Текст книги "Алмазный спецназ"

Глава пятая
Фестиваль «Славянский базар»

Вид открывался красивый и донельзя романтичный: море в первых лучах утреннего солнца, золотисто-розовым краешком приподнявшегося над водой, берег и пальмы, корабли и яхты, запахи экзотического леса… Вот только радости от этой красоты не было никакой: минуты тянулись несказанно медленно, близился срок, и как обычно в таких случаях бывает, казалось, что он никогда не наступит. Бомбы бракованные или подмененные вражеской агентурой, часы идут неправильно, вообще все наперекосяк. Мазур, разумеется, превосходно справлялся с этими подсознательными занозами, но они присутствовали на краю сознания, что тут поделать…

Палуба «Ориона» по-прежнему была пуста, как Земля в первый день творения. Хотя тревога среди части экипажа – очень малой, но чрезвычайно мерзкой части – без сомнения, была объявлена. Примерно через восемь минут после того, как они покинули корабль, рация в кармане Мазура стала ожесточенно мигать крохотной синей лампочкой, и мигала долго – ее бывшего хозяина старательно вызывали подельники, еще не подозревая, что в его запутанной судьбе произошли решительные, окончательные изменения. Мазур от нечего делать старательно сосчитал вспышки – восемнадцать. Вскоре это повторилось – еще полтора десятка миганий. В третий раз лампочка мигнула всего пять раз.

Через пять с половиной минут после этого на палубе появились двое, прошлись туда-сюда, подошли к трапу, долго смотрели на берег, причем один, судя по движениям, что-то постоянно тараторил в такую же портативную рацию. Трудно было определить точно, но что-то в их суете подсказывало Мазуру: покойничка обнаружили. Видимо, примерно знали, где он должен обретаться. Им, надо полагать, инстинктивно хотелось кинуться в погоню, но они тут же сообразили: а куда бежать, собственно, в каком направлении? И за кем? Берег пуст, только в кабаке веселуха, любой мало-мальски сообразительный человек тут же поймет: нападавшие ни за что не станут отираться на пирсе, ожидая возмездия…

В конце концов те двое исчезли в недрах корабля. Рация больше лампочкой вызова не мигала, и это убеждало Мазура, что часовой все же обнаружен. Это, разумеется, держат в тайне от непосвященного экипажа, который, скорее всего, так и дрыхнет по койкам. Но наверняка связались с начальством, то бишь главарями… ну, может оказаться, что главарь тоже на корабле. И что? Возьмем крайний случай: они сообразят насчет бомбы и начнут лихорадочно ее искать. Ни за что не успеют. Бомбочек полдюжины, они не на виду, для мало-мальски результативных поисков попросту не хватит людей…

Эта сторона дела Мазура не беспокоила ничуть. Слегка напрягало другое. Во исполнение договоренности он уже трижды пытался связаться с Егором, и всякий раз автоматический оператор приятным женским голоском отвечал на приличном английском, что абонент либо пребывает вне пределов досягаемости, либо отключил аппарат.

А вот это должно было насторожить и менее опытного человека, чем Мазур, поскольку было категорически неправильно. Потомок казаков должен был сидеть с телефоном возле уха, как раз изнывая в ожидании звонка. Он ведь не знал не то что точного, но даже примерного времени пожара, не мог же засесть затемно где-нибудь в соседней рощице с камерой на изготовку – не дурак же…

В общем, Мазур тревожился всерьез. Еще и оттого, что этакое молчание открывало простор для превеликого множества версий, самых разнообразных и категорически друг другу противоречивших, а значит, в данный момент, собственным размышлением ни за что не докопаешься до истины. Стрингера могли зацапать те, на ком он собирался зашибить неплохую деньгу, – он-то как раз не опытный разведчик и не спецназовец, ему свободно могли сесть на хвост, и давным-давно… нет, произойди это давно, вряд ли Мазуру с Анкой позволили бы попасть на судно… Стрингер мог вести какую-то свою игру: скажем, не доверяя Мазуру до конца, послать за ним хвоста (его-то Анка и засекла на пляже), а потом шакал объектива, узнав, что оба обосновались в «стекляшке» и пьянствуют самогонку с людьми из экипажа «Ориона», догадался, что к чему, заблаговременно засел с камерой в соседней рощице, потому и отключил телефон, уверенный, что все и так сладится… Наконец, самое смешное, могла произойти одна из той сотни-другой непредвиденных случайностей, что ставили на грань провала операции и посерьезнее. Скажем, обожрался наш труженик кинематографа несвежими омарами и угодил в больницу, ногу подвернул, наконец, случайно утопил телефон где-нибудь в таком месте, откуда его извлечь уже не представляется возможным…

