Текст книги "И ты, Брут…"

Толстяк был прав. Чума плюхнулся на стул и, силясь сдержать охватившее его бешенство, зашипел:

– Это же ты… Ты всадил перышко под ребра тому парню, а теперь мы все должны за это отвечать!

Вот это новость! Я во все глаза глядел на Чуму, пытаясь понять, в своем ли он уме.

– Да ты что?! – Я запнулся, подбирая подходящий эпитет для бывшего зэка, и рявкнул: – Хам! Это же ты грохнул верзилу!

– Я?! – пришел черед изумиться Чуме. Он поочередно посмотрел на Валеру и Настю с таким видом, будто хотел им сказать: «Полюбуйтесь, каков подлец, а!» Вслух же с возмущением и притворным восхищением воскликнул: – Ну ты, фраер, даешь! Я так и думал, что ты это убийство на меня свалишь.

– А чего мне его на тебя валить-то? – возмутился и я. – Ты бугая и убил, больше некому. – И я в этом ничуть не сомневался.

Видя, что меня нахрапом не возьмешь, Чума перешел к фактам.

– Из груди верзилы торчал тот самый нож, который мы у него отобрали. Верно? – с трудом сохраняя спокойствие, произнес он и, получив утвердительный ответ, продолжил: – Нож все время был у тебя. Вспомни-ка, в кафетерии я брал его у тебя посмотреть, но потом вернул. Так как же я мог воспользоваться ножом, если он все время находился в твоих руках?

– Да не было его у меня. – Я взмахнул руками так, словно начисто отвергал все выдвинутые против меня обвинения. – Нож я положил на стол под салфетку, а когда мы встали из-за стола, он пропал, на что я и внимания не обратил. Это ты его стащил вместе с салфеткой.

Чума обнажил свои фиксы, словно хотел меня укусить, и прорычал:

– Туфта!

Возможно, мы еще долго препирались бы с Чумой, если бы потоки взаимных обвинений не остановил Валера. Он хлопнул ладонью по столу и заявил:

– Довольно! Меня не интересует, кто кого ударил ножом. Это установит следствие, а суд определит вину каждого. Кому-то дадут больше, ей вот, – толстяк кивнул в сторону Насти, – меньше. Но все равно вы все будете сидеть за убийство! И сроки получите немалые. – В этот момент в коридоре раздались голоса, и толстяк замолчал. Когда шум стих, он встал, протопал к двери и выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, закрыл двери на ключ и, вернувшись на свое место, снова заговорил: – Но зоны вы можете избежать, если выполните то, что я вам предлагал в кафетерии. Условия сделки остаются прежние. Я вам плачу тридцать тысяч баксами, вы проникаете в дом моего знакомого и забираете кое-какие документы. Если вы согласны выполнить эту работу, я буду нем как могила. Если нет, то звоню в милицию и сообщаю о том, кто убил верзилу. Выбирайте!

Я не раздумывал. Резко встал и, в упор глядя на толстяка, сказал:

– А я уже выбрал. Я сейчас сам отправлюсь в милицию и расскажу о том, как все было.

– Ха! – будто змея яд, выплюнул Чума смешок. – Ты умный, да? Хочешь сделать явку с повинной, вот, мол, полюбуйтесь, бывший зэк мужика замочил!

– Тебе же он сказал, – сделал я пренебрежительный жест в сторону небритого мужика. – Милиция во всем разберется…

– Да никто ни в чем разбираться не будет! – заревел Чума. – Узнают, что я сидел, да еще за драку, живо навесят убийство и упекут на всю оставшуюся жизнь за решетку.

– Туда тебе и дорога! – пожелал я и собрался уйти, но меня остановила девушка.

– Игорь, не уходи! – взмолилась она, хватая мою руку. – А как же я? В чем я виновата? Я не хочу в тюрьму! Мне институт заканчивать нужно. Я хочу лечить людей! – говорила Настя с наивностью ребенка. Девушка смотрела на меня снизу вверх, и большие жгучие слезы катились по ее щекам, срывались с подбородка и капали на ее голые ноги, едва прикрытые узкой юбкой. – Давай сделаем так, как предлагает Валера, и тогда о преступлении никто не узнает. В обмен на свободу мы обязаны пойти на сделку. Это же просто, залезть в дом и взять документы. Я прошу тебя, Игорь, останься!

