Текст книги "Путин против Путина. Бывший будущий президент"

Глава 2
Идеология Путина

Путин должен нам всем

Одни политологи называют Владимира Путина патриотом, другие – либералом. И до сих пор многие задаются вопросом «Who’s Mr Putin?» – Кто же Путин на самом деле? Что или кто формирует его взгляды? Есть два фактора, с которыми Путину приходится сопоставлять любое свое решение. С одной стороны – это необходимость поддержки высокого уровня доверия внутри страны, выражаемого в высоком рейтинге, позитивных оценках общественного мнения, поддержке избирателей и т. д. С другой стороны – это внешние ориентиры – поддержка Запада, сближение с Европой и НАТО, адекватная деятельность на внешнеполитическом фланге. Между этими двумя факторами существует очень сложная взаимосвязь и почти обратная симметрия.

Народ России традиционно, в своем большинстве, ожидает от Путина проявления «сильной руки», построения крепкого государства, патриотической ориентации, утверждения национальной самобытности, как об этом свидетельствуют многочисленные социологические опросы. В то же самое время внешний мир, особенно Запад, хочет от него совершенно противоположного – проведения активных либеральных реформ, утверждения западнических ценностей, соблюдения норм европейского сообщества. По данным опроса ВЦИОМ, 71 % россиян считают, что Россия принадлежит к особой – «евроазиатской», или православной цивилизации, поэтому ей не подходит западный путь развития. Только 13 % называют Россию частью западной цивилизации. По мере того как продвигаются либеральные реформы, происходит нарастание негативной реакции патриотического электората (так называемого «путинского большинства») на самого Путина и на его действия. Даже западная пресса отмечает этот факт: «Что заставляет Путина проводить откровенно прозападную политику, в то время как его народ этого совсем не хочет?» – задается вопросом американский “Los Angeles Times”.

Избравшись на патриотической волне, Владимир Путин, пользуясь так называемым «межвыборным» периодом, действовал в либеральном ключе, выигрывая очки на Западе. Существует взаимосвязь между предвыборными временными зонами, которым соответствует патриотический, государственнический курс в политике, проводимой Путиным, а также наоборот, точками удаления от них, когда возможна максимальная реализация всех непопулистских мер и сближение с Западом. Путин, по всей видимости, исходит из этого прагматического баланса, а не из догматического «патриотизма» или столь же догматического «западничества». При этом, на мой взгляд, позиции, условно говоря, «православных чекистов», хотя мне и не нравится это понятие, так же возрастают по мере приближения очередного президентства Владимира Владимировича Путина. Середина его срока – это своего рода пик либерализма, после чего по мере приближения к выборной ситуации либерально-западнический крен исправился в патриотическую сторону. Соответственно, меняется баланс сил в Кремле, а точнее, державостроительные, государственнические инициативы получают новый импульс, что отражается и в усилении одних группировок в ущерб другим. Однако в итоге все поворачивается назад, и в итоге в качестве мотора патриотизма «питерские» так и не выступили, хотя от них этого ожидало большинство наблюдателей.

Для того чтобы сохранить прочные позиции во главе государства, Путину будет необходимо соблюсти к выборам такой баланс в политической практике: 71 % патриотизма – 13 % либерализма (строго по опросу ВЦИОМ). Это дает беспроблемные перевыборы. Все четыре года путинского премьерства мы наблюдали почти что обратный расклад – когда 71 % политики было ориентировано на Запад, а 13 % – в сторону патриотизма. Но незадолго до выборов это процентное соотношение начало достаточно динамично меняться в иную сторону, а «путинское большинство» стало реанимироваться, поэтому из усиления прозападных шагов не стоит делать слишком далеко идущих выводов. Также никогда не стоит переоценивать значение личных дружественных связей президентов России и США. В конце концов, у президентов двух могучих держав всегда есть вопросы для личного обсуждения. Но не каждая встреча свидетельствует о сближении.

