Текст книги "Штык-молодец. Суворов против Вашингтона"

Глава 2

Нельзя сказать, чтобы появление барона фон Вальдау произвело фурор в парижском свете, скорее, наоборот, он остался практически незамеченным. Еще один немецкий барончик, прикативший в столицу мира, чтобы приобщиться ко всем радостям, которые способна дать столица прекрасной Франции. Да, у него водились кое-какие деньги, однако Париж видывал подлинное мотовство, когда здесь объявлялись восточные набобы. А у этого только и было за душой, что серебряный рудник где-то в Шварцвальде – повеселиться хватит, а вот поразить парижан не получится. Но все-таки барон был принят в некоторых парижских салонах, хотя его больше интересовали заведения, вроде «Прелестницы Жанетт», что и понятно. Разве немецкие фрау могут сравниться с парижскими… ну, сами понимаете кем. В Версаль, разумеется, его не приглашали, но, похоже, барон этим не слишком огорчался. Зато он успел свести короткое знакомство со всяческими странными и даже подозрительными личностями. Разумеется, господин Бомарше сочиняет прелестные пьески, но дела его какие-то мутные. А уж якшаться с американскими варварами вовсе не к лицу истинному дворянину, пусть даже и немецкому барону. А его видели в салоне господина Франклина, который вообще человек неблагородный и замечен среди всяческих энциклопедистов за разговорами о материях, противных истинной вере. Если бы господь бог пожелал, он бы сотворил электричество в день четвертый, однако в Библии этого нет, значит, и электричества быть не может. Впрочем, чего еще ждать от немецкого барона? В общем, он даже начальника королевской полиции господина де Сартина не слишком интересовал, так, приглядывали вполглаза, на всякий случай.

* * *

Интересно, кто решил, что в Париже дела делаются в министерствах? Глупость это. Настоящая парижская жизнь кипит в салонах персон значительных и не очень, куда далеко не всякого министра пустят, а если даже пустят, то не всякий день. Но наш барон сумел добиться приглашений в некоторые дома, где бывали нужные люди. Ну, к графине дю Барри его, разумеется, не приглашали, впрочем, и сам барон туда не сильно рвался. Конечно, королевская фаворитка могла решить любой его вопрос, но уж очень при этом громкая огласка получалась, а те, кто барона знал, сразу подметили, что не стремится барон бывать на виду, скрытный он скорее, не похож на тех, кто богатством кичится, а деньги у барона водились и, похоже, немалые.

Главное же, что людей отвращало, так это его свита. Всегда при нем находились какие-то верзилы, ни слова не знавшие по-французски и говорившие на каком-то варварском диалекте, никому не знакомом, в диких горах Шварцвальда в ходу подобные наречия. Зато кулачищи у них были – не приведи бог. Но не эти верзилы пугали больше всего, а управляющий его милости. Вроде бы обычный человек, но только до тех пор, как не взглянешь ему в глаза. В тех глазах невозможно было различить ничего, кроме непроглядной черноты, засасывающей, словно бездонный омут. Они словно бы не отражали даже солнечного света и казались двумя бездонными черными колодцами. Чернота одновременно пугала и притягивала, и любой, на кого обращал взгляд этот Severin, немедленно терял дар речи и обливался холодным потом. Вот потому гости у барона появлялись не часто, никто не хотел встречаться с управляющим. Хотя всякие несерьезные дамочки находили этот мертвый взгляд весьма даже возбуждающим, а потому этот самый Severin пользовался определенным успехом, что вызывало кислую усмешку барона. Говорят, барон его нанял, будучи на службе Фридриха Прусского во время кампании в дикой Полонии, где медведи бегают по улицам и ходят в бани, чтобы полакомиться женщинами.

