Текст книги "Пустота"

– Сколько раз летал – никогда не привыкну, – сказал я.

– Говорят, каждый рассвет неповторим, красив по-своему, – заметила Даша, – здесь, на орбите, они ещё и случаются каждые девяносто минут. Наверное, только ради этого стоило стать астронавтом. – Она улыбнулась.

На какое-то время на мостике воцарилась тишина, каждый из нас думал о чём-то своём.

– Боюсь, – прервала молчание Дарья.

– Чего? – удивлённо спросил я.

– Всё думаю об этом треклятом эфире, никогда не любила выступать на публику.

– Сколько ты летаешь? – повернувшись к ней, поинтересовался я. – Двенадцать лет? То есть летать на орбиту, сидя на верхушке огромной семидесятиметровой бочки, заполненной двумя тысячами тонн жидкого метана и кислорода, ты не боишься, отправиться в путешествие за полтора миллиарда километров от дома – тоже, а встать перед камерой и рассказать людям о том, что ты при этом чувствуешь, тебе страшно?

– Это другое, Федь. – Она посмотрела на меня. – Ты будешь держать, снимать, Мейс – следить за тем, чтоб не пропал сигнал, остальные и вовсе будут бить баклуши, а я? Мне придётся выступать перед многомиллионной аудиторией! Эта наша миссия… люди ведь ждут от нас триумфа, вспомни, как нас провожали! В предыдущий раз такое было полвека назад, когда «Арес-1» отправлялся на Марс! На меня будут смотреть миллионы, а я даже не знаю, как вести себя перед камерой, что вообще говорить? Знаешь, наверное, я бы предпочла лучше снова оказаться в той маленькой вонючей капсуле с отказавшим двигателем на орбите Луны, чем вести этот эфир.

От нахлынувших воспоминаний о том полёте меня передёрнуло, как, впрочем, и всегда. Восемь дней мы с ней провели в крошечной консервной банке, дрейфуя по орбите вокруг единственного естественного спутника нашей матушки-Земли. Я был тогда астронавтом-стажёром в «Юнайтед Аэроспейс», и это был мой первый полёт, а Даша, проработавшая в корпорации на тот момент уже несколько лет, являлась опытным специалистом. План был простой: мы должны были вылететь со станции «Фридом», расположенной в точке L1 системы Земля – Луна, приземлиться на базе «Коперник», что находится в восточной части Океана Бурь, забрать оттуда парочку геологов вместе с их оборудованием и доставить обратно на станцию, где они пересели бы на «Олдрин» – циклер, курсирующий между Землёй и Луной, который отвёз бы их к нашей родной планете. Всё пошло наперекосяк. Мы уже заканчивали тормозной прожиг для схода с орбиты, двигателю оставалось проработать считаные секунды, как вдруг случился взрыв, разворотивший всю нижнюю часть нашего лунного челнока. Естественно, мы не знали тогда, что произошло и насколько серьёзными были повреждения, – всё, что мы ощутили, – лишь резкий толчок и внезапная невесомость, возникшая в результате исчезновения тяги.

Беда была в том, что мы уже сошли с орбиты и теперь неумолимо неслись к поверхности Луны. Попытка перезапустить двигатель успехом не увенчалась (как потом оказалось, он к тому моменту уже прекратил своё существование в виде единого механизма), да к тому же у нас обнаружилась утечка топлива, которую мы никак не могли устранить. Кое-как с помощью маневровых нам удалось поднять наш перицентр над поверхностью, после чего топливо из повреждённых баков окончательно испарилось, остался лишь небольшой резерв горючего в расходном баке на то, чтобы поддерживать нашу нестабильную орбиту. План нашего спасения был разработан быстро, однако законы орбитальной механики неумолимы, и, чтобы его осуществить, требовалось восемь дней – именно таким был минимальный срок, за который до нас мог добраться спасательный челнок.

