Текст книги "Мой Русский Путь"

Мученики

Окунемся в 1975 год. Мне 13 лет. Запад переживает «кризис Церкви». Христианство – само христианство, а не только его храмы – разрушают, «взрывают» известные священники, епископы и кардиналы, которые утратили веру, но по дьявольскому наущению остаются в Церкви, чтобы уничтожать ее изнутри.

Один из наших школьных учителей, решивший спасти нашу христианскую идентичность, приглашает группу специалистов рассказать нам о гонениях на верующих в СССР. Нам показывают слайды разрушенных и взорванных церквей, на этот раз в прямом смысле слова. Нам показывают фотографии психушек, где «лечат» христиан, упорствующих в вере. Нам показывают портреты мучеников – православных, католиков, протестантов, – истерзанных за верность Евангелию.

На перемене, вместо того чтобы побежать с ребятами играть в футбол, я укрываюсь в углу школьного двора. Я чувствую сердцем и телом, как некто незнакомый овладевает моей душой. Я больше не прежний. Я испытываю огромную скорбь и огромную радость. Меня охватывает Святой Дух, Он пробуждает и встряхивает меня. Но я ничего не знаю о Святом Духе.

Мученики вошли в мою жизнь подобно стреле, пронзающей тело.

В западном мире, который обрушивается под грузом материализма, легкой жизни и ненасытной жажды удовольствий, мученики станут моим спасением. Христианство для меня – уже не тот разлагающийся труп, что я вижу повсюду вокруг себя. Христианство – это всепобеждающий Крест, высящийся над Голгофой XX века. Это ярко-красная кровь верности милосердию и любви Божией.

Мое христианское воспитание минимально. Дома о Боге не говорят. В школе говорят, но никто не знает, о чем идет речь: нас не учат христианской вере и нравственности. Про добродетели и заповеди молчат. Я знаю, что есть три важных понятия: вера, надежда и любовь. Но то, что о них рассказывают, неубедительно: это всего лишь политическое пустословие.

Мученики. Я смотрю на них, только на них и повсюду ощущаю их присутствие и поддержку.

«Русская идея»

Школа для меня – ад. Несмотря на огромные усилия, по всем предметам я предпоследний в классе. Я силен только в плавании – в плавании я первый.

Я учу английский, но мне не разрешают взять немецкий вторым языком. «Для идиотов у нас испанский, а не немецкий!» – вот что я слышу. Моя мать, раньше преподававшая испанский, в панике. Она прибегает в школу: «Мой сын будет учить немецкий! Испанскому я сама могу его научить!» Она побеждает. Я учу немецкий.

Мне плохо дается латынь. Этот язык мне отвратителен: никто не старается правильно произносить латинские слова под предлогом, что никто не знает, как их надо произносить. В наказание вместо латинского языка меня заставлют изучать технологию. На этот раз мать отступает.

Родители волнуются за мое будущее.

Видя, как я люблю рубить деревья и косить траву, они уже решили: я буду садовником.

Однажды я прошу бабушку Нину почитать мне что-нибудь по-русски. Она радостно улыбается и выбирает рассказ Чехова «Студент».

Вечер Страстной пятницы, холодно, опускается ночь. Студент духовной академии возвращается с охоты и останавливается погреться у костра, разложенного в поле. Рядом – две вдовы, мать и дочь, Василиса и Лукерья. Он беседует с ними, рассказывает о событиях, происшедших в Страстную пятницу во дворе первосвященника, когда предали Иисуса.

– «Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, – сказал студент, протягивая к огню руки. – Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!»

Студент рассказывает об отречении Петра и о том, как он горько плакал. «Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам». Студент подумал, что «если она заплакала, то, значит, всё, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение».

Затем студент продолжает путь к себе домой. Автор описывает пейзаж ранней весны, оттепель, чувства, охватывающие студента на дороге.

«Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.

