Текст книги "Бульдожья схватка"

– И все же как-то…

– Ох, да не строй ты из себя! – досадливо поморщился Павел. – Я же говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь – исполняй супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как там у нас обычно, что делает, чего делать не хочет… А Надюха… Я сам по себе, она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта. Девке четырнадцать, вещь в себе, дни напролет по Интернету шарит, как наркоманка, сосуществуем, и только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут, то бишь меня…

– Твоими бы устами…

– Ладно, хватит, – с некоторой властностью поднял ладонь Павел. – Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа в принципе подходит. Нет, я не говорю, что тебе будет легко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь… Все я понимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно заработал – честно получил.

Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабанья голова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами. Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, да мало ли… Прав Пашка – это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкуса бедности, никчемности.

Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновь вернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. Близнецы Савельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости по замаху. Сорок четыре года – это еще не старость, господа…

С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:

– Помнишь «Принца и нищего»? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу нет…

– Я и теперь не разлюбил.

– Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертного романа, братуха? По нашим наметкам?

– Устроим, – сказал Петр.

Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:

– Ф-фу… Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?

Глава вторая
Что-то с памятью моей стало

Они явно торопились уйти, хотя и просидели совсем недолго – трое мужчин, отмеченные всеми признаками преуспеяния, от мобильников и впечатляющих перстней до невиданных Петром галстуков (правда, вопреки массе сочиненных оголодавшей интеллигенцией анекдотов никто из них не блистал малиновым пиджаком, никто не носил килограммовых золотых цепей и не гнул пальцы веером).

Заметно торопились, от них так и веяло брезгливой жалостью. Полное впечатление, что боялись подцепить некую заразу, которой тут было неоткуда взяться. Мешая друг другу, кинулись хлопать его по плечу, с ноткой растерянной фальши уверять: ерунда, Павлик, все образуется, платная медицина и не с такими казусами справлялась, вон и Семеныча ты сразу узнал, и меня помнишь, и физиономия поджила, и видок, в общем, посвежевший… В таком примерно духе. Петр механически кивал, отвечая что-то краткое, дежурное. Еще пара секунд – и за ними захлопнулась дверь.

Отвернувшись к окну и тяжко вздохнув, Петр в уме посчитал: седьмой, восьмой, девятый. Сегодня к нему наконец-то разрешили пускать посетителей. Сначала пришли трое, потом – двое и еще раз двое, теперь – эти трое… черт, сбился, десять получается, а не девять… Ерунда. Главное, ни одна из четырех компаний ничего не заподозрила. Соратники и партнеры, сытые капитаны шантарского бизнеса явились посочувствовать попавшему в беду собрату. Посидели на краешках мягких стульев, бормоча нечто сочувственное, но в глазах у каждого, право, так и полыхало примитивное любопытство, так и подмывало бухнуть: «Павлик, у тебя что, совсем память вырубило?»

Вслух, конечно, не спросили, люди воспитанные. Но глаза выдавали. Ну и наплевать. Экзамен, похоже, блистательно выдержал. Приходится признать, что Пашкины мозги дорого стоят – брательник рассчитал все отлично и оказался сущим пророком…

Тихонечко отворилась дверь, белая, бесшумная. Вошла Анжела, с утра выполнявшая при нем функции опытной и придирчивой секретарши, – черноволосая красоточка в белоснежном, довольно-таки бессовестном халате, открывавшем ножки на всю длину и облегавшем, словно купальник. За неделю Петр немножко привык к ее убойной сексапильности, но все равно по спине всякий раз пробегали жаркие мурашки, поскольку юная чертовка, усугубляя ситуацию, держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс, а он был жюри: колыханье бедрами, взгляды-улыбочки… Подозрение, что под безукоризненным халатиком ничего и нет, все больше превращалось в уверенность. Поскольку никаких таких особых медицинских процедур, на исключением смены повязок и пластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр так и не смог представить ее за рутинной медсестринской работой.

Вот и сейчас, убирая в роскошный импортный холодильник очередную порцию недоступных простому смертному яств – дары только что исчезнувшей компании, – Анжела ухитрилась за пару минут четырежды ожечь его жарким взглядом трехдюймовых глазок, единожды словно бы невзначай задеть бедром, продемонстрировать фигурку со всех сторон и, наконец, без всякой необходимости поправить штору, грациозно взмыв при этом на цыпочки так, что «болящий» в полном смущении отвел глаза, обнаружив, что сравнение дамских трусиков с ниточкой есть не поэтический вымысел, а доподлинная реальность бытия.