Если так, не стоит нервничать. По большому счету, сохранившиеся там и сям фотографии Мазура ничему особенно не навредят. Но если тут не случайность, а чьи-то умышленные действия…

Стоп. А что может грозить в этом случае? Засада в коттеджике? Сомнительно. Засада ждала бы опять-таки здесь. Черт, столько вариантов, версий, логических цепочек, что невозможно утверждать что-то определенное…

– Время, – тихонько произнесла Анка.

Спохватившись, Мазур глянул на часы – и в самом деле, настало время. Внесем поправки в несколько десятков секунд – как-никак меж его часами с прозаическими стрелками и электронными устройствами бомбочек не может не быть мелких расхождений, и потом, нужно какое-то время, чтобы пламя распространилось настолько, чтобы стать заметным снаружи…

– Что ж ничего нет, м-мать…

– Терпение, – сказал Мазур, – это ж не атомная бомба, чтобы в первый же миг дать о себе знать на десять верст вокруг. Вообще, если прикинуть…

– Ага! – ликующе выдохнула Анка. – Вон-вон-вон!

Мазур присмотрелся к правому борту. Положительно, она не ошиблась: из приоткрытого иллюминатора сочилась тонюсенькая, но явственно видимая полосочка черного дыма, ширившаяся на глазах, разбухавшая, вот уже черный дым клочьями повалил, и еще, в другом месте, и в третьем, и из вентиляционного люка рванул толстой вертикальной струей – безветрие ведь на дворе – густой дым… Занялось!

Мазур ощутил чувство глубокого удовлетворения. Никакой осечки, никакого провала, все разворачивалось, как и было задумано, есть повод испытать мимолетную гордость…

Дым валил весьма живописно и чертовски обильно. Можно представить, что творится внутри, – пожары развернулись на совесть, все, что способно гореть, так и пылает, команду уже наверняка подняли пожарной тревогой…

Но сами они не справятся. Черта лысого. Немногословный, очень респектабельного вида спец заверял Мазура, что выброшенная бомбочками пылающая химическая дрянь так просто не поддастся ни огнетушителям, ни брандспойтам, и, прежде чем она выгорит, повозиться придется…

Должно быть, к тем же выводам очень быстро пришли и на корабле (по палубе уже заполошно носились расхристанные фигуры). Справа послышалось леденящее душу завывание, словно белым днем какой-нибудь голливудский оборотень въяве объявился, показались вспышки красных и синих огней, и на пирсе объявились две огромные пожарные машины американского образца, мигая огнями и завывая сиренами, затормозили возле «Ориона», и оттуда сыпанули проворные ребята в белых мешковатых комбинезонах, шлемах и респираторах. Судя по надписям, пожарки были из управления порта.

Вот теперь все раскручивалось по полной программе – с суетой пожарных, разматыванием шлангов, облаками удушливо-черного дыма, многолюдством и долетавшими даже сюда криками. В «стекляшке» оставались равнодушны к развернувшемуся на их глазах позорищу (как именовались зрелища в Древней Руси). Только два субъекта выскочили оттуда и, явственно шатаясь, кинулись к судну – белые, ага, кто ж еще, как не члены команды…

Так-так-так… Снова послышался вой сирен – только на сей раз мелодия иная. Снова заблистали красные и синие огни, но красовались они не на пожарных машинах, а на двух закрытых фургонах оливкового цвета. На них не было ни надписей, ни каких бы то ни было опознавательных знаков, но от фургонов за километр шибало армией, конторами, в общем, униформой и стволами…

Фургоны подлетели так близко, как только смогли, оттуда, из распахнувшихся задних дверец, прямо-таки толпой повалили чернокожие в камуфляже, высоких ботинках, с автоматическими винтовками, в черных, лихо заломленных беретах. Целеустремленной оравой, расталкивая пожарных, ломанулись к трапу и длинной цепочкой потянулись на борт, исчезая в недрах корабля.

