Текст книги "Волчье солнышко"

Александр Бушков
Волчье солнышко

«Текел – ты взвешен на весах

и найден очень легким».

Библия, Книга Даниила

Рассчитан каждый взмах винта.

Мы как паром, из края в край

Идем. Романтика, прощай!

Р. Киплинг

В мире все шло в общем как обычно.

Правительство молодой африканской республики, насчитывавшей три месяца от роду, увлеченно осваивало хитрую науку коррупции, симонии и милитаризма; в метро города Нью-Йорка, бывшего Нового Амстердама, проломили голову не в меру ретивому копу; донья Эстелес из Лимы разбила тарелку, и муж дал ей по уху со всем латинским темпераментом; бухгалтер Семенов из Калуги сел за растрату; Марго Тэтчер стращала аргентинцев всеми мыслимыми карами; нотариус Дюран из Монрепо торговался с проституткой; сержант запаса Богомолов из Орла пожелал с пьяных глаз отправиться волонтером в Ирак, но вместо Ирака угодил в трезвяк, где его интернационализм не встретил поддержки и понимания; два диктатора, два Иосифа, ненавидевшие друг друга, мирно лежали в земле, и о них начали крепко забывать; у мыса Горн булькнул и затонул потрепанный сухогруз под либерийским флагом, принадлежавший явно не либерийцам; станция «Салют» летала в автоматическом режиме, дожидаясь космонавта из братской Эфиопии, которого тем временем никак не могли обучить двум-трем несложным манипуляциям хотя бы с космическим унитазом; из римского музея сперли картину, стоившую черт-те сколько; в Бангладеш голодали; в Банании определенно наметился некоторый прогресс – за два месяца сменилось всего семь диктаторов и три хунты; в Сибири меланхолично строили БАМ; на Кубе ораторствовал, потрясая бородой, Фидель, который не любил Бэби-Дака, – а на Земле была куча атомных бомб, все их боялись, но продолжали делать, потому что не могли уже остановиться. И так далее.

А Земля была шаром и неслась в пространстве со страшной скоростью, которой никто не чувствовал, потому что притерпелись, и на ней жили люди. Кто их знает, может, они жили – пока? Ах, Рули, Руди Дучке, но парижские баррикады шестьдесят восьмого – в прошлом, и кричать: «Мао, Мао, Че-Че-Че!» – тоже, и к голым на улице Европа привыкла до того, что это ей осточертело, и все-таки баррикада на рюи де Шапез продержалась двое суток, так что ее успел сфотографировать корреспондент ТАСС… А Робер Мерль написал роман, где рассказал, как после ядерной войны уцелели несколько французов, и сначала у них была одна женщина на всех, а потом женщин стало много, и онанизмом заниматься никому не пришлось. И хотя по раскладу выходило, что бомбу на ля белль Франс мог уронить и союз нерушимый республик свободных, в СССР перевели Мерля – в конце концов, бомбу на ля белль Франс мог уронить и Пакистан, в конце концов, в мерлевской войне погибли все страны, и спросить было не у кого, да и все равно соврали бы…

И Тедци Кеннеди навсегда выбыл из борьбы за президентское кресло; в мире было больше прекрасного, чем скучного, но сумасшедшие продолжали плескать в шедевры живописи серной кислотой; Джеральд Даррелл уделял зверям больше внимания, чем людям; где-то что-то горело, где-то кого-то награждали, а где-то кого-то и били; и девочки становились женщинами, а вот полковники, бывало, становились генералами, а бывало, и покойниками… В мире все шло, в общем, как обычно.

* * *

Эти гады физики…

Забытый бард

«Академия наук извещает, что Институтом Шальных Физических Теорий открыто сопряженное пространство».

