Текст книги "Рассказы моего деда Николая Пестова. С необходимыми уточнениями"

Рассказы моего деда Николая Пестова
С необходимыми уточнениями
Александр Дорофеев

© Александр Дорофеев, 2024

ISBN 978-5-0064-1340-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы моего деда Николая Пестова
с необходимыми уточнениями

На свет я появился двадцать третьего февраля 1904 года в селе Макарьевцы.

На самом деле Коля родился 21-го февраля по старому стилю в починке Макарьевцы – Котельнического уезда, Красавской волости, Бересневского общества, третьего благочиннического округа, где было тогда 27 дворов – сто один мужчина и сто девять женщин, все государственные крестьяне. А починком в те времена назывался небольшой новый поселок, или выселки, на расчищенном под пашню месте в лесу. Неподалеку протекала речка Быстра, а до города Вятка не менее ста верст пути. Крестьяне в основном занимались извозом или поденными работами. В среднем на хозяйство приходилось по 18 десятин земли и по четыре головы крупного скота. Жили в починке всего четыре рода – одиннадцать семей Горевых, две Мальцевых, три Немчаниновых и пять Пестовых. Ну, по всей вятской губернии в ту пору насчитывалось более пятисот семейств под фамилией Пестовы. Да одна из ближайших деревень в тридцать шесть дворов, известная еще с 1802 года, так и называлась – Пестовы. У Коли были два брата, Петр да Павел, и сестра Ксения. Отец Наум Феофилактович, человек набожный, однажды взял маленького Колю в паломничество. Они посетили Саров, где только что прославили в лике преподобных благоговейного старца Серафима.

К 1917 году мы перебрались в Уфу, где отец устроился плотником в железнодорожные мастерские.

Неизвестно, почему семья Коли решила уехать в Уфу. Возможно, в поисках работы. Однако надо сказать кое-что об Уфимских железнодорожных мастерских, очень важном для города предприятии. Железную дорогу Самара – Екатеринбург, проходящую через Уфу, начали строить по указу императора Александра Третьего в 1885 году, а через три года первый поезд прошел по мосту над рекой Белой. Тогда же возникли и главные железнодорожные мастерские, которые обслуживали около восьмидесяти паровозов и сотни вагонов. Летом 1905 года, когда по всему городу проходили митинги с революционными песнями и криками «Долой царя! Долой самодержавие!», часть рабочих мастерских создала монархический союз – Патриотическое общество на станции Уфа. В этот союз вошло больше половины всех железнодорожников, и он стал главной контрреволюционной силой в городе. С лозунгом «За веру, царя и отечество!» поддерживали державный порядок, стараясь не допускать стачек и забастовок. Имели весьма благие цели – «труд оплачивать по-Божески, чтобы ни себе, ни хозяевам убытку не было», проповедовать мир и порядок, распространять образование среди рабочих и их детей, бороться с пьянством… И все же деятельность общества постепенно угасла. Революционеры преследовали монархистов, организовывая покушения на их лидеров. «Пожалейте наших жен и детей и дайте возможность спокойно работать. Вся наша вина заключается в том, что мы защищаем Веру Православную, Царя Самодержавного и дорогую Родину. Мы рады были бы, если бы в нашем железнодорожном поселке была бы объявлена военная диктатура», – писали они царю. Жаловались и губернатору на участившиеся покушения, но тот отвечал коротко: «Что же я могу сделать? Молитесь Богу, и бить не станут». Впрочем, сами монархисты забили до смерти нескольких забастовщиков. Но от властей и впрямь содействия им не было. Более того, начальство мастерских поддерживало революционеров, увольняя верноподданнически настроенных рабочих. В феврале 1917 года Патриотическое общество запретили, а летом сл всех руководителей арестовали, поместив в трюм баржи на реке Белой. Не берусь судить, к чему в то смутное время склонялся плотник Наум Феофелактович Пестов…