Но сейчас барон с милой улыбкой раскланивался с прочими гостями маркизы дю Плесси-Шатийон, хотя было заметно, что его не слишком интересуют светские разговоры. Они крутились вокруг в основном вокруг двух тем – последних эскапад госпожи дю Барри и нескольких звучных оплеух, которые получили генералы короля Георга III от возмутившихся американских колонистов. Собственно, политика завсегдатаев парижских салонов интересовала куда как мало, но уж очень приятно было перемыть косточки коварному Альбиону. Слишком свежи были в памяти грустные неудачи последней войны, когда Франция потеряла свои владения не только в Америке, но и в Индии. А из Пондишери поступали не только пряности, но и драгоценности из сокровищниц махараджей и набобов. И вот это было серьезной потерей, ощутимо бьющей по кошельку многих присутствующих. Отчасти поэтому и был приглашен барон, ведь его серебряные рудники в горах Шварцвальда и таинственные связи с какими-то людьми, наезжавшими в дом, который он снимал, позволяли фон Вальдау время от времени с приятной улыбкой предложить кому-нибудь то изумрудное колье фантастической красоты, то фермуар рубиновый. И главное – камни всегда были как на подбор, глубокий цвет, огранка безупречная, а золотые оправы всегда поражали филигранной работой. Бродили слухи, что сама дю Барри через третьи руки приказала купить пару браслетов с изумрудами, но от этого барон ни на шаг не стал ближе к приемной фаворитке.

Впрочем, он не особо грустил.

– Герр де Бомарше, – вежливо поклонился барон, не выпуская бокал с шампанским.

– Господин барон, – последовал не менее вежливый ответный поклон.

Фон Вальдау приятно улыбнулся, ответная улыбка Бомарше была еще шире и слаще. Да, состязаться с парижанами в вежливости куда как сложно, но барон и не собирался. После пары приятных фраз ни о чем он предпочел перейти к делу, но проделал сие очень хитро.

– Герр де Бомарше, говорят, вы получили самые свежие и самые достоверные известия из Америки. Поговаривают, будто доблестные войска короля Георга в очередной раз потерпели конфузию прежестокую. Причем от кого – необученные фермеры королевских гренадеров потрепали.

– Что вы, барон, вы преувеличиваете мою осведомленность, – ответил Бомарше. – Я скромный парижский адвокат, сумевший выиграть пару процессов. Откуда мне быть в курсе американских дел. Да и зачем?

Барон откровенно посмаковал вино.

– Неправда ли, просто чудесный напиток? Я полагаю, доставили прямиком из подвалов аббатства Отвильер. Нигде еще не найти столь изысканного вкуса.

– Да вы подлинный знаток, господин барон.

Фон Вальдау чуть усмехнулся уголками губ.

– Вино, сделанное по рецептам достопочтенного дома Периньона, было бы просто грешно не узнать.

– Вы, безусловно, правы, – кивнул Бомарше. – Однако, я полагаю, что вы искали меня отнюдь не для того, чтобы обсуждать проблемы французского виноделия.

– Считайте меня наивным искателем совершенства, столь редкого в нашем несовершенном мире. И французское вино являет собой одно из немногих исключений. Но я не могу считать себя счастливым, потому что остальное остается для меня недостижимым.

– Например?

– У нас считается, что льежские ружья, еще известные как литтихские, являют собой также образец совершенства. Жаль только, что они не в большом ходу, поэтому далеко не все могут по достоинству оценить их совершенство.

Глаза Бомарше остро блеснули, всего на один миг, однако барон успел заметить этот хищный блеск.

– У вас…

– Да, во время недавней кампании армия короля Фридриха, особливо же полки гренадерские, были вооружены именно этими ружьями. Французская армия имела удовольствие оценить их качества.

– Барон, вы нетактичны.

Фон Вальдау растерянно развел руками.

– Но я же не виноват, что в этом сражении ваши соотечественники были разбиты, причем во многом благодаря меткой стрельбе прусских солдат.

Бомарше кисло улыбнулся.

– Но какая связь между этими ружьями, которые, я допускаю, великолепны, и делами американскими? И уже совершенно непонятно, каким образом все это может интересовать меня.

