Текст книги "Бульдожья схватка"

Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес:

– Помолчи, мышь белая, не запугаешь…

Пес, как ни удивительно, заткнулся.

Глава пятая
Конторские будни, Инкорпорейтед

За завтраком он подметил, что Катя временами бросает на него быстрые испытующие взгляды. И без труда догадался, в чем дело. Но за столом, в присутствии малолетней «падчерицы» и проворно порхавшей Марианны, конечно же, говорить об этом не стоило. И он, поскольку никогда не жаловался на отсутствие аппетита – особенно за этим столом, – старательно притворялся, будто ничего не замечает, наворачивая бутерброды с икоркой и копченой осетринкой.

Потом уже, когда снизу брякнули Марианне по ее персональному – понимать надо, чья горняшка! – мобильнику и доложили, что экипажи хозяина и его супруги поданы к подъезду, а охрана уже бдит у двери, Петр улучил подходящий момент, когда посторонних в пределах прямой видимости не оказалось. Ловко притиснул Катю к стеночке – как, бывало, в отрочестве на танцплощадках – и сказал:

– Дорогая супруга, я ведь заметил, как ты меня за фуршетом дырявила пытливыми взглядами… Пыталась сообразить, не спьяну ли наобещал изменений в жизни?

Она кивнула, глядя с надеждой.

– Не доверяешь, – грустно сказал он. – Повторяю на трезвую голову, что не спьяну. Что сказал, то и будет.

Женщина, с которой он провел прошлую ночь в роскошной постели самым целомудренным образом, смотрела на него снизу вверх с такой доверчивой надеждой на безоблачное будущее, что у него внутри поднялась настоящая буря, потянулся было ее поцеловать, благо такое впечатление, что именно этого она и ждала, но черт некстати принес в прихожую горняшку с персональным мобильником. Пришлось отпрянуть и степенно сопроводить супругу на лестницу.

У подъезда наличествовали все три вчерашние тачки. Еще на лестнице он решил, что посадит Катю на «мерс», а сам сядет к Елагину, чтобы потолковать по душам, но оказалось, что Елагин как раз и сидит за рулем германского битюга. Тем лучше, зверь бежит прямехонько на ловца…

Машина еще не выехала со двора, когда Елагин безразличным тоном сказал:

– Хозяин всегда садится на заднее сиденье…

– Сегодня особый случай, – ответил Петр, – потолковать надо, Митенька. Не люблю смотреть в затылок собеседнику – в тех унылых случаях, когда нет в руках ствола.

– Надо же, как отставные штабисты духарятся… – с тем же нахальным безразличием бросил Елагин, не отрывая взгляда от дороги.

– Как выражается генерал Лебедь – слушай сюда, я тебя говорить буду, – тихо, недобро произнес Петр. – Чересчур ты что-то обнаглел, мальчишечка. Катю оставь в покое. Усек?

– Точнее? – как ни в чем не бывало бросил плечистый.

– Не прикидывайся целкой, – сказал Петр. – Она мне жаловалась. Все эти навязчивые прикосновения, причем на публике… И не врала она, вышел я из того возраста, когда не умеют правду от вранья отшелушивать.

– Ну, в таком случае ты чертовски счастливый человек, командир, вот что я тебе скажу…

– Не виляй. Уяснил, что от тебя требуется?

– Ты ее хоть трахнул?

Петр постарался не заводиться:

– Сказал, слушай сюда. Ты ее с этого момента оставишь в покое, Гульфик Лундгрен доморощенный. Понял?

– Допустим. Вот только не возьму в толк, зачем ты, дубликат, впрягаешься в чужие отношения. Твое дело простое – старательно изображай оригинал и не задирай хвостик.

– Чего-то ты, я вижу, упорно недопонимаешь, – пожал плечами Петр. – Хорошо, что она мне пожаловалась. А если бы оригиналу? Хорошо я его знаю, не стал бы он с тобой душеспасительные беседы беседовать…

– Спаситель ты мой… Что, Катюшу распробовал и настолько она тебе глянулась?

– За словами следи, падло, – сказал Петр металлическим голосом. – Уж если зашел разговор об оригиналах и дубликатах, позволь тебе напомнить, что дубликат еще до-олгонько будет изображать оригинала. Пару месяцев, знаешь ли. За это время можно столько дров наломать…

– Например?