И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой…

И чувство молодости, здоровья, силы, – ему было только 22 года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла»[8]8
  А. Чехов, Студент. Собр. соч. Том 7. Повести и рассказы (1888–1891). М., 1956.


[Закрыть].

Нет действия, нет интриги, но Чехов вложил в четыре страницы этого рассказа всю красоту и всю правду, какую только мог.

Когда бабушка читает, я ничего не понимаю, но улавливаю ее необычное волнение и счастье, и решаю выучить русский язык. Она будет моим учителем.

Русский язык освобождает мой ум. Я начинаю интересоваться книгами. Я читаю произведения, которые захватывают меня, произведения, сильно отличающиеся от тех, что нас заставляют читать в школе.

В русской литературе меня поражает ее нравственное и христианское содержание. Она обращена к сердцу читателя, она стремится пробудить самое благородное в нем. Она пытается изменить его.

Новый мир распахивается перед моими глазами. Мир, в котором бытие не сводится к мышлению.

Я читаю Чехова, который кажется «внеморальным», потому что описывает голые факты, оставаясь безучастным. Но за этой кажущейся нейтральностью бабушка помогает мне обнаруживать беспощадное осуждение той ностальгии и меланхолии, которые, будучи замечательными качествами у людей с мужественной волей, являются настоящими пороками у людей незрелых. Чехов требует искренности в чувствах, он требует действия, которое должно из нее вытекать.

Я читаю Достоевского, который открывает мне глаза на положение в мире – на бесов, окружающих нас, на борьбу, протекающую на небе и на земле, на противоречия и драму атеистического гуманизма. После чтения Достоевского я понимаю, что золотой середины не может быть: надо быть за Христа или против Христа.

Я читаю Толстого. Меня очаровывает его борьба против общественной безучастности многих христиан. Толстой расширяет мой кругозор: опасность приходит не снаружи – от открытых врагов христианства, – но изнутри: от половинчатого христианства, которое не является ни солью земли, ни светом миру. Я понимаю, что атеистический гуманизм – не только плод извращенного философского мышления, но и следствие отсутствия истинного христианского гуманизма.

Я обнаруживаю совершенно удивительную вещь: «русскую идею».

Русские стремятся познать предвечный Божий замысел о своем народе. Они стараются постичь свою собственную соборную сущность. Они убеждены, что у них важная миссия, которую надо осуществлять в Европе и в мире. Их больше всего интересует философия истории.

Я читаю Петра Чаадаева: «Есть великие народы, – как и великие исторические личности, – которые нельзя объяснить нормальными законами нашего разума, но которые таинственно определяет верховная логика Провидения: таков именно наш народ… У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить бóльшую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество»[9]9
  П. Чаадаев. Апология сумасшедшего (1837). М., 2006. С. 167 и 175.


[Закрыть]. «Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы»[10]10
  П. Чаадаев. Письмо И.П. Тургеневу (1855). Т. 2. С. 97–99.


[Закрыть].

Я читаю Владимира Соловьева: «Внешний образ раба, в котором находится наш народ, жалкое положение России в экономическом и других отношениях не только не может служить возражением против ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которую русский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего, и внешнее богатство и порядок относительно ее не имеют никакого значения»[11]11
  В. Соловьев. Три силы (1877).


[Закрыть].

Я читаю Николая Бердяева: «Гуманистическая культура принадлежит к промежуточному историческому процессу… Но русский народ – это народ конца»[12]12
  Н. Бердяев. Русская идея (1946). Гл. VI.


[Закрыть].

Чаадаев, Соловьев, Бердяев – вот авторы, которые в силу своей глубокой христианской веры ненавидят всякий национализм и всякий провинциализм. Вот настоящие патриоты: они любят свою родину в истине, не испытывая потребности унижать другие народы и отрицать реальность своей истории, столь часто трагичную.

