Текст книги "Воспитание сердца"

Александр Дианин-Хавард
Воспитание сердца

Предисловие

Июль 2013 года, Момбаса, побережье Индийского океана. Президент комиссии по реализации новой кенийской Конституции пригласил меня представить мою систему нравственного лидерства полусотне депутатов, сенаторов и губернаторов.

Я впервые обращаюсь к политикам. Наступает время вопросов. Встает Джеральд Отьено Кайванг.

Кайванг – известный сенатор. Это мужчина внушительных размеров. Защищая свои идеи, он часто прибегает к физической силе.

Он хватает микрофон: «Александр, вы проповедуете не той публике. Мы политики именно потому, что мы безнравственны. Все мы, здесь присутствующие, бандиты, и, возможно, даже убийцы. Такова наша профессия».

Искренность его слов застает меня врасплох и потрясает.

Беру себя в руки:

– Сэр, то, что Вы бандит и убийца, не проблема.

Кайванг застывает на месте.

– Нет, проблема не в том, что Вы плохой. Проблема в том, что Вы маленький. Проблема зла – не зло само по себе, а сжатие, умаление, убывание бытия, к которому ведет зло. Проблема зла – эстетическая катастрофа, к которой оно приводит. Духовное измельчание и оскудение – вот ваша проблема, и я здесь, чтобы помочь вам ее решить, потому что мелкий человек – урод.

Кайванг смиренно замолкает. Скоро он умрет от внезапной остановки сердца. Ему 55 лет.

Позже я узнал, что за несколько месяцев до смерти он сильно изменился: он обратил свое сердце, выбрался из своего малодушного тщеславия, чтобы войти в возвышенную сферу великодушия, благородства и красоты. Кайванг стал прекрасной и свободной личностью.

Многие готовы быть плохими, но мало кто готов быть маленьким. Многие охотно признают свою развращенность, но мало кто охотно признает свою мелочность. Развращенная воля – да! Мелочное сердце – нет!

Воспитание сердца – вот что нужно каждому из нас, чтобы вознестись, как орлы, и перестать махать крыльями, как курицы.

Александр Дианин-Хавард

От автора

В отличие от животного, чья воля определяется инстинктом, человек обладает свободной волей: он способен делать выбор. Но помимо этой базовой свободы – свободы воли – существует высшая свобода: свобода сердца.

Свободное сердце – сердце, имеющее привычку говорить «Да!» трансцендентным ценностям и божественным импульсам, когда они проявляются в глубинах нашего существа. Степень нашей свободы зависит от частоты и силы этих «Да!».

Свобода сердца – плод напряженной работы над собой.

Москва, 29 января 2019

1.
Источник и средоточие

В человеке есть три очага свободы и ответственности: разум, воля и сердце. Разум и воля – исключительно духовные силы. Сердце – сила одновременно духовная и телесная.

Эти три силы тесно связаны между собой. Они могут развиваться только вместе. Если одна из них изолируется от других, она искажается и искажает весь человеческий организм. Рационализм, волюнтаризм и сентиментализм – это болезни, парализующие человека и делающие его несчастным.

Поскольку сердце – сила не только духовная, но и физическая, оно представляет собой самое сложное и в то же время самое богатое составляющее человеческой личности. Счастье испытывает не разум, не воля, а сердце. Сердце человека – это его самое сокровенное «я». Человек стóит столько, сколько стóит его сердце.

Сердце есть источник физической и психической жизни. Оно источник также жизни духовной. В этом смысле сердце есть фундамент разума и воли.

Сердце есть фундамент разума: оно интуитивно и непосредственно постигает бытие вещей, исходные данные познания, которые нельзя логически доказать, но которые составляют отправную точку рассуждения.

Сердце есть фундамент воли: так же интуитивно и непосредственно оно дает первоначальное направление нашей воле (сердце осуществляет основной, часто неосознанный, выбор между Творцом и творениями, между Богом и нашими эгоистическими интересами).

Сердце не только чувствует: оно знает и хочет.

Человек без сердца, человек с пустым сердцем… такого человека не существует. Сердце, как источник, не может быть пустым: оно всегда полно. В нем есть добро и зло, и если добро уменьшается, мгновенно возрастает зло.