(Из вечернего выпуска программы «Время»)

«Что же представляет собой это сопряженное пространство, оно же – параллельный мир? Бок о бок с нашей Землей невидимо и неощутимо существует еще множество Земель. Представьте себе книгу, в которой каждая страница – это планета, мир. Их могут быть тысячи, они существуют бок о бок, в непосредственной близости, не соприкасаясь и не проникая друг в друга, разумеется, как и география, и история этих миров. Может быть, Земля-12 находится еще в XIII веке, на Земле-45 не затонула Атлантида, на Земле-68 Цезарь не переходил Рубикон, а на других – Колумб не открывал Америки, не родился Черчилль, Пушкин замочил Дантеса и остался жив, а Диккенс дописал «Тайну Эдвина Друда», удалось оттянуть нападение Гитлера до сорок третьего и встретить его во всеоружии, жив Альенде, а Земля-2167, быть может, не образовалась в положенное время, на ее месте лишь облако пыли, а на Земле-5784, возможно, разумное существо произошло не от праобезьяны, а от ящера стенонихозавра…»

(Из выступления ведущего передачи «Очевидное-невероятное»)

«Ни хрена себе, – подумал Леонид Ильич Брежнев, сидя перед телевизором. – Это выходит, в той ихней сопряженке меня, может, и вовсе нету? Антисоветчину гонят, бля…»

«Руководство, всесторонне обсудив положение, пришло к выводу, что испытатель-исследователь, отправляемый в сопряженное пространство, освобождается от какой бы то ни было ответственности за все совершенное им в данном пространстве. Разумеется, испытатель-исследователь при этом должен как можно тщательнее избегать создания экстремальных ситуаций».

(Из приказа по Институту Шальных Физических Теорий)

«Отправленный нами в сопряженное пространство испытатель-исследователь, кандидат физико-математических наук Даниил Батурин не вернулся в назначенный срок и пропустил все контрольные сроки. Говорить о его гибели я считал бы, однако, преждевременным. Установка продолжает работать, обеспечивая контакт с сопряженным пространством».

(Из докладной записки директора ИШФТ президенту Академии наук)

…Когда его отправляли, одним из провожавших был доцент Калатозов, великий знаток исторических афоризмов всех времен и народов. Бородатый такой мужик, пижонистый чуточку. Он прокопался в необъятной памяти и извлек слова, которые четыреста с чем-то лет назад Ульрих фон Гуттен сказал Мартину Лютеру, отправлявшемуся в Вормс на грозный суд короля Карла, где с Лютера вполне могли содрать рясу вместе со шкурой. И Калатозов напомнил Даниилу эти слова вслух:

«МОНАШЕК, МОНАШЕК, ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ ТРУДНЫЙ ПУТЬ…»

* * *

По потылице топор хлещет люто…

С. Кирсанов

Был тесный квадратный двор, и ночь, и гроздь из пяти прожекторов на гнутом кронштейне. Они освещали кирпичную стену, рыжую и выщербленную, а все остальное захлебывалось во мраке. Солдаты в глухих мундирах и круглых фуражках стояли, прижав окованными прикладами носки сапог. Справа тусклыми гнилушками светились погоны офицеров и белел халат врача. А над всем этим стояла круглая луна, плоское и желтое волчье солнышко, и такой же желтый и тусклый полумесяц красовался на рукавах мундиров.

Скучный голос приказал:

– Номер один.

Спиной к стене встал мужчина в военных бриджах и исподней рубашке. Карабины колыхнулись, взмыли горизонтальным частоколом. Голос монотонно забубнил:

– Враг народа Смородин, бывший командир лейб-гвардии полка Радомежского военного округа. Будучи замаскированным политическим извращением, публично назвал Министерство Урегулирования Умов инкубатором подонков. Безусловно заслуживает искоренения.

Грянул залп, эхо заколотилось о стены глухой каменной коробки, нашло наконец выход и умчалось прочь. Бывший лейб-артиллерист сполз по стене, оставив на ней кривую темную полосу.

– Номер два.

К стене толкнули девушку в разорванном полосатом платье, она стояла, прижав к груди сжатые кулачки и все вглядывалась, словно хотела увидеть кого-то за слепящим занавесом прожекторов.

– Враг народа Неледзевская, бывшая студентка Императорского лицея изящных искусств. Была уличена патриотом в неоднократном ношении мини-юбки – орудия растления умов, порожденного гнилой идеологией разлагающегося Запада и тверского коммунизма. Безусловно подлежит искоренению.

Залп, девушка подломилась в коленках и опустилась на землю. Тело дернулось несколько раз. Каркнул начальственный голос, сержант в синем мундире с красными погонами подошел к лежащей и, не нагибаясь, выстрелил ей в голову.

– Вообще-то, это формализм, – сказал кто-то. – Ну эту-то зачем? Диалектика учит нас дифференцировать подход к врагу. Можно было и на перевоспитание отправить.