У Чаадаева есть незабываемые слова: «Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное – это любовь к истине… Не через родину, а через истину ведет путь на небо… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее»[13]13
  П. Чаадаев. Апология… С. 162 и 174.


[Закрыть].

Чаадаев, Соловьев, Бердяев – вот мыслители, сильно повлиявшие на мое мировоззрение.

Русская идея. Кажется, она была недавно подтверждена пророческими словами Пречистой Девы в одном из Ее знаменитых явлений в Меджугорье, в Боснии и Герцеговине, в октябре 1981 года: «Русский народ в будущем прославит Бога больше всего. Запад продвинул цивилизацию, но он действует без Бога, действует, словно он свой собственный творец»[14]14
  R. Laurentin and R. Ljudevit. Is the Virgin Mary appearing at Medjugorje: An urgent message for the world given in a Marxist country. Washington, D.C., The Word Among Us Press, 1984, p. 80.


[Закрыть].

Долгие дни я провожу с бабушкой Ниной. Она рассказывает мне совершенно удивительные вещи о своей петербургской молодости, о России, о ее бегстве с семьей во время Гражданской войны, о моем дедушке Павле, который никогда никому не рассказывает свою историю. Только Нина, его супруга, знает ее.

Призвание

Бабушка Нина глубоко, искренне почитает Архангела Михаила. Едва я появился на свет, она добилась от моих родителей, чтобы меня назвали не только Александром, в честь Александра Дианина, но и Михаилом, в честь Архангела.

Она заказывает русскому художнику икону Предводителя Небесного Воинства и дарит мне ее на 15-летие. Я вешаю икону у себя над кроватью.

Очень скоро Нина обнаруживает, что одного Михаила недостаточно, чтобы меня охранить. На следующий день рождения она дарит мне огромное изображение Архистратига всех сил Небесных. В своих доспехах и с мечом в руке этот второй Михаил похож на самурая. Каждый раз, выходя из комнаты, я встречаюсь с ним взглядом.

* * *

На дворе 1979 год. Мне 17 лет. Через несколько месяцев я окончу среднюю школу.

Я должен выбрать карьеру. Это меня не волнует. Меня волнует другое, а именно: что я сделаю со своей жизнью? Какое направление я ей дам? Я понимаю, что, если я не сделаю этот выбор сейчас, его сделают за меня другие: родители, друзья, девушки, с которыми я общаюсь, французское общество с его лозунгами и предрассудками.

В отроческие годы я много мечтал и на многое надеялся. Я знаю, какой хочу видеть свою жизнь.

И вот мне предлагают жить как все: получить хорошее образование, найти красивую жену и сколотить состояние в отцовском предприятии!

Я в ужасе. Мне грустно до смерти. 1979 год – самый мучительный год в моей жизни.

Говорю с родителями. «Это подростковый кризис, сынок!»

Я их не виню. Иду своим путем – в одиночку. Я укрываюсь в Сакре-Кер на Монмартрском холме. В Сердце Иисуса[15]15
  Базилика Сакре-Кер посвящена Святейшему Сердцу Иисуса, что отражено в ее французском названии. Этот католический храм, построенный в 1876–1914 гг. в римско-византийском стиле, расположен на вершине холма Монмартр, в самой высокой точке города (130 м).


[Закрыть] я нахожу утешение и поддержку.

Я закончил гимназию. В награду родители предлагают мне поездку за границу. Я выбираю Святую Землю.

В Святую Землю я еду в поисках света. Нахожу его в пустыне, между Иерусалимом и Иерихоном.

Это неожиданный свет, говорящий: «Доверься Мне».

Мое путешествие заканчивается на Красном море. На парусной доске[16]16
  Парусная доска – официальное название спортивного снаряда для виндсерфинга.


[Закрыть].

Осенью 1980 года я начинаю учебу на юридическом факультете Университета им. Рене Декарта. В аудитории – свыше трехсот студентов. Вскоре у меня появляется несколько новых друзей. Я записываюсь в клуб французского бокса[17]17
  Сават (французский бокс) – французское боевое искусство, в котором используются в равной мере и руки и ноги, комбинируя элементы западного бокса и удары ногами.