В глазах и голосе Насти было столько мольбы, горечи и отчаяния, что сердце мое дрогнуло.

«Действительно, девчонка здесь при чем? – впервые задумался я над этим вопросом. – Что она такого сделала, чтобы проходить по делу как соучастница в убийстве? Вроде даже благородно получится, если я не пойду в милицию. Вроде как бы спасая честь дамы, молчу я о преступлении. Вон как!.. И с какой такой стати я должен сам идти в милицию и класть голову на плаху? Неизвестно, как все обернется. Чума воробей стреляный, ишь как заговорил. Возьмет в милиции и свалит на меня убийство. Дадут мне лет двадцать, и буду я до глубокой старости пыхтеть на зоне за преступление, которого не совершал. Где же справедливость? Нет, конечно же, я не должен добровольно сдаваться. Пусть Чуму вначале найдут. А если это случится, вот тогда и надо доказывать свою невиновность».

Заметив мое колебание, Санек тут же перешел от обвинений и нападок в мой адрес к уговорам.

– Чего ты ломаешься, Игорек? – произнес он вкрадчиво. – Давай кинем ту хату, тем более что Валерка говорит, дело плевое, заберем бабки и разбежимся кто куда. И охота тебе задарма на «киче» париться? Тебя сразу же закроют, едва ты к ментам заявишься. А ты представляешь, что такое камера в СИЗО? Это небольшая комната, в которой вместо положенных десяти человек торчат тридцать, а то и более. Это вонь от параши, запах немытых мужских тел, духота, клопы, мухи и один раз в день похожая на помои баланда. И чего ты туда рвешься?.. А потом тебя ждет суд, этап и зона… Рассказывать дальше?

Чума словно читал мои мысли. Меня неприятно поразил его вдруг открывшийся дар провидца, а еще больше потрясла нарисованная им мрачная перспектива, которая ожидает меня, если я сдамся. Я высвободил ладонь из рук девушки, однако остался стоять на месте. А в это время сладким голосом сирены запел Валера.

– Послушай, Игорек, – глазки толстяка стали маслеными. – Дело предстоит несложное. Вы с ним справитесь. Мужик тот подлец. Он завладел документами, которые ему не принадлежат. Если вы их добудете, то совершите благородный поступок, и многие люди вам огромное спасибо скажут. А еще вы получите деньги, много денег. Ты в спортшколе такие бабки и за пять лет не заработаешь. А на них ты можешь купить машину, дачу, мебель или что твоя душа пожелает. Вот вам аванс. – Валера полез в висевшую на спинке стула кожаную сумку, достал из нее пачку стодолларовых купюр и бросил ее на стол. – Здесь десять тысяч. Остальные заплачу, когда добудете документы. Ну как?..

В комнате повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь сопением Насти и тяжелым прерывистым дыханием Чумы. Парень и девушка завороженно смотрели на деньги, будто на волшебный предмет, попавший сюда из сказки. И неудивительно. Эти зеленые бумажки мутили разум и более стойким людям, нежели бывший зэк и неопытная студентка. Наконец Санек оторвался от созерцания поразившего его воображение предмета на столе и взглянул на меня преданными глазами.

– Ну так как, останешься?

Не знаю, что в большей степени – страх оказаться за решеткой, желание спасти от тюрьмы девушку или меркантильный интерес, а возможно, и все три фактора в равной мере – повлияло на мое решение, но я остался. Малодушный и низкий человек! Вслух я не выразил своего согласия, просто бессильно опустился на стул, что было красноречивее любых слов. У всех троих вырвался вздох облегчения.

– Ну вот и отлично! – не скрывая своего торжества, воскликнул толстяк. – Значит, завтра встречаемся с вами часиков в десять утра, скажем, на площади Пушкина, едем к дому того самого мужика, и там на месте я вам расскажу, что вы должны будете сделать.

– В десять я не могу, – заявил я поспешно, вскидывая глаза. – В это время у меня тренировка.

– Я тоже завтра работаю, – признался Чума.