К счастью для нас, баки с воздухом и система жизнеобеспечения в результате взрыва не пострадали и продовольствия, особенно с учётом аварийного запаса, у нас было достаточно, чтобы продержаться пару недель. Главной проблемой было топливо, которого у нас оставалось всего восемьдесят килограммов. Помните, я говорил, что мы вылетели со станции «Фридом», расположенной в точке Лагранжа L1. Эта точка – центр гравитационного равновесия между нашей планетой и её спутником, место, где притяжение обоих тел уравнивается. Там удобно размещать станцию, поскольку она всегда будет оставаться в одной и той же позиции, между планетой и спутником, однако когда ты в челноке вращаешься вокруг Луны и при этом твоя орбита проходит рядом с точкой L1, то такая орбита получается крайне нестабильной. Каждый виток нам приходилось выполнять коррекцию, тратя те крохи горючего, что у нас оставалось. В противном случае нас могло либо выкинуть с орбиты, и тогда операция по нашему спасению становилась гораздо сложнее, либо же нас вовсе могло размазать о поверхность Луны.

К счастью для нас, всё обошлось, и на девятый день нашего дрейфа к нам приблизился другой лунный челнок, мы пересели на него и вернулись на «Фридом».

Естественно, за восемь дней, проведённых наедине друг с другом, мы с Дашей успели сблизиться. Именно тогда между нами впервые возникла взаимная симпатия, которая спустя время переросла в нечто гораздо большее. У нас были странные отношения, по большей части дистанционные. Наша работа редко позволяла нам находиться в одно время в одном месте. Так уж получалось, что либо она была в космосе, а я на Земле, либо наоборот. Или же нас просто задействовали в разных проектах: так я, например, строил "Армстронг" в то время, пока Дарья летала на Марс, потом меня отправили к астероидам, а её вернули на Землю для повышения квалификации, а потом нас обоих пригласили в программу «Прометей», и всё завертелось. Тренировки, психологические тесты, различные упражнения, отработка аварийных ситуаций. Конечно, мы проходили подобную подготовку и раньше, при приёме на работу в корпорацию, и потом неоднократно в процессе повышения квалификации. Однако интенсивность подготовки в рамках программы «Прометей» была гораздо выше. Нас с Дарьей сразу поставили в пару, определив наши будущие должности как «командир корабля» и «первый пилот». Помимо нас, на эти места претендовало ещё восемь пар астронавтов. Все они были прекрасными специалистами, и, я уверен, любая из этих двоек справилась бы с поставленными задачами, однако в итоге выбор комиссии по подбору экипажа пал на нас. Мы не были лучшими по всем показателям. В чём-то мы были сильнее остальных, а в чём-то уступали, однако главным фактором, приведшим к тому, что в полёт отправились именно мы, стала психология. Психологическая совместимость экипажа всегда была одним из решающих факторов при подготовке дальних экспедиций. Нам предстояло провести наедине друг с другом полтора года на пути к Сатурну и потом ещё столько же при возвращении домой; пока остальной экипаж будет мирно спать в своих капсулах гибернации, нам с Дарьей предстояло присматривать за кораблём, выполнять текущий ремонт и обслуживание систем на протяжении полёта. И за меньший срок люди, запертые в ограниченном пространстве, бывало, сходили с ума и начинали грызть друг другу глотки, причем порой и вполне буквально. Было несколько весьма серьёзных инцидентов, один из них отгремел совсем недавно. Какой-то парень на одной из частных шахтёрских станций в поясе астероидов сбрендил от изоляции, скуки и одиночества, прикончил своего напарника и разнёс кучу дорогого горнодобывающего оборудования. Конечно, подобный исход был скорее исключением, и причиной его было наплевательское отношение организации к подбору персонала, а также к созданию психологически комфортных условий труда. Я видел репортаж с той станции – тесные переходы, мрачные помещения, постоянные проблемы со светом, непрекращающийся монотонный гул перерабатывающих руду механизмов. В общем, ничего удивительного, что кто-то там сбрендил. На «Армстронге» всё было иначе, в отличие от той компании «Юнайтед Аэроспейс» вложила кучу денег, заботясь о том, чтобы нам тут было комфортно, но всё же три года – это очень долгий срок. И так уж вышло, что именно я и Даша оказались парой с наивысшим показателем психологической совместимости. По результатам всех тестов мы набрали девяносто восемь баллов из ста, пара, занявшая второе место, набрала лишь на один балл меньше, однако этого хватило, чтобы выбор склонился в нашу пользу.