– У тебя еще перевоспиталка не устала?

– Да нет, я сугубо в целях дифференциации.

– Хватит болтать. Циркуляры об искоренении утверждены маршалом. Не слышу?

Упала ознобная тишина, и несколько голосов торопливо гаркнули:

– Маршал! Маршал! Моральная чистота нации и император!

– То-то. Есть там кто ещё?

– Да был какой-то мухомор…

К стене поставили старичка в черном хорошем костюме.

– Враг народа Чавкин, бывший профессор Императорской академии наук. Злонамеренно доказывал, что Атлантида существовала, игнорировал проникнутые духом патриотизма и здоровой морали труды академика Фалакрозиса. Имел наглость утверждать, что археологические находки значат больше, чем работы идеологов государства, то есть, по сути, проповедовал буржуазную аполитичность науки, переходящую в коммунистическое начетничество. Игнорировал указания о том, что каждый черепок имеет свое идеологическое значение, которое нужно уметь раскрыть. Безусловно заслуживает искоренения. Взвод, пли!

Залп – и никакого Чавкина.

– Вообще-то мы кустарщиной занимаемся, – опять сказал кто-то. – Пора бы это дело механизировать. Агрегат какой придумать, что ли?

– Ну ничего себе триппер в клеточку! А ночную надбавку кто тогда будет получать? Твой агрегат в виде совкового масла, что ли? Да за такую идею тебя, Парчевский, охолостить мало, разленился, стервец…

– Да ладно вам. Давай в «Панург», а, славяне? Зеркала побьем, а? Давно мы там не были.

– А можно. Это, брат, идея. Шагом арш?

– Ну, поехали. Только если ты, Парчевский, снова в фонтан наблюешь – там и утоплю…

Альтаирец Кфансут в это время парил в верхних слоях атмосферы, прикинувшись выработавшим ресурс спутником.

* * *

Ах, что за фотограф Брэди!

В какого же молодца

преобразить на портрете

он смог моего отца!

С надменной, важнецкой миной

заполнил отец весь овал.

Кто скажет, что он свининой

в поселке у нас торговал?

Брет Гарт

Был огромный зал и колоссальная люстра, такая, что истребитель мог бы порхать вокруг нее ночной бабочкой. И белые колонны, и зеркала в причудливых золотых рамах, и прекрасный паркет. На хорах играл настоящий живой оркестр, мелькали белые кружевные платья, шитые золотом камергерские мундиры, ордена размером с блюдце, шпоры, лакированные сапоги, эполеты, ментики…

Даниил пристально взглянул на свое отражение во весь рост в ближайшем зеркале. Импозантный джентльмен в безукоризненном парадном мундире генерального штаба, украшенном орденом Белого Орла. Он уже полгода как застрял здесь и жил этой странной жизнью, но каждый раз, приезжая на бал в императорский дворец, украдкой оглядывался – не появятся ли кинокамеры, юпитеры, режиссеры и звукооператоры? Жизнь была полуреальной, мишурной, странной и страшной, как само Древлянское царство.

Собственно, не было ничего странного в том, что на Земле-бис не киевские дружины предали огню и мечу Коростень, а древляне захватили, малость погромили и обосновались в Киеве после убийства князя Игоря. Просто параллельная история повернула в непривычный для Даниила виток, и стольным городом стал Коростень, а не Киев, – это для юга, потому что на северах подбирала под свою руку окрестные племена и земли Златоглавая Тверь. Древлянское и Тверское царства поначалу дружили (об их соединенные дружины разбилась бешеная татарская конница, и голова Чингисхана была торжественно провезена на пике, а татары навсегда отхлынули в свои степи), но впоследствии отношения испортились, династические браки прекратились и государства пошли разными путями – здесь были и войны из-за Сибири (которую в конце концов удалось победить более или менее приемлемо), и много других сложностей. В свое время именно в Твери вернувшиеся из европейских походов вольтерьянцами молодые офицеры истребили царскую фамилию и провозгласили республику, просуществовавшую без малого полторы сотни лет в корчах реставраций, реформации и военных переворотов и наконец окончательно добитую социал-демократическим путчем, – так что теперь на севере существовала социал-демократическая федерация Тверско-Новгородской, Сибирской и Амурской республик, с каковой состояли в союзе Республика Русских Америк, включавшая в себя Аляску, Калифорнию и те земли, что на Земле-1 были известны как канадские провинции Юкон и Британская Колумбия, а также Республика солнечных Гавайев (на Земле-1 русский протекторат над Гавайями оказался недолговечным, но здесь обстояло наоборот).