Лукавил господин Бомарше, лукавил. Все он прекрасно знал. Война развивалась по довольно странным канонам, англичане вроде бы все делали согласно законам военной науки, но при этом ухитрялись проигрывать одно сражение за другим. При этом они вдобавок несли огромные потери офицеров. Бесстыдные американцы отстреливали капитанов и майоров Его Британского Величества с той же легкостью, с какой стреляли в индюшек в зарослях Виргинии и Джорджии, и помогали им в этом как раз те самые литтихские ружья, достать которые пытался господин Бомарше. Он давно уже связался с представителями Континентального конгресса в Париже Бенджамином Франклином и Сайласом Дином и пообещал им наладить поставку оружия для американской армии. Однако пока это получалось плохо, французские арсеналы до сих пор не восполнили потери после прошедшей войны, а чтобы закупать оружие за границей требовались деньги, которых у Бомарше не было.

Американцы вежливо улыбались, говорили о своей готовности платить столько, сколько потребуется, но кредит предоставить отказывались наотрез. Бомарше знал наверное, что деньги у них имеются, причем деньги большие. На их сладкий запах слетались многие, но далеко не всем удавалось отведать этого душистого меда. А мед действительно был душистым – английские гинеи и испанские реалы, которыми расплачивались американцы, ценились высоко. Это не талеры бывшего короля Фридриха, которые он подрезал не один раз во время войны, чтобы хоть как-то оплатить свои расходы, и уж подавно не американские доллары.

Вот и господин Бомарше очень хотел бы отведать этого медку, потому что деньги его были на исходе, а «Женитьба Фигаро» позволяла лишь кое-как сводить концы с концами. От господина барона попахивало рейхсталерами, но гораздо соблазнительнее был аромат денег американских.

– Знаете, я, наверное, мог бы порекомендовать вам людей, которые сумеют по достоинству оценить качества литтихских ружей, – несколько деревянным голосом произнес Бомарше.

– Но вы же прекрасно понимаете, что поставки оружия воюющим сторонам являются действием противозаконным. Или я ошибаюсь, герр Бомарше? – Барон совершенно намеренно опустил приставку «де». Еще немного, и он назовет собеседника Карроном.

– Видите ли, Вальдау…

– Барон фон Вальдау, – поправка прозвучала изысканно вежливо. – Наша семья записана в Готском альманахе уж… Мнэ-э… Не помню сколько сот лет, со времен императора Фридриха III.

– Да, разумеется, господин барон, – был вынужден согласиться Бомарше. Проклятые имперские дворяне! Они не приобретали титулы через женитьбу. Впрочем, американцы, кажется, собираются упразднить титулы? – Я прекрасно знаю тонкости международного права.

– Да, было бы крайне неприятно столкнуться с противодействием британской короны.

Бомарше покивал.

– Именно поэтому я и намерен познакомить вас с парижским представителем торгового дома «Родриго Горталес и компания». Эти почтенные мадридские негоцианты имеют обширную торговлю с Новой Испанией, Луизианой и Новой Гранадой. Согласитесь, что британской короне нет и не может быть дела до испанской торговли.

– Вы совершенно правы, господин де Бомарше, – согласился барон. – Я буду с нетерпением ждать этой встречи.

* * *

Знал бы только барон, что едва за ним закрылась дверь, как господин Каррон, ныне именуемый де Бомарше, чуть не заплясал от радости. Удача, редкостная удача шла ему прямо в руки. Он с удовольствием представлял, как сумеет заработать на этих поставках, ведь ему выпадала самая удачная и самая удобная роль – посредника. Не затратив ни единого ливра, он мог заработать миллионы, нужно было только договориться с американцами. И это не следует откладывать, потому что желающие на такие деньги слетаются быстрее, чем пчелы на дармовой мед. Он немедленно раскланялся с маркизой, принеся самые вежливые извинения за уход, потому что его сейчас посетил златокрылый ангел вдохновения, и он не может позволить себе терять драгоценные мгновения. При этом Бомарше хихикнул про себя, знали бы только они, что в данном случае он сказал чистейшую правду.