– Эй! – Я посмотрел на неё. – Ты зря так переживаешь, никто не требует от тебя быть профессиональным репортёром. Просто рассказывай о корабле что знаешь, улыбайся, будь милой, как ты это умеешь, и всё будет отлично.

На какое то время мы замолчали.

– Если хочешь, я могу сделать это вместо тебя, – предложил я.

– Не стоит. Меня ведь потом наши директора запилят с вопросами, дескать, «Что случилось?», «Почему поставила Фролова вместо себя?» и всё такое. А нельзя же им сказать, что я, командир самого суперсовременного корабля, вся такая крутая, боюсь выступать на публике? Публичные выступления – это тоже часть моей работы. Я даже боюсь представить, сколько мне придётся давать интервью, когда мы вернемся. Нет уж, раз эту передачу назначено было вести мне, то так и будет. Пошли, – сказала она, отстегивая ремни и взмывая над креслом, – поужинаем и начнём готовиться.

* * *

– Минута до эфира, – раздался в наушнике голос режиссёра трансляции.

Я в очередной раз проверил камеру, подстроил фокус, убедился, что беспроводной модуль подключён к сети корабля. Специально для нашей миссии руководством программы было закуплено несколько навороченных цифровых фото– и видеокамер плюс целая куча объективов, ламп и прочего дополнительного оборудования к ним. Меня, как заядлого фотолюбителя, назначили главным документалистом нашей экспедиции, против чего я в общем-то не возражал.

– Как я выгляжу? – спросила Даша.

– Ровно так, как подобает командиру первого в истории корабля, отправляющегося к Сатурну, – ответил я.

– С причёской все нормально?

Я посмотрел на её голову – длинные, медного цвета волосы смешно болтались в невесомости лисьим хвостом.

– У тебя отличная прическа.

– Ах чёрт! Хвост же торчит! – глянув в карманное зеркальце, воскликнула она.

– Тридцать секунд, – прозвучало в наушнике.

– Мейс, как там с потоком? – поинтересовалась Даша по системе внутренней связи.

– Видеопоток стабилен, сигнал чёткий, картинка и звук – отличные, – раздался в гарнитуре голос инженера. – Мы сейчас передаём через спутники «Спейслинк», но уже через пару минут переключимся на прямую связь с Хьюстоном.

– Тишина, всем приготовиться! – вновь раздался голос режиссёра. – Десять секунд до начала трансляции… Пять… Четыре… Три… Две… Одна. Вы в эфире!

На мгновение растерявшись, Дарья посмотрела на меня, затем на зависшего за моей спиной Рика и наконец взяла себя в руки и, глядя в камеру, произнесла:

– Привет, Земля! Я Дарья Климова, вы смотрите прямое включение с борта межпланетного корабля «Нил Армстронг». Сегодня мы с моими друзьями проведём для вас небольшую экскурсию в преддверии нашего отлёта. Сейчас мы находимся в осевом отсеке одной из наших гравитационных центрифуг. Как вы могли заметить – стены за моей спиной вращаются, здесь, в центральной части корабля, царит невесомость, но стоит мне нырнуть в один из этих туннелей, – она указала на отверстие у себя за спиной, – и центробежная сила сразу начнёт тянуть меня вниз – так мы создаём силу тяжести.

Подтянувшись за поручни поближе к вращающейся секции, Дарья зависла у входа в один из переходов.