– Например, выкину тебя сейчас из машины и прямо посреди проезжей части навешаю по чавке, – сказал Петр спокойно. – Вон те ребятки, – он показал большим пальцем за спину, на видневшийся в зеркальце заднего вида бежевый «пассат» с охраной, – ни о каких таких подменах не подозревают, моментально подключатся. А в конторе прикажу тебя уволить к кузькиной матери. Через пару месяцев, может, и восстановишь справедливость – хотя, насколько я знаю своего братца, он, узнав о твоих поползновениях, из чистого принципа яйца тебе шлюпочным узлом завяжет… И вообще, что мне стоит в нынешнем своем обличье позвонить знакомым из областного УВД и наябедничать, что мой шофер на рабочем месте из горлышка самогон жрет и анашу под сиденьем держит…

Он бил наугад – ну не могло у Пашки при его положении не оказаться добрых знакомых среди местных силовиков в чинах… Видимо, так оно и было: Елагин, дернувшийся было сказануть что-то хамское и обидное, захлопнул клювик. Помолчал с минуту и уже совершенно другим тоном произнес:

– Давай считать, что – проехали?

– Коли ты от нее отвяжешься, – сухо сказал Петр.

– Заметано.

– Слово?

– Ну, сказал же…

– Смотри у меня.

– Да ладно тебе, – покаянным тоном произнес Митя, явно стараясь нащупать пути к примирению. – Я же не железный, понимаешь…

– В роль «палача» вошел?

– Что, разузнал уже? Мое дело маленькое, командир. Ежели босс хочет, чтобы я сыграл рольку на театре, отказываться как-то и неловко. Полицедействовать пять минут за дополнительные бабки на фоне нынешней безработицы – очень даже неплохое занятие…

– Вот только в роль входить за пределами театра не следовало, – сказал Петр, уже остыв.

– Да ладно, говорю ж – заметано… А теперь ты послушай. Инструкции. Вон там, в бардачке, возьмешь больничный, его тебе добрый доктор Айболит аж на три недели выписал, понятное дело, босс так распорядился. Никакой отсебятины, все, что я говорю, велено передать в точности и незамедлительно… Короче, у тебя все еще позванивает башка и заниматься ежедневной конторской рутиной не стоит. Косарева нет в городе, а кроме него никто не знает про… вас с боссом. Когда он приедет, и займешься делом. А пока – заедешь на фирму на полчасика. Чтобы своим бодрым цветущим видом опровергнуть всякие сплетни – одна наша бульварная газетенка уже печатнула, сучка, что у господина Савельева якобы полный паралич и он, по слухам, совершенно недееспособен. Тут подъедет одна морковка с тиви, наши «паблик-рилейшен» договорились и проплатили, дашь ей кратенькое интервью – мол, жив-здоров и весел-бодр, правда, рекомендовали отдохнуть недельку, но это в принципе пустяки… Потом можешь ее трахнуть, босс ей пару раз вставлял черта под кожу, так что не удивится… Сосет, говорит, виртуозно, так что пользуйся моментом.

– Ближе к делу.

– Куда уж ближе… В общем, повосседай полчасика в кабинете. Никого не принимать, ни с кем о делах не толковать, все дела переводи на замов и прочую шушеру… Принесут текущие бумажки, не требующие резолюций и решений, – ссыпай в стол, босс потом разберется. А главное – к тебе сегодня заявится на прием некий господин по фамилии Колпакчи. Запомнил? Господин Колпакчи. Так вот, его ты обязательно примешь. Потолкуете за запертыми дверьми.

– О чем?

– Мое дело десятое. Сам скажет. Но чтобы принял ты его как штык. И сидел в конторе, пока он не явится. Понял?

– От и до, – сказал Петр, не глядя на него.