[Закрыть], куда уже несколько лет ходит мой брат Степан, студент медицинского факультета.

После смерти дедушки Павла я собираюсь обосноваться у бабушки Нины. Утром я изучаю право в университете, вечером занимаюсь с Ниной русским языком.

В маленьком саду у дома растет большая береза, посаженная моим дедом уже очень давно. Летом в тени этой березы я ставлю свой рабочий стол.

* * *

Апрель 1981 года. 11 часов утра. Аудитория заполнена. Нам сообщают, что преподаватель уголовного права опоздает на полчаса. Я достаю из портфеля книгу Рихарда Вурмбрандта, которую я недавно купил у букиниста на набережной Сены.

Вурмбрандт – румынский писатель еврейского происхождения. В молодости он был марксистом, изучал политологию в Москве. В 1938 году он обращается в христианство. В 1945-м он лютеранский пастор в Бухаресте, где проповедует Евангелие солдатам Красной Армии. В 1948 году он арестован коммунистической полицией и приговорен к 20 годам тюрьмы. В 1964 году норвежские протестанты вызволяют его из Румынии. В эмиграции Вурмбрандт посвящает свою жизнь защите христиан, гонимых в коммунистических и мусульманских странах.

Мне нравятся книги Вурмбрандта. Этот человек, которого 14 лет жестоко терзали коммунисты, любит своих врагов. Он молится за них, за их обращение. В его сочинениях нет горечи. Только радость от того, что он пострадал за Христа. Более того, Вурмбрант восхищен русским народом: «Проповедовать Евангелие русским, – пишет он, – это небо на земле. Я обращался к людям, представителям многочисленных наций, но я не видел народа с такой жаждой Евангелия, как русский народ»[18]18
  R. Wurmbrand, Tortured for Christ. Hodder & Stoughton Ltd, London 1967.


[Закрыть].

Едва я открыл эту книгу, в которой Вурмбрандт свидетельствует о силе благодати Божией и ее победе над силами зла, как подходит ко мне студент и спрашивает, что я читаю. Мы разговариваем. Максим – так его зовут – вскоре становится мне хорошим другом.

Мы занимаемся вместе.

У Максима в жизни есть два больших увлечения: Брюс Ли (великий мастер кунг-фу) и Дева Мария. Часто после занятий мы идем либо в кино – на Брюса, либо в Собор Парижской Богоматери – к Марии.

Максим учит меня размышлять над Евангелием каждый день и беседовать с Богом, как сын беседует со своим отцом. Раз в месяц он зовет меня навестить, по его выражению, «нищих Богоматери» – престарелых, страдающих от одиночества.

Однажды он приглашает меня в центр Opus Dei около улицы Моцарта и знакомит меня с Ксавье, директором центра. Ксавье на 20 лет старше нас. Он профессор истории в Сорбонне и всемирно признанный эксперт по мексиканской революции.

Ксавье рассказывает мне о Хосемарии Эскриве, основателе Opus Dei, и о его учении. Речь идет о том, чтобы искать Христа в повседневной жизни: на работе, в семье, в общественных отношениях. Мир – не препятствие к христианской жизни, напротив, это место встречи со Христом и единения с Ним.

Opus Dei – это обóжение повседневной жизни, это полнота богосыновства в мире. Я должен оставаться на своем месте, продолжать заниматься тем, чем занимаюсь сейчас, но придать своей работе новый смысл.

Святость для всех – вот нечто глубоко евангельское! Святость как жизненный идеал. Я никогда не думал об этом. Однако речь идет о цели, логичной и естественной для христианина.

В Центре Opus Dei я встречаю студентов из разных университетов и вузов. Мы очень естественно говорим обо всем и ни о чем и занимаемся вместе в читальном зале.