Пашка заверял, что из всего медицинского персонала в курсе лишь доктор. Она и не подозревала, ручаться можно. Вот только что за всеми ее ужимками стояло – патологическое кокетство или… Очень может быть, что «или». Не зря братец сунул в карман тот конвертик, ох, не зря…

– Пожелания будут, Павел Иванович? – осведомилась белоснежная прелестница, глядя вовсе уж недвусмысленно.

– Да нет, – сказал он неловко. – Я подремать хочу…

– Бога ради. Если появятся… пожелания, нажмите кнопочку, – Анжела крутнулась на каблучках и вышла такой походкой, что не смотреть ей вслед было решительно невозможно.

Он вовсе не считал себя столь уж высокоморальным субъектом, при других условиях, очень может быть, и попробовал бы, выражаясь деликатно, воспользоваться ситуацией, как большинство мужиков на его месте. Будь он собой. Сейчас, когда он, собственно говоря, был не собой, а кем-то совершенно другим, любые поползновения казались чем-то стыдным. Словно украдкой хватаешь с вешалки чужую песцовую шапку вместо своего драного, замызганного кролика и торопишься уйти тишком…

Он остался один в своем оазисе уюта и благоденствия, как выяснилось, скрывавшемся в здании обычной городской больницы, – широкая полированная кровать, холодильник, телевизор, телефон, дорогие тяжелые шторы… В коридоре тишина, там скучает на стуле вышколенный охранник из Пашкиных легальных мордоворотов, там не пахнет пригоревшей кашей и карболкой – поистине, никаких больничных запашков. То ли крыло сие предназначено для «белой кости», то ли весь этаж.

Неделю назад, ночью, у него не было возможности спокойно рассмотреть больницу, куда его привезли, – на месте аварии рожу замотали бинтами так, что и видел-то одним глазом, вокруг каталки, пока его везли, суетилась куча ничего не подозревающего народа. А выходить в коридор потом как-то не тянуло – благо тут же, за второй белой дверью, как выяснилось, таился хоть и совмещенный, однако ж великолепный санузел.

Значит, вот так они изволят болеть. С Анжелою… И прочим, соответствующим.

Но зависти не было – скорее унылое удивление перед этим роскошно-сверкающим Зазеркальем, в которое он неожиданно попал.

Есть не хотелось – успел потешить душу деликатесами от пуза. Он закурил, присел-полуприлег в кресло. Все, кажется, прошло гладко. Петр так и не понял, как плечистый Митя ухитрился это провернуть, – артистически завалить джип в кювет, расхлестав его при этом так, что смотреть со стороны было жутко. При самой «аварии» он не присутствовал – привезли чуть позже, тот же Митя с Павлом, уже надлежащим образом подготовленного к роли жертвы собственного лихачества. Пятью минутами ранее в микроавтобусе с затемненными стеклами, стоявшем в тихом местечке неподалеку, врач сноровисто и качественно нанес Петру на лицо с дюжину царапин и порезов: как и обещали, неглубоких, но кровища всю физиономию выпачкала качественно. Напоследок Митя, с ухмылочкой извинившись предварительно: «Ничего личного, командир, служба…», двумя молниеносными ударами, жестокими и точными, влепил синяк под глаз и разбил нос. Пережить все это, оказалось, в общем, легко – пустяки по сравнению с иными эпизодами из прошлого. Рассуждая цинически, следовало признать, что это не столь уж и тягостные неудобства на пути к вознаграждению в пятьдесят тысяч американских денег… Благо на этом все повреждения организма и заканчивались.

Деликатно постучавшись, вошел доктор Николай Петрович – с благородной проседью в висках и участливым взором. Эскулап был человечнейший и заботливейший – интересно, сколько все это Пашке стоило? – держался так, что Петр поневоле стал ощущать себя пупом земли. Разве что пылинки не сдувал с пациента. Доктор, разумеется, был полностью в курсе, но все равно ухитрялся держаться так, словно считал Петра доподлинным Павлом и ни о какой подмене не подозревал вовсе, и вообще резал Петру физиономию продезинфицированным скальпелем не он, а кто-то другой…

– Как себя чувствуете, Павел Иванович? – осведомился доктор с немыслимой степенью участия.

– Нормально, – кратко проинформировал Петр.

