Текст книги "Порт-Артур – Токио"

Александр Чернов
Порт-Артур – Токио

© Александр Чернов, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Ремейк книг Г. Б. Дойникова «„Варягъ“ – победитель» и «Все по местам! Возвращение „Варяга“».

На основе оригинального таймлайна «Мир „Варяга“-победителя–2» (МВП-2).

Больше «Варягов»! Хороших и разных!

Г. Б. Дойников

Пролог

Порт-Артур, Корейский пролив.

31 декабря 1904 года

Сразу по приходе флота в Порт-Артур крейсеры «Варяг», «Богатырь» и броненосец «Князь Потемкин-Таврический» встали под угольную погрузку. С ними вместе готовился к выходу в море «Орел». На трех кораблях в авральном порядке чинили боевые повреждения, а на вернувшиеся от Шантунга принимали припасы и грузили боекомплект. Двум броненосцам требовался доковый ремонт во Владивостоке, поскольку здесь, в Артуре, к установке доставленного «Камчаткой» нового батопорта дока пока даже не приступали.

Объяснялось это одним простым фактом – адмирал Макаров прекрасно понимал, что работы эти потребуют от четырех месяцев до полугода. Нужно было забить множество свай, осушить участок перед воротами, расширить вход в док и вновь сложить там гранитную кладку. Поэтому после генерального сражения, если таковое случится, флот рисковал остаться без дока в главной базе. Даже ущербного, подходящего максимум для крейсеров. Поэтому командующий решил с этим делом повременить.

Зато сейчас вовсю кипела авральная работа по достройке нового, большого дока, способного принимать не только эскадренные броненосцы, но и вообще любые корабли и суда водоизмещением до двадцати пяти тысяч тонн, явно спроектированного «на вырост». Однако, несмотря на все прилагаемые усилия, его сооружение могло быть завершено лишь к началу лета. И это в самом лучшем случае. Если не стрясется чего-нибудь непредвиденного…

Тогда как «Князю Потемкину» требовалось «лишь» капитально заделать три подводных снарядных пробоины, на что нужно было буквально несколько дней, для того, чтобы привести «Орел» в относительную готовность к боевому походу после подрыва на мине, требовалась пара недель докового ремонта. Или кессон месяца на полтора, а то и поболее того. К сожалению, полный восстановительный ремонт броненосца, по оценке инженеров, требовал тех же полутора месяцев в том же Николаевском доке Владивостока. А туда после Шантунгского сражения выстроилась целая очередь из броненосцев и броненосных крейсеров.

Поэтому, как выразился Руднев, было принято «компромиссное от безысходности» решение: выгрузив на время перехода почти весь боезапас носовой башни главного калибра, сделать бетонировку в смежных с поврежденным отсеках, надежно подкрепив их силовой набор и переборки. После чего, усилив пластыри и дополнительно обтянув их цепями, довести увечный корабль до Владика, уповая на волю Всевышнего и благосклонность Нептуна. А там, в главной базе, оперативно подлатать броненосец до «временно боеспособного» состояния, с помощью лекальной деревянной заделки обеспечив его корпусу герметичность и восстановление внешних обводов.

Задача упрощалась тем, что взрыв мины частично пришелся на броневой пояс, который выдержал его. Пробоина же была ниже, в виде длинной, вдавленной в корпус щели, почти без «рванины» и выдранных листов. Однако до проведения полного восстановительного ремонта «Орлу» предстояло держать три носовых угольных ямы пустыми. Две со стороны левого, пробитого борта, и одну – с правого. А при необходимости часть угля принимать в батарею, в мешках…

Как только отоспались измотанные во время боя и блицпочинки, лишенные не только заслуженного победного, но даже и новогоднего празднества команды, четыре корабля выбрали якоря. На «Варяге» вновь поднял флаг контр-адмирал Руднев, которого срочно затребовал к себе главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке адмирал Алексеев, перебравшийся во Владивосток вместе со своим походным штабом, дабы «не стоять над душой» и не мешать Гриппенбергу воевать. Евгений Иванович полностью доверял этому суровому и решительному генералу, а также новому начальнику штаба Маньчжурской армии Леониду Николаевичу Соболеву. Поэтому счел неоправданным давлением сам факт своего присутствия в Мукдене…

Но на начальство и судьбу-злодейку не роптал никто. Ни в кубриках, ни в кают-компаниях. Во-первых, война еще не закончилась, и как грустно пошутил по этому поводу сам Руднев: «ничего не поделаешь, железо нужно ковать, не отходя от кассы». А во-вторых, во Владик необходимо было срочно доставить группу раненых офицеров и матросов, нуждающихся в возможностях медицины, несколько отличных от условий осажденной неприятелем крепости.