До самого офиса они не разговаривали. Из машины Петр вылез не попрощавшись, уверенно направился к высокому кирпичному крыльцу большого трехэтажного здания самой что ни на есть недавней постройки, торчавшего среди окрестных пятиэтажек, словно инопланетный космический корабль. Охранники моментально нагнали, пристроились по бокам. Фестоны из белого кирпича на фоне кирпича красного, огромные окна в пластиковых рамах, черные кованые перила крыльца, такие же фонари, высокие золотые буквы над парадным входом: ДЮРАНДАЛЬ. Интересно, кто придумывал фирме названьице? Не в Пашкином стиле. Вообще с трудом верится, глядя совковым взором отставного подполковника, что все это – Пашкино, принадлежит одному человеку. Кто бы мог подумать четверть века назад…

Проворно опередивший его на шаг охранник распахнул перед Петром высокую стеклянную дверь. Он вошел столь же уверенно – на совесть проштудировал план здания и мог, не топчась и не раздумывая, добраться до «своего» кабинета.

Двое крепких мальчиков в галстуках на проходной – сплошное полированное дерево и начищенные стальные полосы – живенько встали, почтительно поприветствовали. Петр сухо кивнул и пошел на второй этаж, к «себе». По дороге встретились лишь два человека, седой хмырь с модерновым скоросшивателем и молодая девчонка, одетая в строгом деловом стиле, оба с закатанными в пластик ксивами на лацканах. Поздоровались громко, торопливо и почтительно – в ответ, как и наставлял Пашка, были удостоены лишь мимолетного кивка.

Большая приемная с лакированной мебелью и двухметровым кактусом в углу. Из-за стола вскочила смазливая, как чертенок, коротко стриженная брюнеточка в канареечном брючном костюме.

Картотека – щелк! Жанна, личная секретарша, обращение откровенно фамильярное…

– Привет, очаровательная, – сказал он непринужденно. – Слышал, тут меня хоронят?

– Па-авел Иваныч! – она расцвела, стреляя глазками. – Мало ли что бульварки тявкают… У меня-то с самого начала была точная информация от Земцова… Я вижу, у вас все нормально?

– Лучше некуда, – сказал Петр. – Правда, с недельку рекомендовали отдохнуть. Никаких бумаг на подпись, никаких вопросов, требующих моего вмешательства и решения. Усекла, золотко мое черноглазое? Волоки исключительно те бумаги, что помечены «для сведения». Все прочие заворачивай.

– Будет сделано, – отрапортовала Жанна. – Чай, кофе?

– Кофе.

(Слава богу, в этом их с Пашкой вкусы совпадали.)

– Список записавшихся и звонивших по деловым вопросам…

– Давай, – Петр бегло просмотрел. – Так… Телезвездочку приму. И господина Колпакчи. Остальных отфильтровывай с учетом только что полученных инструкций. Уяснила?

– Разумеется.

– Ну и молодец, – Петр легонько похлопал ее там, где кончается талия, прошел в кабинет и тщательно притворил за собой дверь.

Рассуждая в армейских эталонах и мерках, кабинет был генеральский. Если не круче. Огромный стол хозяина с батареей телефонов, слева – стол для заседаний персон на дюжину, в углу – четыре мягких кресла и низкий столик, надо понимать, местечко для особо доверительных бесед, за той дверью, Пашка говорил, сортир и душ… Ох ты…

Прямо над предназначавшимся для него черным кожаным креслом висела картина, схожая по размеру и исполнению с той, что имелась дома, в кабинете. Тот же художник, и дилетанту ясно. Нет, что-то с Пашкиными мозгами определенно не в цвет…

Ни в звезду, ни в Красную Армию…

Петр покрутил головой. В высоком черном кресле с остроконечной готической спинкой и гнутыми подлокотниками в форме звериных лап сидела обнаженная Катя – положив ногу на ногу, грациозно поместив руки на подлокотниках. Она смотрела на Петра словно бы свысока, пренебрежительно, горделиво, как будто восседала на троне, и не голой была, а одета в королевскую парчу. На шее и в волосах холодно, радужно посверкивали крупные бриллианты; в отличие от домашнего портрета, волосы не распущены, а уложены в высокую старомодную прическу начала века. Рядом с ней, положив руку ей на плечо, помещался господин Савельев Павел Иванович, негоциант, – в отличие от супруги, одетый словно бы для приема у президента, в костюме-тройке, при галстуке со строгим замысловатым узором, с орденом на шее и орденом на груди. Такая вот композиция.

Петр долго недовольно крутил головой. Поневоле вспоминались бессмертные строки из Скотта Фицджеральда о богатых, не похожих на нас с вами. Человеку стороннему эту логику понять невозможно. Все, кто здесь бывает, от челяди до важных персон, это видят, с порога в глаза бросается…

«Ну что, будем врастать, господин Савельев, ваше степенство, негоциант?»