В этом доме есть красивая часовня со Святыми Дарами, и есть молодой священник. Мы с ним часто разговариваем с глазу на глаз. Он спрашивает, добросовестно ли я учусь. Посвящаю ли я каждый день некоторое время размышлению над Евангелием и общению с Богом. Пытаюсь ли я приблизить к Богу всех, кого встречаю на жизненном пути. Это не допрос: он направляет меня в размышлениях и самопроверке.

Центр Opus Dei производит на меня впечатление. В нем я чувствую себя дома.

13 мая 1981 года. Кто-то стрелял в Папу Иоанна Павла II. Его состояние критическое.

Впервые в жизни я молюсь за Папу. Впервые мое сердце устремляется к Папе. Еще вчера я ничего не знал о нем и не интересовался им.

Это годовщина первого явления Богородицы в Фатиме, в Португалии, в 1917 году. В Фатиме Она говорила о России. И говорила о Папе.

Я и не подозреваю, что Иоанн Павел II сыграет весьма важную роль в моей жизни.

Декабрь 1982 года. Прошло полтора года с моей первой встречи с Opus Dei и со дня покушения на Иоанна Павла II. Я продвигаюсь в учебе. Продвигаюсь и во внутренней жизни.

Дучо, профессор итальянского языка в Сорбонне, с которым я уже некоторое время обсуждаю мою духовную жизнь, просит меня серьезно подумать о моем призвании. Он считает, что я готов принять решение, определяющее все мое дальнейшее существование. Он убежден, что Opus Dei – мой путь. Просто, без лишних слов он описывает перспективу безоговорочного предания себя Богу, пока мы подходим к знаменитой французской святыне на Рю дю Бак.

Мы входим в часовню, построенную на месте явления Богоматери святой Екатерине Лабуре в 1830 году. Во время явления Пречистая Дева стояла на земном шаре, попирая Змия. Ее пальцы были украшены драгоценными кольцами, из которых на земной шар исходили лучи света. Владычица сказала Екатерине: «Лучи света – это символ благодати, которую Я щедро даю тем, кто просит Меня о ней. Кольца, которые не изливают лучей, – символ благодати, которую у Меня забывают попросить». Вокруг Богородицы – слова: «О, Мария, без первородного греха зачатая, молись о нас, к Тебе прибегающих». Вдруг «табличка» со словами перевернулась. Екатерина увидела большую букву «М» – знак имени Мария, на которой стоял Крест. Ниже два сердца: Сердце Иисуса, увенчанное тернием, и Сердце Марии, пронзенное мечом. Вокруг – 12 звезд.

Еще до того как мы с Дучо поговорили о моем призвании, я собирался съездить в Фатиму с Оливье. Оливье – друг детства, того трудного детства, когда я был предпоследним в классе. А Оливье – последним[19]19
  Впоследствии Оливье добьется больших успехов в гостиничном деле. Он сейчас генеральный секретарь англо-французского клуба «Трэвеллерз», расположенного на Елисейских Полях, 25, в старинном доме маркизы де Пайва.


[Закрыть].

26 декабря мы отправляемся в Португалию на автобусе. Выходим в Эстремосе и неделю идем пешком – или едем автостопом – до Лиссабона, затем до Фатимы. Спим в палатке.

Икона Фатимской Богоматери «Тобою Единство».

Фатима. С 13 мая по 13 октября 1917 года Приснодева шесть раз является троим пастушкам – Люсии, Жасинте и Франсишку.