– Ну и прекрасно. Пора, я так думаю, покидать наше заведение. Медицина вам больше ничем помочь не в состоянии, сделали все, что в наших силах. Пора, пора… – послал он Петру значительный взгляд. – Самое время.

«Понятно», – подумал Петр. И сказал вслух:

– Ну, если вы так считаете…

– К чему вам у нас маяться? Завтра утречком сдадим с рук на руки родным и близким. Случай ваш, конечно, сложный и в чем-то для современной медицины до сих пор загадочный. Мы не боги-с, милый Павел Иванович… Основываясь на своем богатом опыте, должен предупредить: последствия аварии будут чувствоваться еще долго. Когда к вам вернется память в полном объеме, увы, сказать решительно невозможно. Боюсь, долго еще будете страдать провалами памяти… – он вновь одарил значительным взглядом посвященного. – Не огорчайтесь, когда-нибудь да и последуют позитивные перемены, вспомните все, подобно Шварценеггеру в известном фильме. Вашим сегодняшним посетителям я подробно объяснил ситуацию, они встретили с пониманием и сочувствием. Примерно через полчасика должна подъехать ваша супруга, я и с ней предварительно поговорю. Не беспокойтесь, постараюсь предельно ясно обрисовать ситуацию, она поймет…

– Уж постарайтесь, – попросил Петр искренне.

– Не беспокойтесь, медицина свое дело знает… Еще один нюанс, Павел Иванович. Тут к вам настоятельно просится Дарья Шевчук, известная милицейская дама…

– Я ее знаю? – спросил Петр напрямик.

– Ну, как сказать… Пару раз мимолетно общались по чисто деловым вопросам. Речь шла о сущих пустяках, так что вы и не обязаны эти беседы помнить в деталях, особенно в нынешнем вашем болезненном состоянии. Достаточно будет, если вспомните, что пару раз о каких-то пустяках беседовали… Пригласить?

– Ну, если это обязательно… – пожал плечами Петр.

– Если вам все равно, я бы порекомендовал лечь в постель. Не стоит показывать ей, что вы крепки, как молодой дуб, – скорее отвяжется. Вряд ли вам так уж необходимо точить с ней лясы…

– Да уж, – с чувством сказал Петр и быстренько нырнул под белоснежные простыни.

Доктор выскользнул за дверь и тут же вернулся в компании молодой женщины, рыжеволосой и чертовски симпатичной, в строгом сером костюме под распахнутым халатом. Указал ей на кресло – а сам не вышел, остался торчать рядом, многотерпеливо сложив руки на груди с видом надежды и опоры.

– Как вы себя чувствуете? – спросила рыжая с дежурной заботой. Петр пожал плечами:

– Как вам сказать… Почти нормально.

– К сожалению, провалы в памяти пока не восстановлены, – веско добавил врач, – во множестве наличествуют.

Она покивала:

– Да, вы уже говорили… Павел Иванович, простите, ну, а меня вы помните?

Он старательно наморщил лоб:

– Да. Вы из милиции, Шевчук, Дарья… отчества никак не могу вспомнить.

– Андреевна.

– Да, действительно… Мы с вами виделись, кажется, раза два. Речь шла о каких-то пустяках… Не могу припомнить.

– И не утруждайтесь, – махнула она рукой. – Не стоят того пустяки. Вот видите, во всем, что касается меня, вроде бы никаких провалов. Загадочная все-таки вещь – медицина. Отец меня на заре туманной юности пытался отправить в медицинский, я наотрез отказалась и, скорее всего, правильно сделала… Павел Иванович, вы разрешите задать вам несколько вопросов? Медицина это допускает?

– Я не знаю, как… – сказал Петр и показал глазами на доктора.

Тот важно склонил голову:

– Только не усердствуйте, голубушка.

– Вы помните все, что произошло?

– Местами, – осторожно сказал Петр. – Полосами, этакая зебра… Вы лучше задавайте конкретные вопросы.

– Можно? Отлично… – рыжая выдержала небольшую паузу. – Это была ваша идея – сесть за руль и куда-то поехать без сопровождения?

– Да, – твердо сказал Петр. – Устал, заработался, вот и хотелось проветриться. За город выбраться…

– Значит, вы сами решили? Никто не подсказывал, не настаивал?

– Никто.

– Твердо помните?

– Твердо.