Он сел в кресло. Выдвинул ящики стола – пусто. Только пачка легкого «Мальборо» в одном ящике и пара авторучек – в другом, а третий и тем не мог похвастаться. Сейф в углу кабинета – похоже, близнец того, что стоит дома…

Мелодично мяукнула пластиковая коробка с лампочками, и одна из них, синяя, зажглась, запульсировала. Петр даже отпрянул от неожиданности.

– Кофе, Павел Иванович, – послышался голосок Жанны, – и бумаги.

Поразмыслив пару секунд, он наклонился к самой коробке – было там что-то напоминавшее микрофон, квадратное отверстие, закрытое пластиковой решеточкой, – и громко ответил:

– Неси.

– Иду.

Буквально сразу же обитая натуральной кожей дверь бесшумно распахнулась, вошла Жанна, держа обеими руками серебряный подносик со всеми необходимыми причиндалами для кофепития, зажимая под локтем тонкую сиреневую папочку. Танцующей походкой прошла к столу, опустила поднос перед Петром, положила папочку чуть в стороне:

– Сводки, обзор печати, письма, бумаги. Как вы указывали, все, не требующее вашего вмешательства, решения, резолюций или подписи.

– Золотко, что бы я без тебя делал… – пробормотал Петр, взяв у нее полную чашку.

Отпил глоток, покосился на верхний лист с печатным текстом, видневшимся сквозь тонкий сиреневый пластик. «Хроника области». «Сегодня губернатор…» Что ж, неплохо Андропыч поставил дело, Пашка его хвалил…

– Прекрасный кофе, – сказал он не поднимая глаз.

– Служу российскому бизнесу! – звонко отчеканила Жанна, добавила уже гораздо более игривым тоном: – Как могу и как умею, шеф.

Петр поднял голову. Ошарашенно моргнул. Девчонка как раз снимала канареечный пиджачок, под которым ничего не оказалось. Аккуратно повесила его на широкую спинку обширного черного кресла, расстегнула верхнюю пуговицу на брюках, вжикнула молнией, глядя ему в глаза с многообещающей усмешечкой, самую чуточку приспустила легкие брючки так, что показался черный завиток, закинула руки за голову, потянулась:

– Остальное снимете сами или…

На сей раз он справился с удивлением мгновенно. Недолгая жизнь в Пашкиной шкуре уже не поражала сюрпризами, поскольку эти самые сюрпризы, как оказалось, легко укладывались в некую систему, а потому и перестали удивлять надолго. Допив кофе, Петр совершенно спокойно отставил чашку, подошел к ней вплотную и, не ощущая особого буйства плоти, аккуратненько застегнул на ней брючки – на молнию, потом на пуговицу. Подал ей легкий пиджачок:

– Оденься, золотце…

– И как это понимать? – разочарованно протянула Жанна с видом обиженного ребенка, но послушно сунула руки в рукава, стала не спеша застегиваться.

«Достал он меня, шейх хренов, со своим-то гаремом, – сердито подумал Петр. – Если честно, это все равно, что осуществить детскую мечту – оказаться после закрытия в кондитерском магазине. Сначала лопаешь в три горла, но очень скоро опостылеет. Лапонька, конечно, аппетитная, но сколько ж можно кобелировать?»

Однако нужно что-то придумать из пресловутой мужской солидарности – и чтобы не обижалась потом на Пашку, кукла смазливая, раскомплексованная, и чтобы подозрений у нее не возникло вовсе…

Жанна так и стояла перед ним, недоуменно уставясь глуповатыми черными глазенками.

– Жанночка, – сказал Петр, найдя великолепный выход. – Умеешь ты хранить производственные тайны?

– Спрашиваете!

– Я тебе поведаю страшную тайну, которую знают единицы… – начал Петр заговорщицким тоном. – Видишь ли, когда я влетел в аварию, там, – он указал на соответствующую область организма, – мне здорово прищемило ремнем безопасности…

– Ой! – ужаснулась Жанна. – И… что…

– Да глупости, – беззаботно отмахнулся он, – совершенно ничего страшного. Просто содрало кожу и получилась приличная ссадина. Замазали ее импортными снадобьями, но пока что придется лишить себя иных удовольствий…

– Па-авел Иваныч… – протянула она с сочувствием, – а посмотреть можно? Вдруг найду способ вас пожалеть?