Таковыми врачи признали около семидесяти человек. Среди них оказались контр-адмиралы Небогатов и Григорович, чье состояние врачи оценивали как тяжелое, но вполне стабильное, а также метавшийся в горячечном бреду комфлот, жизнь которого находилась в большой опасности. У Макарова гноилась рана на бедре, а после второй операции на руке, когда кроме оторванных осколком снаряда трех пальцев хирургам пришлось из-за некроза и угрозы гангрены отнять половину кисти, Степан Осипович был откровенно плох. Артурские эскулапы поначалу даже признали его нетранспортабельным.

Однако в Петербурге решили иначе: первая партия изготовленного, наконец, в лаборатории Вадика антибиотика, по всем прикидкам, оказывалась во Владивостоке на несколько суток раньше, чем в Артуре. К тому же у «Буракова» – главного порт-артурского средства курьерской доставки мелкой корреспонденции – в итоге постшантунгской беготни случилось повреждение в машине. Пришлось рисковать, поскольку в гонке наперегонки со смертью даже несколько упущенных суток могли оказаться решающей форой в пользу костлявой.

* * *

В адмиральском салоне «Варяга», во главе отряда из четырех кораблей на четырнадцати узлах идущего сквозь ночь и снежные заряды проливом Крузенштерна, сидели двое. Василий с Михаилом продолжали свой нескончаемый спор о судьбах России, об армии, о прошлом и будущем. В общем, о жизни. Они уже давно перешли на «ты», если рядом не было посторонних, и сегодня «добивали» тему о психологии на войне. Вернее, сегодня был бенефис Балка, постепенно, по мере увеличения количества выпитого, переходящий в монолог.

Монолог даже не Кола, начальника охраны крупного олигарха, а капитана спецназа ГРУ Колядина, которого в Чечне уважали и свои, и чужие. Михаил давно понял, что в определенные моменты у его наставника прорывается «первая» личность, и сейчас жадно, стараясь не перебить, не спугнуть, слушал голос человека из будущего. Он далеко не всегда и не со всем бывал с ним согласен, но считал, что обязан сначала выслушать своего боевого друга до конца и только потом делать выводы, которые самому Балку иногда можно было и не озвучивать…

– Не… Не скажи, Миш, с «врожденным русским бесстрашием» ты не совсем прав… – Балк задумчиво, со смаком затянулся папироской. В тепле, чистоте и уюте слегка подрагивавшего на экономичном ходу крейсера было комфортно, и Василий полностью расслабился, наверное, в первый раз после выхода бронепоезда из Владивостока. – Абсолютно бесстрашный человек – это кандидат в психушку. Почему?.. Ну, во-первых, страх, он есть у всех. Это примитивная биология, вернее биохимия даже. Поэтому бесстрашных не бывает.

– Ну, это тривиально, – не удержался при высказывании такой банальности Михаил. Он ожидал от пришельца из будущего чего-то более оригинального.

– Тривиально, не спорю. Но необходимо для последовательности… Во-вторых, для его преодоления у нас существуют, – усмехнулся Балк, загибая пальцы, – пункт «А» – аппарат, вся иерархия начальства сверху донизу, которая осуществляет пункт «Б» – систему подавления страха. Тут вам и примеры из истории, и страх наказания. Помнишь, у Фридриха, который типа Великий: «Солдат должен бояться палки фельдфебеля больше, чем пули врага». Тут вам и раздача красивых железок – цацек в форме орденов и медалей. И, конечно, экономическое стимулирование.

– Какое экономическое стимулирование может быть на войне? – немного не понял полет мысли собеседника Михаил.