– Да и у меня лекция, – посетовала Настя.

Валера помрачнел.

– Ну вот что, ребята, – заявил он жестко и окинул нашу компанию суровым взглядом. – Такие деньги стоят того, чтобы вы пожертвовали ради них своей паршивой работой и учебой. А ты, Чума, подъезжай на своем такси. По счетчику я тебе заплачу. И вот еще что, – обращаясь ко мне, сказал толстяк. – Ты, по моему мнению, человек надежный, так что пусть деньги пока у тебя будут. – Валера взял со стола пачку банкнот, привстал и бросил ее мне на колени. – Мне так спокойнее будет. А то, не ровен час, Чума возьмет аванс да смоется с ним. А тебе я верю. У меня все.

Толстяк грузно встал, давая нам понять, что аудиенция закончена. Поднялись и мы. Я – одурелый от произошедших в этой комнате событий, Чума – недовольный тем, что деньги остались у меня, Настя… Настя, по-моему, вообще ко всему относилась слишком легкомысленно и вела себя как большой ребенок, который все еще считает, что зависит от взрослых и те решают все его проблемы.

Я повертел в руках пачку купюр. Таких денег мне в своей жизни еще держать не доводилось. Чокнуться можно. Однако, если деньги находятся у меня, это еще не значит, что я согласен выполнить работу. У меня еще есть время подумать до завтра. Я сунул пачку купюр в карман, обошел вниманием протянутую для пожатия руку толстяка и, напялив очки, направился к двери.

В коридоре я прибавил шаг, рассчитывая оторваться от Чумы и Насти. Я не готов был делиться с ними впечатлениями, оставшимися у меня от приема у Валеры. Мне необходимо было побыть одному и как следует над всем поразмыслить.

На лифте я не поехал, побоялся не справиться со сложной системой его управления, и стал спускаться по лестнице. А Чума и Настя не побоялись и вперед меня очутились на первом этаже. Когда я, миновав турникет, направился к выходу, Санек уже садился за руль такси, а Настя поджидала меня у дверей, между прочим, весьма соблазнительная в коротенькой светлой юбочке и ярком топике с завязанным чуть выше пупка узлом. Увы, делиться впечатлениями, по-видимому, все же придется.

Девушка подхватила меня под руку и пошла рядом, приноравливаясь к моему шагу.

– Еще раз извини, что так получилось, – виновато сказала она, заглядывая мне в лицо и чуть ли не тычась кончиком носа в мою щеку. – Я не хотела всех этих проблем, поверь мне.

– Я тоже, – с грустью признался я и вяло махнул рукой в ответ на прощальный жест, которым удостоил нас с Настей проезжавший мимо Чума.

В удлиненных, со слегка подкрашенными ресницами глазах девушки вспыхнул лукавый огонек.

– Но все равно я очень рада, что мы с тобой сегодня встретились, – сказала она и не удержалась от улыбки. – Я благодарна Валере за то, что он сегодня свел нас. Я думала, больше тебя никогда не увижу.

Похоже, тот героический поступок, который я совершил, вырвав Настю из лап бугая, так подействовал на воображение девушки, что она слегка повредилась в уме и теперь стала путать меня с тем самым парнем, который обещал прискакать за ней на белом коне.

– Было бы справедливее поблагодарить Чуму за то, что он грохнул того верзилу и дал Валере возможность шантажировать нас, – буркнул я. – Ты хоть понимаешь, что говоришь, девочка?

– Понимаю, – вздохнула она. – А это действительно не ты всадил ножик под ребра верзиле?

Я резко остановился и испытующе взглянул на Настю.

– А ты разве в этом сомневаешься? – заговорило во мне негодование, замешенное на обиде. – Я что, похож на убийцу?

– Нет, конечно, – поспешно заверила Настя. – Я просто так спросила, чтобы лишний раз убедиться, что ты ни при чем. Это все Чума натворил. Он такой противный! – Она поморщилась и без всякого перехода вдруг спросила: – А ты женат?

Ну вот, сейчас начнет про жилплощадь интересоваться. Я усмехнулся:

– А тебе-то какое дело?