– Отсеки, расположенные в центрифуге, сообщаются с осевыми с помощью этих трёх радиальных переходов, как видите, они обозначены разными цветами, чтобы мы могли не тратить время, пытаясь понять, в который из них нам следует нырнуть, чтобы попасть в то или иное место. – Она немного замялась. – Сейчас я покажу вам, как мы в них спускаемся. Скорость вращения центрифуги небольшая, но все же, чтобы попасть в отверстие, нужна определенная сноровка, иначе можно набить себе шишку.

Держась за поручень перед входом, Дарья уперлась ногами в стену и, отпустив руки сделала изящный прыжок. Пролетев через весь отсек и оттолкнувшись от противоположной стены руками, она нырнула прямо в зев туннеля.

Вести видеосъёмку в невесомости было непросто, поэтому Рик всё время подстраховывал меня, не давая перевернуться или улететь, если я вдруг не успею зацепиться. Удерживая камеру одной рукой, я подтянул себя к краю дыры, в которой скрылась Дарья, и обнаружил её висящей на лестнице в самом начале перехода.

– Сейчас – сказала она, глядя в камеру, – я практически не ощущаю силу тяжести, но чем ниже я буду спускаться, тем сильнее центробежная сила будет давить на меня.

Дарья стала спускаться по лестнице, я последовал за ней. Оказавшись наконец внизу, мы смогли встать твёрдо на ноги.

– Итак, мы внутри центрифуги, – сказала Даша, – тут есть некое подобие гравитации, примерно треть от земной, так что здесь можно ходить. Сейчас мы в кают-компании, эта комната предназначена для досуга, тут мы будем проводить свободное время. Здесь есть голографический проектор, телевизор, можно смотреть фильмы, играть в игры, общаться и так далее. Там, справа, – указала она, – находится кухня, по левую руку от меня зона для совещаний. Как видите, здесь довольно просторно. Вообще ширина каждой центрифуги – семь, а длина окружности – свыше ста двадцати метров, это очень много! Каждое кольцо разделено на три сегмента длиной порядка двадцати пяти метров. Сегменты изолированы друг от друга, так что, чтобы попасть, скажем, отсюда в спальную зону или в спортзал, нам придётся подняться по лестнице обратно в центральный отсек и спуститься через другой радиальный переход. Было бы, конечно, здорово, если бы мы могли перемещаться между сегментами напрямую, но для этого пришлось бы по меньшей мере в два раза увеличить герметичный объем центрифуг, а это бы слишком утяжелило конструкцию.

– Ну что, давайте, может, прогуляемся в спортзал? – Даша задорно улыбнулась прямо в камеру.

Мы поднялись по лестнице в центральный отсек и, нырнув в другой радиальный тоннель, оказались в отсеке, целиком и полностью выделенном под занятия спортом.

– Итак, вот и наш тренажёрный зал. – Даша обвела руками пространство вокруг. – Вообще не стоит недооценивать важность физических упражнений в космосе. Раньше, на станциях и кораблях, не оборудованных гравитационными центрифугами, экипажам приходилось уделять кучу времени на то, чтобы поддерживать себя в форме. Нам же благодаря искусственной силе тяжести достаточно тренироваться всего лишь по полтора часа в день. Это обязательная норма для каждого члена экспедиции, впрочем, никто не запрещает заниматься дольше, если есть желание и свободное время. Здесь у нас беговые дорожки, велотренажёры – все они оборудованы фиксирующими ремнями, чтобы их можно было использовать в невесомости, на случай если что-то выйдет из строя и центрифуги перестанут вращаться.

Даша подошла к странного вида машине, отдаленно напоминающей средневековое орудие пыток.

– А вот это один из наших силовых тренажёров. У нас нет возможности держать на борту гантели и штанги. Обычные земные тренажёры с грузами и противовесами нам тоже не подходят, так что приходится использовать вот это. Его можно переключать в различные режимы: жим сидя, лежа, стоя и так далее. Нагрузка здесь создается за счет пневматических цилиндров и регулируется с пульта.

После спортзала мы двинулись в спальный отсек. Вынырнув из радиального тоннеля, мы оказались в узком, длинном коридоре с рядами дверей по обе стороны.

