – поэтесса Кузьмина-Караваева, 1891–1945).

«О н а п р и ш л а с м о р о з а…» ПаYоло и Франческа – персонажи «Божественной комедии» Данте.

ИЗ КНИГИ ТРЕТЬЕЙ

Некоторая часть этих стихов, помимо публикаций в периодической печати, вошла в сборник «Ночные часы» (1910).

Д е м о н. Стихотворение написано под впечатлением смерти художника М. А. Врубеля.

«К а к т я ж е л о х о д и т ь с р е д и л ю д е й…» Эпиграф – из стихотворения А. Фета «Когда читала ты мучительные строки…».

«Н у, ч т о ж е? У с т а л о з а л о м л е н ы с л а б ы е р у к и…» Ревность по дому – неточная цитата из Евангелия от Иоанна. Что делаешь, делай скорее – слова Христа, обращенные к Иуде.

«О д о б л е с т я х, о п о д в и г а х, о с л а в е…» Стихотворение обращено к Л. Д. Блок.

Ш а г и К о м а н д о р а. В. А. Зоргенфрей (1882–1938) – поэт, друг Блока.

«Я у х о п р и л о ж и л к з е м л е…» Написано в день объявления о роспуске Второй Государственной думы. Ты роешься, подземный крот! – возможно, отзвук слов Гамлета: «Ты славно роешь землю, старый крот!» (перевод А. Соколовского).

«Н е с п я т, н е п о м н я т, н е т о р г у ю т…» Над шубкой меховою, в которой ты была в ту ночь – воспоминание об объяснении с Л. Д. Менделеевой в ночь с 7 на 8 ноября 1902 г.

«О, к а к с м е я л и с ь в ы н а д н а м и…» Заключительные строки – из стихотворения Ф. Тютчева «Silentium!» («Молчание!»).

Р а в е н н а. Посвящено древней столице Западной Римской империи, завоеванной королем остготов Теодорихом Великим и постепенно пришедшей в упадок. Галла Плацидия (Плакида) Августа – римская царица V в. с драматической судьбой. «Новая жизнь» – произведение Данте, изгнанного из Флоренции и похороненного в Равенне.

«Х о л о д н ы й в е т е р о т л а г у н ы…» Львиный столб – памятник в Венеции. Гиганты – фигуры на башенных часах. Марк – знаменитый венецианский собор Святого Марка с изукрашенным мозаикой и цветными колоннами фасадом (у Блока – «иконостасом»). Саломея – дочь Иродиады, жены Ирода Антипы, правителя Галилеи и Переи. Согласно Новому Завету, потребовала у царя Ирода голову Иоанна Крестителя в награду за пляску.

«У м р и, Ф л о р е н ц и я, И у д а…» В первой строке – намек на изгнание Данте. Святой монах – знаменитый проповедник Савонарола. Беато – художник Фра Джованни да Фьезоле, причисленный Церковью к лику блаженных под именем Беато фра Джованни. Лилии – эмблема феодальной Флоренции. Медичи – знатный род, правивший Флоренцией. Кашины – пригородный парк.

Б л а г о в е щ е н и е. Гриф – символ Перуджии.

У с п е н и е. По свидетельству Блока, стихотворение навеяно фреской флорентийского художника Фра Филиппо Липпи.

З а г р о б о м. Утоли мои печали – название известной иконы.

Д р у з ь я м. Эпиграф – из стихотворения А. Майкова «Менестрель».

К о м е т а. Имеется в виду комета Галлея. Матчиш – популярный в начале XX в. танец. Симплон – горный перевал в Швейцарских Альпах.

«Т ы п о м н и ш ь? В н а ш е й б у х т е с о н н о й…» – воспоминание о неожиданном появлении в порту Аберврак французской эскадры.

А н т в е р п е н. Море крови. – В начале Первой мировой войны там шли жестокие бои. Стимер – пассажирский корабль. Квентин Массис – нидерландский живописец.

