Текст книги "Годунов. Последняя кровь"
Автор книги: Александр Бубенников
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава 8
В конце июля земское народное ополчение Пожарского и Минина выступило из Ярославля, Пожарский захотел придать символическое значение выхода своего многотысячного ополчения, отслужив молебен в Спасском монастыре у гроба ярославских чудотворцев (пришедшего в Ярославль из Николина града Можайска первого Можайского князя и святого Фёдора Ростиславовича Чёрного и сыновей его Давида и Константина). Взяв у гроба святого Фёдора Можайского и Ярославского благословение у митрополита, ополчение, отошедши семь вёрст от города, остановилось на ночлег, здесь главный воевода Дмитрий Михайлович Пожарский передал свою рать под начало князя Ивана Хованского и старосты Кузьмы Минина, приказав им идти на Ростов и ждать его там. А сам с небольшим конвойным отрядом поехал в родной Суздаль в Спасо-Евфимьевский монастырь – помолиться у гробов своих предков из знатного старинного рода Стародубских князей Рюриковичей.
Потом уже, через триста пятьдесят, четыреста лет, ревнители русской старины обратят внимание на то, что в лихие времена Смуты воеводы и князья перед решающими походами и сражениями не отправлялись к прародительским гробам за символическим благословением. Зато в традициях великих князей и царей Московских, начиная с Ивана Великого, было непременное и обязательное деяние молитвы у отеческих гробов ради получения символического напутственного благословения рода перед решающим походом на опасное сражение. В конце концов, даже Лжедмитрий Первый, только войдя в Москву, прежде всего пошёл молиться в Архангельский собор к отеческим гробам своих предков, московских великих князей и царя Ивана Грозного. Многие, кто ошибочно видели в Лжедмитрии I безродного авантюриста Гришку Отрепьева, посчитали такое молитвенное обращение к гробам предков за символическим благословением дешёвым фарсом и показухой, «игрой на публику самозванца». Да, Лжедмитрий I действительно был самозванцем, выдававшим себя за сына Ивана Грозного и Марии Нагой, царевича Дмитрия. Но в жилах Лжедмитрия I, во что был посвящён читатель в предыдущих авторских откровениях, текла кровь Московских Рюриковичей. Отца Ивана Грозного, деда Василия Ивановича, прадеда Ивана Великого, прапрадеда Василия Тёмного и так далее до основателя Москвы Юрия Долгорукого и крестителя Руси Владимира Святого…
Формально Лжедмитрий I проиграл поход на царство и сражение с боярином Василием Шуйским (которого приговорил к смерти на Соборе, но помиловал), просидев на царском троне с 1 июня 1605 года по 17 мая 1606 года, погибнув от рук заговорщиков мятежа, во главе которого стоял его убийца князь Василий Голицын и будущий царь Василий Шуйский…
И вот исторический парадокс: следуя традициям великих московских князей и царей – включая и самодержца-самозванца Лжедмитрия Первого, – князь Дмитрий Михайлович Пожарково-Стародубский также молится у отеческих гробов своего рода князей Стародубских Рюриковичей, идя на сражение против поляков, освобождая Москву под знамёнами ополчения с львиным гербом рода. Значит, он шёл сражаться и за царство Московское?.. Пожарский вместе с Трубецким победит гетмана Ходкевича, выбьет поляков из Кремля, освободит Москву. Но Пожарский проиграет битву за престол, начав первым собирать Земский Собор в Ярославле, но практически самоустранившись от выдвижения при избрании царя на Соборе в феврале 1613 года. Обратим внимание читателя на одно знаковое символическое совпадение. В феврале 1613 года, когда при втором избрании (после Годунова) царя самоустранится от выдвижения Пожарский и когда будет избран тайными закулисными силами и донскими казаками 16-летний стольник Михаил Романов, из Можайска предателями-воеводами Микулиным и Блиновым будет угнан в Литву деревянный чудотворный образ Николы Можайского, Чудотворца и Меченосца. Знаковое историческое совпадение, символическое и мистическое, ни больше, ни меньше…
С уходом из подмосковного казацкого стана-«табора» войск атамана Заруцкого также связана таинственная, в высшей степени мистическая история. По известиям русских летописцев, когда атаману передали, что устроенное им покушение на Пожарского провалилось и что из Ярославля на Москву вышло сильное, хорошо вооружённое земское войско, Заруцкий тут же увёл всё свое казацкое войско в две с половиной тысячи в Коломну. Придя туда, Заруцкий разгромил город, взял с собой Марину и Ивана-ворёнка и пошёл в рязанские волости, опустошая их, чтобы временно остановиться в Михайлове перед дальнейшим броском на юго-восток.