Мазур злорадно ухмыльнулся. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы быстренько сделать вывод: это может быть только бандочка того самого помянутого подполковника, который жаждет взмыть повыше на каком-нибудь звонком деле… Значит, все задуманное Егором благополучно претворяется в жизнь? Надо полагать, и сам он пребывает в добром здравии…

– Очаровательно, – сказала Анка. – Не зря я ноги раздвигала на весь размах…

Мазур хмыкнул:

– Вот видишь, двойное удовольствие получила…

– Да какое там удовольствие. Примитивный тип, к тому же с перепою и не мог толком ничего… Ну что, пора линять?

– Пора, – сказал Мазур, – делать нам тут больше нечего…

– Давай направление, командир.

Мазур раздумывал недолго. Вернее всего было бы незамедлительно отправиться на явку, к хозяину катера, сесть за штурвал и покинуть морем сию гостеприимную державу. Но для столь решительного отступления вроде бы не было оснований…

– Возвращаемся в домик, – сказал он решительно. – Дело даже не в пожитках, гори они огнем. Нужно для надежности все отпечатки стереть…

– Слушаюсь, командир, – нейтральным тоном ответила Анка.

Осуществить задуманное удалось без малейших проблем – они просто-напросто пересекли рощицу, потом обширный пустырь, заваленный разнообразным хламом, а там уже начинались городские предместья. Несмотря на ранний час, таксисты выехали сшибать денежки, и Мазур с Анкой довольно быстро остановили раздолбанный «шевроле» с тощим веселым водителем, у которого они, ручаться можно, не вызвали ни малейших подозрений, – мало ли таких парочек поутру, усталые и потасканные, возвращаются домой после веселой ночи…

Дома их тоже не поджидали скверные неожиданности – поселок аккуратных коттеджиков еще дрыхнет, тишина и совершеннейшее безлюдье, ни единой живой души…

Все секретки, заложенные Мазуром, оказались нетронуты, никто в их отсутствие в жилище не проникал. Собирать особенно было нечего, вещи еще вчера собрали в две невеликих сумки. Оставалось лишь пройтись везде, где могли остаться отпечатки. Анку эти следы нисколечко не волновали – ну, понятно, она работала, если можно так выразиться, совершенно частным образом, а вот у Мазура пробудился старый рефлекс, по возможности уничтожать пальчики везде, где это возможно. Как-никак он все же оставался на прежней службе в немалой должности. Может получиться неудобно…

Операция была нехитрая – брызнуть любым аэрозолем – в домике масса освежителей воздуха и прочих бытовых мелочей, – протереть носовым платком, и готово…

Мимоходом он включил телевизор – чисто механически, вряд ли сенсационная новость, которую Егор держал исключительно для собственных корыстных целей, могла выплеснуться…

А вот поди ж ты!

Мазур моментально опознал в левом верхнем углу экрана эмблему одного из местных телеканалов – они уже его смотрели с напарницей. Диктор пулеметной скороговоркой частил на зубодробительном местном наречии, сливавшемся для Мазура в одну-единственную бесконечную фразу, но не было нужды что-либо понимать: на экране красовался «Орион» – пламя уже задушили, лишь кое-где из иллюминаторов сочатся тонюсенькие струйки дыма. Камера резко прянула в сторону, крупным планом наезжая на вскрытый продолговатый ящик, похоже, пластиковый, темно-зеленого цвета. Крышка сброшена, и внутри на двух аккуратных подпорках во всей своей хищной красе простерлась «Синяя ведьма», моментально опознанная Мазуром. Черная маркировка на боковине ящика соответствует, это не муляж, доподлинная «Ведьма», то-то прилетело бы президенту, по полной программе…

Камера дернулась вверх и надолго задержалась на осанистом чернокожем офицере в безукоризненном камуфляже, с золотыми офицерскими причиндалами на алых погонах. Его благородие смотрел орлом, держался соколом, горделиво и молча позируя на фоне ящика, – а за его спиной служивые несли по трапу на берег второй такой же, еще запечатанный. Без сомнения, это и был тот самый подполковник, засидевшийся в этом звании, как Новодворская в девках.

«Самое смешное, – мимолетно подумал Мазур, – что этот сукин кот и точно, поощрений и повышений огребет немерено. Дело серьезное, как ни смотри: иностранное судно с серьезными ракетами в трюме, никакой инсценировки и туфты…»

Но ведь эксклюзив на съемки оставался за Егором? Есть подозрения, что вновь, в который раз в истории человечества, имела место интрига, кто-то кого-то кинул, повел свою игру…

Анка свистнула сквозь зубы – тихо, резко. Мазур поднял голову, проследил за движением ее подбородка, кинулся к окну.