Однако Бомарше не заметил, что у выхода из особняка Плесси-Шатийон его ждала неприметная серая фигура, совершенно слившаяся с серыми промозглыми парижскими сумерками. Он даже не стал ловить фиакр, потому что идти было недалеко, а время терять было недопустимо. Нельзя было позволить кому-нибудь свести барона с американцами, особенно с мистером Дином. Конечно, встреча фон Вальдау с мистером Франклином тоже представлялась нежелательной, однако сильно навредить не могла, потому что Франклин занимался только политикой, но все финансовые дела вел именно Сайлас Дин, к которому сейчас торопился господин баснописец. Обращать внимание на поздних прохожих ему было не с руки.

Американец хоть и удивился позднему визиту, но принял господина Бомарше радушно, тем более что сияющий вид француза намекал на некие приятности. После взаимных приветствий и обязательной рюмочки хереса – как ни странно, но даже Бомарше пристрастился к этому любимому британцами вину, хотя во Франции и свои вина великолепны, – перешли к делу. Мистер Дин уже успел оценить пронырливость Бомарше, который сумел раздобыть ружья из арсеналов французского короля. Ну что из того, что были эти ружья немного староваты, к сожалению, заморские колонии пока не имели вообще никакого ружейного производства, и приходилось соглашаться на то, что дают.

– Мистер Дин, могу вас порадовать. Мне удалось договориться о поставках льежских ружей самой современной модели. Ваша армия будет получать самое лучшее оружие, какое только можно найти в Европе.

Сайлас Дин понимающе улыбнулся.

– Но, как я понимаю, господин Бомарше, и цена этих ружей будет иной, чем тех, что поставлял нам шарлевильский арсенал. Не так ли?

– Разумеется, мистер Дин, – Бомарше поднял рюмку. – Ваш херес просто великолепен, может, вы поделитесь секретом, где вы достаете его?

Мистер Дин улыбнулся еще слаще.

– Мсье Бомарше, вы же не раскрываете мне пути, которыми вы добываете ружья, так почему вы хотите, чтобы другие раскрыли вам свои маленькие коммерческие секреты?

– Потому что вы имеете свой собственный интерес в моих поставках.

Мистер Дин принял обиженный вид.

– Ваши намеки безосновательны и оскорбительны, мсье Бомарше. Наш единственный и подлинный интерес – это свобода. Ее нельзя оценивать ни в какой монете, она является высшей ценностью, и мне очень жаль, что заскорузлая Европа до сих пор этого не поняла. Но очистительный ветер свободы долетит сюда через океан, и европейские тираны почувствуют его дыхание!

Бомарше досадливо поморщился. Мистера Дина в очередной раз понесло. Время от времени он разражался подобными тирадами, не вызывавшими у Бомарше ничего, кроме приступов изжоги.

– Мистер Дин, вы, кажется, намерены оскорбить и моего монарха?

Дин, поняв, что несколько зарвался, поспешил отыграть назад.

– Конечно, нет. Правление монархическое не есть символ тирании и угнетения. Французский король известен всему миру своим милосердием и терпимостью, речь идет о тиране, обосновавшемся в Виндзоре, и о других правителях, не признающих закона. Например, эти проклятые немецкие князьки, которые начали торговать собственными подданными, точно рабами.

– Вот как? – сделал вид, что удивился Бомарше.

– Да! Разве вы не знаете, что более половины войск, которые британский тиран посылает в Америку для подавления тяги к свободе нашего народа, это всякий гессенский и брауншвейгский сброд, купленный на проклятое английское золото. Вот потому нам так нужны ружья.

– Но, мистер Дин, если я не ошибаюсь, в вашей стране существует самое настоящее рабство. И плантации вашего доблестного генерала Вашингтона тоже обрабатывают черные рабы.