– И потом…

– Вот тут и начинаются полосы, – сказал Петр, придерживаясь заранее разработанного сценария. – Насколько помню, машин на шоссе не было, дорога хорошая, сухая, и я притоптал газку… Так вроде бы смутно припоминается, что не вписался в поворот, руль не довернул на самую чуточку…

– Насчет того, пили ли вы, не спрашиваю. Смотрела уже данные экспертизы, вы были трезвехоньки, образец дисциплинированного водителя… С вами в машине и правда никого не было?

– Никого.

– А кто же вызвал «скорую» и инспекцию?

– Вот этого уж я не знаю, – сказал Петр. – Кто-то мимо проезжал, надо полагать.

– Но вы сами никого не видели?

– Нет. Я так и валялся, когда они подъехали…

– Почему же ваш благородный спаситель не подождал?

– Откуда мне знать? Мало ли какие у человека бывают в жизни обстоятельства.

– Ну, например? – быстро спросила она.

– Мало ли… – повторил Петр, – с чужой женой, скажем, ехал. Или выпил немножко и боялся, что унюхают или попытаются его самого к аварии пристегнуть…

– Логично. Значит, никого с вами не было… И никакая другая машина вас не подрезала? Не вызвала аварию своими маневрами?

– Не было других машин, – сказал Петр. – Дорога была пустая, как Луна.

– Теперь попытаемся сформулировать новый вопрос… Если бы вы не сели за руль, кто поехал бы на этом джипе?

– Да никто, по-моему, – чуть подумав, выбрал Петр самый надежный вариант ответа, при котором никого не требовалось припутывать. – Стоял бы себе в гараже.

– А кто поехал бы на нем завтра? Дмитрий Елагин?

– Затрудняюсь вам и сказать, – очень натурально пожал он плечами. – Может, Елагин. А может, и я. А может, благополучно простоял бы в гараже неделю. Джип этот у нас, собственно, был разъездной машиной…

– Но ездил-то на нем главным образом Елагин?

– Ну да. И я.

– Елагин и вы, вы и Елагин… – рыжая, казалось, о чем-то сосредоточенно думает. – Как у вас с ним складывались отношения?

– Нормально. Я им доволен. Парень старательный.

– Вы сказали – «разъездная» машина. А куда она обычно разъезжала? Какой-то определенный круг обязанностей или – без руля и без ветрил, куда погонят?

Рыжая красотка и понятия не имела, конечно, что именно этот круг вопросов Пашка обговорил с ним подробнейше…

– Скорее уж – определенный круг обязанностей, – сказал Петр. – Обычно на этом джипе Митя возил супругу на работу, дочку в школу. По магазинам, когда моим дамам понадобится, в аэропорт – когда приезжали мои близкие знакомые или особо ценные партнеры… Примерно так это выглядело.

– Понятно… Вы, стало бы, Елагиным довольны… А ваши дамы?

– Без претензий.

– Так… Положительно, я что-то пока не нахожу следов тех самых провалов в памяти…

– Зато в других областях их предостаточно, – басом сообщил доктор.

– Ну что ж… Павел Иванович, можно, я задам вам парочку неприятных вопросов?

– Извольте.

– Вам не угрожали в последнее время? Какие-то конфликты, недоразумения?

– Ничего подобного, – твердо сказал Петр.

– Уверены?

– Уверен.

– Но вы же далеко не все помните… «Зебра»?

– Насколько я помню, не было ни угроз, ни, как вы выражаетесь, конфликтов.

– Решительно никаких?

Разговор начинал его тяготить – Петр искренне не понимал, куда она клонит.

– Послушайте, – сказал он, – у меня, действительно, мозги в каком-то смысле перемешались. И чувствую я себя не особенно бодрым. Вас что-то конкретное интересует?

– Нет, я так, вообще…

– А в чем, собственно, дело?

– В чем? – казалось, какое-то время она что-то для себя решала и взвешивала. – Видите ли, Павел Иванович, тормозные шланги вашего джипа оказались подрезанными. Довольно мастерски все было проделано, так, чтобы при нормальной езде это ничем себя не проявило, но вот при резком торможении… Каковое как раз и имело место, судя по моей беседе с инспектором…

– Чушь какая-то, – пожал он плечами.

«Лопухнулся Митька, – подумал он с неудовольствием. – Что-то в этом роде он и должен был устроить, Пашка говорил… но кто же мог предвидеть, что менты станут исследовать каждый винтик? Вот тут Пашка чего-то недодумал… Ничего, не смертельно».