Прямо к входу деловой походкой двигалась целая орава – трое чернокожих в униформе и касках, с короткими шведскими автоматами, еще один, тоже черный, тоже в форме, но в фуражке вместо каски, с кобурой на поясе, в белоснежных перчатках, и еще двое белых, в цивильном…

Бросившись ко второму окну, он грустно констатировал: замуровали, демоны… Еще несколько обмундированных – он слабо разбирался в здешней форме, понятия не имел, армия это, полицаи или какая-нибудь конно-водолазная жандармерия – проворно оцепили домик, и с ними маячил еще один белый, весь из себя гражданский…

Буквально через пару секунд Мазур распорядился:

– Я на ногах, а ты лежишь, пьяная в жопу! Ясно?

Все же она была классная напарница – въехала моментально, одним рывком сорвала через голову платьице, плюхнулась в постель, поставив рядом полупустую бутылку виски, живописно разметалась, небрежно прикрывшись простыней. Сам Мазур сел в кресло подальше от нее и закурил. Кресло стояло так, что он оказался спиной к стене, и все, кто хотел бы с ним беседовать, непременно встали бы спиной к живописной девице – а вот этого, Мазур уже успел усвоить, и врагу не пожелаешь…

Еще через несколько секунд в дверь заколотили классическим полицейским стуком, одинаковым под любыми широтами и на всех континентах, кроме разве что Антарктиды, где по известным причинам как с полицией, так и с криминалом обстояло никак.

– Войдите! – крикнул Мазур.

Особенного беспокойства у него не было, а также и раздражения на себя. То, что их здесь все же приловили, было случайностью из разряда тех, которых избежать невозможно. А значит, винить себя не в чем. Уж если эта свора объявилась, неведомо как прознав место дислокации, то и на пути к владельцу лодки могли с тем же успехом произойти схожие неприятности.

Но главное – ручаться можно, их не искала и не ловила ни одна здешняя серьезная контора как таковая. Чья-то самодеятельность, а это открывает широчайший простор для маневра, и возможности предоставляет нехилые. Вообще-то здесь, в Джале, имелся дельный и под самую маковку заряженный деньгами адвокат, который взялся бы их вытаскивать из любых неприятностей, но все равно, профессиональная честь требует, чтобы они ушли сами, собственными усилиями, на своих ногах, как говорится. И потом, перед помянутой самодеятельностью любой адвокат (и даже министр внутренних дел) бессилен, потому что разборка пойдет не по закону, а по понятиям. А понятия, господа мои, они и в Африке понятия…

Авангардом в комнату целеустремленно вломилась парочка камуфлированных негров с автоматами. Картинно встали по сторонам двери, наведя автоматы на Мазура, – возможно, им это казалось очень круто, но сам Мазур лишь поморщился от столь дурного вкуса.

Потом вошел тот, в фуражке, щеголявший белоснежными перчатками, а уж за ним объявилась троица бледнолицых – то есть они, конечно, загорели так, что сразу видно, в Африке не со вчерашнего дня. Но все равно, бледнолицые они, или уже кто?

Несколько секунд стояла напряженная тишина. Потом один из белых – единственный из этой троицы с усами, холеными, едва ли не запорожскими – кивнул офицеру, а тот, в свою очередь, что-то громко и повелительно рявкнул своим на местном наречии. Те моментально улетучились. Мазур видел в окно, что вся эта банда по-прежнему торчит вокруг коттеджика.

В руках у троицы моментально появились пистолеты – что характерно, все до единого с глушителями. Чтобы прояснить ситуацию, Мазур сказал по-русски:

– Ну, это вы зря, ребята, не надо меня так уж пужаться…

– Береженого бог бережет, – ответил на той же мове усатый. – Грицко, посмотри девку…

Тот, что стоял слева от него, осторожно приблизился к постели, присмотрелся, потряс Анку за плечо. Она отмахнулась, не открывая глаз, пьяным голосом, невразумительно обложила его в три этажа с мезонином, повернулась на другой бок и натянула простыню на голову.

– Вроде пьяная в сиську…

– Все равно, посматривай, – распорядился усатый. – С этим типом осторожность не помешает. Как жизнь-то, Мазур?