В семье нашей как-то не заметили октябрьскую революцию, большого значения не придали. Вот когда свергли царя Николая Второго, шуму действительно было много. А тут какие-то большевики власть взяли, ничего особенного. Мало ли партий – кадеты, меньшевики, эсеры.… На всех углах расклеены списки кандидатов с призывами голосовать за них. И газетные страницы пестрят воззваниями, обещаниями, от которых голова кругом. Мне тогда исполнилось тринадцать, и вечерами после школы я носился по улицам, продавая свежий выпуск газеты «Вперед!». Все же небольшой заработок. А разобраться, что там пишут, даже не пытался. Нынче то время представляется мне каким-то стремительным вихрем – все рушилось, менялось день ото дня в нашем «благословенном краю», как называл его когда-то писатель Аксаков. То городские погромы, то восстание белочехов, то зверства колчаковцев…

В 1917 году Уфу заполнили эвакуированные, беженцы, военнопленные и амнистированные после февральской революции уголовники. К тому же разместился сорокатысячный гарнизон – пехотные полки, напоминавшие скорее беззаконный сброд, чем организованную армию. Мест в казармах не хватало – солдат разместили в гостиницах и в верхних этажах магазинов, откуда прямо на мостовые летел мусор. На трех мирных жителей в городе приходился один человек с оружием. Всякие безобразия случались внезапно, по любой малости. Однажды бунт возник из-за галош. С раннего утра в одной из лавок продавали галоши, по паре в руки. Но вскоре объявили, что все закончилось. Толпа потребовала устроить обыск, и группа рабочего контроля обнаружила под прилавком спрятанные коробки. Вмиг распродали, однако очередь и не думала расходиться. Полетели в окна камни. Разграбив до основания одну лавку, толпа направилась к соседним. Прибыли пять милиционеров, но не смогли ничего поделать. Разогнали погромщиков только к вечеру усилиями дружины рабочих-железнодорожников. В городе объявили военное положение, а на улицах расклеили воззвание Совета рабочих и солдатских депутатов: «Разразившиеся вчера позорные события служат явной угрозой интересам Родины и революции. Преступная рука темных сил чувствуется в той бессмысленной жажде разрушения, которая охватила разных людей. Необходимы самые решительные меры, чтобы в губительном бунте улицы народ не потерял своего гражданского сознания и совести». На другой день милиция провела обыски, во время которых «отобрано много вещей». Всех потерпевших от погрома пригласили с удостоверениями личности в бывший губернаторский дом для опознания товаров. Ни дня не обходилось в городе без происшествий. 14 сентября на Богородской улице агенты уголовного розыска устроили засаду для поимки известных громил. Когда их пытались задержать, громила Чуприков набросился на агента Бакаева и стал душить. Последний успел дважды выстрелить из револьвера и сразил Чуприкова наповал. Остальных задержано шестеро.

Ни комиссары Временного правительства, ни Губернский комитет общественных организаций ничего не могли поделать, и реальная власть оказалась у Совета рабочих и солдатских депутатов. Большевики пытались восстановить порядок. Впрочем, начали со смены вывесок, меняли старые названия на новые. К примеру, Соборная улица получила имя Льва Троцкого, а Ивановская площадь стала площадью Революции. Чуть ли не каждый день в городе проходили митинги, демонстрации, сопровождаемые духовыми оркестрами. Впереди колонн выступали дети с серьезными, бодрыми лицами под алыми знаменами с призывом: «Смелей, вперед, маленькие воины!» Шли пешие и конные боевые отряды, колесили части красных велосипедистов – самокатчиков. Выделялись китайские интернационалисты и сотни австрийских и германских военнопленных в серых шинелях. В разных районах города закладывались памятники героям революции. Ко всему прочему началась конфискация продуктов у мирных горожан. Да еще регистрация домашнего имущества, включая музыкальные инструменты. Подушки и одеяла забирали без разговоров. А верхнюю одежду жители должны сдавать в городскую коммуну, откуда представителям пролетариата выдавали две смены белья и одно пальто на год. Вскоре закрыли частные газеты, их учредители и журналисты стали заложниками.