– Здесь-то как раз куча вариантов, от старого доброго «три дня на разграбление города» до современных мне «боевых», «командировочных» и прочих денежных добавок-надбавок. Хотя русский солдат, по сравнению с зарубежными коллегами, этим весьма неизбалован.

В-третьих, немаловажную роль играет степень обученности индивида. Ну и прочие сопутствующие ей факторы: вера в командира, вера в свое оружие, вера в своих товарищей. И еще, на уровне фона, вера в правоту своего дела. Пусть даже и с религиозным подтекстом, как здесь у вас практикуется. Если такое осознание присутствует на самом деле. Ведь и иначе бывает…

В паузах монолога Балк успевал подливать себе красное вино, до которого в окопах на перешейке руки не доходили с месяц.

– В-четвертых, организм наш, он и сам борется со страхом, ибо полное подчинение ему, как правило, приводит к самым печальным последствиям. Наша тушка это прекрасно интуичит, адреналин выделяется в лошадиных дозах. И вот тут, с моей точки зрения, как раз самое интересное. Ибо те индивиды, у которых этой реакции на страх не было, вымерли, еще когда наши предки скакали по деревьям. Итак, страх… Как люди его пережевывают и во что это выливается? Попробую, пожалуй, для наглядности объяснить тебе графически.

Откуда в руке бывшего спецназовца возник карандаш, Михаил опять не заметил. Эта особенность моторики Василия – делать простые вещи мгновенно и незаметно – в очередной раз ненавязчиво напомнила великому князю о том, с кем он имеет дело. Рука непроизвольно потянулась почесать шрам на правом бедре…

Балк тем временем уже увлеченно что-то черкал на подвернувшейся салфетке.

– Возьмем горизонтальную ось, определяющую поведение человека в бою. Слева пусть будут животный страх и ужас, до полного паралича и ступора. Лучше всего в литературе это состояние было описано у одного американца[1]1
  Норман Мейлер «Нагие и мертвые».


[Закрыть] (я его еще пацаном читал), когда молодой парнишка усрался под первым минометным обстрелом. Это его, впрочем, не спасло от осколка в череп.

Правый край – абсолютное бесстрашие. В реале такого не бывает, или это психическая патология, но допустим. Лучше всего иллюстрируется другим американским полковником в некоем фильме[2]2
  «Апокалипсис сегодня» Френсиса Копполы.


[Закрыть], который ты, к сожалению, посмотреть не сможешь. Тот янки, опять же под минометным обстрелом, устроил серфинг – это катание на досках по волнам. Классная, кстати, штука. Гавайцы придумали, может, слышал? Ну, будет время, покажу…

Значит, здесь, строго посредине, у нас с тобой будет точка «идеального солдата» – страх полностью уравновешен системой воздействия на него и собственным адреналином. Все остальные состояния – производные по оси в обе стороны.

Да, еще раз повторюсь, это мое собственное, доморощенное суждение… Так вот, по моей версии и по моим же многочисленным наблюдениям, до, во время и после боя среди русских солдат доля усравшихся крайне мала – не более одного-двух процентов. Она не сильно, как я заметил, зависит от того, какой это солдат и из какого он времени: срочник, «контрабас», ротный из Афгана или первой моей «пластилиновой» войнушки. Ну или тут: рядовой запаса Сибирского полка, казак или гвардеец.

Не делай круглые глаза, Миша. Название как название. Пластилин – это не только детская мягкая хрень, типа глины с воском, для лепки фигурок всяких и солдатиков. Это еще и их чеховская горная грязь, которую отмыть и отстирать – ума дашь. А еще их жвачка из местной дурман-травки, по консистенции она примерно такая же, многие там баловались… Про пластит, такую же липкую на ощупь, легко формующуюся пальчиками гексогеновую взрывчатку, которая, кстати, нам и тут очень понадобится, я скромно умалчиваю… Чехи? Да чеченцы, кто ж еще…

Так… Далее, от усравшихся вправо. Скажем так, относящихся к левой четверти оси, от полных штанов дерьма к просто трусливым. Таких у нас, как правило, не более десяти процентов, чаще меньше. Основная же часть русских солдат во все времена находится в диапазоне «осторожный – отчаянно храбрый».