– Мсье, не следует путать столь разные вещи. Белая раса самим господом богом предназначена властвовать над миром, а остальные обязаны ей прислуживать. Разве вы не знаете, что так называемые черные – не более чем говорящие орудия в силу своей умственной неполноценности.

Бомарше расхохотался.

– Однако насколько я знаю, это совершенно не мешает вашим плантаторам набирать гаремы из черных рабынь. Если вы так к ним относитесь, почему бы тогда не привозить из Африки обезьян для удовлетворения некоторых специфических потребностей? Поговаривают, что в Древнем Риме некие матроны пробовали это.

Теперь уже мистер Дин надулся и покраснел.

– Господин Бомарше, наши жены добродетельны и чисты, как лилии. Им неведомы нравы распущенного Версаля, где дозволено все и даже немного больше.

– Так я не о нравах говорю, – уточнил Бомарше, – а о том, что ваша свобода носит несколько выборочный характер и распространяется далеко не на всех.

– Нет, мсье, вы совершенно не правы! Наша свобода распространяется на всех людей, и вскоре мы понесем ее знамя угнетенным жителям Канады.

Вот это заявление Бомарше не понравилось уже совершенно. Он прекрасно помнил, что еще совсем недавно Канада именовалась Новой Францией и принадлежала королю Людовику. Лишь несчастливое окончание войны вынудило Францию расстаться с этой благодатной землей. Французы еще не расстались окончательно с мыслью вернуть потерянное, и перспектива передачи Новой Франции в цепкие руки Континентального конгресса, который вдобавок находился не за три тысячи миль, а совсем рядом с ней, не могла радовать. Впрочем, сейчас речь шла о другом.

– Вернемся к проклятому английскому золоту, мистер Дин, – сказал Бомарше. – Надеюсь, вы понимаете, что торговый дом «Горталес и компания» не может согласиться с вашим предложением оплачивать покупки испанскими долларами. Это сугубо колониальная валюта, которая в Европе не имеет хождения и ценится весьма низко. Увы, мы, европейцы, привыкли к золоту. Разумеется, Горталес был бы доволен, если бы вы расплачивались реалами, но у нас имеются сомнения в том, что вы располагаете достаточными суммами в этой валюте. Нас устроили бы французские луидоры, однако они в колониях не имеют хождения. Вот и остаются только английские фунты…

Дин кивнул, не скрывая своего неудовольствия.

– К сожалению, и с ними у нас определенные проблемы. Увы, в достаточном количестве мы располагаем только серебряной монетой.

– Это дело поправимое, – успокоил Бомарше. – Я могу помочь вам с обменом серебра на золото в парижских банках.

– Но за определенный процент, – не спросил, а утвердительно заключил Дин.

– Разумеется, но за очень скромный процент.

– Мне будет сложно убедить казначея конгресса согласиться на незапланированные траты, – вздохнул Дин.

– Мистер Дин, я полагаю, что конгресс достойно оплачивает ваши труды, – заметил Бомарше.

– Увы, увы…

– Но в таком случае, я полагаю, банк найдет возможность вознаградить вас за понесенные хлопоты. Борьба за дело свободы – это святое, но мы живем на грешной земле, где даже самые возвышенные идеалы нередко оцениваются в звонкой монете.

Глаза мистера Дина хитро блеснули.

– И сколько же, по мнению парижских банкиров, стоит борьба за свободу?

Вот здесь и начался настоящий торг, в котором никак нельзя было назвать кошку кошкой, но от того борьба буквально за каждый луидор становилась еще более ожесточенной. Пирог приходилось делить на слишком много частей, причем каждый норовил откромсать себе кусок побольше и посочнее. «Горталес и компания», Бомарше, парижские банкиры, мистер Дин и неведомые пока льежские заводчики – все хотели помочь делу американской свободы, но не бесплатно, разумеется.