Мазур смотрел на него. В голове привычно шла канцелярская работа, можно бы сказать, жужжала, щелкала и мельтешила карточками некая картотека. Где-то он видел и этот поворот головы, прочно сидевшей на крепкой шее, и фигуру, и лицо, вот только усы, такое впечатление, были гораздо меньше. Если их мысленно и обстричь наполовину, поменять прическу… Некая операция? «Каскад», «Кондотьер»? «Шквал»? «Амазонка»? Страна? Южный Йемен, Эль-Бахлак, Латинская Америка… Балтика, Черное море… Теплее!

– Между прочим, – с ухмылочкой сообщил усатый, – нормальный безвинный человек уже давно возмущался бы, законы припоминал, полицией грозил и о правах человека орал. А вы, герр Мазур, так спокойно сидите, словно незнакомцы с пушками для вас в порядке вещей…

– А о чем беспокоиться? – пожал плечами Мазур. – Денег у меня кот наплакал, часы скверные, на педрил вы не похожи…

– Веселый дядька, – осклабился тот, что бдительно стоял над добросовестно похрапывавшей Анкой.

– Еще бы, – сказал усатый. – Это ж Мазур, живая легенда. Как начнет веселиться, оглянуться не успеешь, а уж полыхает что-нибудь синим пламенем… – он поморщился, произнес тихо и даже, такое впечатление, задушевно: – Степаныч, сука ты нелюдская, что ж ты мне всю малину обосрал?

– Мне ваши беспочвенные обвинения очень даже странны, – сказал Мазур. – Малина, между прочим, здесь категорически не произрастает. Это даже я знаю, хоть и живу тут пару дней…

– Спокойный, – прокомментировал тот, что оставался стоять рядом с усатым. – Не понимает товарищ…

– Отнюдь, – тихо и серьезно сказал усатый. – Все он понимает. А потому не нравится мне его спокойствие… Так. Под майкой, конечно, ничего нет. А вот… Ноги вверх.

– Не понял, – сказал Мазур.

– Да все ты понял, козел… Ноги задери, как там тебе удобнее. Ну, живо, а то мы сами проверим…

Мазур, вздохнув, задрал ноги. Широкие штанины сползли, и, разумеется, сразу открылась прикрепленная к правой щиколотке черная кобура с «Вальтером», небольшим, однако убойным. Заначка на черный день, фигурально выражаясь.

– «Липучку» расстегни и пистоль аккуратненько стряхни на пол, – приказал усатый. – Левой рукой. И не дури. Чуть что не так… Сам понимаешь, что к чему, не целка.

Мазур выполнил требование, при этом не почувствовав ровным счетом никакой утраты. В комнате и так оставалось еще целых четыре пистолета – три у белых и один в кобуре у офицера, слушавшего непонятную речь с любопытно-отстраненным видом. Выбор богатый. Так даже лучше: сплошь и рядом, разоружив тебя, противник полагает, что ты стал менее опасным. Ну да, вон тот откровенно расслабился, когда кобура со стуком упала на пол. Но только не усатый…

И тут у Мазура в мозгу ослепительно вспыхнула нужная лампочка, нужная карточка выпрыгнула прямо в руки…

– Ну как же, – сказал он спокойно. – Восемьдесят седьмой, Крым, учения «Тень». Капитан-лейтенант Стробач Тимофей Васильевич, советский подводный спецназ…

– Я и не сомневался, Степаныч, что профессионал ты сугубый, – с непроницаемым лицом сказал усатый. – Было такое дело, были тогда еще и Советы… Независимой украинской державы тогда еще не было, но положение, сам знаешь, поправилось с той поры…

– Ну да, ну да, – сказал Мазур. – Как сейчас помню, Тимофей…

– Будь ласков – Тимош. Давненько уже имя не коверкаю на москальский лад…

Мазур покачал головой:

– Понятно все. Ще не вмерла Украина… Помню прекрасно, ты, Тимош, и тогда, в восемьдесят седьмом, под коньячок что-то такое буровил, только в те времена оно выглядело достаточно мирно, опереточно, право слово. А теперь, стало быть, процесс дошел до логического конца? Ну да, ты ж у нас из славного града Львива, цитадели, так сказать…

– А не пора ли ему двинуть пару раз по организму? – спросил тот, что стоял рядом со Стробачем. – Не понимает, по-моему, человек своего положения…

– Сомневаюсь, – все так же тихо, серьезно и без малейшей нервозности сказал Стробач. – Все он прекрасно понимает. Тот еще кадр.