13 июля Богородица показывает им преисподнюю и говорит: «Вы видели ад, куда попадают грешники. Чтобы спасти их, Бог хочет установить в мире почитание Моего Пренепорочного Сердца. Если то, что Я вам скажу, будет исполнено, многочисленные души спасутся, и наступит мир. Война скоро закончится. Но если люди не перестанут оскорблять Бога, то при Папе Пии XI начнется новая война, хуже этой… Чтобы не допустить этого, Я приду просить о посвящении России Моему Пренепорочному Сердцу… Если прислушаются к Моей просьбе, Россия обратится и наступит мир. Если нет, то она распространит свои заблуждения по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь. Святой Отец будет много страдать, праведники примут мученическую смерть, целые народы будут уничтожены. В конце концов, Мое Пренепорочное Сердце восторжествует. Святейший Отец посвятит Мне Россию, она обратится, и мир будет дарован миру на время»[20]20
  Эти две первые части Фатимского послания (видение преисподней и откровение о России) были опубликованы в 1942 г. по инициативе Папы Пия XII.


[Закрыть].

Люсия рассказывает о том, что случилось потом: «Мы увидели Ангела с огненным мечом в левой руке. Меч извергал пылающие языки, которые могли бы сжечь всю Землю, но они затухали, касаясь великолепного сияния, которое Божия Матерь излучала навстречу им из своей правой руки. Указывая на землю правой рукой, Ангел вскричал громко: “Покайтесь, покайтесь, покайтесь!” В бесконечно ярком свете, который означал присутствие Бога, мы увидели нечто подобное отражению в зеркале, когда люди проходят перед ним. Увидели епископа, одетого в белое, – нам показалось, что это был Святейший Отец. Там были и другие епископы, священники, верующие мужчины и женщины. Они поднимались вверх по крутому склону горы, на вершине которой стоял большой Крест из необтесанных стволов пробкового дерева. Прежде чем попасть туда, Святейший Отец пересек большой, наполовину разрушенный город. Он шел, останавливался и, страдая от боли и горя, молился за души тех, чьи трупы встречал на своем пути. Когда он достиг вершины горы и опустился на колени у подножия Креста, группа солдат стала стрелять в него пулями и стрелами, и он был убит. И таким же образом там гибли один за другим епископы, священники, верующие мужчины и женщины – миряне разных чинов и сословий. По обе стороны Креста стояли два Ангела, каждый с хрустальной кропильницей в руке, в которую они собирали кровь мучеников и окропляли ею души, прокладывающие свой путь к Богу»[21]21
  Эта третья часть Фатимского послания (видение гонимой Церкви) была опубликована в 2000 г. по инициативе Папы Иоанна Павла II.


[Закрыть].

Кровь мучеников, очищающая и питающая души, которые приближаются к Богу…

Этот путь я проделал с того дня 1975 года, когда в углу школьного двора мученики вошли в мою жизнь подобно стреле, пронзающей тело. В крови мучеников началась история моей души.

Это пророческое видение произошло 13 июля 1917 года, за три дня до первой попытки большевиков захватить власть.

Последнее явление Богоматери в Фатиме состоялось 13 октября того же года. Спустя три недели разразилась большевистская революция.

В 1917 году Богородица объявляет, что Она придет за посвящением России Ее Непорочному Сердцу. В 1929 году Она действительно приходит за этим посвящением. Она просит его у Папы Пия XI через Люсию.

Но Марию не послушали.

1929 год. Это «год великого перелома на всех фронтах социалистического строительства». Так постановил Иосиф Сталин.

В России льются реки крови. Крестьян истребляют миллионами.

В 1936 году Люсия спрашивает Иисуса, почему Он не обратит Россию и без особого посвящения, совершаемого Папой:

«– Потому что Я хочу, чтобы вся Моя Церковь признала в этом посвящении торжество Пренепорочного Сердца Марии, чтобы затем распространить Ее культ и установить наряду с почитанием Моего Божественного Сердца почитание Сердца Пренепорочного.

– Но, Господь мой, Святой Отец не поверит мне, если Ты Сам не побудишь его к этому особым наставлением.

– Святой Отец? Усердно молись за Святого Отца. Он это сделает, но слишком поздно. Впрочем, Пренепорочное Сердце Марии спасет Россию, Россия вверена ему»[22]22
  Записки и письма сестры Люсии (1973). С. 412–414.