Сердце – не только источник, но и средоточие. Оно – центр наших устремлений и нашей любви. «Ибо где сокровище ваше, – говорит Иисус Христос, – там будет и сердце ваше».[1]1
  Mф 6, 21.


[Закрыть]

Сердце – центр наших отношений с Богом. Бог действует сначала в сердце человека, а потом уже в его разуме или воле. Сердце – это орган общения человека с Богом. Бог ближе к нам, чем мы сами к себе, Он знает нас вернее, чем мы сами. Один только Бог знает, что происходит в наших сердцах и насколько искренне мы отвечаем на Его призывы.

Сердце занимает привилегированное место в поэзии, литературе, религии (в частности, в Библии). Ему принадлежит особое место в русской традиции. Петр Чаадаев, Владимир Соловьев, Павел Флоренский – вот известные философы, своей жизнью не меньше чем своим творчеством указавшие на значимость сердца. Зато в истории древнегреческой и западной философии трудно найти главу, где сердце стоит в одном ряду с разумом и волей. К счастью, есть и исключения: блаженный Августин, Блез Паскаль и Дитрих фон Гильдебранд.

Древнегреческая философия – чудо, уникальное и неповторимое. Идеи Платона позволяют нам соприкоснуться с потусторонним и вечным миром, из которого мы происходим и к которому возвращаемся. Добродетели Аристотеля объясняют нам, что такое настоящий человек и как им стать. И все же ни Платон, ни Аристотель не рассматривали сердце как духовную сущность, отличную от разума и воли. Хотя Платон и пишет трактаты, посвященные любви[2]2
  См. Платон, Пир и Федр.


[Закрыть], в своей философской системе он предоставляет интеллекту исключительное, непомерно высокое место. Хотя Аристотель и утверждает, что человек, практикуя добродетель, испытывает глубокую радость[3]3
  Аристотель, Никомахова этика, Книга 1.


[Закрыть], тем не менее ставит акцент исключительно на интеллект и волю. Для Аристотеля сердце человека ограничено физиологической и психической сферой, т. е. ничем не отличается от сердца представителей иррационального животного мира. Для греческого философа сердце не обладает духовной силой, не является духовной способностью личности. Создается впечатление, что древнегреческая философия забрала у сердца духовные атрибуты и передала их воле и разуму.

На Западе, до открытия произведений Аристотеля, властителем умов стал блаженный Августин, автор «Исповеди». Августин не сомневается в том, что сердце есть духовная способность человека, даже если он отказывается придавать ему то значение, которое он придает разуму и воле. Но начиная с XIII века, тон в Европе задает Аристотель – с его минималистским пониманием сердца. Придется подождать наступления XVII-го века, когда Блез Паскаль вновь сделает актуальным «вопрос о сердце». Однако мышление человека Нового времени по большей части сформировали не труды Паскаля, а работы о методе его современника Рене Декарта. Для Декарта сердце не представляет интереса, потому что оно не в состоянии математически доказать истинность процесса познания. Для Декарта математический разум – единственное, что представляет ценность. Декарт – фанатик в своих идеях. Если Платон и Аристотель не «открыли» сердца, то Декарт его открыл… и сразу же уничтожил!

Как бы то ни было, западные философы подчеркнули значение интеллекта и воли в жизни человека, а русские мыслители сосредоточили свое внимание прежде всего на его сердце. Это объясняет, почему Запад часто обвинял Восток в сентиментализме, а Восток часто критиковал Запад за его рационализм и волюнтаризм. Однако очевидно, что ни один из этих подходов не дает истинного представления, если не учитывается элементарный факт: сердце, разум и воля могут работать только вместе. Совершать добро можно только с чистым сердцем, просвещенным умом и сильной волей.

2.
Сердце как духовная сила

Человеческая эмоциональность в ее физиологическом и психическом измерениях похожа на эмоциональность животную. Люди, как и животные, испытывают положительные эмоции, такие как любовь, желание, удовольствие, надежда и смелость, и отрицательные эмоции, такие как ненависть, отвращение, грусть, отчаяние, страх и гнев.[4]4
  На Западе подобные эмоции часто называют «страстями», тогда как на Востоке слово «страсть» употребляется исключительно по отношению к извращенным склонностям человеческой природы. Чтобы избежать путаницы, я не буду использовать слово «страсть».