– Не вздумай, – сказал он серьезно. – Как только… – он многозначительно воздел указательный палец, – так струпик и лопнет, опять закровянит. Не стоит и пробовать, ты ж мне зла не желаешь?

– Скажете тоже…

– Вот и ступай, лапа, – сказал Петр, демонстративно отстраняясь. – Пожалей меня с недельку, а то насмотрюсь на тебя, произойдет непоправимое – и еще черт те сколько времени жить мне без мирских радостей, пока окончательно не заживет. Ступай, золотко, не вводи увечного во искушение…

Она хихикнула и направилась к двери, пару раз лукаво оглянувшись, но, сразу видно, поверила сразу и окончательно, ничуть не сердится и не ломает более голову над внезапным пуританским выбрыком босса. Вот и ладненько. Одну сложность ликвидировали…

Усевшись за стол, он принялся просматривать бумаги. Сверху лежала уже замеченная им «Хроника области» – добросовестно составленная сводка свершений и встреч первых фигур области. Без сомнения, Пашке это было чертовски необходимо, но Петр решительно не мог понять, какой смысл таится в том, что один из заместителей губернатора встретился с лидером гильдии товаропроизводителей, а директор акционерного общества «Бруно» принял московских коллег.

Впрочем, и не стоило над всем этим ломать голову – все равно его это совершенно не касается. Пусть встречаются, устраивают брифинги и презентации. Пашка сам извлечет из кропотливо собранной информации все, что ему может пригодиться. А дубликату обещали приличные деньги отнюдь не за это…

Сводка прессы, теле– и радионовинок. Ага, вот вырезка из той самой бульварки. В общем, не стоит обижаться, вообще обращать внимание. Тем бульварки и живы – идиотскими сенсациями о слопавшем пенсионерку двухметровом кузнечике, телефонами шлюх, дурацкими сплетнями. К тому же, строго говоря, речь идет и не о нем…

Что это тут подчеркнуто? Ага, АО «Дюрандаль» – черт, с чем это вдруг ассоциировалось имечко исторического меча? – подарило новооткрытому кадетскому корпусу дюжину компьютеров, программное обеспечение, видаки… Губернатор выразил благосклонное удовлетворение… Пашке, надо полагать, зачтется…

Ну, и прочие упоминания о «Дюрандале», проходные – по отзывам московской прессы, работает стабильно… налоги платит исправно… вот газета посерьезнее – слухи о тяжелых травмах господина Савельева значительно преувеличены…

Ничего интересного, в общем. Рутина, письма… настоящим подтверждается… и хрен с ним… в соответствии с прошлыми договоренностями поставки осуществляются исправно… ура, ура… Тоже неинтересно.

А вот это уже…

Пашка его и об этом предупреждал. Андропыч – должно быть, тряхнув гэбэшной стариной – регулярно составляет сводки слухов и сплетен, циркулирующих среди персонала «Дюрандаля». Надо понимать, стукачей навербовал изрядно. Неаппетитно и весьма, ну да это не его проблемы… Оформлено, надо признать, по всем правилам: трехбалльная система устойчивости, повторяемости слухов-сплетен-пересудов, показатель цикличности, схемы продвижения и прочее. Хваток Андропыч, хваток, не зря лопает хлебушек. Мать твою…

На первом месте по всем трем показателям стоял незамысловатый, однако неприятно царапнувший Петра слушок. «Хозяйская супруга вовсю трахается с Митькой Елагиным, говорят даже, прямо в машине». Изложено, конечно, не в пример деликатнее, обтекаемо-суконными канцелярскими оборотами, но суть именно такова. И, что характерно, на первом месте по всем трем показателям. Схема продвижения… черт, да если отвлечься от канцеляризмов, получится, что об этом с оглядочкой болтают все – от особ, приближенных к боссу, до уборщиц и бодигардов. Неприятно…

Морду набить сучонку? Пашке сдать? Вот и гадай тут…

– Павел Иванович! – под пульсированье синей лампочки промурлыкала Жанна.