И после того, как я это увидел и прочувствовал сам, и там и тут, появилось у меня твердое убеждение в непобедимости России. Это не патриотический треп, поверь мне, это твердая уверенность. Да, нас можно поколотить, и даже сильно. Но победить – нет. Или очень ненадолго, если быстро успеть припугнуть и облапошить наших вождей на мирных переговорах. Ну, это, по-моему, еще Суворов говорил. Или Фридрих?..

– Василий, а монголов ты за скобки своей философии выносишь? Они вообще-то с Руси дань триста лет собирали, – улыбнулся Михаил.

– Тогда раздробленная на княжества Русь еще не совсем Россией была. Но даже тогда, в том, клиническом случае, чем все кончилось? Сначала эти монголы не только Русь, но всю Азию как нож сквозь масло прошли да раком поставили, а затем еще и две трети Европы до кучи. И что? Следующие триста лет Русь медленно, но верно откусывала от бывшего татаро-монгольского мира по кусочку. Только и осталось от них, что сама Монголия в составе, кстати, Китая. И татары в Крыму да в Казани под властью Белого царя и вполне лояльные граждане нашей империи… Россия вообще у меня в тройке стран состоит, куда с вооруженной силой лучше не лезть никогда, никому и ни при каких обстоятельствах.

– А кто еще в эту тройку входит?

– Вьетнам и Афганистан. Там кто только зубы не пообламывал, и еще обломает. Хоть это сейчас не в тему, но на будущее: в Афгане нам нечего с англичанами делить. Пусть господа цивилизаторы сами огребают.

Теперь про себя. Ты же про личные впечатления «иновременянина» спрашивал? Когда я ехал «за ручей» в первый раз, конечно, боялся смерти, но контролировал себя. Только был еще один страх… И боялся я тогда, Миша, гораздо сильнее, чем смерти, что окажусь полным говном. То есть я боялся себя, боялся, что окажусь тем, кого сам потом уважать не смогу.

И когда я понял, выяснил, что хренушки! Все я могу, и не усираюсь под обстрелом, и адекватно реагирую на обстановку, и могу команды слышать и исполнять, да еще и сам командовать и добиваться от моих бойцов исполнения, да еще и правильного в сложившейся ситуации…

Тут, Мишаня, меня такая эйфория прошибла – просто не описать. Кстати, ее тоже надо победить, причем очень и очень быстро. Потому как именно в таком вот состоянии бешеного куража, как я понимаю, и начинается тот самый серфинг под минометами. Из-за нее, эйфории этой, погибло гораздо больше мужиков, чем усравшихся на дне окопа от случайного попадания…

Михаил привычно пропустил мимо ушей фамильярность: он прекрасно понимал, что вспоминая о том времени, Василий автоматически переходил и на тот стиль общения. Гораздо менее формальный.

– Кстати, понять, из чего у тебя яйца, как говорится в американской же поговорке, можно только таким образом, и никак иначе. Только под обстрелом. Причем не любым, не учебным, а когда знаешь, что в тебя садят всерьез, и садят с глубоким, искренним желанием попасть… Нет такого критерия в мирной жизни, вот нет, и все.

А суррогаты вроде экстримов разнообразных, мужики, лезущие на Эвересты, сигающие в море со стометровых скал или иным извращенным способом ищущие адреналина и приключений на собственную задницу, бессмысленностью риска вызывают лишь сочувствие у тех, кто прошел через настоящую войну. Поэтому ветераны, фронтовики – это такой типа клуб избранных. И именно на базе этого клуба нам с тобой, может, и удастся перестроить Россию достаточно быстро.

Эти люди знают, что боялись, хотя и редко в этом сознаются. Они знают, что этот страх превозмогли. Потом, они знают, что такое эта страшноватая в мирной жизни эйфория, и что через нее они тоже перешагнули. Может, они этого сами и не догоняют, но они – самый элитарный клуб из всех, если только не свихнутся и не сопьются. И когда они говорят, что снова хотят туда, они не врут, потому что эта эйфория, этот кураж, Миш, это такой кайф, с которым я, например, ничего не сравню. Слабоваты все остальные кайфы-драйвы по интенсивности. Даже рядом не лежали…

Вот такой мой тебе рассказ. Извини, не обошелся без банальностей и ничего, наверное, нового для тебя на этот раз не открыл. Думаю, ты и сам что-то подобное в себе уже давно заметил. Хотя как давно? С полгодика примерно… Или я неправ?