Польские историки Смуты вычленили другие причины, побудившие Заруцкого оставить свой хорошо обустроенный подмосковный стан сразу же после сообщения его людей о том, что покушение на Пожарского провалилось, покушавшиеся всё рассказали о заказчике убийства, покаялись и прощены главным воеводой земского ополчения. Сразу после этого Заруцкий откликнулся на предложение гетмана Ходкевича перейти на сторону короля и вступил в доверительные отношения с гетманом через своего посредника. Посредником стал один казак из войска Яна Сапеги, по имени Бориславский, который явился в подмосковный стан Заруцкого и сказал, что недоволен службой под началом Сапеги и хочет служить атаману. Бориславского как посредника и решил использовать Заруцкий в сношениях с гетманом в его ставке в Рогачёве.
Стороны почти договорились о переходе атамана Заруцкого с его казаками-разбойниками под начало польского гетмана, но в последний миг о переговорах ставленника атамана Бориславского и Ходкевича, желании Заруцкого переметнуться на сторону поляков стало известно в стане князя Трубецкого. Это случилось после того, как другой поляк, пан Хмелевский, решив выслужиться перед князем Трубецким, бежал к нему от Ходкевича и рассказал о переговорах посредника Бориславского и предательстве Заруцкого первого ополчения. Бориславского люди Трубецкого схватили и пытали, тот под пытками признался, что Ходкевич ждёт войско Заруцкого к себе.
Узнав о гибели Бориславского под пытками и о том, что дорога к Ходкевичу блокирована казаками Трубецкого, Заруцкий был вынужден бежать ночью из своего стана с войском в 2500 казаков по открытой Коломенской дороге, чтобы разорить Коломну в бессильной злобе от крушения своих планов убийства Пожарского и корыстного бегства к полякам. Вот и рассуждай на тему, как помогли молитвы Пожарскому у гроба князя Фёдора Можайского и Ярославского и у отеческих гробов рода князей Стародубских в Суздале. Несостоявшийся убийца Пожарского, не переметнувшись к полякам, ослабил не только войско гетмана Ходкевича (без казаков Заруцкого), но и войско первого ополчения Трубецкого с его неверным союзником, случайным амбициозным попутчиком в битве против поляков, засевших в Кремле и Китай-городе.
Нужен был в походе на Москву Пожарскому митрополит Кирилл как посредник с казаками, с казацкими атаманами и князем Трубецким, призвавшим под своё начало большое донское казацкое войско и меньший по составу отряд уральских казаков. Были у Пожарского и потаённые мысли привлечь владыку Кирилла на свою сторону при избрании на царский трон. Только об этом воевода ещё не осмелился говорить открыто с митрополитом. Но получив требуемое благословение, Пожарский услышал резкий отказ от митрополита Ростовского сопровождать земское войско и лично улаживать ссоры с казацкими атаманами и лично с Трубецким.
– Говори как на духу, владыка, почему отказываешь? Снова церковные интриги? – едко спросил Пожарский, оставшись с глазу на глаз с митрополитом Ростовским Кириллом.