Вместе с тем патриотическая государственническая идеология, о которой также много говорят в последние годы, – это очень расплывчатая категория. Как таковой «питерской команды», то есть четкой группы носителей данной идеологии, не существует. Есть разные люди из Санкт-Петербурга, близкие Путину, но объединения по какому-то определенному мировоззренческому признаку не наблюдается. Мне кажется, что миф о «православных чекистах» был газетной уткой. Спецслужбистское прошлое – это еще далеко не идеология. Это скорее стиль, тип, который в определенных ситуациях может ужиться с разными мировоззренческими представлениями – как патриотическими, так и либерально-западническими. Следует отметить, что вокруг кандидатов в разработчики «патриотической доктрины» из ближайшего окружения Путина, причисляемого к «православным чекистам», пока не сложилось никакого идеологического штаба, никакой серьезной интеллектуальной группы. Более того, сплошь и рядом они опираются в своих эрзац-разработках на традиционный контингент либеральных политтехнологов, которые в конечном итоге с разными оговорками призывают к глобализации и отстаивают либеральные реформы, адаптированные к российским условиям, а в этом, согласитесь, мало патриотического и совсем нет ничего православного. И наоборот, совсем непитерская группа во власти последнее время активизировала процесс разработки патриотических и идеологических проектов… Пока сложно говорить, где здесь кончается прагматизм и начинается убеждение, но факт запроса на идеологию налицо. На мой взгляд, сегодня власть как никогда прагматична, людей с яркими выпуклыми и последовательными убеждениями – кроме разве крайнего атлантиста Чубайса – в ней практически нет. А потребность в идеологии, напротив, есть, и, следовательно, этим обязательно кто-то займется: не симпатизанты – так прагматики.

Либеральный курс всегда обнаруживает свои отрицательные результаты, будь то недовольство населения жилищно-коммунальными реформами, монетизация льгот, повышение тарифов на энергоносители, либерализация естественных монополий или что-то подобное. Плюс к этому ориентация на Запад всегда обнаруживает свою тщетность, хотя бы потому, что не дает и даже теоретически не может дать никак ощутимых положительных результатов. Это усиливает значение патриотического фактора – если этим не воспользуется Путин, то все дивиденды достанутся оппозиции. При наличии мощного патриотического потенциала, который и лег в основу первого избрания Путина, этот потенциал все еще не получил никакого ясного политического оформления. На нынешний момент структур, способных предложить адекватную политико-идеологическую опору Владимиру Путину, практически нет. Есть структура, объявившая себя «партией власти», в лице «Единой России», но в собственно политическом и идеологическом проявлении здесь как раз очень большие проблемы. Дело в том, что в эту партию влили самых разнообразных персонажей, левых и правых, региональных фрондеров и государственников, ярких политиков и невзрачных чиновников. При этом на рейтингах серия слияний отразилась довольно странно – совокупный процент относительно бывшего самостоятельного расклада не только не вырос, но и упал. Получается, что «Единая Россия» не столько политическая опора, сколько барометр электоральных позиций самого Путина. А это никак не облегчает ему задачу. Я не допускаю, что такая партия, как «Единая Россия», способна впитать какую-то последовательную идеологию (которую, кстати, еще надо разработать), а также принести Владимиру Владимировичу дополнительную поддержку. Это скорее превентивная мера против фрондерства и партийно оформленный административный ресурс. Что очень неплохо, но далеко не достаточно. Я думаю, что гораздо лучше с идеологической проблемой справится евразийство, которое постепенно стало крайне популярным учением – оно сочетает в себе и консерватизм, и определенную открытость. Это своего рода «научный патриотизм», основанный на геополитике. Я скептически оцениваю возможность привить евразийскую идею патентованной «партии власти» – это не те люди, не те структуры, у них не тот склад и не тот формат. Поэтому в свое время и возникла идея самостоятельной партии «Евразия», партии патриотической, отчетливо идеологизированной и пропутинской.

Сильной стороной евразийства является возможность его прикладного применения в международной политике. Партия «Евразия» с самого начала ставила своей принципиальной целью создание Евразийского союза как прямого аналога Евросоюза.

Ориентируясь на активизацию отношений со странами Востока, мы в то же время – сторонники активного сближения с Европой. В этом и состоит евразийство. Пропутинские силы иного формата обречены на то, чтобы тенью следовать за прагматизмом его внешнеполитических шагов, а это существенно сужает поле для маневров.

Что же касается отношений с США, то евразийство по самой основе своей идеологии не может двигаться в проамериканском направлении. Из политических сил США мы поддерживаем лишь республиканцев-изоляционистов. Не потому, что они нас любят – «американская любовь» – вещь сомнительная и ни к чему хорошему не приводит, а потому, что они призывают США отказаться от спонсорства глобализации, сосредоточиться на внутренних проблемах и оставить остальной мир в покое. И вместе с тем евразийство считает, что будущее России лежит в эффективном заключении серии стратегических альянсов с державами «береговой зоны» – от Европы через арабский мир до Азии и Дальнего Востока. Следовательно, такая идеология становится предсказуемым и прозрачным постоянным партнером для огромного количества политических сил зарубежных стран. Прагматизм не может быть содержанием конкретной политики. Он всегда расположен в определенных рамках и должен иметь операционный простор. Для Путина очень важно иметь как атлантистский партийный фланг, лояльный ему, так и евразийский, столь же лояльный. В такой конфигурации у него будут полностью развязаны руки для любого маневра. С атлантистами сегодня все в порядке, но смутным и фрагментарным евразийством вовсю пользуется оппозиция. Это полезно не только для укрепления внутреннего положения дел в стране, но и для оптимизации внешнеполитических процессов.

В начале своего президентства Путин первого срока разбирался с тем, что ему досталось. Он пришел к власти в критический момент нашей национальной истории, и не ему, ни обществу до конца не ясно – что произошло? Кто мы? Куда нам идти? Где враги? Где друзья? И есть ли они у России вообще? В дальнейшем что-то начало проясняться. Конечно, может быть, бремя власти в такой сложной стране, в такой напряженной исторической ситуации и в таком враждебном окружении на самом деле гораздо тяжелее, чем представляется обывателю. Но мне кажется, что Владимир Владимирович Путин должен нам всем: россиянам, стране, истории, задача Путина – создать в России стабильный политический режим, отвечающий интересам российской государственности, интересам народа, приоритетам нашей геополитики. Лишь после этого ему можно будет думать об отходе от дел. Нынешнее равновесие обманчиво и очень хрупко. Сейчас оно держится только на Путине. Желательно сделать так, чтобы оно держалось само по себе на основе политико-мировоззренческой системы. Построение адекватной, тонкой, продуманной политики в сфере государственности, патриотизма, национальной идеи есть, пожалуй, важнейшая задача, и осуществить ее может только Путин. Со своей же стороны мы сделаем все возможное, чтобы ему в этом помочь.

Идеологическая экспертиза политической среды

Чтобы оценить политическую среду, в которой начал оперировать Путин, начнем с некоторых общих дефиниций. Следует разделять мировоззренческие наклонности населения – подчас весьма смутные, партийные силы и политических лидеров. В современной России между этими реальностями отношения самые странные – «диалектические». С точки зрения интуитивных симпатий можно выделить следующие секторы: патриотический и антипатриотический. За последние годы баланс между ними резко изменился в сторону патриотизма, хотя во властной элите, СМИ и экспертном сообществе львиную долю продолжают составлять люди, довольно брезгливо относящиеся к нашей стране и нашему народу. Это явный дисбаланс: мэйнстримные настроения явно ориентированы в национальном ключе, который разделяется Владимиром Путиным и его ближайшим окружением, но политические парадигмы в значительной степени продолжают оставаться либеральными. В этом можно увидеть некий парадокс: замедленность ротации спичрайтеров или их подгонки под изменившиеся условия долгое время заставляла Путина говорить странным языком: он пытался высказать с помощью либерального жаргона национально-этатистские вещи.

Как бы то ни было, подавляющее большинство населения политически сегодня ориентировано державно. Как распределяются эти державные симпатии? Интуитивные – неполитизированные, обывательские – державники угадывают в Путине своего. В этом случае державность и политический центризм совпадают. Это добавляет Путину поддержки: он как бы аккумулирует и национальные чувства и центристский конформизм. Это очень серьезный сектор населения. В политическом смысле это центристская пропутинская партия «Единая Россия», но не только.

Далее идут более политизированные державники. Левые державники пребывают в определенной оппозиции Путину, это КПРФ и «Справедливая Россия». Но именно такая формула «державность против державности» ослабляет позиции коммунистов, которые ранее консолидировались явной русофобией режима Ельцина. Представляется, что часть левопатриотического электората при определенном условии может быть инкорпорирована в путинском направлении. Зюганов репрезентирует ортодоксальное ядро этого сектора, но от него, кажется, все начинают уставать.

Есть либеральные полудержавники. Это вчерашние радикальные западники-реформаторы, прагматически осознавшие, что дальше так нельзя, потому как неизбежно наступит крах. Они нехотя, с отвращением берут державные лозунги, оставляя акцент на «либерализации экономики» – «Правое дело» или «гуманитарной демократии» – «Яблоко»-Явлинский. Этот электорат также не является собственностью правых и может при определенных обстоятельствах поддержать Путина. Впрочем, количественно этот электорат довольно мал.

Следом идут люмпен-державники, люди с дурным вкусом, мелкий криминал, политические олигофрены – это паства ЛДПР. Державность здесь понимается через агрессивный глупый – подчас точный – юмор. Это – аудитория программы «Окна» или «Прожектор Перис Хилтон», только с политическими наклонностями. Они «державники» по болезни. И они могут частично поддержать Путина, если пару его политтехнологов накануне выборной кампании сойдут с ума от напряжения.

Наконец, догматические державники. Это маргинальные ультрапатриоты, скинхеды, бытовые расисты. Данный сектор красочен и брутален, но политически совершенно деконсолидирован, его вожди – слабые маньяки с пониженным тонусом. Электорально они мало что значат, но выступают хорошим «аргументом» в пиар-акциях недержавников против державников. За кого будут голосовать скинхеды и ультранационалисты – не имеет значения. Скорее всего накануне переберут от возбуждения и до урн не дойдут.

Последняя группа – антидержавники. Это реинкарнация Митковой, «Новая газета», правозащитное движение, экономический блок правительства, олигархи, либеральное наваждение Чубайс, Каспаров, Венедиктов, группа гомосексуалистов из Госдумы, запрещенная Козаком, и еще много разных и хорошо узнаваемых медийных личностей. Собственным электоратом на сегодняшний день они обладают минимальным: в рамках статистической погрешности (известно, что довольно значительный процент голосующих в России зачеркивает в бюллетенях не тех, кого хочет, из-за нервов или плохого зрения). Этот электорат персонифицирован «Правым делом». Он гравитирует строго около нуля. Конечно, он против Путина, но Путин может на это не обращать внимания. Другое дело, что в элите позиции данного сектора до сих пор очень сильны – обратно пропорционально влиянию этих групп на общество. Так как за ними поддержка внешних сил, они могут навредить Путину и стране очень серьезно, чем они, увы, довольно успешно и занимаются.

Что получается? Путин как державник – без пояснений какой именно – правый, левый или еще какой – теоретически способен выбирать электорат из огромного сектора, заведомо превышающего «Единую Россию». Этот замысел попытались было реализовать в проекте «Общероссийский народный фронт», но подковерная борьба за контроль над этим политтехнологическим «ресурсом» не дала возможности успешно его реализовать. Конечно, в такой ситуации Путину лучше всего было бы сразиться с олицетворением антидержавников, представляющим «мировое зло», типа Березовского, тогда победа Путина была бы 100 против 0. Фигура Березовского как черта, против которого надо немедленно что-то предпринять, мобилизовала бы и 100 %-ную явку населения. Но это едва ли случится, и поэтому Путину придется иметь дело с версиями державности – левой (оппозиционной), либеральной (полуоппозиционной) и расплывчатой (центристской – к которой он склоняется сам). Любое, даже минимальное, смещение позиции Путина от либерализма к социализму будет сопровождаться позитивным скачком его рейтинга, если только этот рейтинг не примутся усердно подделывать испуганные до визга сотрудники «Эха Москвы» и их родственники. Это объясняется тем, что в области экономических симпатий не существует прямой аналогии с чисто политическими симпатиями. Либерализм по душе весьма ограниченной прослойке, и он еще хоть как-то воспринимается только потому, что до сих пор многие не поняли, что это такое. Когда поймут, отшатнутся с негодованием, даже если его оснастят «державной фразеологией». И наоборот, левые симпатии, социальная справедливость, социальное государство имеют в обществе огромное число сторонников – как тех, кто стоит горой за КПРФ, так и тех, кто с партийными пристрастиями не определился. Обращение Путина к этой нише, с электоральной точки зрения, будет весьма результативным. Это не ослабит, но содержательно укрепит его державность.

Что касается возрастных особенностей электората, то в нем, безусловно, лидируют пенсионеры, пожилые люди, инвалиды, социально слабые и незащищенные – «обездоленное большинство», dispossessed majority. Выборы – это единственный день, когда они кому-то нужны и могут совокупно выразить позицию. Они будут определять картину. Излишне говорить, что здесь 90 % державной и социальной ориентации. Если до них дойдет (это, правда, маловероятно), что главные идеологи Путина в экономике – «правые либералы», получится не очень красиво, так как в этой среде либерализм сегодня крайне малопопулярен, мягко говоря. К этому обязательному электорату примыкает средний возраст чиновников и служащих. Их симпатии тоже державные и центристские, левый уклон, однако, будет заметен и здесь. Сюда же примыкает и малый бизнес, которому все надоело. Огромная надежда у чистых центристов на армию, больницы и «экономические княжества олигархов» (типа Норильска), которые всегда голосуют за действующую власть по понятным причинам. Молодежь на выборы не ходит вообще. Или в мизерном количестве, она в политическую жизнь как класс не включена. Из этого можно сделать следующий вывод: большинство поддержит умеренного Путина как левого державника. Но если электорат серьезно запутать, то поддержит и не как левого.

Формула Путина: эволюция политического образа

Феномен Путина – это феномен политологический, функциональный, в определенном смысле политтехнологический. Вопрос «Who is mister Putin?» не случайно сформулирован по-английски и в таком виде и транслировался, став штампом. В русском контексте нет вопроса «Кто Вы, господин Путин?», потому что самим россиянам очевидно, что в феномене Путина личность либо незначительна, либо скрыта искусственно, либо пока не проявилась. Не будем задаваться метафизическим вопросом: какова личность Путина? Есть ли она вообще? Это для нас не важно: с политологической точки зрения, ее почти нет. У Путина нет и персонального политического портрета – он пришел к высотам власти, повинуясь запросу сверху, минуя целые лестничные пролеты. У него не было серьезного политического, партийного, аппаратного веса; он стал первым лицом, не опираясь ни на какие консолидированные команды, силы, социальные пласты. «Кто был никем, тот стал всем».

У Владимира Путина не было и вкуса к власти так же, как и персонализированного авторитаризма. Все решения Путина основаны на четкой и вполне определенной политической логике. В них отсутствует волюнтаристский момент, доминировавший при Ельцине. Подтверждение этого – в отсутствии команды. Строившие ожидания по факту прецедента российские политологи искусственно раздули фактор «питерских» в их противостоянии «семейным». Отсутствие волюнтаризма у Путина было поспешно объяснено взаимоуравновешивающей силой команд. Но этих команд просто нет. «Питерские» и «семейные» настолько переплетены, неконсолидированы, не имеют общих корпоративных, экономических, политических и иных целей, что выделение этих групп есть условность, если не сказать дезинформация. Она служит для того, чтобы в привычных категориях объяснить слабость волюнтаристского начала в Путине. А волюнтаристское начало столь присуще русской истории, что трудно представить его слабость или вообще отсутствие.

Кадровая политика Путина доказывает правоту этого тезиса. Придя к власти, новый Президент фактически не сделал никаких существенных кадровых изменений, которые предполагались и прогнозировались всеми. Почти трехлетнее ожидание отставки Волошина напоминало «ожидание Годо» по Эжену Ионеско.