– Аюшки?

– К вам господин Колпакчи, Георгий Спиридонович…

– Проси, – быстро сказал Петр.

И отвлечься от поганенькой сводки хотелось, и любопытство разобрало – что это за господин такой с явственным греческим уклоном?

Глава шестая
Мирный грек

Господин с греческим уклоном и в самом деле был мастью похож на грача – черные как смоль волосы, аккуратно подстриженные, впрочем, без намека на курчавость, такая же борода. Нос скорее славянский. Костюм отличный. Очки в тонкой золотой оправе, элегантный коричневый портфель в руке.

– Прошу, – сказал Петр насколько мог естественнее, вежливо встал. Хотел обойти стол и двинуться навстречу, но из въедливой осторожности не решился – еще нанесешь ненароком ущерб Пашкиному имиджу, сам того не ведая…

Гость молча приблизился к столу. Походка его была в чем-то знакомой, кого-то смутно напоминала.

– Прошу, – повторил Петр, указывая на предназначавшееся для посетителей кресло. – Чай, кофе, коньяк?

И мысленно похвалил себя – до того непринужденно срывались с языка реплики… Освоился, а?

Изящным жестом поддернув брюки, гость опустился в кресло, поставил на пол небольшой плоский портфель и, прежде чем Петр успел придумать наиболее подходящую светскую реплику, смутно знакомым голосом ответил:

– Водки давай, сучий потрох, водки…

Петр вздрогнул:

– Позвольте… – всмотрелся пристальнее, шумно вздохнул и в голос матернулся. Покрутил головой: – Н-ну… Предупреждать надо!

– А ведь не узнал, сукин кот, не узнал! – ликующе воскликнул Пашка уже своим обычным голосом. – Качественный паричок, а? И ботва. Как свои. Пока топал по собственному офису, ни единая тварь не опознала кормильца-поильца.

– У тебя даже походка другая… И голос…

– Поставили, Петруччио, поставили. Даже Жанна, соска, не узнала… впрочем, справедливости ради стоит уточнить, что она перед глазами имеет главным образом не физиономию, а совсем другую деталь организма… Ты Жанночку уже оприходовал?

– Нет.

– Ну и дурак. Рекомендую. Подсказать позу, в которой ее таланты наиболее ярко проявляются?

– Спасибо, обойдусь, – ответил Петр суховато.

– Петруччио, а Петруччио! Что ты такой кислый? – Пашка так и сиял. – Бери пример с меня. Ликовать надо, дубина. Как я вижу, ни одна сука не усомнилась… Давани вон ту кнопку, белую.

– Зачем?

– Замок блокируется. Пока не отключишь, никто не войдет. У меня масса свободного времени, у тебя тоже, можно поболтать не спеша… – он раскрыл портфель, нажал там что-то, послышался негромкий электронный писк, курлыканье, и все смолкло. – Ну, все в порядке. Никаких клопиков, а и были бы, глушилка даванет… Показываю еще один секрет, про который и Жанка не знает.

Он подошел к стене, нажал обоими указательными пальцами на верхние углы рамы небольшой яркой картинки, импрессионистски представлявшей взору букет цветов в белой вазе. Картина тут же откинулась, как дверь. Достав бутылку неизменного «Хеннесси» и две большие серебряные стопки, Пашка вернулся к столу, ловко раскупорил, ловко разлил. Ухмыльнулся:

– Ну, каково оно – быть мною?

– Я бы сказал, не самый тяжкий труд… но временами быть тобою, Паша, очень, я бы выразился, странно…

– Это пуркуа?

Петр оглянулся на картину за спиной, ощутив поневоле мимолетный сердечный укол.

– Ах, во-он что… – ухмыльнулся в бороду «господин Колпакчи». – Взыграли пуританские установочки русского офицерства? Ах ты, Максим Максимыч мой…

– Слушай, а зачем все это? – спросил Петр.

– В психоаналитики потянуло?

Петр усмехнулся:

– Читал где-то, что хороший актер должен понять образ.

– А что тут понимать? – беззаботно сказал Пашка. – Сидит тут на моем месте какой-нибудь мышиный жеребчик, поглядывает через плечо хозяину – и слюнки текут. А ты сидишь и думаешь: «Хренов! Мое!» Уяснил? Как выражался герой какого-то английского детективчика, обладание красивой женщиной как раз в том и заключается, чтобы вызывать зависть ближних… Расскажи лучше, как там у нас дома. Без проблем?