На улицах шептались, что в Москве уже восстание – арестовали Ленина с Троцким, к Уфе подходит армия Колчака. После известий о наступлении белых началась паника. Поезда не могли вывезти все красное начальство. Привлекли извозчиков, частные экипажи и даже ассенизаторов. С раннего утра красноармейские отряды, пешие и конные, проходили через город, спасаясь от белых. Последние ночи они провели в пьянстве, грабежах и разбоях – к примеру, группа красноармейцев вломилась в гостиницу «Россия» и требовала выдать им горничных для утех…

Белая гвардия вступила в Уфу под звуки все тех же духовых оркестров. Колчаковцев встречали сначала с опаской, но вскоре как спасителей, радуясь избавлению от красного террора. Приняв цветы от горожан, освободители принялись за работу. Следственная Комиссия выяснила, что красные за время пребывания в Уфе расстреляли более двух с половиной тысяч человек. Сразу началась зачистка города от не успевших бежать сторонников Советов. Повсюду шли бесконечные обыски с разграблением имущества, так что многие семьи пущены по миру. В бараках запасного пехотного полка создали концентрационный лагерь за колючей проволокой на две тысячи человек. А еще тысячу горожан упрятали в тюрьму. За малейшее неповиновение заключенных раздевали догола и бросали в ледник. После отступления белогвардейцев обнаружили двести трупов, смерзшихся в единый ледяной комок. Введен комендантский час – с 11 вечера до 5 утра – за нарушение арест или расстрел. Уфа становится центром Белой России. Создается Уфимская директория, объявившая для начала войну Москве, Петрограду и Берлину. Впрочем, протянула она совсем не долго.

За два года Уфа несколько раз переходила от красных к белым и обратно. И те, и другие не церемонились, устанавливая свои порядки. С одним, пожалуй, отличием. Красные проводили репрессии в центре, среди зажиточных горожан, а белые – на рабочих окраинах. Колчаковцы, к примеру, арестовали практически всех железнодорожников, так что некому было формировать паровозные бригады. Перед бегством из города расстреляли шестьсот человек. В порядке вещей для них массовые казни и сожжение целых деревень.

А в промежутках между красными и белыми – власть уголовников. Город наполнен убийцами, бандитами, грабителями. Многих из них расстреляли чекисты. Других изрубили саблями белогвардейцы.

Уфимская милиция тоже старалась на славу – задерживала детей, катающихся на коньках по тротуарам. Хотя после заполнения протокола конькобежцев все же отпускали по домам.

Несмотря на эпидемию тифа, с разрешения санитарной станции, проходили лекции – «Гражданская война», «Есть ли жизнь на Марсе», «Знание – сила! Учитесь строить новую жизнь»…

Господи, сейчас представить невозможно мальчика 14—15 лет посреди всего этого катастрофического безумия.

В 1919 году от сыпного тифа умер отец, и я остался кормильцем в семье из шести человек, так что пришлось поступить учеником токаря все в те же железнодорожные мастерские. Вот там, среди рабочих, и начал потихоньку разбираться, какие именно партии борются за власть в стране, каковы их цели. И через полгода под влиянием старого большевика Шнейдерова вступил в комсомольскую организацию – тогда она насчитывала ровно столько же членов, сколько было в моей семье.

Первая ячейка союза рабочей молодежи в Уфе создана в районе железнодорожного вокзала весной восемнадцатого года. А через год возникла уфимская Губернская комсомольская организация. После городского собрания комсомольцы разъехались по деревням налаживать работу сельских ячеек. Нельзя сказать, что их принимали радушно – были избиения и даже убийства.