– Ну а здесь находятся наши каюты, – сказала Даша. – Вон та, первая слева, моя. Напротив меня живёт начальник экспедиции, профессор Андерсон.

Услышав свое имя, Андерсон показался из-за двери, улыбнулся и помахал в камеру.

– Уилл, раз уж вы у себя, можно мы заглянем к вам? – спросила Дарья.

– Да, конечно, – ответил тот.

Я подошёл к нему и, встав в дверном проёме, обвёл объективом его каюту.

– Вот так мы и будем жить, – сказал Андерсон, демонстрируя свое обиталище. – Стол, компьютер и кровать – минимум необходимого, никакой роскоши. Вообще-то каюты нам нужны в основном для сна, большую часть времени мы будем проводить за работой, в других отсеках.

– Все каюты, – продолжала Дарья, – оснащены индивидуальными санузлами. Раньше на кораблях и станциях для отправления естественных надобностей космонавты были вынуждены использовать довольно сложные вакуумные устройства, а мыться приходилось либо в специальных герметичных бочках, либо и вовсе с помощью влажных полотенец, потому как разлетающаяся по всему отсеку вода могла стать источником больших проблем. Мы благодаря искусственной силе тяжести лишены всех этих бед, конструкция наших туалетов и душевых кабин мало чем отличается от земных. Хотя при необходимости, опять же на случай выхода из строя центрифуг, у нас есть на борту парочка старых добрых вакуумных санузлов. Надеюсь, нам не придётся ими воспользоваться. Что касается водопровода, то он у нас полностью замкнутый, вся грязная вода после использования попадает в рециркуляционный контур, где очищается до первоначального состояния. Твердые отходы отделяются и частично сбрасываются за борт, частично идут на удобрения для парника. Кто-то скажет, что это неэкологично – засорять своими продуктами жизнедеятельности космическое пространство, но, как по мне, лучше уж так, чем возить это всё с собой.

Следующей точкой нашего репортажа оказался продовольственный склад.

– Ну а здесь, – Даша обвела рукой небольшое, загромождённое контейнерами с пайками помещение, – мы храним наши пищевые запасы. Питание у нас трёхразовое: завтрак, обед и ужин. Большая часть продуктов – сублиматы, просто заливай водой, разогревай и ешь. Кроме овощей, разумеется, их мы будем выращивать сами, на гидропонике. Всего у нас на корабле находится примерно двадцать тонн пищевых пайков. Половина здесь, вторая половина хранится частично на борту «Дедала», частично во втором продовольственном складе, расположенном ближе к корме. А теперь давайте я покажу вам нашу теплицу.

Вслед за Дашей я вплыл в просторное, залитое ярким искусственным светом помещение.

– Ну, вот и наш парник, – зависнув в самом центре отсека, сказала она. – Тут мы будем выращивать различные овощи: лук, фасоль, свёклу, огурцы, помидоры и картофель. Процесс ухода за растениями полностью автоматизирован: компьютер следит за уровнем влажности, освещением и прочими параметрами и самостоятельно управляет распылением питательного раствора, нам остается лишь вовремя высаживать и собирать урожай.

– К сожалению, – двигаясь между пустыми пока рядами грядок, продолжила Дарья, – гидропоника не может полностью прокормить нас на протяжении всего полёта, но она является отличным подспорьем. Благодаря ей нам удалось ощутимо уменьшить массу продовольствия, которое мы везём с собой. Кроме того, овощи содержат в себе витамины, без которых нам вдали от солнца просто не обойтись. Ладно, идёмте дальше.

Пролетев через теплицу, мы оказались в центральном отсеке второго кольца.