А на юге, от Оки до Черного моря, от Карпат до озера Байкал, раскинулось Древлянское царство – динозавр былых времен. Наследственная монархия при полугосударственном капитализме, власть императора частью по-английски номинальна, частью по-византийски необъятна. Космонавтика, ядерное оружие. Древляне. Град-Столица Коростень.

Даниил смотрел на знакомых и вспоминал, как увидел их впервые.

Пал Палыч Хрусталев, начальник секретной службы Генерального штаба, охраняющей августейшую семью. Нынешний начальник Даниила. Аполитичный служака. Любит иногда запить.

Княжна Черовская, блудливо-очаровательная киса. В свои двадцать два жуткая шлюха, при одном упоминании о которой густо краснеют даже кавалергардские ротмистры. Единственное положительное качество – не интриганка.

Фельдмаршал Осмоловский, глава Государственного Совета. Известен хроническим стремлением к справедливости, как он ее понимает – чтобы все было спокойно, чтобы все жили дружно и никто никого не обижал. Старенький, скоро умрет.

Бонч-Мечидол, сорокалетний генерал от инфантерии, военный комендант Коростеня. Популярен в армии. Себе на уме. С женщинами мужествен. Кумир молодых офицеров – поскольку единственный, кто ухитрился изобретательностью и хамством вогнать в краску княжну Черовскую.

И человек у колонны…

Пятьдесят два года, но выглядит гораздо моложе. Квадратное лицо, стрижка ежиком, спокойные ласковые глаза – маршал Вукол Морлоков, Главный Сберегатель и шеф Министерства Урегулирования Умов.

Взмыл он незаметно и пугающе. Лет до сорока скрипел в охране императора на третьих ролях, в МВД. А десять лет назад тогдашний министр внутренних дел, гнувший подковы детина, вдруг скончался от дизентерии, его заместители оказались заговорщиками и инсургентами, были нереально быстро расстреляны, по стране прокатилась волна арестов, никто ничего не соображал, наиболее дальновидные послы в заграницах попросили политического убежища, а недальновидные были вызваны в Коростень и расстреляны как изменники, замышлявшие продать Великую Древлянию папе римскому, масонам и шиитам; прогремели десятка четыре процессов членов Государственного Совета, генералов Генштаба, армейского командования, государственных и политических деятелей, и обвинения были такими идиотскими, что им поверили умные люди. В стык к этому были разгромлены четыре политические партии: Имперские Демократы – за оппортунизм, переходящий в коммунистическую пропаганду; Конституционные Либералы – за политическую близорукость, переходящую в терроризм; Партия Древлянского Возрождения – за космополитизм, переходящий в оскорбление величества; Умеренные Республиканцы – за республиканские идеи, ни во что не переходящие и опасные сами по себе. Древлянские Пламенные Большевики, не дожидаясь разгрома, скрылись в подполье, и правильно сделали – ибо были тут же преданы анафеме, как агенты Твери и Гавайев (вот насчет Гавайев была форменная клевета). Шестая партия. Официальные Социал-Демократы была основательно почищена и урегулирована, но уцелела и стала парадной принадлежностью дворца наряду со старинными пушками и лейб-гвардейцами в высоких киверах у ворот. Жандармские подразделения прошлись по студенческим городкам, редакциям и профсоюзам. Все это длилось девять дней, а на десятый возникло вдруг, словно Афродита из пены морской, Министерство Урегулирования Умов, и воссел маршал Морлоков…

И вот над страной который год бушует почти беззвучная, почти невидимая гроза. На улицах много ярких машин и красивых девушек, цены не поднимаются, в небо исправно взлетают космические корабли, Древлянские батискафы штурмуют Марианскую впадину, приезжают на гастроли зарубежные звезды…