Советская власть к этому времени ввела продразверстку, то есть крестьян обязали сдавать хлеб и зерно, картофель и мясо – практически все сельхозпродукты, – которые по сути дела изымались бесплатно, поскольку выплачиваемые деньги были обесценены, а товаров государство просто не могло предложить. Кстати, принудительное изъятие у крестьян хлеба по установленной, или «разверстанной», норме и государственным ценам уже проводилось правительством Российской империи в 1916 году, а затем и Временным – после февральской революции – под названием «хлебная монополия».

К 1919 году положение с продовольствием в стране стало очень тяжелым. Поля не засеивались, потому что были съедены семена. Крестьяне прятали хлеб, скармливали скоту, гнали из зерна самогон, но отказывались сдавать заготовителям. От голода вспыхивали эпидемии, пухли дети. И большевики приняли чрезвычайные меры – продовольственную диктатуру. Объявлялись «врагами народа», подлежали тюремному заключению на срок не менее 10 лет все, кто имел излишки хлеба и не заявил об этом в недельный срок. Была создана Продармия, состоящая из вооружённых отрядов и комитетов деревенской бедноты. Хлеб брали, не учитывая нужды крестьян, подчистую, буквально с боем, оплачивая многими жизнями, как с одной, так и с другой стороны. Недовольство советской властью перерастало в вооружённые мятежи.

Тем временем комсомольцы разъясняли в деревнях, что кулацкие восстания ни к чему не приведут. Даже пытались организовывать отряды сопротивления. После одного собрания крестьяне с вилами и топорами разогнали повстанцев, разбиравших железнодорожное полотно неподалеку от их села. Однако немало комсомольцев и коммунистов погибло в борьбе против кулаков.

Работая токарем в железнодорожных мастерских, я активно участвовал в делах комсомола. Вступил в ЧОН – части особого назначения, – с которыми выезжал на подавление кулацкого восстания под Уфу. Выступал и на антирелигиозных диспутах с церковниками. Все это вместе взятое достаточно быстро развивало мое сознание и помогало разуметь происходящее в стране.

Крупнейшее восстание «Черный орел» началось в феврале 1920 года в богатом селе Новая Елань с разгрома продотряда, который пытался реквизировать пять с половиной тысяч пудов зерна. Чтобы вынудить крестьян отдать весь хлеб, уполномоченный Пудов приказал взять в заложники двадцать человек, запереть в холодном амбаре и держать до тех пор, пока односельчане не соберут требуемое зерно. А на дворе стояли тридцатиградусные морозы. Утром крестьяне от имени общего собрания подали прошение Пудову – освободить заложников. И обещали добросовестно сдать весь хлеб. «В другую ночь все будете арестованы, посидите на холодке, – отвечал уполномоченный, – Может, глядишь, и расстреляем!» Увидев, что с Пудовым напрасно говорить, толпа разоружила охрану у амбара, вызволив промерзших заложников. При том убили четырех продотрядовцев. Остальным, в том числе и уполномоченному, удалось сбежать из села. Через пару дней в Новую Елань прибыли для переговоров председатель ЧК и начальник милиции. Но разговор сразу как-то не туда заехал, и председатель с начальником были убиты. Тут же в стычках с крестьянами погибло еще несколько продотрядовцев, а остальные спаслись бегством.

Вскоре бывший фельдфебель царской армии Милованов уже командовал тремя тысячами восставших крестьян. Повстанческое движение быстро расползалось по уездам Уфимской губернии. В нем участвовали жители русских, татарских, башкирских, немецких и латышских селений. У них имелось несколько пулеметов, более тысячи винтовок, но в основном вилы, топоры и пики. Был создан штаб, объявивший мобилизацию в «народную армию Черного Орла», которая живо расправлялась с продотрядами и представителями Советской власти. Приняли воззвание к «верующим христианам и мусульманам» бить коммунистов-безбожников. «Уничтожение одного равносильно хождению на поклон к гробнице пророка Магомета», – заявлял руководитель повстанцев ишан Бадретдин.