– Это наша вторая центрифуга, – зависнув в центре просторного помещения, сказала Даша. – Как видите, конструктивно она полностью идентична первой, она так же разделена на три сегмента, имеет тот же диаметр, однако вращается в противоположную сторону. Это нужно, чтобы нивелировать реактивный момент от вращения колец. В общем, в этой центрифуге у нас располагается рабочая зона. В ней находятся мастерская, лаборатории, медицинский отсек, астрономическая обсерватория. Благодаря имеющемуся на борту корабля оборудованию наша научная группа может проводить исследования в сфере геологии, астрономии, биологии, химии и так далее. Как вы понимаете, это всё не совсем моя стезя, – Даша улыбнулась, – так что я, пожалуй, оставлю честь более подробно рассказать об устройстве нашего научного модуля профессору Андерсону в одном из следующих эфиров.

Даша двинулась дальше, в сторону кормы корабля, я и Рик последовали за ней. Пролетев сквозь круглую массивную гермодверь, мы оказались в следующем отсеке.

– Добро пожаловать в главный стыковочный хаб, – зависнув посреди просторного помещения, сказала она. – К этому отсеку швартуются челноки, доставляющие на борт «Армстронга» провизию и оборудование. Всего тут у нас четыре стыковочных узла: снизу, сверху и два по бортам, к одному из них в данный момент пришвартован «Дедал», три других свободны. Кроме того, в этом же отсеке расположен один из наших воздушных шлюзов, через которые мы будем выходить в открытый космос. А вон за тем люком находится тоннель, ведущий в «Купол», – это сферический модуль, расположенный вне корпуса корабля, на вынесенной десятиметровой мачте. Он имеет множество окон, так что откуда открывается прекрасный вид на окружающее пространство. Увы, этот модуль сейчас законсервирован, и там довольно холодно, так что давайте я покажу вам его в другой раз, а сейчас мы заглянем в отсек шлюза.

Мы подплыли к небольшой двери в боковой стене. Даша открыла её и вплыла внутрь, я обвёл камерой небольшое, примерно пять на три метра, помещение.

– Итак, перед вами отсек для подготовки к ВКД – внекорабельной деятельности, – обведя руками комнату вокруг себя, сказала Даша. – Это что-то вроде прихожей, здесь мы экипируемся для выхода в открытый космос. Тут у нас лежат инструменты, аварийные баллоны. Вот тут находятся наши скафандры, как видите, они подключены к зарядным станциям, которые автоматически производят заправку воздухом и подзаряжают батареи. Всего скафандров для ВКД у нас пять штук, по количеству членов группы управления кораблём. Научной группе выходить из корабля не положено.

Даша подплыла поближе к шкафчику со своим именем и открыла его.

– Скафандры у нас компрессионного типа, они состоят из двух слоёв, вот этот внутренний. – Она продемонстрировала на камеру нечто, отдаленно напоминающее костюм для дайвинга. – Как видите, он больше похож на гидрокостюм. Сделан из прочного, не тянущегося материала, он очень плотно прилегает к телу, тем самым не давая ему расширяться под воздействием вакуума.

– Поверх внутреннего, герметичного слоя надевается ещё один, он нужен для терморегуляции. Внутри этого слоя находится сеть трубок, которые соединяются с ранцем. По ним циркулирует вода и отводит излишки тепла от тела, обеспечивая астронавту комфортные температурные условия.

– Вообще работать в таком костюмчике – одно удовольствие, – сказала Даша, закрывая шкафчик, – он намного легче и комфортнее традиционных жёстких скафандров, меньше сковывает движения. Правда, и стоит намного дороже, в основном за счёт того, что изготавливается индивидуально, с учетом анатомических особенностей владельца.

Закрыв шкаф, она подплыла к круглому люку в противоположной от входа стене и открыла его.

– Ну а вот, собственно, и сам шлюз.

Я обвёл объективом небольшое помещение.

– Дальше, за этой дверью, только космос. – Даша хлопнула рукой по обшивке внешнего люка. – Здесь мы храним и заправляем УПМК – или, проще говоря, реактивные ранцы.

Я направил камеру на нишу в стене, где были закреплены наши «джетпаки».