Немного помолчав, Балк вздохнул, опрокинул еще стакан, возможно, поминая всех тех, кто с войн, что он прошел, не вернулись. Потом задумчиво продолжил:

– А вот немного того, чего ни у кого не встречал или так было только у меня… Во время боевых, причем не только в деле, а и на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие.

Ну, слух-то понятно, что садится, все-таки стреляют. Но при этом снижается и цветность. Я все окружающее видел, как с серо-черным фильтром. Правда, и так ярких цветов немного, но даже огонь какой-то с серым налетом. И кровь сразу бурая, а не алая, а ведь из артерий должна бить алая. И запахи все словно прибиты. Но можно объяснить: сам воняешь потом, опять же, гарь все время, мертвечина, что по первости своим «ароматом» кого угодно выворачивает. И тактильные ощущения снижены: ну, руки и морда все время грязные, остальное тоже не очень чистое под одеждой и бронетюфяком.

– Под чем? – переспросил Михаил.

– Бронежилет. Его нам здесь тоже вводить придется, но лучше прямо перед большой войной, – поправился немного смутившийся некстати вброшенным анахронизмом рассказчик. – Аналог тех кирас, что моряки-артиллеристы уже сейчас получают, только вместо тяжелой цельной и жесткой металлической пластины там более «умная» гибкая и многослойная конструкция, вдобавок более легкая.

А вообще, если спросить, что больше всего запомнилось и что одинаковое на войне и в двухтысячном, и в тысяча девятьсот четвертом, – это грязь. Непролазная, сплошная грязища. Летом – пополам с пылью, зимой – пополам со снегом. Может, это потому, что кругом, что в Чечне, что в Маньчжурии, все ж таки Россия. Но мне думается, что просто на войне всегда так. Вот поэтому я и люблю корабли. Тут по-любому чище…

– Простите, господа… – Дверь в салон неожиданно широко распахнулась, и заглянувший в нее Кирилл Владимирович, слегка запинаясь, проговорил: – Наш Степан Осипович пришел в сознание. У него в каюте там сейчас Всеволод Федорович. Он попросил вас немедленно прийти. Пойдемте же, скорее!

* * *

– Вот так, Всеволод Федорович, дорогой… Попало мне изрядно, как видите…

– Степан Осипович, слава богу, вы очнулись!

– Да уж… Про самочувствие только не спрашивайте. Неинтересно совсем. Как закончился бой?

– Победа полная.

– Это я еще застал… Кто… кто у нас под итоговый расчет? Подбитых всех притащили?

– Наши потери из броненосцев – «Севастополь», не смогли довести. Не выдержали у него переборки в носу. Но потери в людях минимальны. Когда в передние кочегарки фильтрация пошла, Иессен принял решение снимать экипаж.

– Правильно…

– Из больших кораблей погибли «Рюрик», «Витязь», «Баян» и «Память Корейца». На первых двух очень большие потери. На «Баяне» и «Корейце» примерно двадцать пять – тридцать пять процентов.

– Плохо… Как жаль… Ваши оба трофея, значит. Люди прекрасные. Царствие Небесное…

– И еще. «Новик» после торпедирования «Микасы» затонул от полученных в этой атаке снарядов и мины. Погиб, защищая транспорты, «Штандарт». Но Балка и Колчака спасли.

– Рейн? Трусов?

– Тоже живы.

– Славно… Влетит на орехи нам и Александру Михайловичу в Питере за яхточку…

– Ну, есть тут пара идеек по поводу новой, может, и обойдется.

– Кому еще крепко досталось?

– Интернировались в Вэйхайвэе «Ослябя», «Победа» и «Сисой». Еле дошли. Они даже до немцев вряд ли бы доползли, а потащили бы к нам – просто погубили бы корабли.