– Да так. – Изображая сильное смущение, девушка очертила носком туфельки полукруг на земле. – Интересно.

– Был женат, – неохотно признался я. – Да разошелся. Я не люблю говорить на эту тему, поэтому не задавай больше глупых вопросов.

Глаза Насти хитро блеснули из-под опущенных ресниц.

– Хорошо, не буду, – согласилась она, погасив улыбку. – Но раз тебя дома не ждут, пойдем посидим где-нибудь. – И девушка снова взяла меня под руку.

Меня нахально клеили, если так можно выразиться про мужчину. Я уже говорил, что не рассматривал Настю как сексуальный объект. Пока… Нет, конечно, я интересуюсь женским полом, и даже очень, причем с каждым годом все больше обращаю внимание не на ровесниц, а на их дочек, но дурных мыслей или, не дай бог, сексуальных фантазий на этот счет себе не позволяю. Разумеется, я могу по достоинству оценить молодое крепкое тело, полюбоваться хорошей девичьей фигурой, но дальше – ни-ни! Табу, извините. Почему, я и сам не знаю. Возможно, с детства комплекс такой остался. Все мои друзья были старше меня, девушки тоже, с младшими я не только не водился, внимания на них не обращал. Так и вырос со старшим поколением, не заметив, что и младшее подросло. Вот до сих пор и отношусь к нему немного свысока. Глупо, конечно, но на то он и комплекс. А может быть, боюсь показаться в глазах молодых особ смешным и старомодным, а потому и не иду с ними на сближение. А скорее всего, статус воспитателя обязывает не грешить с девицами, да и не знаю я, как себя с молоденькими вести. Проще соблюдать с ними дистанцию, держаться умно, чуть иронично, солидно, с достоинством, и тогда ни в чьих глазах не будешь выглядеть ни смешным, ни жалким, ни архаичным. Вот такая моя философия.

– Ну, так как, посидим где-нибудь? – видя, что я не двигаюсь с места, повторила Настя.

Я легонько высвободил локоть из руки девушки.

– Хватит, в «Экспрессе» уже насиделись! – заявил я и дотронулся до плеча Насти. – А ты, Настенька, иди домой, тебя родители ждут и куклы. Давай, давай, беги!

На лице девушки появилось обиженное выражение, а я прошел мимо Насти и, не оборачиваясь, зашагал к остановке.

Подготовка

На этот раз я прошел мимо Лидии Ивановны и поздоровался. Седая, похожая на ворону старуха – еще одно подтверждение моей теории относительно происхождения человечества – вскочила со своей табуретки и увязалась за мной, будто школьница за любимым пионервожатым.

– А вы знаете, у нас в подвале труба течет! – заговорила Лидия Ивановна с придыханием, голосом смертельно больного человека. – Еще утром вызвала сантехника, и до сих пор никто не пришел. А воды уже огромная лужа натекла. Теперь все лето от комаров в доме покоя не будет.

– Да-да, – посочувствовал я старушке и, как обычно в таких случаях, прибавил шагу.

Лидия Ивановна тоже «поддала газку», однако из-за сильного износа организма не могла соперничать со мной в скорости и уже через пару метров стала заметно отставать, а затем и вовсе остановилась. Но Лидия Ивановна не была бы Лидией Ивановной, если бы позволила мне удалиться без высказанного в мой адрес замечания.

– А у вас за два месяца за квартиру не заплачено! – крикнула она, весьма недовольная моей прытью. – Я об этом сегодня в жэке узнала.

– А у вас там большие связи, – позволил я себе пошутить, резко свернул влево и нырнул в подъезд.

Живу я на восьмом этаже девятиэтажного дома в двухкомнатной квартире, куда вернулся под крылышко матери после развода с женой. Мама, моя бедная мама, недолго скрашивала дни моего одиночества и через два года, солнечным майским днем тихо скончалась на своем диванчике, наказав мне вернуться в лоно семьи. Наказ матери я не выполнил, так и остался бобылем, коротая часы досуга за просмотром телепередач, чтением книг да иной раз, как в тот день на вечеринке у Сереги, позволяя себе случайные связи с женщинами. Вот так и влачил я жалкое существование, пока не повстречался с Настей. Теперь все изменилось. Теперь жить стало веселее.