– Вроде – без проблем. Реджи на меня погавкивает временами…

– Серьезно?

– Ага. Что-то он такое чует, паразит. Его мы уж точно не провели.

– Ну и хрен с ним, – подумав, сказал Пашка, – привыкнет, стерпится – слюбится. На худой конец, попроси у Андропыча какой-нибудь химии и подсунь ему в колбасе, чтобы откинул ласты.

– Жалко все же. Авось сживемся…

– Ну, дело твое, – сказал Пашка. – Ты мне собаками зубы не заговаривай. Анжелу трахнул?

– Ну…

– Марианну трахнул?

Петр, отведя глаза, кивнул, уточил:

– Впрочем, неизвестно еще, кто кого…

– С ней это бывает, – хохотнул Пашка. – Ну, как тебе мои бабы?

– Ты что, специально их подбирал по красивым именам?

– По именам? А… да ну, Анжела никакая не Анжела, а Анька. Марианна – Маринка. Вот Жанна – и впрямь Жанна, так уж получилось, родители наградили имечком… Ну, а Катерину свет Алексеевну-то распробовал? Хороша?

Петр молчал, буравя взглядом стол. Потом сказал чуточку неуверенно:

– Вот про Катю я и хотел поговорить…

– Ну-ну? – с любопытством откликнулся Пашка.

– Слушай, не мое дело, наверное… Но эти твои забавы, Станиславский ты наш…

– Какие еще забавы? А-а! – прямо-таки ликующе воскликнул Пашка. – Вторник же… Ты, я так понимаю, в театр угодил? Что тебе девки показали? Да не жмись ты!

– «Лас-Вегас» и «Колючую проволоку».

– А, ну это – не фонтан, – деловито сказал Пашка. – Закажи ты им, пожалуй что, «Консерваторию» или «Арабские вечера», совсем другое впечатление…

– Может, еще и «Палача» заказать?

– А почему бы и нет? Стоп, стоп… Что-то быстренько разобрался в театральных буднях… Неужели Катька сама просвещала?

– Как тебе сказать… – Петр набрался смелости. – В общем, ты со мной делай что хочешь, но спектакли я отменил. Так ей и обещал. И она, между прочим, только рада. Я в конце концов не пацан, могу разобраться, чего женщине хочется и чего не хочется…

– Ах, вот оно что… – протянул Пашка. – Правильный ты наш, вылитый моральный кодекс строителей коммунизма… Решил, значит, стать избавителем томящейся принцессы? – Он всмотрелся внимательнее и вдруг захохотал в голос, хлопнул себя по колену: – Восток – дело тонкое, Петруха… Ну, Петруччио! Ну, хер Питер! Ставлю сто против одного, что ты, простая душа, всерьез запал на Катьку! Что заменжевался, брательничек? Дай-ка я к тебе присмотрюсь… Ну конечно! Все симптомы. Взгляд блуждает, на роже – этакая явственная пунцовость… – Он утвердительно закончил: – Ты ее на правах законного мужа оттрахал и запал всерьез… Во-от такими литерами на роже написано.

Петр поднял голову и взглянул брату в глаза:

– А если и всерьез?

– Ну что ты так смотришь, будто зарезать хочешь, чудило? – засмеялся Пашка. – Только мне ревновать не хватало. Ежели помнишь, я тебе уже говорил, что всерьез собрался развестись. Так что бери и пользуйся. Баба с возу – кобелю легче… Серьезно. Катька для меня – отрезанный ломоть. Ты что, – спросил он мягче, без насмешки, участливо, – всерьез запал, Петруха?

Петр молча кивнул.

– А, пардон, Кирочка?

– С этим – все, – признался Петр, опустив глаза. – Ничего не могу с собой поделать, это моя женщина, хоть режь…

– Да успокойся, глотни коньячку… Кто тебя резать будет, дурашка? Я? Вот уж нет. Говорю тебе, забирай. В придачу к обещанному гонорару. Нужно будет только как следует обдумать, устроить это как-то… Ну, у нас еще пара месяцев впереди, вот разделаемся с настоящим и делами и будем думать, как вас, голубков, соединить.