– Эти штуки, – продолжала Даша, – позволяют нам свободно летать вокруг корабля, не привязывая себя страховочным фалом, который бы сильно сковывал наши перемещения. Мы храним их здесь, так как они используют то же топливо, что и двигатели системы ориентации корабля, а оно довольно токсично. Старые ранцы работали на сжатом газе, в основном азоте, он, конечно, более безопасен, однако гораздо менее эффективен. Ладно, айда дальше.

Мы выплыли из шлюза, плотно закрыв за собой люки, и двинулись дальше, в сторону криогенного отсека.

Большое, залитое холодным синим светом круглое помещение, на стенах которого в три ряда были закреплены капсулы для сна.

– Ну а это наш отсек гибернации, – сказала Даша, зависнув у противоположной от входа стены. – Или «морозилка», как мы его ещё называем. Хотя это не совсем корректно, ведь капсулы не замораживают человека, это было бы смертельно. Они погружают его, – она задумалась, – в гибернацию. С помощью специальных препаратов, вводимых в кровь, обмен веществ замедляется, температура тела снижается примерно до пяти градусов Цельсия. Дыхание, частота сердечных сокращений падают до минимума. Капсула автоматически отслеживает состояние находящегося в ней человека, обеспечивает его питанием, вводя через вены специальный раствор, поддерживает тонус мышц, подавая ток на прикреплённые к телу электроды. В таком состоянии организм потребляет гораздо меньше ресурсов, это позволяет нам значительно сократить количество продовольствия. Плюс решается множество психологических проблем, связанных с длительным перелётом. Человек просто засыпает здесь и просыпается у Сатурна.

Даша подплыла к задней переборке криогенного отсека.

– Ну а вот здесь, – она хлопнула рукой по обшивке, – место, где заканчивается обитаемая, герметичная часть корабля, дальше за этой стеной – вакуум, там находится техническая секция, она представляет собой решётчатую ферму, к которой прикреплены грузовые отсеки, топливные баки, радиаторы, двигатели системы ориентации и много чего ещё.

– Хорошо, ребята, думаю, достаточно, можете закругляться, – раздался в наушнике голос режиссёра.

– Что ж, на этом, мои дорогие земляне, сегодняшняя экскурсия по кораблю «Нил Армстронг» закончена, спасибо всем, кто смотрел нас, ждите следующих включений, у нас есть ещё много интересного, что мы бы могли вам показать! Пока. – Даша мило улыбнулась и отправила в камеру воздушный поцелуй.

– Трансляция остановлена, всем спасибо, – вновь раздался голос в наушнике. – Дарья, Фёдор, вы оба большие молодцы, отлично справились. На этом всё на сегодня, удачи.

Я выключил камеру и посмотрел на Дашу.

– Ну ты даёшь, – восхитился Рик, – оттарабанила весь эфир почти без запинки!

– Я же говорил, что ты зря волнуешься, – сказал я. – У тебя явно репортёрский талант, если с космосом вдруг в какой-то момент не срастётся – можешь смело идти в журналисты.

Дарья устало улыбнулась, стянула с головы радиогарнитуру.

– Моя бабушка работала на телевидении, наверное, это все от неё, – сказала она. – А вообще знали бы, вы как меня сейчас колотит! С удовольствием бы выпила сейчас чего крепкого!

– В медотсеке есть спирт. – Я заговорщически подмигнул ей.

Она улыбнулась.

– Нет, думаю, командир, нарушающий сухой закон ещё до начала полёта, будет очень плохим примером для остального экипажа. Лучше оставим спирт для медицинских целей.

– Тогда из крепкого могу предложить разве что кофе, – сказал я.

– Сойдёт.

Мы отправились в кают-компанию. На выходе из радиального туннеля нас уже встречали другие члены экипажа.

– Отличная работа, командир, – сказал ожидающий нас вместе со всеми Вильямсон. – Я только что с мостика, общался по радио с Диком Гиббенсом, он сообщил мне, что директорат и сам Эванс очень довольны тем, как всё прошло.

– Не удивительно, говорят, нашу трансляцию смотрели почти полмиллиарда человек, – заметила Жаклин Кусто. – И это только прямой эфир, а сколько народу ещё увидит в записи!