«Черный Орел» подходил к Уфе с трех сторон. В городе ввели военное положение. Председатель губисполкома Борис Эльцин (не родня ли первому президенту России?) в марте 1920 года говорил о полном разложении и политическом провале. «Мы находимся на краю гибели. Если это восстание будет подавлено, то следующее, – более организованное – может свергнуть советскую власть».

Но большевики все же пережили потрясение от столь стремительного натиска восставших – сформировали кавалерийский дивизион, пятнадцать батальонов и подавили бунт. Участвовал в этом и уфимский отряд имени Разина частей особого назначения.

ЧОН учредили около года назад для силовой поддержки власти большевиков. Это были вооружённые боевые отряды – организованные, дисциплинированные, преданные революции. Создавались такие части при каждом заводе и фабрике. Их бойцы именовались коммунарами. Без отрыва от производства проходили военную подготовку и по приказу партии выступали на защиту её интересов. Сначала в отряды набирали только коммунистов, но вскоре и беспартийных. Главное, чтобы человек имел пролетарское происхождение и мыслил соответствующе – по-большевистски. Хотя командирами часто становились бывшие младшие чины царской армии, имевшие опыт военной службы. Они-то и обучали коммунаров владению оружием – винтовкой, пулеметом, гранатой – а также тактике полевой и уличной войны. Впрочем, с вооружением и боеприпасами дела в ЧОНе обстояли совсем плохо. Иной раз винтовка доставалась лишь одному из двадцати пяти бойцов.

Вероятно, мое взросление и «созревание» отметили старшие товарищи коммунисты. Пятнадцатого января 1924 года на торжественном партийно-комсомольском собрании в память Карла Либкнехта и Розы Люксембург меня, как лучшего комсомольца района, приняли в ряды ВКП (б). Было мне тогда девятнадцать лет.

В то же, видимо, время Коля перенес свой день рождения, приурочив его ко дню создания Красной армии – к 23 февраля.

В детстве он боялся высоты, и хотел избавиться от этой слабости. Забирался по железным скобам на огромную кирпичную трубу обезлюдевшего после гражданской войны завода. На сорокаметровой высоте, где труба мерно покачивалась под ветром, садился учить уроки. В конце концов, так освоился, что тёплым весенним днём улёгся на вершине по дуге, читая книжку Гюнтера и Фукса «Радио для всех». Разморился на солнце, да и заснул. А, пробудившись, потянулся, открыл глаза и не сразу понял, куда глядит, – перед ним зиял бездонный чёрный пролёт, шумное и гулкое, затягивающее жерло трубного ствола. Ноги свисали. Одно движение спросонок, и нас бы не досчитались в этом мире… Коля не помнил, как спустился. Гюнтер с Фуксом так и осталась на трубе. Не хватило силы воли сразу лезть обратно. Пока собирался с духом, порыв ветра, к счастью, сдул «Радио для всех» – покувыркавшись в небесной синеве, рухнуло, как стреляный голубь, под ноги…

Не знаю, как прежде его звали приятели, – Колькой, Николкой или Коляном – но с тех пор точно только Николаем. Да есть ли вообще-то нужда додумывать что-либо в жизни деда, когда она и без моих комментариев полна такими событиями, которые мне и не снились…

В двадцатых годах он уже боролся с мракобесием, с нехваткой умственного образования и с помрачениями рассудка, шедшими от непонимания природных явлений. Николай сочинил себе временный, на иностранный лад, поскольку изучал эсперанто, псевдоним, – Вольский-Пунктуаль. Так подписывал заметки в недавно появившейся газете «Власть труда», где растолковывал, что все недуги, вроде потрясихи, колотья, родимца, ушибихи, чёрной немочи и тоски наносной, не от сглаза и нечистой силы, чего вообще не бывает на белом свете, а от микробов и бактерий. И никакие знахари, ведуны, ворожеи и колдуны никакими сбрызгиваниями, заговорами, обматыванием горящей верёвкой, купанием в воде из девяти рек и маханием кнутом не помогут. Вылечить зуб прикосновением пальца невозможно, писал он, если не смазать этот палец особой наркотической мазью. И серебряный неразменный рубль, на который якобы можно всю жизнь питаться, не что иное, как сказки лодырей и пройдох…

Так постепенно вырабатывался его характер – твердый, а сейчас бы показался, возможно, и чрезмерно жестким, но сформированный, безусловно, любимой им страной.