[Закрыть]

У животных эмоции не имеют моральной окраски. У человека эмоции хороши с нравственной точки зрения, если они побуждают его к добру; плохи, если толкают ко злу. Гнев, который я испытываю, потому что кто-то хочет отнять у меня мою жену, хорош; гнев, который я чувствую, потому что муж замужней женщины отказывается отдать мне свою жену, плох.

Наши добродетели облагораживают наши эмоции. Наши пороки извращают их.

Человек, подобно животному, неизбежно испытывает эмоции физиологического и психического характера. Но в отличие от животного, он может испытывать эмоции более высокого порядка: самоотверженную любовь, глубоко прочувственную благодарность, искреннее раскаяние, сердечное прощение, деятельное сострадание, праведный гнев перед лицом несправедливости, от которой страдают окружающие.

Легко увидеть разницу между эмоциями физиологического или психического характера, общими для людей и животных, и более высокими эмоциями (чувствами), относящимися к духовной сфере.

Духовное чувство формируется сердцем в ответ на определенные ценности, которые нас восхищают. Эмоция, которую мы испытываем при встрече с добром, с нравственным подвигом, с красотой в природе или искусстве, – это свободная эмоция. Она результат уверенного «Да!», последствие согласия, часто неосознанного, которое мы даем захватывающему нас добру. Такой ответ внутренне преображает нас и возвышает. Он формирует в нас зачатки добродетели, потому что, прежде чем стать силой, воспитанной волею, добродетель должна быть ценностью, воспетой сердцем. Прежде чем стать практическим навыком, деятельной способностью, добродетель должна стать для нас благом. Прежде чем ее практиковать, надо ее желать.

«Человек может развить в себе полноту духовного богатства, к которому он призван, только если он пронизан, пропитан ценностями, которые он постигает, – говорит Дитрих фон Гильдебранд, – только если его сердце взволновано и воспламенено этими ценностями и отвечает на них огнем радости и любви».[5]5
  Д. фон Гильдебранд, Сердце.


[Закрыть]

Смиренный человек восприимчив и отзывчив, он свободно покоряется своим благородным эмоциям, он не стыдится их.

Духовная эмоциональность трансцендентна: она приобщает нас к реальности, которая больше нас самих. Мы не одухотворяем эмоции физиологического или психического характера. Нет, мы испытываем духовные эмоции, которые расширяют и разжигают наши сердца.

Свободное сердце – сердце, умеющее отвечать «Да!» трансцендентным ценностям. Чтобы ответить «Да!», сначала нужно услышать призывы добра и красоты. Для этого нужно смирение. Человек, исполненный гордыни, не прислушивается к запредельной реальности. Он убежден, что в мире нет ничего более великого, чем он сам. Гордыня – самое большое препятствие в процессе воспитания сердца.

Когда сердце отвечает на призыв ценностей, нужно подключить к нему разум и волю. Однако ценности в первую очередь попадают к нам через сердце. Достаточно понаблюдать за поведением маленьких детей: они воспринимают ценности сердцем, одним сердцем. Воспитание сердца начинается в материнской утробе, задолго до воспитания ума и воли. И следы, оставленные в личности воспитанием сердца, гораздо глубже, чем следы, оставленные воспитанием ума и воли.

Человек больше совокупности своих знаний или вещей, которые он может контролировать своей волей. Его бытие проникает в таинственные глубины, выходящие далеко за пределы того, что он может знать или совершить. В сердце смиренного человека Бог производит гениальные прозрения, возвышенные чувства, святые эмоции. Это безвозмездные дары Создателя.

Глубины сердца и глубины подсознания – это разные вещи. Глубины сердца – глубины мистические, глубины общения между Творцом, творениями и сотворенным миром. Глубины подсознания – глубины исключительно психические.

По той или иной причине может случиться, что в течение более или менее длительных периодов нашей жизни сердце уже не откликается на призывы красоты и блага. Оно холодно и сухо. Испанский мистик шестнадцатого века, святой Хуан де ла Крус, называет подобное испытание «темной ночью чувств и ощущений».[6]6
  Св. Хуан де ла Крус, Восхождение на гору Кармель.