Мы уселись вокруг большого стола в центре помещения.

– Ну что, дамы и господа, вот мы и здесь! – обведя взглядом всех собравшихся участников экспедиции, произнес Уильям Андерсон. – Спустя одиннадцать лет с начала программы наша миссия, «Прометей-1», наконец-то готова к полёту! Нам с вами выпала огромная честь отправиться туда, куда ещё не ступала нога человека! Увидеть то, чего до нас ещё никто не видел. Но это не только честь! На нас, как на первопроходцах, лежит большая ответственность, поэтому давайте постараемся не подвести наших работодателей и всех людей на Земле и вне её и приложим максимум усилий, чтобы выполнить возложенную на нас миссию как подобает.

– Аминь, сэр! – послышался голос нашего метеоролога, Эдварда Нортона.

– Предлагаю тост! – Андерсон встал. – За нас! За «Прометей-1»!

– Ура!

Зазвенели кружки и стаканы, мы выпили у кого что было.

– Да, так дело не пойдёт, – тихо посетовал сидящий рядом со мной биолог нашей экспедиции Егор Трофимов, когда звон посуды и восторженные возгласы стихли.

– Что не так? – Поинтересовался я.

– Да вот это вот. – Он кивнул на стоящий перед ним стакан апельсинового сока. – Надо было взять с собой хоть пару бутылок шампанского, что ль, для торжественных случаев. Вреда бы не было никакого. Честно говоря, не понимаю, какой смысл было запрещать нам брать алкоголь, учитывая, что у нас на борту есть всё необходимое для того, чтобы сделать его самим.

– Егор, ты же учёный, а ещё теперь и астронавт! – тихо, так, чтобы другие не слышали, поучительно сказала Даша. – Ты должен соответствовать высокому моральному образу участника межпланетной экспедиции!

– Слушай, я не говорю, что мы должны превратиться в пьяниц, просто… мне кажется, небольшое количество алкоголя нам бы не повредило. Вот сейчас, например. Чокнулись бы, опрокинули по бокалу, и всё! Никому бы от этого плохо не стало!

– Согласна. И все же я запрещаю тебе варить на моем корабле самогон, – отрезала она. Впрочем, помолчав немного, всё же добавила: – По крайней мере, без моего личного на то разрешения.

– Как скажешь, командир.

Я усмехнулся. Да, в этом был весь Егор! Весельчак и балагур, умеющий и, главное, любящий отдохнуть. Имея рост под два метра, он отличался крепким телосложением и выдающейся физической силой. При этом за внешней, зачастую напускной личиной весёлого и добродушного простака-здоровяка скрывался поистине могучий ум, позволивший Егору стать одним из известнейших мировых специалистов в области биохимии и микробиологии. В свои тридцать четыре года он уже был обладателем Нобелевской премии за создание каких-то там особенных искусственных клеточных мембран на основе то ли азота, то ли фтора. Конечно, создавал он их не в одиночку, а в составе большой команды, однако, согласитесь, звучит всё равно впечатляюще.

Пока Даша и Егор перешёптывались, споря по поводу алкоголя на борту, разговор за столом шёл своим чередом.

– Нет, всё же решительно не могу поверить, что это действительно случилось, что мы все и правда здесь! – воскликнула Катрин Розенберг, химик экспедиции.

– Мне, честно говоря, тоже с трудом в это верится, – подливая себе кофе, сказал я.

– Да? И почему же? – глядя на меня, спросил Эдвард Нортон.

– Ну, – я откинулся на спинку кресла, – сам вспомни, Эд: никто ведь поначалу не верил, что этот проект вообще в принципе осуществим! Когда наш с тобой нынешний работодатель, Малкольм Эванс, заявил, что он намерен доставить человека к Сатурну до конца столетия, все ведь только пальцем у виска крутили! Только представь! Какой-то чувак говорит, что собирается сделать то, на что государственные космические агентства даже не замахиваются! Это же бред.