– А вы не ошибаетесь? – спросил он равнодушно.

– Боюсь, что нет. Это не последствия аварии, а именно – подрезы. Мастерски сделанные. Сталкивалась я уже с подобным. Теперь понимаете? Конечно, не следовало бы выкладывать вам все это сейчас, когда вы еще не отошли… Но разговор у нас без протокола, чисто приватный, и я позволила себе… Вы учтите эти обстоятельства, Павел Иванович. Кто-то подрезал джиперу шланги, никаких сомнений. И это отнюдь не безобидная история, вы чудом не угробились… Не возражаете, если я в ближайшие дни появлюсь у вас на фирме?

Он посчитал нужным сделать крайне недовольную физиономию – какую, есть сильные подозрения, и состроил бы Пашка:

– А есть ли в этом необходимость?

– Па-авел Иванович… – подняла она брови в наигранном удивлении. – Как-то очень уж легко вы к такому относитесь. Когда человеку кто-то неизвестный внезапно подрезает тормозные шланги, это всегда именуется скучным канцелярским термином «покушение». Неужели нет?

На миг он был сбит с толку. Черт, как Пашка вел бы себя в такой ситуации? Вдруг как раз озаботился бы до чрезвычайности, занервничал? Этот аспект они не отрабатывали. Кто ж мог знать, что милиция окажется столь дотошной и заявится эта вот рыжая?

– Ну, похоже… – протянул он, отчаянно пытаясь подыскать линию поведения.

– Не «похоже», а именно покушение, – решительно сказала рыжая. – Согласитесь, нужно принять меры. Для вашей же пользы.

– Ладно, – кивнул он. – Но вы же начнете дергать зря людей, вынюхивать…

– Ох, Павел Иванович… – сказала клятая Дарья. – Может, кто-то и решит, что вы после аварии изменились, но лично я никаких изменений не вижу, вы со мной держитесь в точности как в те разы…

«Слава те, господи!» – ликующе воскликнул он про себя. Уж если эта въедливая баба ничего не заподозрила…

– Не беспокойтесь, – заверила она. – Все будет проделано с максимальной деликатностью. Есть методы… Вот моя визитка, созвонимся?

Он мрачно кивнул.

– Желаю побыстрее выздороветь, – сказала Дарья и гибко выпрямилась. – Всего наилучшего!

Доктор провел ее к двери, каковую галантно и распахнул. Оставшись в одиночестве, Петр изучил визитку. Оказывается, рыжая гостья пребывала ни много ни мало в майорском звании и оказалась не рядовым инспектором, а заместителем начальника уголовного розыска города. Дернул же их черт, принесло же ее… Теперь примутся со всем рвением расследовать мнимое покушение. Ладно, это, по большому счету, Пашкины заботы…

Думать о милицейских проблемах не хотелось. Он вновь с той же саднящей неуверенностью вспомнил о Кире. Телефонный разговор за Пашкин счет затянулся на полчаса – и все равно Петр знал, что отношения остались на прежней позиции. Может быть, да, может быть, нет. Кира – и то хорошо – без обычного утонченного сарказма выслушала скроенную на живую нитку историю про то, как он вынужден исчезнуть на пару месяцев, чтобы гарантированно заработать нехилую деньгу на будущее семейное обустройство. А вот потом начались обычные головоломки-хитросплетения. Она до сих пор не уверена, что стоит пробовать закладывать этот самый фундамент законного брака, она постарается в десятый раз все обдумать… Поскольку она пуганая ворона… Поскольку он, обжегшийся на молоке… И так далее. Пластинка знакомая.

Ну, главное, не поссорились. Это уже кое-что. И придется теперь на все время «операции «Ы„«забыть о звонках и письмах – Пашка этого требовал жесточайшим образом. Конспиратор… А впрочем, он прав. Так лучше…

– Павел Иванович…

– Да? – вскинулся он.

Бесшумно вошедший доктор сладко улыбался:

– Пришла ваша супруга с падчерицей.

Я с ней говорил долго, похоже, удалось убедительно объяснить ваше нынешнее состояние и все возможные сложности, из него проистекающие. Ничего, не беспокойтесь. Супруга ваша все воспринимает правильно, обещала ничему не удивляться и отнестись с максимальным тактом… Э, голубчик, соберитесь…

– Все нормально, – сказал Петр, бухаясь в кресло. – Зовите.