Я вошел в квартиру и первым делом отправился в ванную принять душ.

Когда вышел из ванной, то вспомнил о деньгах. Достал из лежавших на кресле брюк пачку долларов, бросил ее на журнальный столик. Стопка зеленых бумажек, всего сто штук, а сколько земных и неземных радостей в себе таит! Соблазн велик! Отодвинув не дававшие мне покоя мысли об убитом бугае на задний план, я позволил себе слегка помечтать. Меньше чем на половину пачки можно купить машину. Недорогую, обычный «жигуленок». Потом какую-нибудь стиральную машину – «Индезит», например. А то надоело на активаторного типа да вручную, склонившись над ванной, стирать. Холодильник большой, с меня ростом, белый, обязательно с морозильной камерой, чтобы в ней фрукты на зиму можно было замораживать. Я критически оглядел комнату. Мебелишку кое-какую сменить, стенку там, мягкую мебель. Я не барахольщик, но комфорт и уют мне не чужды. Да, телевизор не мешало бы новый приобрести, с дистанционным управлением, из тех, что в фирменных магазинах стоят, с четким изображением, яркими красками, чтобы смотреть по нему передачи было бы одно удовольствие. Ну и оставшиеся деньги потратить на кое-какую одежду и – я глянул на выгоревшие обои – ремонт. Да… мечты обывателя.

Я отправился в кухню, достал из допотопного холодильника пару яиц, колбасу, приготовил яичницу и поужинал. Потом послонялся по квартире, включил телевизор и завалился на диван. По экрану еще советского «Горизонта» двигались блеклые мутные тени. Показывали какой-то боевик. Все-таки новый телевизор не мешало бы купить. А с другой стороны, на кой черт мне все эти вещи нужны? Обходился без них столько лет и еще столько же обойдусь. Но все же с ними обходиться было бы лучше… Ладно, Игорек, не морочь себе голову, утро вечера мудренее, а сегодня спи спокойно. Ты никого не убил и в дом еще ни к кому не влез. Выбор остался за тобой. Я выключил телевизор, вновь лег и, как это ни покажется странным, мгновенно уснул…

На следующий день я на работу не пошел. С утра позвонил завучу.

– Алло? – прозвучал в трубке старческий грубоватый голос Колесникова.

Разговор предстоял неприятный, и я немного волновался.

– Это Игорь Гладышев звонит, – отрекомендовался я.

Трубка недовольно засопела:

– А-а… Ну-ну… Объявился, значит. А ты знаешь, что у тебя тренировка в девять часов? Пацаны пятнадцать минут как ждут.

– Знаю. – Я собрался с духом. – Я на работу больше не приду.

Последовало мычание, видимо, Иван Сергеевич потерял дар речи, но быстро обрел его, причем с примешавшимися к голосу саркастическими интонациями.

– Вот как! – неожиданно подпрыгнула в моих руках трубка. – Опять болезнь, теперь уже под правым глазом в виде синяка выскочила?

– Да какая, к черту, болезнь! – досадуя на непонятливость завуча, пробубнил я. – Я совсем на работу ходить не буду. Увольняюсь я.

С речью у Колесникова вновь начались проблемы. Он некоторое время молчал, потом сменил гнев на милость и почти отеческим тоном спросил:

– Что случилось, Игорек?

Ну не стану же я ему объяснять, что решил сменить профессию тренера на профессию налетчика.

– Да так, надоело работать, – нашел я более-менее подходящую причину для своего ухода.

Но завуча почему-то мой ответ не удовлетворил.

– Обиделся за то, что я тебя премии лишил? – догадался он и залебезил: – Да это же я просто так сказал, Игорь. Не бери в голову, получишь ты свою премию, как все.

Ну нельзя же так унижаться. Так и уважение коллег потерять можно.

– Премия здесь ни при чем! – заявил я с достоинством. – Для увольнения у меня есть иные причины, но сообщить о них я вам не могу. Так что извините за все. Банкета по поводу моего ухода с работы не будет. Зайду на днях в ДЮСШ, напишу заявление. Еще раз извините, и до свидания!