Однако никто не уверен в завтрашнем дне. Опасно верить в Атлантиду, опасно верить в бога, опасно носить мини-юбку, ибо все это и многое другое провозглашено идеологической диверсией, происками Запада и тверских коммунистов. Не далее как вчера было компетентно разъяснено, что созвездие Большой Медведицы и «черные дыры» являются позднейшей фальсификацией и реакционными бреднями буржуазной псевдоастрономии и, разумеется, не существуют. После этого недосчитались многих астрономов. Надо сказать, что с «черными дырами» было проще – они чернели где-то у черта на рогах, их и так никто никогда не видел. Значительно сложнее и труднее обстояло с Большой Медведицей или безвинной птицей дрозд, провозглашенных происками военных генетиков тверского соседа, – но МУУ никогда не пасовало перед трудностями…

Сам по себе Морлоков даже с его умом и энергией выбился бы в лучшем случае в полицмейстеры захолустного городишка, но он сделал великолепный ход: дал понять тем, кто с удовольствием готов был поставить знак равенства между своими врагами и врагами народа, что таковое отныне разрешено. Отныне всяк, мечтавший изничтожить научного оппонента, полового конкурента, недруга, мог встать под морлоковские знамена. Не бесплатно, ох не бесплатно…

Даниил, как и многие, с любопытством ждал: император, которому не было и пятидесяти, умирал от рака, и звезда Морлокова через неделю-другую могла потухнуть в бочке с гнилой водой…

Отсюда Даниил видел в окно старинную кованую ограду дворцового парка и часовых, застывших в настороженно-раскованных позах. Льдисто искрились примкнутые штыки, смертельно больного императора бдительно охраняли. Сам по себе он был никаким – ни хорошим и ни плохим, и в историю ему суждено было войти исключительно как императору, которым вертел, как хотел, маршал Морлоков…

Даниил лениво разглядывал зал.

Академик Фалакрозис, творец трудов, развенчивавших веру в бога и Атлантиду и вскрывавших истинную сущность птицы дрозд.

Круминьш Арвид Янович, бывший полковник латышской гвардии, некогда битой поляками под Краковом в приснопамятной датско-тверской кампании, а ныне второй секретарь тверского посольства. Шпион, конечно, как это за вторыми секретарями любых посольств по всему свету водится. С кем это он так мило беседует? Ага, Радомиров, новая восходящая звезда древлянской дипломатии, в свои тридцать два только что назначен заместителем министра иностранных дел. Десять лет назад, будучи выпускником Императорского дипломатического лицея, помог в разоблачении двух послов, наемников масонского шиизма. Анна, его жена, – ослепительная красавица, копна золотых волос, фигура дерзких очертаний. Здесь же Огюст Шибоботе, официально – президент, а неофициально – диктатор одной африканской страны средних размеров, верной союзницы Твери; огромный негр непонятного возраста в белом костюме, украшенном десятком огромных орденов, в сапогах с огромными золотыми шпорами. По данным разведки, имеет привычку кушать своих политических противников зажаренными под соусом провансаль. Приехал подписывать весьма важный трехсторонний договор о сотрудничестве, разнообразной помощи и всем таком прочем.

Грузный мужчина во фраке, простецкое круглое лицо, редкие светлые волосы. Представитель фирмы «Тверьстанкоэкспорт», он же резидент тверской разведки в Древлянском царстве – это он, едучи на машине в Коростень, подобрал на шоссе Даниила, находившегося в крайнем расстройстве чувств из-за того, что дверь на Землю-1 захлопнулась и невозможно было вернуться назад. Разговорил его, а там и взял на работу, создал родословную, легенду, внедрил в хрусталевское ведомство. В Землю-1. Резидент, похоже, не очень верил, но тактично не показывал этого перед Даниилом.

Сероглазая брюнетка в розовом платье с бесценным ожерельем на шее – царевна Наталья, любовница Морлокова. Царевен было двое: Наталья была младшая, а старшая, Ирина, любила Даниила – так уж оно получилось…

* * *

Серые глаза – рассвет,

пароходная сирена,

дождь, разлука, серый след

за бортом бегущей пены…

Р. Киплинг

А когда занудная музыка, шитые золотом мундиры, блестящий паркет и созвездия зыбких огоньков свечей надоели ему до тошноты, он поднялся на второй этаж, свернул в старое крыло и уверенно углубился в лабиринт запутанных, тускло освещенных переходов.