Пожалуй, вступление в компартию сделало меня, рабочего-токаря, еще более деятельным. Кроме комсомольской и партийной работы много времени посвящал самообразованию, поскольку уже тогда мечтал учиться в высшем техническом заведении. Увлекался и радиотехникой – руководил радиокружком и был делегатом Первого всесоюзного съезда радиолюбителей. Собрал и установил в клубе железнодорожников первую в Уфе радиоприемную станцию. Все это в свободное от работы время.

В 1924 году в стране вышел удивительный закон «О свободе эфира» – постановление Совнаркома касательно частных приемных радиостанций. А через два года в Москве в большой аудитории Политехнического музея открылся всесоюзный съезд Общества друзей радио. Собралось 322 делегата, представлявших двести тысяч членов стихийного радиолюбительского движения. Перед ними была поставлена государственная задача – привлечь широкие массы трудящихся города и деревни к внедрению радио на всем пространстве Советского Союза. Именно об этом говорил в своем заключительном докладе Лев Троцкий. Во время съезда, продолжавшегося шесть дней, успели выпустить номер газеты «Радио всем» с наиболее интересными выступлениями делегатов…

Наконец, в 1927 году осуществилась моя мечта. Профсоюз командировал на учебу в Московский автотракторный институт. И во время занятий я не оставлял общественную работу – руководил радиокружком и фотокружком, был председателем профкома и членом парткома Института, членом бюро Московского Пролетстуда и председателем студенческой секции Общества Пролетарского туризма.

Как полноводная река зарождается от едва приметного родника, так этому московскому институту положила начало небольшая ремесленная школа для детей бедных родителей и сирот с обучением портняжному, сапожному и переплетному ремеслам, основанная еще в 1866 году. Школе тогда дали имя Комисаровская в честь Осипа Комисарова. Как-то весенним днем крестьянин Осип, обучавшийся в Петербурге шляпному делу, проходил мимо Летнего сада и обратил внимание на стоящий у ворот знатный экипаж, вокруг которого толпились зеваки. Узнав, что тут сам царь на прогулке, примкнул к зевакам и вскоре увидел, как Александр II, подойдя к коляске, надевает шинель. Да вдруг некий человек грубо протиснулся вперед мимо Осипа и выхватил внезапно пистолет, целясь в царя. Однако Осип не оплошал, а подбил его руку кверху – уберег Александра от пули. Стрелявшего Дмитрия Каракозова сразу схватили, скоро судили и через пять месяцев казнили на виселице. А спасителя Осипа Комисарова принимали в Зимнем дворце, сам царь обнял, даровал дворянство и Владимирский крест четвертой степени… А ведь следовало бы назначить парня телохранителем. Тогда, возможно, история России пошла другим путем. Комисаровскую школу через несколько лет превратили в техническое училище для подготовки мастеров по обработке дерева и металла. К концу века оно уже располагало цехом деревообработки, чугунолитейной и меднолитейной мастерскими. Училище благотворно повлияло на российское профессиональное образование. В 1916 году специальным царским указом ему присвоили звание Императорское.