– Понятно… Кто из адмиралов и командиров погиб?

– Чухнин, Бойсман и Миклуха. Ранены: вы, Небогатов, Григорович, Трусов, Яковлев, Дабич, Андреев – серьезно. Игнациус, Васильев, Щенснович, Зацаренный, Эссен, Веницкий, Успенский, Колчак, Рейн и Балк – легко.

– Вечная память героям нашим… Крепко же, крепко воевал супостат… Вам, смотрю, тоже попадало?

– Череп не пробит, так что жить буду, Степан Осипович.

– Понятно… У него что?

– Броненосцы у него утоплены все, кроме «Хацусе» и «Фусо». Но они, как и наши трое, сейчас стоят у англичан. Думаю, всем предстоит интернирование. Из броненосных крейсеров смог уйти только «Идзумо». Кроме того, достоверно потоплены четыре бронепалубных. Убит Камимура. Сам Того, по слухам, тяжело ранен.

– Так никого и не взяли?

– Нет. И «Сикисима», и «Адзума» флаги не спустили. Бились японцы до конца, некоторых их моряков потом силой с воды поднимали. «Якумо» кингстоны открыл…

– В Вэйхайвэе все без склоки обошлось?

– Слава богу, пока да, Степан Осипович, надо британцам отдать должное.

– Ну что же… Прекрасно! Вторая Чесма, Всеволод Федорович!

– Или Синоп. Это уж как господа дипломаты теперь нам устроят…

– Лихо же вы с Григоровичем Того поймали! Лихо. На загляденье просто. Не ожидал от Ивана Константиновича такого, каюсь… Что теперь делать думаете?

– Сейчас идем во Владивосток. С нами «Орел» и «Потемкин». Их в док. Алексеев назначил совет по дальнейшему.

– Понятно… Когда планируете там быть?

– Завтра к вечеру, Степан Осипович.

– Будете настаивать на той нашей идее, по поводу визита вежливости?

– Само собой.

– Ясно… Ох… Водички бы… Спасибо… Вот что, Всеволод Федорович. Прошу тебя, выслушай меня очень внимательно. Мало ли…

А-а… Заходите, господа! Заходите. Да уж! И вам всем здравствовать. Спасибо, любезные мои, спасибо… Очень вы вовремя, однако… пришли… Видать, мало я грешил… Так вот, дорогие мои… Так вот, ежели вдруг я до Владивостока не доберусь… Погодите перебивать… Слушайте же… Ох…

Вот что… Прошу, передайте Евгению Ивановичу: комфлотом необходимо ставить Руднева. Если японцы в течение месяца не сдадутся, тогда всем флотом… боеспособными кораблями… Готовиться немедленно… И десант – гвардию к Токийскому заливу!

Батареи подавите. На скорострельные системы они заменить не могли пока. Да и нет их у них… Армстронговские только на флоте. Были… Медлить нам ни в коем случае нельзя. Темп, темп и еще раз темп! Чтоб не успели опомниться самураи, а главное, просвещенные мореплаватели не успели бы вмешаться или запугать наших в Питере…

Залив вы теперь возьмете. Как и чем – знаете. Сил более чем вполне. На том и закончим с ними. Возразить по-серьезному им трудно, если Василий Александрович форты взорвет…

Ох… Еще водички… Так… Предложение о мире сами им пошлите, МИД две недели сочинять только будет…

Нет времени. Нельзя тянуть! Что надо, Алексеев все знает. А то англичане поймут… поймут… Успеть надо! Успеть… надо… Дочуркам еще… Успеть…

– Степан Осипович! Да что вы, в самом деле! Вам еще Георгия второй степени получать, а то и первой! А вы… Степан Осипович?..

– Оставьте. Он опять в забытье впал, видите же. Температура скакнула. Перенервничал с вами… Ступайте же, господа. Дальше дело наше, врачебное. Степан Осипович все, что хотел, сказал. Даст бог, душу облегчил – может быть, и на поправку пойдет. Хотя не стану лукавить, дело-то очень серьезное. И пока прогнозов давать не возьмусь. Крови адмирал в бою потерял много…