В нишах шуршали кружева, слышались смешки, куртуазная возня и нечаянные стоны. Временами навстречу бдительно выдвигались охранники и, узнав, отшатывались – фаворит, бля… В маленьком круглом зале, крест-накрест пересекавшемся шестью коридорами, наперерез Даниилу прошла, смеясь, занятая друг другом парочка в пышных, вовсе уж древних нарядах. Даниилу почудилась в них какая-то несуразность. Пройдя метров двадцать, он сообразил: и кавалер, и дама не отбрасывали тени…

Первым побуждением было бежать куда-то и что-то делать, но он вовремя опомнился, засмеялся и махнул рукой. Постоял в колышущемся полумраке и пошел дальше, вверх.

Вышел на узкую галерею, опоясывавшую на головокружительной высоте главную башню дворца, построенного еще миланцем Антонио Солари, непосредственно причастным к появлению на свет в царском семействе незаконнорожденного дитяти и разорванным за то лошадьми – правда, прежде чем отдать такой приказ, дед бастарда царь Гремислав Свирепый хозяйственно дождался окончания строительства…

У высоких, по грудь, пузатых балясин перил стояла она, Ирина. Даниил подошел к ней, обнял сзади. Она молча прижалась щекой к его руке. Над головой у них в замшелых бойницах сонно ворочались, царапали крыльями камень старые вороны – непременная принадлежность дворца вот уж пятую сотню лет, подарок Елизаветы Английской царю Стахору Второму. Внизу мириадами огней подмигивала, подсматривала, скалилась, дразнилась столица, древний град Коростень. Даниил повернул девушку к себе, но она уклонилась и ткнулась щекой в его плечо.

– Лучше бы она была выдумана, наша история, – сказала она.

– Ты этого хочешь?

– Нет, что ты…

– Тогда не мели ерунды. …

– Я говорю то, что ты думаешь. – Она взглянула ему в лицо. – Ведь правда, думаешь?

– Проклятый клубок… – сказал Даниил. – Отец скоро умрет, ты станешь императрицей, а я – признанным фаворитом. Ничего странного и унизительного, дело привычное и в общем-то житейское – одни ненавидят, другие завидуют, и все заискивают… У тебя, надеюсь, хватит соображения не жаловать меня орденами и титулами?

– Не надо, хорошо? А то я плакать буду. Я все понимаю, но что же нам делать?

«Нечего нам делать, – подумал он тоскливо. – Всю жизнь, похоже, придется торчать на Земле-дубле, игроком на чужой шахматной доске? Уйти, что ли, в леса, там повстанцы водятся…» Но какой смысл за что-то бороться здесь, к чему-то привыкать, если это не его планета, не его мир, если здесь он – чужак, освобожденный по законам своего мира от любой ответственности за все здесь совершенное? Остается плыть по течению, то наслаждаясь этой восхитительной вседозволенностью, то грустя у захлопнувшейся «двери»… Девочку эту любить, славная девочка, влюблена по уши, как в историческом романе, мать их так.

– Обними меня, – попросила Ирина.

Даниил осторожно поцеловал ее, как ребенка.

– Хороший ты мой, – сказал она.

«Какой я? – подумал он. – А черт его знает, какой я. Я – опытный физик, неплохой инженер, который плыл по течению ТАМ, в том мире, потому что ничегошеньки не зависело там от Д. Батурина, канд. ф.-м. н.». А бороться за то, чтобы от него что-то зависело, казалось бессмысленным, и жизнь колыхалась, как обрывок газеты в зеленоватой стоячей воде, лениво и бесцельно. И здесь приходится плыть по течению, нас очень хорошо научили плыть по течению, расслабясь, мы делаем это уже без всякого протеста и ропота душевного, не забыв поблагодарить всех кого следует и лично…

Они стояли обнявшись. В двухстах километрах над ними парили в космической черноте вооруженные лазерными пушками «челноки» с белыми звездами и «челноки» с красными звездами и принюхивались к стартовым площадкам вражеских баллистических ракет орбитальные платформы с невиданно хитроумными и секретными агрегатами на борту, а в кратере Арзахель майор Пронин выслеживал, прячась в лунной тени, подполковника Гопкинса, намеревавшегося открыть бардак с виски и девочками на невидимой с Земли стороне Селены, а на Венере ирландско-польский контингент войск ООН силился не допустить резни между двумя…

Альтаирец Кфансут решил переместиться поближе к Земле, для чего притворился авиалайнером «Сабены» и заскользил вниз, вниз, вниз…