Вот это и было настоящее испытание, в подметки не годившееся прежним. Женщины – существа чуткие и проницательные. Интересно, Кира догадалась бы, окажись Пашка на его месте с подобной же легендой?

Они вошли, мама и дочка, очень похожие, русоволосые и сероглазые. Даже светлые брючные костюмы, есть стойкое подозрение, то ли шились в одной мастерской, то ли происходят из одной коллекции. Прежде всего в глаза ему бросилось ожерелье на Катиной шее – положительно, Пашка не жмотничал, бриллианты впечатляли…

А потом он посмотрел ей в лицо, в глаза.

И понял, что гибнет. То ли солнечный удар, то ли молния.

Потому что это была женщина его мечты.

Женщина твоей мечты – создание мистическое, сюрреалистическое и никакому логическому разумению не поддающееся. Ты никогда не можешь в точности описать ее, пока не встретил, не познакомился. Не знаешь, понятное дело, как она выглядит, какие у нее глаза, волосы, походка. Просто-напросто ты однажды сталкиваешься с ней нос к носу – не суть важно, средь шумного бала или в тревоге мирской суеты – и понимаешь, что это она и есть…

Именно так с ним и произошло, когда он увидел Катю. Все тревоги и нехорошие предчувствия вылетели из головы. Глупости эти сейчас не имели значения. Это была женщина его мечты, и точка…

Он сидел в кресле, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и выдавить из себя хоть одно приличествующее случаю словечко, а русоволосая сероглазая Катя стояла перед ним в явном замешательстве, неловко держа перед собой огромный прозрачный пакет, битком набитый всякими яствами, – а в глазах у нее, сильное подозрение, поблескивали слезинки. Даже не поймешь, чего в ее взгляде больше – облегчения или усталого горя…

Так бы эта немая сцена и тянулась вплоть до полного тупика, но обстановку неожиданно разрядила юная «падчерица» – она-то как раз, судя по виду, тягостными мыслями не маялась, а попросту таращилась на Петра с безжалостным любопытством молодого веселого зверька. Сразу видно бьшо, что создание это – ехидное, ужасно самостоятельное и балованное. Старательно шаркнув ножкой, юная особа присела:

– Здравствуйте, папенька!

– Надя! – чуточку нервно прикрикнула Катя.

– Да пустяки, – сказал Петр, придя немного в себя. – Пусть себе самоутверждается, я в ее возрасте тоже был не подарок… – Он встал, стараясь не двигаться чересчур уж живо, осторожно вынул у Кати из рук целлофановый рог изобилия. – Зря ты это, мне столько натащили всего… Садитесь. Что тебе доктор наговорил? Катя, со мной в порядке… ну, почти.

Она сидела напротив с тем же трудноопределимым выражением на прекрасном личике – то ли плакать собиралась, то ли со всем облегчением вздохнуть. Наденька, на ленинский манер засунув большие пальцы в кармашки светлого пиджака, прохаживалась по обширной палате и, судя по всему, чувствовала себя абсолютно непринужденно, в отличие от скованно сидевших взрослых индивидуумов. Пощелкала пальцем по экрану телевизора, потрепала обивку кресла:

– Рада вас видеть в добром здравии, папенька. Медсестрички тут у вас, надо сказать, впечатляющие. Из «мисок», поди, набирали?

– Надежда!

– Катя, да оставь ты ее, – сказал Петр, внезапно ощутив прилив уверенности. – Пусть дите порезвится. И не смотри ты на меня так трагически, я тебя умоляю. Все в порядке. Местами чуточку отшибло память, но в основном – бодр и свеж. Ну, улыбнись.

Она попыталась улыбнуться, кое-как получилось.

– Ого! – бросила Наденька у него за спиной. – Разговор принимает романтический оборот… Может, мне вас покинуть на часок, пока вы тут пообщаетесь? Маменька, папенька по тебе определенно стосковались, вон как глазищами пожирают…

Катя отчего-то легонько покраснела. Петра и самого бросило в жар – черт, до чего глазастое дите…

– Все нормально, Катя, – сказал он как мог солиднее, – завтра обещали выписать.

– Вот радость-то… – тихонько пробурчала за спиной Наденька.

«А ведь у Пашки, сдается, непростые отношения с этим киндером, – подумал Петр. – Отголоски чувствуются. Впрочем, это уже и не киндер вовсе, девушка прямо-таки, четырнадцатилетние нынче – существа акселерированные».