[Закрыть].

«Слишком поздно!» И память разворачивает свиток с трагическими судьбами десятков миллионов людей. «Слишком поздно!» Эти слова Христос произнес, должно быть, с неизбывной болью.

Фатима – вот яркий, подобный лучу прожектора свет, направленный на трагические события XX века! Вот великое откровение о тесной и невыразимой связи, соединяющей Богородицу с русским народом!

В Фатиме в январе 1983 года начинается мой путь в Opus Dei.

Мне 20 лет. Я на третьем курсе юридического факультета. Я принадлежу Opus Dei, Делу Божию. Не я избираю этот путь – Господь избирает меня со всеми моими недостатками и достоинствами.

Призвание – это призыв к тому, чтобы мыслить, чувствовать и действовать определенным образом. Это критерий, по которому я оцениваю все свои поступки, и начало, дающее единство всей моей жизни.

Мое призвание не то же самое, что миссия. Моя миссия – это определенное дело, которое я должен совершать, мой личный вклад в общее благо. Я не знаю своей миссии. Мне еще предстоит ее открыть. Я открою ее, когда осознаю свой талант. Пока что я не знаю своего таланта. Я узнаю его позже.

Я позволяю лепить себя, я словно глина в руках ремесленника – такова вкратце история моих первых лет в Деле Божием.

Но то, чем я являюсь, моя собственная сущность, лишь укрепляется изо дня в день. Я все больше и больше становлюсь тем, что я есть.

Недавно мой брат Степан женился на таиландской девушке. Имя ей – Уорапун. Они познакомились в Соединенных Штатах, в университете Северной Каролины. Брат – дерматолог, 20 лет он будет работать в Американском госпитале в Париже. У Степана и Уорапун будет трое детей: Максим, Марина, Алиса.

Сестра Мария вышла замуж за Жила, молодого и необычного выпускника Политехнической Школы. Вместе они пошли работать с нищими в трущобах Парижа. Позже Жил станет начальником отдела управленческого контроля в компании PSA Peugeot Citroen. У Жила и Марии будет шестеро детей: Надежда, Лейла, Пьер-Сирил, Тинатин, Амандин и Марселин.

Подавляющее большинство членов Дела – женатые люди. Понятно: бóльшая часть людей на этой земле призвана к браку – к тому, чтобы найти Бога в супружеской любви и взращивании детей.

Женщины, окружающие меня с раннего детства, моя мать и сестра, – образ женственности. Девушки, с которыми я общался на первых курсах юрфака, – чудо природы: их улыбка, взгляд, голос, запах!

Между 15 и 20 годами я пытаюсь жить чисто. Есть взлеты и падения, но я никогда не думаю о браке. И никогда не думаю о безбрачии. Я думаю только о России.

После Фатимы я твердо знаю, что вопрос о браке никогда не встанет передо мной. Я иду по другому пути. Пускаюсь в другое приключение, требующее отдания себя Богу без посредника – без посредничества земной любви. Это приключение на всю жизнь, и плод его – безграничное духовное отцовство.

Мои родители понимают: то, что три года назад они считали подростковым кризисом, – вовсе не кризис, а устойчивое стремление моей личности.

Они в ужасе. Они объявляют мне войну. Но эта война идет мне на пользу: она заставляет меня определиться, она проверяет серьезность и искренность моего решения. Впрочем, эта война будет короткой: отец, только что объяснивший мне за завтраком «безумство этого выбора», заканчивает свою «речь» замечательными словами, которые лишь увеличивают мое восхищение им: «Ты свободен делать то, что хочешь!»

Через несколько лет, когда я уже покину Францию, мать пришлет мне характерное для нее письмо с лапидарной фразой: «Я ведь знаю, сынок, что ты сделал правильный выбор».

Выбор, конечно же, сделал не я, а Бог.