Разумеется, было бы глупо рассчитывать на то, что удастся так легко отделаться от завуча.

– Постой, постой! – прицепился он ко мне. – Как же ты так можешь поступить с детьми? Где я нового тренера найду? Доведи группу до своего отпуска, а там можешь увольняться.

Обычная уловка любого начальника, который не хочет расставаться с хорошим (смею таковым себя считать) работником, – потянуть время, а там, как говорит одна восточная пословица, либо падишах умрет, либо ишак сдохнет. Но я на провокации решил не поддаваться.

– Я увольняюсь, Иван Сергеевич, – произнес я твердо. – А искать нового тренера и не нужно. Распределите пока мою нагрузку между другими тренерами, протарифицируйте, и дело с концом.

– Погоди, Игорь, – снова затараторил Колесников. – Может, ты другую работу нашел?

– Да нет же! – невольно усмехнулся я проявлению завучем ревнивого чувства. – Лучшей работы, чем у нас в ДЮСШ, в мире не сыщешь. Я пока никуда не устраиваюсь.

– Так на что же ты жить будешь? – удивился Колесников.

Я взглянул на пачку долларов, все еще лежавшую на журнальном столике. И он еще спрашивает. Да на такие деньги можно жить несколько лет, нигде не работая. Волынку с завучем «увольняюсь – не увольняюсь» нужно было заканчивать, а то душа у меня мягкая, могу поддаться на уговоры. Я еще раз попрощался и положил трубку.

Конечно, я мог бы и не уходить с работы, взять на недельку отпуск без содержания, завуч сейчас пошел бы мне на любые уступки, но, поскольку моральный облик воспитателя подрастающего поколения несовместим с моральным обликом падшего человека, я принял решение расстаться со спортшколой. Итак, выбор сделан. Собираясь на это дело, я и не знал: то ли свое малодушие оправдываю жаждой наживы, то ли жажду наживы малодушием, но главное, что меня толкало на этот поступок и в чем я не хотел себе признаваться, была трусость. Я ужасно боялся толстяка и его разоблачений.

В общем, оделся я, побрызгался одеколоном, вышел из дому и полетел на встречу с дьявольской компанией, как мотылек на пламя свечи. Прощай, безгрешная жизнь, прощай, светлое будущее!

Лидия Ивановна, к моему удовольствию, еще не заступила на пост. Я благополучно прошмыгнул мимо ее подъезда и спустился с горочки к остановке. В сторону стоявшего на кольце троллейбуса даже не взглянул. Имея на журнальном столике десять тысяч баксов, можно раскошелиться на такси. Я поймал тачку, которая в два счета доставила меня к нужному месту.

Эпоха социализма подарила каждому или почти каждому городу бывшего Союза как минимум по улице Пушкина, памятнику Пушкина и прилагающейся к нему площади Пушкина. Много чего произошло с тех пор, как началась перестройка. Но какие бы катаклизмы ни происходили на территории постсоветского пространства, сколько бы ни переименовывали улицы, площади и парки, сколько бы ни сносили памятники, все, что касалось имени горячо и всенародно любимого поэта, осталось нетронутым. Наш бронзовый Александр Сергеевич стоял на высоченном постаменте на площади своего имени, в самом начале похожего очертаниями на каплю сквера, обтекаемого со всех сторон потоками автомобилей. Заложив руки за спину, поставив ногу на камень, великий поэт с задумчивым видом смотрел куда-то вдаль, очевидно, сочиняя очередное стихотворение, возможно, даже посвященное Керн, хотя, я думаю, городская площадь не вполне подходящее место для творчества. Впрочем, у великих свои причуды. Им виднее, где лучше сочинять свои шедевры.

Толстяка видно не было, а Настя и Чума уже находились на месте. Со стороны они напоминали молодую чету, пришедшую возложить цветы к памятнику. Со стороны… Но уж я-то знал, за каким чертом приперлись сюда эти любители поэзии. Я выскочил из такси, перебежал дорогу и направился к парочке. На Насте сегодня были темно-синие джинсы в обтяжку и свободная, навыпуск синяя рубашка. В этом наряде она еще больше смахивала на мальчишку. А вот Чума не баловал свое тело частой сменой туалета. Я его видел третий раз, и третий раз на нем была все та же клетчатая рубашка и старенькие вытертые джинсы. Парень и девушка моему появлению обрадовались.