– Спасибо…

– За что, господи? Все укладывается в старую поговорочку – на тебе, боже, что мне негоже. И только-то. Ох, да не сверкай ты на меня так глазами! Ладно, ладно, согласен, что Дульсинея Тобольская – самая прекрасная дама на свете… Ты и меня пойми, для меня-то Катька – отрезанный ломоть, а посему сбиваюсь на легкомыслие, для меня-то романтика давно прошла… Какая там, к черту, Джульетта? Но я за тебя рад. Душа болеть не будет, что Катька в плохие руки попадет… Прекрасно все устроилось, а? Но ты мне все-таки выдай, откуда знаешь про «Палача»?

– Она говорила. Знаешь, Паш, ей все это и в самом деле чертовски не нравится…

– Ах, не нравится… А таскать на лебединой шейке и в розовых ушках годовую зарплату доброй сотенки бюджетников ей нравится? Икорку небрежно лопать с золотого ножика ей нравится? В конце-то концов, не так уж и много от нее требовалось: подыграть не всерьез на любительской сцене… Между прочим, подобные забавы на Западе сексологи прямо-таки рекомендуют, точно тебе говорю. Пробуждает угасший интерес к партнеру, привносит новые оттенки… Я ведь не маньяк, Петруччио, ни мальчиков не трахаю, ни первоклассниц. Все согласно наработкам западных эскулапов, за консультации, между прочим, серьезные денежки плочены. Ты мне скажи по правде: когда смотрел «Колючку» с «Вегасом», у тебя в штанах, часом, ничего не торчало? Торчало… Наука, Петя, вещь авторитетная…

– Так что там все-таки с палачом?

– Господи, дался тебе этот «Палач»… – в сердцах бросил Пашка. – Ну, выходит палач, этакий облом, с голым пузом, в красном, само собой, колпаке. Берет очаровательную ведьмочку и начинает ее разоблачать, в пыточный станок запихивать. Помацает немножко, не без этого… только в том-то и смак, Петруччио, что ты в любой миг можешь действо прервать и совершенно точно знаешь, что она твоя и только твоя… Как мужик мужику – здорово возбуждает.

– Палач – это Митька Елагин?

– Ну, а что? Не со стороны же людей звать. Непременно пойдут разговоры, сколько ни заплати. А Митька, должен тебе сказать, при всех своих недостатках верный, как собака. Молчок-язычок. Биография у парнишки суровая, он не в штабах кантовался, как ты, он, по секрету, кучу народу перерезал от имени государства и по его поручению – и держать язычок за зубами ох научили…

– Вот только руки придерживать его не научили, я смотрю, – не выдержав, бросил-таки Петр.

– Конкретно?

– Не хотел я говорить, но без тебя тут не справиться… Катя жалуется, он ей не дает прохода. То погладит, то тронет и ведь – на людях, Паша…

Пашка нахмурился:

– А ты не преувеличиваешь?

Петр двинул к нему бумагу:

– Только что сводку по сплетням принесли. До того дошло, Паша, что народ стал болтать в полный голос и на каждом углу.

– На каждом углу – это да… – задумчиво протянул Пашка, читая творчество Андропыча. – Но никак не в полный голос, тут уж дудки, им еще работенка не надоела…

– Все равно. Надо с этим что-то делать. Катя нервничает. Я с ним попробовал потолковать, вроде обещал завязать, но кто его знает…

– Не бери в голову, – небрежно оттолкнул сводку указательным пальцем Пашка. – Ладно… Потолкую с Митяем, меня-то он послушает. Ну, перевозбудился парнишка, дурь в голову полезла… Урегулируем. Зуб даю. С этим все, лады?

– Лады, – сказал Петр, успокоившись окончательно. – Только вот… Что за ерунда получилась с тормозными шлангами на джипере? Вокруг меня уже крутилась одна рыжая милицейская дама, ей в голову отчего-то стукнуло, что это было покушение…

– А! – махнул рукой Пашка. – Опять-таки не бери в голову. Митька и в самом деле малость лопухнулся, не подумали, что я – человек заметный, а милиция нынче дерганая…

– Хорошо тебе говорить – «лопухнулся». А отдуваться – мне. Она собирается разнюхивать в конторе…