– А как же без интриг в таких случаях? – усмехнулся Кирилл. – Вот именем усопшего владыки Крутицкого Пафнутия священники из Москвы своих эмиссаров ко мне засылали. Шутить изволили сотоварищи покойного Пафнутия, мол, со своим «львиным» флагом на Москву новый царь Московский выступает и своего «карманного митрополита» нашёл вовремя, чтобы двинуть того на патриарший престол. Вспомнили товарищи усопшего Пафнутия о недавнем успешном продвижении Годунова и Иова на престол царский и патриарший… – И грустно выдохнул Кирилл напоследок: – Не рады будут мне в Москве присные усопшего Пафнутия, ведь от Пафнутия шла и идёт прямая связь с его патроном, здравствующим в Польше владыкой Филаретом… Не пустят меня ни в поход с тобой, князь, ни на престол московский, будут товарищи недавно усопшего митрополита Крутицкого Пафнутия с ведома хитрого и коварного Филарета мне мешать улаживать дела взаимодействия земского ополчения и казацкого войска…
– А можно на место Пафнутия поставить в Крутицы игумена звенигородского Саввино-Сторожевского монастыря Исаия и на нашу сторону Исаию перетянуть? – Пожарский невольно поморщился, задавая этот неудобный и для себя, и для Кирилла вопрос. – Пойми, владыка, дело с царским и патриаршим престолом – это дело второе, если не третье. Нам бы с боярином Трубецким поляков из Китай-города и Кремля выбить, конец Смуте в Москве и во всём государстве Московском положить…
– С усопшим в прошлом году митрополитом Крутицким Пафнутием, бывшим игуменом Чудова монастыря, откуда расстрига Отрепьев сбежал к полякам, было бесполезно договариваться… Потому что они с Филаретом Отрепьева взрастили и обучили, потому что они являются творцами церковной и государственной Смуты, жертвами которой пали и царь Годунов, и патриарх Иов, да и я, грешный, слабый и никчёмный, в один миг по чиху «тушинского вора» запросто и легко согнанный с ростовского митрополичьего стола, чтобы самозванец, тушинский царик, посадил туда того же коварного, мудрого в ведении интриг в свою пользу Филарета…
– Что же делать, владыка? Посоветуй, как мне поступать, если есть у меня огромное желание помочь моему союзнику, игумену звенигородского Саввино-Сторожевского монастыря Исаии стать избранным митрополитом Крутицким, взойти на митрополичий Крутицкий престол, свободный после смерти владыки Пафнутия. Чтобы благочестивый Исаия временно заведовал делами московского патриархата, по смерти патриарха Гермогена стал местоблюстителем, когда в Москве не было ни царя, ни Боярской думы, ни первого, самого влиятельного патриарха. – Пожарский хотел задать главный вопрос: поддержит ли Кирилл выдвижение игумена Исаии и на митрополичий Крутицкий стол, и потом на патриарший престол после временного заведования делами московского патриархата, но сдержался.
– Я тебе союзник, князь, в том, что буду содействовать тому, чтобы тебе в Москву были посланы известные архимандриты-священники для улаживания споров и распрей с казаками… В этом можешь не сомневаться, князь… А тебе совет: напиши хорошее, доброе письмо с аналогичной просьбой насчёт игумена звенигородского Исаии митрополиту Казанскому Ефрему, облегчи себе душу, упомяни обо всём, что тебя тревожит перед освободительным походом на Москву против поляков… Пиши, князь, так, как будто прощения перед Господом просишь за грехи, уже содеянные и несодеянные в грядущих битвах против поляков вместе с казаками… Глядишь, дело до битв твоего земского войска с казаками не дойдёт… Зато смысл твоего тайного или явного прощения дойдёт до Казанского митрополита Ефрема… А вместе с владыкой Ефремом мне, рабу Божьему, дюже грешному и недостойному, легче будет противодействовать интригам издалека, из Польши, Филарета со товарищи, тебе помогать в распрях с казаками…
– Спасибо за совет, владыка.
– Чем могу, тем могу, принимай и действуй, князь, – прошелестел одними губами Кирилл. – А что выше моих человеческих сил, то не можно мне при всём моём желании быть с тобой и окормлять твоё войско, устранять споры с казаками, содействовать твоему восшествию на царский престол… Пиши владыке Ефрему, вместе с ним мы хоть что-то сможем… – И уже напоследок выдохнул последнюю тайну. – У него было видение, что после избрания московского царя в феврале он будет патриаршим местоблюстителем, но недолго, только до конца декабря, до его странной благочестивой смерти во сне…
И было знаковое послание Пожарского митрополиту Казанскому от 29 июля 1612 года:
«За преумножение грехов всех нас, православных христиан, Вседержитель Бог совершил ярость гнева своего в народе нашем, угасил два великие светила в мире: отнял у нас главу Московского государства и вождя людям, государя царя и великого князя всея Руси; да и по городам многие пастыри и учители, митрополиты, архиепископы и епископы, как пресветлые звёзды, погасли, и теперь оставил нас сиротствующих, и были мы в поношение и посмех, на поругание языков; но ещё не до конца оставил нас сирыми, даровал нам единое утешение, тебя, великого господина, некое великое светило положи на свешнице в Российском государстве сияющее. И теперь, великий господин, немалая у нас скорбь, что под Москвой вся земля в собранье, а пастыря и учителя у нас нет; одна соборная церковь Пречистой Богородицы осталась на Крутицах, и та вдовствует. И мы по совету всей земли приговорили: в дому Пречистой Богородицы на Крутицах быть митрополиту игумену Сторожевского монастыря Исаии: этот Исаия от многих свидетельствовал, что имеет житие по Боге. И мы игумена Исаию послали к тебе, великому господину, в Казань и молим твоё преподобие всею землёю, чтоб тебе, великому господину, не оставить нас в последней скорби в беспастырных, совершить игумена Исаию на Крутицы митрополитом и отпустить его под Москву нам в полки поскорее, да и ризницу бы дать ему полную, потому что церковь Крутицкая в крайнем оскудении и разорении».