[Закрыть]

Это испытание – бесспорный экзистенциальный опыт. Оно очищает нас от всяких примесей сентиментализма: мы больше не наслаждаемся нашими эмоциями, потому что у нас больше нет эмоций. Но желание войти в «темную ночь чувств и ощущений» – безумие! Бог не сотворил человека, чтобы сократить его способности. Обычный путь самосовершенствования – это путь царя Давида: «Сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому!»[7]7
  Псалом 83:3


[Закрыть]

Наша способность восхищаться добром и красотой – это сила, а не слабость на пути к совершенству.

Иоанн Павел II, первый в истории славянский папа, обладал столь необычным эмоциональным потенциалом, что один из моих друзей, известный профессор антропологии, однажды сказал мне: «Это самый “эротичный” папа двадцатого века!» Естественно он имел в виду платонический Эрос, – эмоцию, возникающую от соприкосновения с земной красотой и возносящую человека к красоте небесной.

Иоанн Павел II не боялся своих эмоций, потому что он научился открывать в красоте творений красоту Самого Бога.

Нам не следует бояться своих эмоций. Любить людей или вещи любовью, несовместимой с любовью Божией, – вот, чего надо бояться. Только Бог в силах защитить нас от эмоциональных искажений, вызванных похотью. «Люби – и делай, что хочешь», – говорит нам блаженный Августин.[8]8
  Блж. Августин, Iohannis Epistolam ad Parthos tractatus decem, VII, 8.


[Закрыть] Прежде, чем делать, что хочешь, тебе надо убедиться, что любишь в истине, а не во лжи. Для этого нужна искренность – с Богом, с собой, с окружающими.

«Сердце чистое сотвори во мне, Боже».[9]9
  Псалом 50:12


[Закрыть] Очищение сердца – это процесс, который никогда не заканчивается в этой жизни, подобно тому, как никогда не заканчивается процесс подчинения нашего разума и нашей воли разуму и воле Бога.

3.
Рационалист

Есть сердца, удушенные разумом: это рационалисты. Есть сердца, удушенные волей: это волюнтаристы. Еще есть сердца, удушающие разум и волю: это сентименталисты.

Сердца, удушенные или удушающие, – сердца неуравновешенные.

Бывает, что сердце подавлено интеллектом. Например, есть люди, для которых жизненные ситуации – всего лишь повод к умножению их познаний. Таких людей ничто не затрагивает, не волнует, не умиляет. Они – вечные зрители. Их ведет любопытство. Они не способны отвечать на жизненные ценности ни радостью, ни грустью, ни сочувствием, ни любовью. Их интересует интеллектуальный анализ. На самом деле они настолько дистанцируются от объекта своего анализа, что неспособны проникать в него, а следовательно – и узнавать его. У них нет доступа к тайнам жизни.

Французский писатель Эрнест Ренан, автор мирового бестселлера «Жизнь Иисуса» (1863) – один из тех людей, чей разум подавляет сердце. Ренан не интересуется объектом познания: он интересуется познанием объекта. Он не интересуется Христом: он интересуется познанием Христа. Тайна Христа доступна ему не более, чем тайна жизни и мироздания. Гипертрофия интеллекта делает его сердце непроницаемым. Он не может уловить суть вещей. Одержимый познанием Христа, Ренан хочет «демистифицировать» Евангелия, но, «демистифицируя» Евангелия, он бессознательно воспроизводит Иисуса по своему образу. В своем воображении он разрабатывает легенду, в которую сам же в итоге и верит – «своего рода “Прекрасная Елена” христианства»,[10]10
  Pléiade, 1971, 94. Ernest Renan et Marcel Proust ou le duel des magiciens, Mélanges, Jacques Vier, Paris, Klincksieck, 1973.


[Закрыть] как скажет Марсель Пруст. Интеллект Ренана душит сердце, а сердце, бунтуя, порождает исключительно сентиментальный рассказ, пригодный лишь для «беззубых стариков, всему предпочитающих реповое пюре»[11]11
  П. Клодель, Lettre à H. Massis du 10 juillet 1923; Table ronde, avril 1955.


[Закрыть].

Как справедливо отмечает русский философ Павел Флоренский, «суть гениального мировосприятия – проникновение в глубь вещей, а суть иллюзорного – в закрытии от себя реальности».[12]12
  П. А. Флоренский, Письмо от 13 мая 1937 года, написанное дочери Ольге из Соловецкого лагеря особого назначения за несколько месяцев до его казни.