– Чего ж придуривается?

– Вот это на данный момент и есть самая интересная загадка, – задумчиво сказал Стробач. – Когда в гости неожиданно приходят серьезные люди с пистолетами, а клиент начинает дурковать, объяснений этому всего три. Первое – не врубается. Отметаем, не тот человек наш товарищ Мазур. Второе – стопроцентно уверен в своих тылах. Позволь усомниться, Степаныч. Ты тут совершенно нелегально, и прикрытия у тебя нет никакого… по крайней мере, здесь и сейчас. Остается третье, самое вероятное: пытается получить какую-то информацию, поскольку для него пока что многое неясно… А, Мазур? Ну ладно, я не жадный. Будет тебе ясность. Вот этот ноусер – он небрежно дернул подбородком в сторону картинного офицерика – из полиции, если ты не понял.

– Ну, это-то я как раз понял, – сказал Мазур. – Тоже мне, ребус. Купленный полицай, яснее ясного… майор?

– Капитан.

– Стробач… – укоризненно протянул Мазур – Ну это ж дешевка… Ты серьезный мужик… по крайней мере, по предыдущей жизни, по выучке и службе. Мог бы и майора прикупить.

– Обойдемся без дурного шика. Тебе и капитана хватит.

– Капитан, – сказал Мазур уже по-английски, – интересно, и сколько этот тип вам платит? Он всегда был прижимист…

Капитан, сразу видно, прекрасно его понял, но вместо ответа возмущенно фыркнул, уставился с нешуточной обидой: ну, понятно, какой проститутке приятно, ежели на людях ее род занятий в реальных выражениях называют…

Мазур покосился на экран. «Ориона» там уже не было, шла непонятная церемония с участием немалого количества военных и расфуфыренных штатских, в основном темнокожих: то ли торжественно открывали какую-то больничку или шашлычную, то ли просто тусовались с шампанским на денежки электората.

– Ну, знаешь, каплей, это уже верх цинизма, – продолжал Мазур опять-таки по-английски, – в твоем положении притаскивать полицейского…

Стробач недовольно поморщился, но ответил на том же языке:

– Интересно, какое такое «мое» положение?

– Возможно, я стал стар и мнителен, выдумываю сюжеты для боевиков, – сказал Мазур. – Но у меня отчего-то впечатление, что ты в последнее время как раз и углубленно занимался тем, что пытался прихлопнуть президента Ньянгаталы. Аквалангисты с лоханки, окопавшейся в нейтральных водах, снайперы в Королевском Краале… А потом ракеты на мирном гидрографическом кораблике…

Лицо Стробача примечательным образом изменилось: теперь на нем была и настоящая злость, и ненависть даже, и откровенная свирепость, и, кажется, досада. Лицо человека, которому Мазур крупно насолил.

И тем не менее бывший капитан-лейтенант рухнувшей империи очень быстро справился с собой. Ничего удивительного – их с Мазуром в определенные моменты жизни учили одни и те же учителя. Стробач, Стробач… Имперская кличка – «Князь». Не бог весть какой супермен, но у него в активе и «Весна», и «Осьминог», есть подозрения, и «Радуга», а также нечто схожее, Мазуру не известное. Неплохим волчарой был когда-то, он и сейчас не превратился в хлам, но вот положение его в нашем мире уже совершенно иное… На этом и играть? Конечно, на этом!

– Мазур, – сказал Стробач спокойно. – У меня, в общем, масса времени, но к чему толочь воду в ступе? Хочешь, чтобы я тебе обрисовал расклад? Изволь. Ты человек битый и должен понимать… Мне доверили серьезную работу, за которую платили серьезные деньги. Ты за короткое время дважды ухитрился мне все обломить. Особой злости я к тебе не питаю, мы с тобой выше таких пошлостей… но, согласись, отвечать придется. Я из-за тебя потерял приличные деньги, репутация под угрозой. Компенсация необходима, я не христосик и не буддийский святой. А значит, я должен на тебе заработать столько, чтобы залатать прорехи, убытки возместить…

– Денег нет.