– Здорово, здорово, – крепко пожимая мне руку, сказал Санек. – Я был уверен, что ты заявишься. Мы теперь на одном поводке у Валерки бегаем.

Настя тоже протянула мне руку. Ладошка у нее была узкой и мягкой.

– А вот я не надеялась тебя увидеть, – призналась она с улыбкой, щуря от яркого солнца глаза. – У тебя все в порядке?

Я поправил на носу свои ультрасовременные очки.

– А что у меня должно быть не в порядке? – бодро сказал я. – Все в норме.

Чума тоже испытывал ко мне интерес.

– Ладно, ладно, хватит вам ворковать, – заявил он презрительно. – Ты нашу с Настей долю принес?

Пришлось разочаровать Чуму.

– Нет, Санек, баксы дома остались. Вначале посмотрим, какое дело предложит нам этот самый Валера. И если дадим окончательное согласие, тогда и поделим деньги.

Чума сразу ощетинился.

– Ты думаешь, у нас есть выбор? – воскликнул он запальчиво. – Скажи спасибо, что толстяк нам бабки отстегивает. А то заставил бы пахать на него задарма. Мы же у него на крючке сидим.

– То-то и удивительно, – промолвил я озабоченно, – что он нам деньги предлагает за то, что мог бы заставить нас сделать бесплатно. Здесь что-то не так.

– Что? – с любопытством уставилась на меня Настя.

– Кабы я все мог знать и предвидеть, – ухмыльнулся я, – то никогда бы не попал в глупую историю, наподобие этой.

– Да бросьте вы! – досадливо отмахнулся Санек. – У мужика, видать, куры денег не клюют. Вот он и сорит ими направо и налево. Платит нам, и ладно, а остальное выбросьте из головы.

Я посмотрел на парня иронично, хотя за темными стеклами очков он вряд ли мог видеть выражение моих глаз.

– Тебе, Чума, хорошо так рассуждать, в твоей голове ветер гуляет. В противном случае у тебя возникла бы масса вопросов.

Самолюбие бывшего зэка было задето. Привык, видать, там, на зоне, чуть что, рубаху на груди рвать.

– А ты меня не оскорбляй! – вскричал он, гневно сверкая глазами. – Я, хотя и не спортсмен, за себя постоять могу!

– Прошу вас, мальчики, не ссорьтесь! – молитвенно сложив руки, влезла в мужской разговор Настя. – Нам предстоит одно дело выполнять, поэтому мы должны быть дружной командой. Иначе у нас ничего не получится. Пожалуйста, успокойтесь!

Не успев вспыхнуть, Чума погас.

– Девчонка правду говорит, – проворчал он и, демонстрируя свои мирные намерения, глубоко засунул руки в карманы джинсов. – Мы не должны базарить, если хотим провернуть это дельце и заработать.

Учитывая взрывной характер Чумы, я предпочел не лезть дальше на рожон и замолчал. С независимым видом мы стали прогуливаться на пятачке перед памятником и поглядывать по сторонам. Наконец появился четвертый поклонник творчества Александра Сергеевича. Толстяк, прихрамывая, шел через скверик, похожий на раненного в ногу носорога. Он и одет был под цвет вышеназванного зверя – во все серое. Ссутулившись, Валера так спешил, что приличных размеров баул, который он держал в руке, порхал вокруг него, точно гигантская бабочка.

– Здорово, ребята! Извините, что задержался! – еще издали закричал толстяк, обошел цветник и, приблизившись к нам, протянул для пожатия руку.

– Здорово, кожаный чемоданчик! – поприветствовал я Валеру. Руку ему на сей раз пожал. Теперь он босс, а босса если не уважать, то хотя бы видимость уважения создавать нужно.

Толстяк вначале опешил, но потом, запрокинув голову, принужденно рассмеялся, так что его второй и третий подбородки заколыхались, точно студень.