[Закрыть] Ренан скорее прячется от Христа, чем пытается проникнуть в Его тайну. «Переделать» Христа, «перестроить» Его – лучший способ защититься от Него.

Вглядимся в «Христа на кресте» Веласкеса. Лицо Распятого частично скрыто за ниспадающими волосами. Бой был тяжелым. Сын Человеческий мертв, но Он все еще говорит с нами. Иисус говорит, что нам не следует бояться боли, потому что боль – пробный камень любви. Ренан, удушенный тем, что сам называет интеллектом, не позволяет своему сердцу удивляться, волноваться, увлекаться. Он считает себя слишком зрелым, слишком взрослым и просвещенным для такого упражнения.

Посмотрим на «Тайную вечерю» Джотто. Голова апостола Иоанна покоится на груди Христа. Ученик, которого любил Иисус, погружается в безбрежное море божественного милосердия. Каждый изливает свое сердце в сердце другого. Ренан прячется, не дает себе прельститься чудом.

Вместо того, чтобы подняться до уровня Бога, Ренан низводит Бога до своего уровня, «переделывает» Его по ничтожным меркам своего выхолощенного сердца. В итоге благородный Христос Евангелия становится симпатичным Христом Эрнеста Ренана.

Бывает, что интеллектуалы с незаурядными способностями осознают несоразмерность места, которое занимает интеллект в их жизни. Хороший пример тому – французский философ Жак Маритен, родившийся в протестантской семье в Париже, и его жена Раиса Уманцова, родившаяся в еврейской семье на берегу Дона.

В 1901 году во время учебы в Сорбонне Раиса и Жак почувствовали себя опустошенными, задушенными преобладавшим в те годы сциентизмом[13]13
  Сциентизм – идеология, рассматривающая науку в качестве религии.


[Закрыть]. В своей автобиографии Раиса вспоминает: «Мы тогда решили еще на некоторое время довериться неизвестному; мы собирались отдать должное существованию как опыту, который предстоит получить, в надежде, что наш яростный призыв к смыслу жизни получит отклик, что новые ценности проявятся столь ясно, что полностью увлекут нас за собой и избавят от кошмара пагубного и бесполезного общества. Если же этот эксперимент не удастся, решением будет самоубийство; самоубийство – прежде, чем накопится пыль прожитых лет, прежде, чем иссякнут наши молодые силы. Мы решили свободно уйти из жизни, если невозможно будет жить по истине».[14]14
  Р. Маритен, Les grandes amitiés.


[Закрыть]

Под влиянием писателя Шарля Пеги и философа Анри Бергсона, Жак и Раиса начали раскрывать смысл своего существования. Но великим освобождающим потрясением стало для них чтение в 1904 году «Бедной женщины» Леона Блуа. Блуа был тогда малоизвестным писателем, жившим в крайней нищете. Этот «рыцарь нищеты»,[15]15
  Н. А. Бердяев, Рыцарь нищеты.


[Закрыть] – как пишет о нем Николай Бердяев, – изменил жизнь супругов Маритен.

В своем дневнике Софи Шолль, активистка немецкого сопротивления нацизму, арестованная гестапо и обезглавленная в феврале 1943 года, переписала слова Жака Маритена: «Надо иметь жесткий ум и нежное сердце. Не считая мягких умов с черствым сердцем, мир почти полностью состоит из жестких умов с черствым сердцем и нежных сердец с мягким умом».[16]16
  Ж. Маритен, Réponse à Jean Cocteau in Œuvres complètes de Jacques et Raïssa Maritain, éd. les Éditions St-Paul, Paris, 1985, t. III, p. 724.


[Закрыть]

«Мы познаем истину не только разумом, но и сердцем, – утверждает Паскаль. – Невозможность доказать определенные знания посредством разума свидетельствует скорей о слабости нашего разума, чем о недостоверности наших знаний. Как бесполезно и смешно разуму требовать у сердца доказательств его познаний, так смешно и бесполезно сердцу требовать у разума чувствования положений, которые он доказывает».[17]17
  См. Б. Паскаль, Мысли (1670), 101 (Le Guern), in Œuvres philosophiques, Gallimard, coll. «Bibliothèque de la Pléiade», 2000, t. II, p. 573–574


[Закрыть]

Интуитивные истины – истины сердца – часто более достоверны, чем рациональные истины, даже если те доказаны математическими методами. А главное, истины сердца почти всегда более фундаментальны и более необходимы для нашего личного роста и счастья.

ПРАКТИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ

Дай благу, красоте и величию захватить тебя. Не пытайся реальности, тебя превосходящие, низвести к твоему убогому разумению. Позволь себе восхищаться тем, что больше и выше тебя. Перестань считать себя мерой всех вещей. Не старайся овладеть высшей реальностью: дай ей овладеть тобой. Ты постигнешь ее только тогда, когда она охватит тебя всего.

4.
Волюнтарист-спиритуалист

Бывает, что уже не разум, а воля душит сердце. Мы знаем людей, убежденных в необходимости заставить свои сердца замолчать, чтобы говорила только воля. Для них сердце – не место свободы, нравственности и духовности, а место похоти и эгоизма. Эти люди охотно и убежденно идут против устремлений своего сердца. В этом и состоит для них нравственный подвиг! Им не нужны чувства. Нужен лишь волевой, категорический императив.

Такое понимание нравственного совершенства нанесло большой вред христианству. Хотя христианство есть по сути своей провозглашение свободы сынов Божиих, – провозглашение, обращенное к сердцу человека, – во многих кругах оно воспринимается как совокупность предписаний, которым воля должна холодно подчиниться.

На самом деле мы призваны совершать добро не только посредством своей воли, но и посредством своего сердца, своих чувств, своих эмоций, своей плоти. Мы призваны наслаждаться добром.

Восточная нирвана, стоическая апатия, кантовский морализм и кальвинистское пуританство – вот спиритуалистические учения, не постигающие значения эмоций и чувств в жизни человека. Человеку, не понимающему онтологической и экзистенциальной ценности своих чувств и эмоций, невозможно достичь совершенства. Нравственный человек управляет своими эмоциями, но не растворяет их в воле.

Чтобы понять, что такое безмолвствующее сердце, достаточно сравнить английскую литературу елизаветинской эпохи (У. Шекспир, Э. Спенсер, Ф. Сидни) (1558-1603) с пуританской литературой (1625-1675). Первая полна тепла и света, жизни и надежды; вторая весьма грустна и пессимистична.

Сравните холсты американской пуританской эпохи c картиной «Юдифь», написанной Караваджо несколькими десятилетиями ранее, в 1599 году. Какая деградация! Пуританские холсты отличаются сухостью. Юдифь Караваджо – страстная, человечная, воплощенная. Грудь, рот, нос, глаза отражают напряжение жизненной энергии, которая нужна ей для совершения благородного и трудного поступка: обезглавливания Олоферна, врага еврейского народа.

Яркий пример волюнтариста-спиритуалиста – молодой кальвинистский пастор Риверс в «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте. Хотя Риверс любит Розамунду, он просит выйти за него замуж не ее, а Джейн: он убежден, что Джейн станет лучшей спутницей для миссионера. Риверс не любит Джейн, а Джейн не любит Риверса, но Риверсу не нужно сердце – ни собственное, ни чужое. И вот во время сомнений и колебаний, в глубине своего существа Джейн слышит голос того, кого она любит, – Эдварда Рочестера. Джейн не выйдет замуж за Риверса, она не совершит «добро» наперекор устремлениям сердца.

Когда заставляешь сердце замолчать, рано или поздно ломается воля. Человеческая воля – не турбореактор, не штурмовой танк. Она коренится в сердце. Сердце дает воле первоначальное направление. Без этого направления любой волевой поступок беспочвенен, каждое решение и каждое действие – это забегание вперед. «Долг во имя Долга» – это бесчеловечный лозунг, он может привести к раздвоению личности.

Прочность наших добродетелей обязана нашему сердцу больше, чем нашей воле.

Человеку в поисках жизненного пути следует вспоминать об этом. Ему следует ответить себе на вопросы: «Чего я ищу в конце концов? Чего я хочу больше всего?».

ПРАКТИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ

Не строй свое существование на превратно понятом чувстве долга или на каких-то нравственных обязанностях, которые существуют только в твоем воображении. Учись делать то, что хочешь. Учись быть счастливым. Убедись в том, что счастье – это не грех.