– Да уж, мистер Дин, – вздохнул Бомарше после того, как были четко распределены все доли, вся маржа, все прибыли, – если кто-то говорит «скуп, как жид», он определенно не торговался с американцами. Еще пара таких сделок, и я ведь пойду по миру с протянутой рукой.

– Не преувеличивайте, мсье Бомарше, не надо. Итак, вы гарантируете нам поставку шестидесяти тысяч ружей с надлежащим количеством пороха и припасов?

– Да.

– Но нам хотелось бы также получить от вас обмундирование и пушки.

– Мистер Дин, я сделаю все, что от меня зависит, но это требует некоторого времени. Не беспокойтесь, не слишком большого, и вы получите ответ вскорости. Но именно сейчас я ничего обещать не могу.

– Приятно иметь с вами дело, мсье Бомарше.

– Взаимно.

Расстались они совершенно довольные друг другом и особенно сделкой, которую только что заключили. Господин де Бомарше (сам с собой он себя только так именовал), выйдя на улицу, громко свистнул, и почти тут же подъехал фиакр, на котором он отправился к себе домой. День завершился очень удачно, и это следовало отпраздновать. Серая тень внимательно посмотрела ему вслед, но не стала преследовать экипаж, она и так прекрасно знала, где живет господин Бомарше, где живет его любовница, где живет подруга любовницы. Тень это совершенно не интересовало, а вот неизвестный пока обитатель дома, в котором побывал с визитом Бомарше, интересовал, и очень.

* * *

Когда незаметная тень тихонько поскреблась в дверь внешне неприметного дома, совершенно такого же, как десятки соседних, отворили ей очень быстро, словно бы хозяин ждал этого визита. Вот только встретившись взглядом с хозяйским управителем, визитер невольно вздрогнул и втянул голову в плечи, пытаясь сделаться ну уж совершенно неприметным, из тени превратиться вообще в бестелесный призрак. Управитель молча сделал жест, приглашая тень войти поскорее и торопливо захлопнул дверь, чтобы никто из соседей не увидел визитера. Впрочем, кто станет в такой гнусный вечер выглядывать на улицу?

Хозяин встретил позднего гостя весьма приветливо.

– Проходите, господин Рамо, проходите. Как только вам в такую мерзкую погоду не сидится дома.

– Господин барон, дела превыше всего.

– Ваше усердие заслуживает похвалы, милейший Рамо. Не каждый проявляет такую настойчивость и исполнительность.

Тень позволила себе легка улыбнуться. Она понимала, что похвала господина барона будет иметь вполне ощутимые очертания.

– У меня для вас имеются самые интересные новости, господин барон. Согласно вашему пожеланию, я последние несколько дней сопровождал господина де Бомарше в его прогулках по Парижу, дабы отследить все его встречи и знакомства.

– Надеюсь, вы не позволили себе лишней нескромности, заглядывая в будуары, до посещения которых Бомарше весьма охочий? – позволил себе пошутить барон.

– Нет, ваша милость, нет. Я был скромен и стыдлив, как девственница на первой исповеди, – ответила шуткой тень. – У господина Бомарше любовницы, как бы это сказать… Немного не того положения, чтобы действительно важные вопросы решались в их будуарах. Там занимаются только любовью и ничем больше. Это в постели госпожи дю Барри решаются судьбы министров, а у Бомарше…

– Смотрите, прознает господин де Сартин, что его подчиненные имеют совершенно невосторженный образ мыс лей, так не миновать беды. За такие высказывания он вас, чего доброго, и на каторгу пошлет, – погрозил пальцем барон.

Впрочем, сказано все это было совершенно добродушным тоном, из которого следовало, что ни единого слова из этой беседы до ушей господина де Сартина не дойдет. Тень это прекрасно понимала, потому что позволила себе улыбнуться, показывая, что вполне оценила шутку барона.