Глава 9
С тяжёлым, мрачным чувством приближалось к столице народное ополчение Минина и Пожарского, не испытывая особой радости при встрече с небольшими казачьими отрядами. Вроде союзниками казаки Трубецкого и других вольных атаманов считаются, но кто знает, как обернётся дело, когда дойдёт до решительной битвы с отборным польским воином гетмана Ходкевича. Но главной доброй новостью от встречных казаков для Пожарского стало то, что Заруцкий увёл из Москвы в Коломну практически всё своё войско. Из других московских новостей, сообщённых казаками воеводам ополчения, Пожарский выделил ещё несколько: многие поляки самовольно покидают Кремль, видя сильное ухудшение воинской дисциплины, Гонсевский вынужден сдать полномочия коменданта Кремля и своё начальство над польским войском недавно прибывшему в Москву полковнику Струсю.
– Нам повезло, что Заруцкий увёл своих казаков из Москвы, – сказал Пожарский Минину. – Одного сильного нашего противника, главного вдохновителя казаков на разбой и лихость в бою можно вычеркнуть.
– Чует кошка, чьё мясо съела… – потупив глаза, ответил Минин. – Рассказывают казаки, что предательство Заруцкого вскрылось, захотел атаман к гетману Ходкевичу переметнуться…
– Даже так… – Пожарский вздохнул и дёрнул щекой. – Только зачем предателю моя жизнь понадобилась.
– Наверно, чтобы свою цену в глазах Ходкевича поднять, мол, для меня что чужая жизнь, что собственная ничего не стоит, – понижая голос, сказал Минин. – Предатель, идущий против народа, народных военачальников, всегда презираем… Когда-то Заруцкий не заступился за Ляпунова, предав того, и его на круге казацком порубили казаки, потом Трубецкого с простыми казаками предал… К тебе, князь, убийц с ножами подослал… Не выгорело убийство, и заметался Заруцкий… Плохо кончит атаман, так мне душа подсказывает – как ты считаешь, Дмитрий Иванович?..
– О Заруцком забываем, думаем, как нам обхитрить Ходкевича, – также понизив голос, отозвался Пожарский. – Нам надо всё же как-то договориться с Трубецким, как встречать гетмана…
– Так казаки Трубецкого уже высказали пожелание князя, чтобы наше ополчение встало вместе с казаками… А я как вспомню о том, что казаки с Ляпуновым сделали, так у меня волосы дыбом встают, Дмитрий Михайлович… Нельзя нам вместе с казаками стаивать против гетмана поначалу…
– Правильно мыслишь… Потом договоримся, притрёмся друг к другу, узнаем, кто сколько стоит, тогда и будем объединяться… – Пожарский покачал головой. – А пока вот так… Отнюдь нам вместе с казаками не стаивать против Ходкевича… А после притирки, испытания боем разберёмся, что к чему и как…
Силы народного ополчения Минина и Пожарского составляли немногим более десяти тысяч, в то время как под началом Трубецкого было около четырёх тысяч казаков. Пожарский отдавал себе отчёт, что казаки даже в значительно меньшем числе являются более опытными в военном деле, чем его ополченцы, и догадывался, что «тушинский боярин» Трубецкой захочет подчинить ярославское войско «стольника», наслышавшись о покладистости и добродушном характере воеводы. Но Пожарский твёрдо решил до сражения с Ходкевичем не сливать войска ополченцев и казаков и самому не переходить под начало князя-боярина Трубецкого.