– Шутить любишь, Игорек?! – спросил он сквозь фальшивый смех. – Ну-ну, шути. Я веселых людей люблю. – Неожиданно став серьезным, толстяк окинул нас взглядом полководца, проверяющего готовность армии к походу. – Ну, раз все в сборе, – сказал он строго, – поехали! Чума, где твоя тачка?

Санек кивнул в сторону облицованного белым мрамором четырехэтажного здания РОВД.

– Там припарковал.

Я, как вы поняли, человек язвительный, не преминул и здесь заметить:

– Хорошее предзнаменование начинать новое предприятие от дверей кабинета следователя.

– Это еще как посмотреть, – осклабился Чума. – Может быть, наоборот, менты нас на дело благословляют. Ну, с богом!

Мы перешли дорогу и уселись в припаркованный в тени огромного дерева автомобиль «Даган». Нелепо было бы предполагать, что едва устроившемуся на работу человеку дадут новенькое авто. Само собой, машина была старенькой, с продавленными сиденьями, обшарпанным салоном. Когда мы тронулись в путь, под днищем у нее что-то скрипело и хлюпало, но двигалась она ходко. Я с Настей сидел на заднем сиденье, Валера – на переднем. Он-то и указывал Чуме дорогу.

Недавно одевшиеся в листву деревья, газоны были еще зелены, свежи, воздух с утра был чист, солнце весело поблескивало в стеклах многоэтажных домов, и если бы не потный толстяк, который неизвестно куда тащил нашу компанию, то снова был бы повод порадоваться жизни, весне да просто быстрой езде на автомобиле по широким улицам родного города. Увы, предстоящая акция омрачала мою жизнь.

Ближе к окраине города мы свернули с шоссе на проселочную дорогу. Дома здесь были старой постройки, невзрачные, однотипные, такие, что Чума даже подивился.

– А ты говорил, – произнес он, обращаясь к Валере, – будто у мужика того дворец, а здесь лачуги какие-то.

– Погоди, – многообещающим тоном изрек толстяк. – Там дальше дома покруче будут.

Впереди показался длиннющий забор, за которым торчали громадные цистерны, насосы и навесы. К огромным воротам были подведены рельсы, на них стояли четыре железнодорожные цистерны.

– Районная нефтебаза, – пояснил Валера. – Отсюда бензин на автозаправочные станции поступает. Хозяин базы здесь неподалеку и живет… Нам налево.

Мы проехали вдоль забора, потом свернули еще раз, уже направо. По правую сторону все еще тянулась нефтебаза, по левую – небольшой яблоневый сад. За ним высились особняки. Не обычные прямоугольные коробки, а именно особняки, построенные по особому проекту, с претензией на тот или иной архитектурный стиль. Видимо, раньше сад занимал большую площадь, но постепенно шикарные дома отвоевывали у него пространство, и теперь от сада остался клочок земли со старыми деревьями, которые, наверное, скоро тоже вырубят. Что и подтвердил толстяк.

– Здесь новые участки раздают, – сказал он. – Все деловые люди города строятся, подальше от городского шума и от глаз государства. Поезжай-ка, Санек, тише. Сейчас будет нужный нам дом.

Чума сбросил газ. Почти одновременно кончились забор и сад. Сразу за нефтебазой раскинулся пустырь с одиноко торчащей посередине водонапорной башней. Еще дальше поля и сады. По другую сторону от дороги вместо фруктовых деревьев тянулся теперь высокий кирпичный забор с проемами в нем в виде арок, в которые были вставлены железные прутья. Сквозь них и молодые топольки невдалеке виднелся дом, представлявший из себя груду нагроможденных друг на друга строений; за ним еще дома.

– А вот и наш особнячок, – объявил Валера и указал на возникший за окном серый, недавно оштукатуренный забор.

– Этот?! – воскликнул Чума.

Мы с Настей пригнулись, чтобы разглядеть окончание абсолютно гладкой стены метров пяти высотой, за которой не видно было даже крыши дома. Я никогда не был ни в тюрьме, ни в сумасшедшем доме, но думаю, подобные учреждения обносят именно такими стенами. Мелькнувшие за окном огромные железные ворота, в которые свободно мог бы въехать паровоз, но которые он ни за что не смог бы вышибить, также не оставляли шансов проникнуть в дом.