– Впрочем, перейдем к делам. Сразу после приема у маркизы дю Плесси-Шатийон господин Бомарше отправился с визитом к господину, о котором нам почти ничего не известно. Это некий мистер Сайлас Дин из Коннектикута. Фигура очень даже подозрительная, но по малости своего значения нашу полицию почти не заинтересовавшая. – Тень достала из кармана пару листков с записями. – Бывший школьный учитель, который занялся торговлей, а некоторое время спустя поспешно выехал из американских колоний. По прибытии в Париж начал изображать из себя торговца с Бермудских островов, играет он скверно, сказать прямо. Пытался встретиться с министром иностранных дел де Верженном, но, разумеется, аудиенцию ему не дали опять-таки по незначительности. Но имеется подозрение, что все секретные беседы с министром взял на себя некий Бенджамин Франклин, который официальных постов не занимает и всюду объявляет себя свободным философом и ученым. По таковой причине принят во многих приличных домах, поскольку сейчас пошла странная мода на знакомства с подобными людьми.

– Как сказать, – вставил барон. – Господин Лавуазье весьма известен в кругах ученых, однако на королевских откупах он нажил миллионы. Так что иные ученые не только в вольных искусствах сведущи.

– Совершенно верно, господин барон, – согласилась тень. – Только к господину Франклину это не относится. По нашим сведениям, в парижских банках у него серьезных счетов нет, так, мелочевка на проживание, не больше. А вот за господином Дином следочек тянется. Нам не удалось выяснить наверное, однако деньги у него есть, причем деньги немалые.

– То есть вы хотите сказать, что американцы разделили работу? Переговоры ведет Франклин, а расплачивается Дин?

Тень покачала головой.

– Схема определенно сложнее, но в первом приближении можно сказать и так. Хотя все детали подлежат дальнейшему выяснению и уточнению.

– Отлично, господин Рамо, просто отлично, – обрадовался барон. – Ваша многополезная деятельность будет оценена по заслугам. – Словно бы из ниоткуда на столе возник приятно звякнувший замшевый мешочек. – Единственное хочу сказать: стерегитесь своего начальника. Генерал-лейтенант полиции де Сартин, несмотря на милые улыбки, человек страшный и совершенно беспощадный. И мне не хотелось бы, чтобы наше приятное знакомство оборвалось внезапно.

– Ваша милость, мне этого хочется еще меньше, – кивнула тень. – Есть еще одна важная информация. Насколько нам стало известно, более того, господин де Сартин получил приказ насколько возможно скрыть это, господин Бомарше добился разрешения закупить ружья в королевском арсенале в Шарлевилле для последующей перепродаже американцам. Конечно, ему постараются сплавить всякую рухлядь, которой уже полвека стукнуло, но американцам выбирать не приходится.

– Откуда же у него взялись деньги?

Тень развела руками.

– Это нам неизвестно. Военные стерегут свои тайны временами получше полиции, особенно если это касается денег.

Барон задумался, и когда тень уже начала проявлять признаки нетерпения, встал.

– Не стану вас больше задерживать, господин Рамо. Ваши сведения были крайне полезны для меня и нашего торгового дома, я постараюсь использовать их для взаимной выгоды. Полагаю, вам даже отчислится некий процент, если моя сделка с господином Бомарше завершится удачней.

Тень согнулась в благодарном поклоне, после чего незаметно исчезла, растворившись в мокрых сумерках. Словно бы и не было ее. А вот господин барон после этого крепко задумался, и результатом его раздумий стал еще один визит.

* * *

– Господин Мертенс.

– Господин барон, какая неожиданность, – согнулся в поклоне хозяин. – Хотя вообще-то это несколько неосторожно, приезжать сюда.

– Что же в этом удивительного? – приподнял бровь барон. – Вы представитель уважаемой торговой фирмы, так почему бы богатому состоятельному подданному князю Шварцбург-Рудольштадт не посетить вас по неким торговым делам. В конце концов я достаточно богат, чтобы заказать в славном городе Льеже пару охотничьих ружей со специальной инкрустацией. А вдруг меня пригласят на королевскую охоту. Я желаю выглядеть соответствующим образом и не ударить лицом в грязь перед надменными французами. Конечно, Париж был и остается столицей галантности, но вот в делах оружейных Франция никогда особо не отличалась.