В течение двух ночей начиная с 18 августа, когда ополчение, не доходя пяти вёрст до центра Москвы, остановилось на реке Яузе, у Арбатских ворот, к Пожарскому приезжали гонцы от Трубецкого и звали воеводу на переговоры. Потом, после двух ночей бесплодных попыток договориться с воеводой через гонцов – насчёт объединения войск на ключевых узлах обороны против Ходкевича, – утром в стан Пожарского в авангарде войск ополчения прискакал с головным отрядом и сам князь Трубецкой. Тот начал без обиняков:
– Почему бы, тебе, воевода Дмитрий Михайлович, со своими ополченцами для начала не встать вместе с моими казаками в одном или двух острогах у Яузских ворот.
Пожарский только развёл руками и говорил каким-то будничным, немного отрешённым голосом, с плохо скрываемой усмешкой:
– Я же передал через твоих гонцов тебе, боярин Дмитрий Тимофеевич, что мы будем строить опорный острог у Арбатских ворот. Самостоятельно будем оборонять его, согласно нашим планам обороны от гетмана, не смешиваясь с казаками…
– А чего так? Не смешиваться? – резко и сурово перебил Пожарского Трубецкой. – Гонцы мне передали твой приказ по ополчению в отказе помощи казацкому войску… Смущает меня многое в твоём ответе: «Отнюдь нам вместе с казаками не стаивать против войск гетмана». А Ходкевич хочет в Кремль прорваться с несколькими сотнями подвод обоза с продовольствием…
– Не пустим обозы в Кремль, отобьём, – равнодушно сказал Пожарский. – Или твои казаки-разбойники отобьют, какая разница… Не в этом дело, боярин…
– А в чём дело, воевода?
– А в том, чтобы разбить наголову Ходкевича… – Пожарский прямо и твёрдо глядел в глаза Трубецкого и чеканил каждое слово. – Или нашим войскам с минимальными потерями хотя бы отогнать гетмана от стен Москвы, нанеся ему чувствительное поражение, после которого у него не будет никакого желания идти на Москву, прорываться в Кремль…
– Без объединения наших войск, без единого командования войсками? – также возвысил голос Трубецкой.
– Пока так, без подчинения войск одному военачальнику, пока так, – ещё твёрже и уверенней сказал Пожарский. – А там посмотрим по обстановке, если казакам или ополченцам понадобится помощь… То на помощь со стороны моего ополчения твои казаки могут рассчитывать, Дмитрий Тимофеевич…
Трубецкой пожевал губами, хотел осадить Пожарского, упомянув его невысокий чин «стольника» при царском дворе, несравнимый с его боярским достоинством, но только махнул рукой и уехал из стана воеводы уязвлённым, не в силах привести под своё начало «строптивого стольника», возомнившего себя чёрт знает кем… Либо будущим главой Земского правительства, либо первым кандидатам на царский трон… А он, князь Трубецкой, из знатного литовского рода князей Гедиминовичей, перешедших на службу к московским князьям, сам не прочь занять и место главы Земского правительства, да и московский престол самодержца тоже, при удобном случае…
К вечеру 21 августа подошедшее с запада к Москве двенадцатитысячное польское войско Ходкевича стало лагерем на Поклонной горе, Разведка сообщила Пожарскому, что у поляков огромный запас продовольствия и фуража, Ходкевич намеревался всё это провезти в Кремль в помощь своим соотечественникам и русским боярам-коллаборантам.
Утром следующего дня войско Ходкевича перешло вброд Москву-реку и двинулось к Кремлю с той стороны у Арбатских и Яузских ворот, где стояло ополчение Пожарского. Казацкие полки Трубецкого стояли за рекой Яузой и у Крымского двора, в стороне от движения польского войска, – так что ополчение приняло на себя удар врага первым. Трубецкой, не испытывая никакого напора поляков и бездействуя, правильно оценил ситуацию, решив ударить во фланг коннице Ходкевича. Но он хотел подстраховаться, прежде чем ударить немногочисленным конным отрядом казаков по сильной коннице Ходкевича, состоявшей из лихих наездников, венгров и запорожских казаков. Трубецкой послал к Пожарскому гонцов просить у того в подмогу себе конницы ополченцев из полутысячи отборных воинов.
Пожарский правильно оценил стратегический план флангового удара Трубецкого, к тому же воевода опасался, что при лобовом ударе Ходкевича по войску Трубецкого казаки долго не продержатся и побегут. Поэтому он приказал полутысяче конных дворян переправиться на правый берег Москвы-реки и занять позицию впритык со станом казаков. Пожарский правильно смекнул, что и помощь казакам при атаке Ходкевича будет существенной, да и удар во фланг полякам совместными усилиями конницей казаков и дворян может увенчаться успехом.