– Не язви, Надежда, – сказал он, не оборачиваясь. – Оба мы с тобой не подарки, не отмахнуться от этого факта… что ж делать? Сосуществовать…

– Положительно вы, папенька, помягчели к ближним… – бросила дерзкая отроковица.

– А иди-ка ты погуляй, дитя природы, – сказал Петр. – Там, из коридора, проспект видно, машины ездят и люди ходят, пейзаж… Давай-давай, нам с матерью поговорить нужно.

– В самом деле, Надя… – обрадованно подхватила Катя.

– Слушаю и повинуюсь, – фыркнула девчонка, исчезая за дверью.

Петр вздохнул не без облегчения. Катя порывисто встала, пересела на широкий подлокотник его кресла и крайне осторожно попыталась его потрогать.

– Глупости, – сказал он, замирая от прикосновения теплых ладоней. – Ничего не сломано, ничего не разбито. В памяти только провалы там и сям, но это пройдет, образуется…

– Врач мне подробно объяснял… Господи, ну зачем тебя туда понесло… – она отстранилась, оглядела его, прижалась к плечу, прильнула, засыпав его лицо распущенными волосами. – Неделю к тебе не пускали, я думала, они врут, что все нормально, всякое передумала…

Было в ее движениях и словах что-то странное – словно бы и пыталась дать волю чувствам, и боялась. Положительно, некая скованность присутствовала, Петр ее отчетливо чуял.

Он замер в Катиных объятиях, ощущая и радость, и стыд: все это предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых духов. От этого стало особенно горько. Все было не его.

Но сейчас-то он был Пашка… Приходилось поглаживать ее по плечам и уверенно говорить что-то в ответ, успокаивать, пьянея от женщины своей мечты… Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее встретил он, Пашка, которому все удавалось?

– Нет, правда, все в порядке?

– Хочешь, цыганочку спляшу? – усмехнулся он, сдув со щеки прядь русых волос, щекотавших ноздри. – С выходом?

– Не надо, вдруг тебе еще нельзя… – всерьез испугалась она.

– Все мне можно, – сказал Петр.

Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо:

– Что, хочешь…

– Что? – не понял Петр.

Она оглянулась через плечо на широкую смятую постель, глядя с немым вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак.

– Не надо, – заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски бросилась жаркая волна. – Я не в том смысле…

И со стыдом понял: еще пара секунд – и не стал бы ее останавливать. Даже просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно – как жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка говорил, и всерьез… но разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное, на нем сейчас личина… Чужая шкура. Роскошная, но сути дела это ничуть не меняет…

– Ко мне приходили из милиции, – сказала Катя. – Этакая рыжая майорша. Сегодня утром.

– Шевчук?

– Да, кажется… Паша, что-то случилось? Что-то не в порядке с… аварией?

– Вроде бы нет, – сказал он насколько мог безмятежнее. – О чем она, собственно, спрашивала?

– Кто обычно ездит на джипе… ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю…

– Ну-ну? – поторопил он, расслышав легкую заминку.

– Сердиться не будешь?

– Ох, да что ты…

Катя решилась:

– Очень деликатно, но пыталась выяснить, не… кокетничала ли я с Митей. Я ответила грубовато, но чистую правду…

– Что – нет?

– Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда…

– Господи, ну а кто в тебе сомневается? – сказал Петр, гладя ее по плечу.

Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги… В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаенного смысла «аварии». Где-то даже логично…

– Паша, там что-то…

– Да нет, чепуха, – сказал он веско. – Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина – значит, покушение… Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.

Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько тяжко вздохнула.

… Когда она ушла, Петр, воровато оглянувшись на дверь, прошел к холодильнику и достал плоскую бутылочку коньяка, подсунутого одним из «друзей». Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул.

Интрига оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Катя что-то бесповоротно изменила в нем, что-то то ли сломала, то ли, наоборот, породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру, ни вообще.

После деликатного стука заглянул доктор, но Петр решительно поднял голову:

– Вы можете меня сегодня больше не беспокоить?

– Конечно, конечно, голубчик… – покладисто отозвался доктор, исчезая за дверью.

И сразу же, словно получив некий сигнал, вошла Анжела. Одним пальцем нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира, танцующей походкой приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула:

– Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите…

– Да ничем, господи… – где-то даже растерянно сказал Петр, соображая, что подтвердились и эти подозрения.

– У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и меня забыли, когда головой стукались…