Но после революции в училище, как и во всей тогдашней жизни, произошли серьезные изменения. Его преобразовали в высшее учебное заведение – Московский механико-электротехнический институт, который в 1930 году стал автотракторным, а затем и автомеханическим – МАМИ имени М. В. Ломоносова. Странно, что обошлось без имени Дмитрия Каракозова – в этом была бы, наверное, диковинная логика того времени…

Что означает аббревиатура Пролетстуд, сообразить, конечно, можно – пролетарское студенчество. Но мудрено сказать, для каких именно целей создано это слово. Оказывается, в 1923 году при Центральном совете профессиональных союзов, то есть, простите, ВЦСПС, была создана общественная организация для объединения беспартийного студенчества в профсекции и вовлечения в партию. (Обычно пытаюсь избегать подобную лексику, но тут никак не обойтись.) В нее, или в него, а короче, в Пролетстут входило более ста пятидесяти тысяч учащихся вузов по всей стране. Ко всему прочему Пролетстуд устраивал комплексные спортивные соревнования – по хоккею, лыжным и конькобежным гонкам, боксу и настольному теннису…

А вот ОПТ – общество пролетарского туризма – появилось несколько позже, в 1929 году. «Чтобы лучше строить СССР, надо его знать. Хочешь знать СССР – будь туристом!» – таков основной его лозунг. Вообще полагалось, что туризм это отнюдь не отдых, не романтика походов на природу. Это один из способов совершенствования личности в интересах социализма. Ну, а «бесцельных длительных путешествий» следует всячески избегать…

Нарком юстиции Николай Крыленко даже разработал принцип групповых походов, как инструмента воспитания нового человека. Считалось, что без выполнения общественных и культурно-просветительских задач туризм становится пустой забавой, «буржуазным развлечением». Туристы должны вести идеологическую работу в деревнях, помогать крестьянам в обслуживании и ремонте техники, проводить в села радио и электричество, готовиться к военной службе.

В специальных брошюрах детально расписывалось, как устраивать в сельской местности праздники – хороводы, массовые пляски и прочие мероприятия. Нередко туристические группы направлялись в деревню во время важнейших церковных праздников для проведения антирелигиозных мероприятий – конкурсов песни или стрелковых состязаний. Организаторы надеялись отвлечь сельскую молодежь от прежних обычаев. Ну, по сути дела, туристические группы превращались в пропагандистские бригады. Проводились пешие, конные и лыжные походы. Приветствовались групповые экскурсии в казармы, в красноармейские летние лагеря и на корабли военно-морского флота, а также походы в пограничные районы для их изучения. Участники учились читать карту, пользоваться компасом, преодолевать препятствия. Ну, чего здесь, право, не так?

В 1930 году Общество пролетарского туризма вдруг организовало удивительный круиз трехсот ударников труда вокруг Европы – Германия, Италия, Турция… Кажется, это был первый и последний случай, но достойный, бесспорно, отдельного исследования.

Зато Николай предпринял путешествие в Уссурийскую тайгу, где прошел по маршруту экспедиции Арсеньева с Дерсу Узала. Поднимался в горы Кавказа и даже восходил на Эльбрус, поскольку уже одолел высотобоязнь. Не уверен, можно ли эти странствия назвать пропагандистскими. Скорее они тяготеют к разряду «бесцельных». Но, конечно, были у него походы с проведением радио и электричества в сельскую местность…

Николай был видным парнем. В институте познакомился с Зоей, дочерью старого большевика Павла Сергеевича Мочалова. Вскоре они поженились, а в тридцатых годах у них родилось постепенно трое детей – Алла, Ия, Игорь…

Вот сколько всякого пережил уже Николай, а ведь ему еще предстояли многие годы – вдвое больше минувших.

В 1932 году по партийной мобилизации меня направили во вновь организованную Бронетанковую Академию, которую с отличием окончил по специальности «военный инженер-механик». После чего работал Старшим военным представителем Министерства Обороны на танковых и автомобильных заводах.

Бронетанковая Академия возникла не на пустом месте – объединила факультет механизации и моторизации Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского и Московский автотракторный институт имени М. В. Ломоносова.

Разместили ее в известном Екатерининском дворце, украшенном множеством коринфских колонн. Помимо того, что слушатели получали здесь знания о танках, само историческое место, вероятно, оказывало на них влияние.