22 августа конница Ходкевича напала на ополчение, в ответ конница Пожарского контратаковала поляков. Некоторое время встречный бой кавалеристов шёл с переменным успехом. Но вскоре в бой вступила немецкая пехота Ходкевича, и коннице Пожарского пришлось отступить и спешиться. От Донского монастыря Ходкевич направлял в бой на ополченцев свежие подкрепления, пытаясь переломить ход многочасового сражения в свою пользу. Конные сотни ополченцев около шести часов сдерживали наступление польских войск, наконец они не выдержали и беспорядочно подались назад; дворяне, среди которых было множеств новобранцев, вплавь перебирались на другой берег Москвы-реки.
Казаки Трубецкого видели бой ополченцев с поляками, когда те без пощады секли саблями друг друга, видели и беспорядочное отступление дворян, но, выполняя приказ своего военачальника, не двигались, словно им всё равно было, кто одержит верх. Некоторые из казаков презрительно издевались над ополченцами, крича:
– Богаты пришли из Ярославля, и одни могут отбиться от гетмана…
– Отстоятся и одни гетмана побьют без нашей помощи…
Только не могли бесстрастно смотреть на битву и бегство ополченцев конники, которые были присланы Пожарским Трубецкому. Трубецкой не хотел отпускать этих конников, приказывал им остановиться и выполнять его команды, только конники пошли на выручку своему ополчению с криком:
– У казаков свои военачальники, а у нас свои…
Самое удивительное, что конные ополченцы, приданные Трубецкому от Пожарского, увлекли за собой и казацких атаманов, которые зло кричали растерянному Трубецкому:
– От твоей ссоры с Пожарским ратным людям пагуба становится!
– От вашей распри одно худо Московскому государству на радость полякам Ходкевича!
Невтерпёж было конным сотням, присланным сюда Пожарским, видеть, как поляки избивают русское ополчение, они, несмотря на противодействие Трубецкого, кинулись на врагов и своим примером увлекли многих казацких атаманов и простых казаков. Приход на помощь ополчению свежего сильного отряда быстро решил дело в пользу Пожарского. Гетман Ходкевич, потерявши надежду пробиться к Кремлю с намеченной ранее стороны, был вынужден отступить назад к Поклонной горе.
С другой стороны, засевшие в Кремле поляки полковника Струся, наблюдая с кремлёвских стен встречный бой польской и русской конницы, попытались сделать вылазку для очистки Водяных ворот, чтобы сковать действия ополчения Пожарского и помочь Ходкевичу. Но вылазка была своевременно замечена, поляки были побиты и потеряли много оружий и знамён, немногим удалось спастись бегством за кремлёвскими воротами.
День и ночь 23 августа прошли без боёв, стороны готовились к решающей схватке. Ходкевич имел значительное преимущество над Пожарским и Трубецким в коннице, поэтому захотел этим воспользоваться в сражении 24 августа 1612 года. Пожарский также готовился к этому сражению, которое должно было определить весь исход Московской битвы и дальнейшее очищение столицы и Московского государства от польских интервентов.
Только в ночь на 24 августа произошло одно знаменательное событие, имеющее непосредственное отношение к судьбе кремлёвского польского отряда Струся и русских коллаборантов, бояр и дворян с членами их семей, спрятавшихся в Кремле. В эту ночь четыреста возов с запасами продовольствия и фуража в сопровождении польского отряда в 600 воинов-гайдуков пробрались к городу. Дорогу польскому обозу указывал русский предатель дворянин Григорий Орлов. Польское командование Ходкевича отметило бездействие Трубецкого в день битвы 22 августа, а также сравнительную слабость русских укреплений на этом важном направлении. Предатель Орлов вызвался провести польский обоз в Кремль, получив от короля Сигизмунда за донос на Пожарского документ на право владения имением князя. Польская стража, опередившая обозные возы, уже успела войти в Москву и двинулась к Кремлю между постами, как неожиданно перед поляками, откуда ни возьмись, появились русские отряды, начали сильную перестрелку и овладели всеми возами. В Кремль вошёл с пустыми руками – без обозов – поредевший от потерь польский конвой. Без продовольствия, обоза и из-за поражения гетмана Ходкевича «кремлёвские сидельцы» были обречены на голод…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