«М а й ж е с т о к и й с б е л ы м и н о ч а м и!..» В. А. Пяст (Пестовский, 1886–1940) – поэт-символист, сблизившийся в эти годы с Блоком.

Т р и п о с л а н и я. В. А. Щеголева (1878–1931) – актриса театра В. Ф. Комиссаржевской.

В с т р е ч н о й. Оскар Уайльд – английский писатель, кумир эстетов рубежа XIX – ХХ вв.

Ч е р е з д в е н а д ц а т ь л е т. Цикл посвящен воспоминаниям о К. М. Садовской (см. примеч. к «Ante – ucem»), «давней и милой тени, от которой не осталось и связки писем». Градирни – специальное сооружение на курорте для сгущения соляного раствора.

Н а с м е р т ь К о м м и с с а р ж е в с к о й. Этому событию посвящены также две статьи поэта.

С е д о е у т р о. Эпиграф – из стихотворения И. Тургенева «В дороге», ставшего популярным романсом.

К а р м е н. Л. А. Д. – Любовь Александровна Дельмас (Андреева, 1879–1969), певица. Исполнение ею роли Кармен в одноименной опере Ж. Бизе произвело на поэта огромное впечатление.

«Т ы о т о ш л а, и я в п у с т ы н е…» Заключительные строки – неточная цитата из Нового Завета.

Н а п о л е К у л и к о в о м. Цикл вызвал восторженные отзывы А. Белого и С. Соловьева. Позже поэт Г. Иванов писал, что в этих стихах «Россия былин и татарского владычества, Россия Лермонтова и Некрасова, волжских скитов и 1905 года». Эпиграф к заключительному стихотворению – из стихотворения В. Соловьева «Дракон».

«Д ы м о т к о с т р а с т р у е ю с и з о й…» Эпиграф – из популярного цыганского романса.

Н а ж е л е з н о й д о р о г е. Блок писал, что это «бессознательное подражание эпизоду из «Воскресения» Толстого: Катюша Маслова на маленькой станции видит в окне Нехлюдова на бархатном кресле ярко освещенного купе первого класса». М. П. Иванова (1873–1941) – сестра друга поэта Е. П. Иванова и близкая приятельница матери Блока…желтые и синие, в зеленых… – Цвет соответствовал классу вагонов, зеленый – третий, «низший».

«П р и б л и ж а е т с я з в у к. И, п о к о р н а щ е м я щ е м у з в у к у…» Обращено к Л. Д. Блок.

Н о в а я А м е р и к а. Здесь отразилась надежда поэта на новое «великое возрождение» России. Ектенья – раздел православного богослужения. Орарь – длинная лента, перекидываемая дьяконом через плечо. Не шеломами черпают Дон – образ из «Слова о полку Игореве». Бунчук – конский хвост на древке, знак власти у польских и украинских гетманов и турецких пашей.

«Я н е п р е д а л б е л о е з н а м я…» Белый цвет служил у символистов знамением грядущего преображения мира.

«Р о ж д е н н ы е в г о д а г л у х и е…» Дни войны и дни свободы – период русско-японской войны 1904–1905 гг. и первой русской революции.

ИЗ СТИХОВ, НЕ ВОШЕДШИХ В ОСНОВНОЕ СОБРАНИЕ

Д в е н а д п и с и н а с б о р н и к е «С е д о е у т р о». Первая адресована М. И. Бенкендорф (Закревской), вторая – Л. А. Дельмас, которой в этой книге посвящено несколько стихотворений.

П у ш к и н с к о м у Д о м у. Написано для альбома сотрудницы Пушкинского Дома Е. П. Казанович. Тайная свобода – из пушкинского стихотворения «К Н. Я. Плюсковой». С белой площади Сената. – В то время Пушкинский Дом помещался в главном здании Академии наук, почти напротив Сенатской площади.

А. Турков