Дворцово-парковый ансамбль для императрицы Екатерины Второй закончили строить в Лефортово в 1796 году. Во время пожара Москвы 1812 года здание сильно пострадало, а когда через десять лет его восстановили, там расположился Кадетский корпус.

А 1 октября 1932 года начались занятия в Академии, где изучали не только военные, оперативно-тактические, дисциплины, но и естественнонаучные. Выпускники инженерных факультетов направлялись на промышленные предприятия, трудились над созданием нового бронетанкового вооружения.

Во время Великой Отечественной войны восемь воспитанников Академии командовали армиями, сотни возглавили танковые бригады и полки или же руководили техническим обеспечением корпусов и фронтов.

Николай после Академии работал старшим военным представителем Министерства обороны в Сталинграде и Харькове, а 1941год застал его в Челябинске.

С началом войны жизнь в городе вроде бы и не изменилась. Проходят гастроли московского молодёжного джаз-ансамбля под руководством Макса Южного и выступления джаз-оркестра под управлением Эдди Рознера. Начинается конкурс чтецов. Московский театр оперетты привез спектакли «Сильва» и «Гейша». Открыл сезон эвакуированный Малый театр. В кинотеатре «Пролетарий» – ночной эстрадный концерт с танцами до четырех утра. А в парке культуры и отдыха легкоатлетические соревнования – правда, уже с военным уклоном – метание связки гранат, преодоление полосы препятствий с полным боевым снаряжением, переноска раненого. К Новому году изготавливают новые игрушки и реставрируют старые. Устраивают ледяные горки, карусели, организуют продажу кондитерских изделий, пирожков, и тридцатого декабря вечером на площади Революции засияла огнями елка.

Впрочем, уже организовано движение женщин на Челябинском тракторном заводе – заменить ушедших на фронт мужей и овладеть вторыми специальностями. Начинается сбор теплых вещей для воинов Красной Армии – только в Советском районе приготовили 17 дубленых полушубков, 200 свитеров, 156 меховых шапок, 132 пары шерстяных носков, десятки пар валенок, шинели, перчатки… На шерстяных фуфайках домашние хозяйки вышили надписи «Мужественному бойцу – от матерей». Трудящиеся Кировского района посылают на фронт тонну яблок, полтонны винограда, сыр, самодельное печенье, а еще полотенца, носовые платки, мундштуки, кисеты и приборы для бритья. В челябинском книжном издательстве вышел сборник в помощь кружкам художественной самодеятельности – «Рази врага без жалости», – стихи, песни и пьесы о войне.

Летом в Челябинск прибыли семь эвакуированных заводов, которые образовали огромное предприятие Танкоград, ставшее одним из главных арсеналов фронта. Его значение для страны было так велико, что по периметру завода установили зенитные орудия, как в Москве вокруг Кремля.

Постепенно в городе были собраны десятки тысяч инженеров и рабочих разных профессий со всей страны. Понятно, сразу возникли трудности с жильем и питанием. Наспех строили бараки и рыли землянки. Оборудовали общежития в техникумах, клубах, библиотеках. Семейные натягивали веревки, отгораживаясь простынями. Некоторые переселенцы долгие месяцы и даже годы ютились в каких-то пристройках, подвалах, сараях и гаражах, на чердаках, в неотапливаемых вагонах, брезентовых палатках или в ванных комнатах. Не хватало простыней, подушек и одеял. Рабочие – узбеки, таджики, русские – спали в одежде на двухэтажных нарах. К концу года около трети приехавших не имели нормальной одежды и обуви, поэтому многие вообще не покидали заводские цеха. Люди работали по 18 часов, а то и по двадцать. Перевыполнявшие план получали талоны УДП – усиленное дополнительное питание, в которое входил маленький кусочек масла и мясо. Их, шутя, называли «умрешь днем позже». Вместо витаминов выдавали полстакана хвойного настоя.