– Вы совершенно правы, господин барон, – еще раз поклонился господин Мертенс. Собственно, какой Мертенс? В Австрийских Нидерландах иметь фамилию Мертенс все равно что не иметь вообще никакой.

– Ладно, ладно, – снисходительно бросил барон. – И все-таки вы должны мне показать нечто.

– Совершенно верно, ваша милость. Некто, прекрасно известный нам обоим, вручил мне вот этот перстень, – Мертенс протянул барону кольцо.

Фон Вальдау внимательно его осмотрел. Все правильно, вот сложный щит, рассеченный надвое, вздыбленный грифон и соболь, изящно поднявший пышный хвост. Все правильно.

– Ну, что ж, господин Мертенс, теперь мы можем беседовать с вами совершенно откровенно. Хотя придется напомнить, что я здесь представляю не самого себя, но Тайную экспедицию правительствующего Сената, а потому вам должно отнестись ко всем делам с совершенной серьезностью.

Неожиданно худое лицо Мертенса исказила кривая гримаса.

– Ваша милость может не беспокоиться. Я помню его сиятельство графа Шувалова, его благостное отношение ко всем лицам причастным. Так же помню Никиту Акинфича, сей перстень мне вручившего, и потому вы можете говорить со всей откровенностью.

– Ну, хорошо, – барон немного помедлил и продолжил: – Насколько у вас скорая связь с Никитой Акинфичем?

– Если расстараться, то в три недели посыльный доберется, но это в самых крайних случаях. Сами понимаете, ваша милость, каковы расстояния.

– Понимаю, понимаю… – кивнул барон. – Но только нужно срочно донести до сведения Никиты Акинфича, что надлежит наладить производство ружей, клейменных знаками льежеских фабрик – и никак иначе. Я договорился о продаже большой партии, но токмо именно льежеских. Мы не должны показывать умение русских мастеров в сих краях. Коммерческая тайна должна быть хранима пуще государственной. Но! Никита Акинфич, как всегда, не должен поставлять ружья лучше тех, что идут на вооружение полков российских. Не след всяким там европейцам знать, на что способна армия императорская. Придет день – узнают на поле боя, а до той поры следует хранить тайну сугубую.

– Простите, ваша милость, я не очень понимаю, – извинился Мертенс. – Я человек маленький, в дела оружейные не вхож. Извольте пояснить вашу мысль.

– Все просто, – недовольно поморщился барон. – Самое простое: не следует в европы продавать ружья с железным шомполом. Вещь как бы маленькая, но большие последствия имеет. Ну и если ружья на продажу будут изготовлены хорошо, но не с сугубым бережением, тоже никто не спросит. Здесь в европах все привыкли обманывать всех, потому не станут особо взыскивать. Однако ж сие не значит, что следует заведомый хлам поставлять. Передайте Никите Акинфичу, что предварительная договоренность имеется на шестьдесят тысяч ружей по цене более двух гиней за штуку.

– Не может быть! – ахнул Мертенс.

– Я попытаюсь выжать из американцев больше, но это известные скупердяи. Причем плата будет произведена золотом, а не каким-то там испанскими долларами, это я твердо обещаю. Деньги проведем, как обычно, через веницейский и стокгольмский банки так, чтобы комар носа не подточил. Ну, и ежели Никита Акинфич восхочет, то мы постараемся его ружья продать не только за океан, но и здесь, в старушке Европе, – барон зло скривился. – Заелись они тут давненько, привыкли к тому, что льежеский да вулвичский арсеналы превыше остальных, а того не ведают, что сии заведения уже который год на месте топчутся. Токмо российские ружья стараниями Демидовых да Ломоносовых давно вперед ушли, и не старым европам с ними равняться.