– Не дуркуй. Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты, дружище, форменный кладезь ценной информации, большая часть которой и сегодня актуальна. Есть реальный шанс превратить эту информацию в деньги – если обратиться не к моим нынешним клиентам, а кое к кому другому. И получить эту информацию можно двумя путями. Первый – ты все равно выложишь требуемое, но с величайшей неохотой, и оттого к концу… интервью превратишься в ошметки. В прямом смысле. Второй – ты сам, не ерепенясь, распустишь язычок, а значит, останешься цел, невредим и даже какой-то процентик с этого дела получишь.

– Ушам своим не верю, – сказал Мазур. – Ты настолько благороден, что отпустишь меня на все четыре стороны? И даже процентик отслюнишь? И отомстить не попытаешься? Я что, должен этому верить?

– Должен. Потому что это бизнес чистейшей воды. Напортил ты мне крепко, настолько, что я, признаюсь, с трудом удерживаюсь, чтобы не вломить тебе как следует. Но это, повторяю, бизнес. Если я на тебе заработаю достаточно, чтобы компенсировать убытки, упущенную выгоду, – черт с тобой, живи. Даже – с процентиком. Что скажешь?

– А что тут сказать? – пожал Мазур плечами. – Ну не нравитесь вы мне. Не нравятся мне ни ваша розовая кофточка, ни ваши сиськи. А если серьезно, Стробач, откуда мне знать, что ты в серьезной игре? Может, ты тут вовсе и ни при чем? Я имею в виду, не имеешь отношения ни к последним покушениям на президента Кавулу, ни к ракетам на «Орионе»? Краем уха что-то прослышал и под этим соусом хочешь срубить денежек по-дурному?

– Ах, во-от оно что, – процедил Стробач, криво, неприятно усмехаясь. – Тебе полной ясности хочется? Ну, изволь. Для милого дружка – и сережку из ушка…

Он достал из кармана небольшой прозрачный пакетик с чем-то белым и сыпучим, похожим на обыкновенную соль, раскрыл, запустил туда два пальца и без малейшей брезгливости, с недрогнувшим лицом извлек содержимое. Покачал отрезанным ухом перед лицом Мазура. Осведомился:

– Знакомо?

Серьгу Мазур узнал моментально – массивную, серебряную, крест на полумесяце, если верить Егору, настоящую казачью, старинную. Вот, значит, как… Кое-что проясняется…

Он остался спокоен – видывал в жизни вещи и пострашнее отрезанного уха (тем более принадлежавшего совершенно чужому человеку, ни свату, ни брату, ни сослуживцу). Просто-напросто голова работала в режиме «максимум». Нужно было искать выход.

– К превеликому сожалению, мы до этого козла добрались слишком поздно, – сказал Стробач. – Но зато уж не церемонились, сам понимаешь. На корабль ты успел… Но вот смыться уже не вышло.

– А как вы узнали, кстати, где я? – небрежно спросил Мазур. – Или тоже секрет?

– Да какой там секрет, Степаныч, – усмехнулся Стробач. – Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, можно и откровенно. Если договоримся, никому не проболтаешься. Не договоримся – тем более. Этот шакаленок послал за тобой свою шестерку. Очень он опасался, что ты его как-то обманешь, кинешь, а ему ж хотелось хорошие денежки загрести. Между прочим, его и в самом деле кинули – его подполковничек своего оператора притащил, хитрован, наплевав на договоренности. Но это уже не наше дело… В общем, он за тобой послал хвоста. При здешнем курортном многолюдстве дело нехитрое и беспроигрышное, тут любой Штирлиц проглядит слежку… Но опоздали мы с ним, опоздали, – повторил он с нешуточным сожалением. – Успел ты, гад, напакостить… Ну что же, платить придется.

– Ну что, уважаемый, – глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, – понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы… к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.

Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься… Но старается держаться молодцом, обормот…

Капитан – определенно собрав всю силу воли в кулак – ответил сухо:

– Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал… и эти господа тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде. А у вас… – он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: – А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей…

– Это вы верно подметили, – сказал Мазур рассеянно. – Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю… И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, – он кивнул на Стробача, – ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания соскочить… Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду…

И кивнул в сторону телевизора – там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, – ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, – подумал Мазур почти весело. – Ох, придется. Не сдаваться же?»

Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу – одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение – а оно наверняка сложилось, – то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной… Так, что у нас в активе? Стробач – неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей… и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих – безусловный атаман… но сути-то это не меняет. По прежней своей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке…