Текст книги "Княгиня Монако"

XV

Кадрусс был привлекательный, высокий, довольно хорошо сложенный мужчина бравого вида, с закрученными кверху усами. Перечитывая свои записи, я заметила, что допустила по отношению к нему ошибку во времени: я сразу упомянула о его браке как о свершившемся факте, и это могло бы внести путаницу. Да будет вам известно раз и навсегда, что я пишу по собственной прихоти, что я чрезвычайно ленива и терпеть не могу подчисток, примечаний и исправлений. Если мне случается ошибиться в дате, я оставляю все как есть – мне претит начинать все снова и разъяснять очевидное. Кроме того, я очень больна уже в течение нескольких лет; этот недуг будет усиливаться до тех пор, пока он не сведет меня в могилу, что нисколько меня не волнует. Из-за своих страданий я становлюсь капризной и привередливой; я вспыхиваю по самому ничтожному поводу, моя душа не лежит больше ни к кому и ни к чему. Мало-помалу я отдаляюсь от людей и уже давно отреклась от самой себя. Что делать на этом свете, если ты уже не молода и не можешь больше ни нравиться, ни властвовать?

В ту пору, когда мы приехали в графство Венесен, Кадрусс был еще молод и холост. Впоследствии он женился на мадемуазель Дюплесси-Генего, как вам уже известно, но, тем не менее, продолжал жить холостяком и у него были другие женщины. Именно в это время мы и встретимся с ним снова – нам придется перенестись в будущее, чтобы завершить эту главу, которая сегодня меня забавляет, а завтра, возможно, будет внушать мне отвращение. Так уж я устроена.

Прежде всего следует сказать, что у супруги маршала де Ла Мота, воспитательницы детей французского короля, были три дочери. Их отец, простой дворянин из Пикардии, преуспел благодаря своим личным заслугам и получил высший чин в королевстве, в результате чего его дочери приобрели право притязать на что угодно. Мать девочек, рано оставшаяся вдовой, хотела, чтобы они, по примеру отца, выросли благочестивыми и достойными особами. Вероятно, они желали того же, но тут вмешался дьявол, и они стали такими, какими мы их видим сегодня. Все дочери маршала красивы, но кое-что в их фигуре требуется подправлять. Госпожа де Севинье говорит об этом так: «Какая жалость! Барышни де Ла Мот – это бриллианты, но в каждом из них есть пятно».

Это пятно – нечто вроде горба, расположенного не там, где он бывает у горбунов; данный изъян, не лишенный изящества, не уродует и даже не портит стана барышень. Все это видят, все об этом знают, но никто не желает, чтобы они от этого избавились, – всем кажется, что без этого изъяна они не были бы столь прелестными. Что касается их лиц, они – само совершенство. Особенно у младшей, г-жи де Вантадур, – это подлинное чудо. Мне бы хотелось целый день разглядывать ее лицо в зеркале; мне также хотелось бы, чтобы такое лицо было у кого-нибудь другого, ибо у нее я его не выношу.

Так вот, когда эти дамы были барышнями де Ла Мот, старшую из них звали мадемуазель де Туей. Вокруг нее увивались смазливые щеголи; супруга маршала, желавшая найти дочери мужа, повелительным жестом разогнала этот ничтожный сброд, запретила барышне строить глазки, дарить улыбки и писать любовные записки; она проявила достаточно ловкости, чтобы одержать верх над обитателями Королевства Нежных Чувств. С барышней же дело обстояло иначе. Ее продолжали одолевать мелкие страсти; она мечтала не о женихах, с которыми можно заключить брак в присутствии нотариуса, тем более что таковых не было видно, а о другом; поэтому в ожидании лучшего она стала позволять себе кое-что по мелочам.

Единственный мужчина, находившийся поблизости от девицы, с которой не спускали глаз, был конюший ее матери, носивший имя д'Эрвьё – сорокалетний человек, уродливый, но довольно хорошо сложенный; при всем его уродстве это был мужчина, а не одна из тех кукол, с которыми играют маленькие девочки. Барышня ясно дала ему понять, что если он станет с ней любезничать, то она пойдет ему навстречу. Конюший сделал вид, что он ничего не понял, продолжал держаться от девицы на почтительном расстоянии и в конце концов попросил у герцогини разрешения уйти со службы. Докопавшись до истины, мать девицы пожаловала конюшему место консула в Турине, тысячу франков ежегодно из доходов одного из епископств и стала считать его самым порядочным человеком во Франции.

Таким образом, мадемуазель де Туей оказалась покинутой. Однако это не могло продолжаться долго. Вскоре, в доме своей тетки г-жи де Боннель, где играли в карты по-крупному, она повстречала Кадрусса. Это произошло в ту пору, когда герцога столь высоко ценили за то, что он не требовал от своей жены исполнения супружеских обязанностей. Несчастный муж позволял всем его жалеть и баловать, а поскольку он был не из болтливых, то от желающих его вознаградить не было отбоя. Глядя на великодушие герцога в браке, дамы полагали, что он гораздо лучше других мужчин, ибо ему приходилось жертвовать собственным удовольствием ради здоровья благородного, изможденного болезнью, умирающего создания, а Кадрусс был несказанно рад, что так легко отделался от жены.

Он начал настойчиво ухаживать за мадемуазель де Туей, а та принялась манерничать; как-то раз она вздумала спросить, женится ли он на ней после смерти жены. Кадрусс пришел в негодование, но тут же успокоился, а затем признался, что жена ничего для него не значит, что он свободен или мог бы стать свободным – словом, он не стал скупиться на лживые двусмысленные обещания, которые никак не связывают раздающего их и вводят в заблуждение получающую их, если та к этому стремится. А мадемуазель де Туей жаждала заблуждаться как ни одна другая девица.

Таким образом, они стояли на пути к успеху, как вдруг Кадрусс, играя с королем в карты, проиграл значительную сумму. Он заплатил часть денег наличными и осведомился, можно ли вернуть остальное позже. Ему ответили, что карточные долги не терпят отлагательства. Поэтому герцогу пришлось отправиться за деньгами в свое имение. Этот отъезд был тем более прискорбным, что его отношения с мадемуазель де Туей находились в дальних предместьях на карте мадемуазель де Скюдери: они еще не добрались ни до нежных поцелуев, ни до любезных сердцу обещаний. И эти-то селения расположены весьма далеко от столицы, а до дворца полного блаженства еще идти и идти.

Господи! Что за глупость эта карта! До чего же глупая девица эта мадемуазель де Скюдери и как же глупы те, кто ее превозносят! Я уже давно так думаю, а теперь вот и говорю об этом.

Кадрусс обнаружил, что деньги в провинции – большая редкость; он долго не возвращался, и это отсутствие оказалось для него роковым. Тем временем виды на мадемуазель де Туей появились у герцога д'Омона. Герцог д'Омон! Герцог и пэр, первый дворянин королевских покоев, губернатор Булонне, вдовец, первая жена которого была сестра маркиза де Лувуа, – разве можно было предположить, что он получит отказ?.. Однако в смерти жены герцога было нечто столь странное, что это наводило на размышления о ней и внушало опасения за его новую избранницу. Следует рассказать вам об этой смерти; мне о ней известно из первых рук, поскольку я превосходно знала покойную герцогиню и сам герцог неоднократно рассказывал мне эту историю. Об этом событии говорил весь Париж, и каждый истолковал его по-своему; но вот что произошло на самом деле.

Герцог д'Омон и его жена любили друг друга так, как об этом пишут в романах: подобное редко встречается в этом веке и при этом дворе.

Мадемуазель де Лувуа получила к свадьбе великолепный подарок, который она чрезвычайно ценила, и муж попросил ее всегда носить этот предмет как талисман удачи. То были бриллиантовые четки из оправленных камней чистейшей воды. И действительно, она носила их днем и не расставалась с ними ночью. Однажды утром, когда в доме у герцогини было много гостей, эти четки исчезли. Вы можете представить себе гнев, огорчение и растерянность хозяев, не знавших, кого обвинить в краже. Они терялись в догадках. Герцогиня успела достать четки из кармана, показать их всем по очереди, затем положить на стол, после чего их не видели.

Одна из женщин, свидетельница волнений хозяйки, терзала ее до тех пор, пока та не согласилась отправиться вместе с ней к колдуну. Для герцогини, чрезвычайно набожной женщины, это был серьезный шаг, но она усыпила свою совесть, подобно супруге маршала де Грамона, и решилась на него. Выслушав женщину, колдун отослал ее к некоему священнику Сен-Северинского прихода, к которому надо было явиться в полночь, во время полнолуния, в ясную погоду, когда на небе и на земле светло. Герцогиня выбрала ночь, когда ее муж находился на службе при дворе, и в сопровождении своей горничной явилась к священнику Сен-Северинского прихода.

Женщине было очень страшно, но тем не менее она вошла в дом священника одна, как он того требовал, и поднялась вместе с ним наверх, в старую башенку, где он держал голубей. Голубей этих кормили необычно: какими-то красными зернами неизвестного происхождения, от которых эти птицы принимались болтать, как попугаи, когда хозяин заставлял их это делать. Госпожа д'Омон вошла в маленькую и очень грязную комнату. Птицы спали и начали пищать, когда хозяин приказал им на неведомом языке немедленно приготовиться к гаданию. Он запер дверь на ключ, открыл окно, чтобы лунный свет падал на клетку, и принялся задавать голубям вопросы, посоветовав герцогине, оцепеневшей от страха, не сходить с места и отвечать только ему одному, что бы она ни услышала.

И тут голуби и чародей начали диалог на той же тарабарщине. Это продолжалось с четверть часа, а затем птицы Заупрямились, не желая больше отвечать, но кудесник сломил их сопротивление с помощью множества красных зерен. Герцогиня слышала, как кто-то трижды окликнул ее по имени, и остолбенела, чувствуя, что кровь застывает в ее жилах. Наконец священник повернулся к ней и сказал, что она получит свои четки обратно при выполнении двух условий: во-первых, она не станет ничего рассказывать обо реем увиденном мужу; о втором же условии герцогиня никогда не желала говорить.

Она обязалась выполнить первое требование, а о другом даже не желала слышать. После этого последовали странные события, окутанные покровом тайны; тем не менее, несмотря ни на что, женщине удалось вернуть себе четки, но она так и не смогла узнать, кто их похитил, из-за своего отказа выполнить второе требование священника. Герцогиня ушла из его дома, сожалея, что оказалась там, и беспрестанно повторяла, что это сведет ее в могилу. Колдун предупредил ее, что если она не сдержит слово, то ничто не спасет ее от гнева духов.

«Значит, я погибла, – подумала бедняжка, – ведь я Обязательно слягу в постель. Господин д'Омон примется мучить меня вопросами о том, что у меня болит; я же слишком сильно его люблю и не смогу ничего от него утаить; он все узнает, а черти придут и в отместку свернут мне шею».

Все произошло именно так, как предвидели колдун и герцогиня. Четки нашлись на следующий день в кармане ее юбки. Женщина больше не вставала с постели, так как ее кровь застыла и ничто не могло ее согреть. Муж вместе с врачами проводил у ее постели дни и ночи – все было тщетно. Но герцог так донимал жену расспросами, что она согласилась рассказать ему эту историю, добавив: – Я отдаю вам свою жизнь. Герцогиня умерла сутки спустя в глубокой скорби.

Этот случай попытались объяснить и в конце концов объяснили – существуют люди, которых ничто не ставит в тупик. Четки якобы были украдены камеристкой, которая выдумала весь этот спектакль, чтобы извлечь для себя выгоду. Герцогиня заплатила этой шайке много денег. Опасаясь быть разоблаченной, служанка помогла хозяйке исполнить пророчество колдуна, подсластив в духе Ла Бренвилье ее снадобье. Выяснили также, что человек, выдававший себя за священника, им вовсе не был; его без шума сожгли вместе с голубями; камеристка исчезла, а г-н д'Омон с тех пор уверяет всех, что его жена умерла от преждевременных родов. Несомненно одно: герцог долго оплакивал супругу и с большим трудом решился жениться вторично.

Эта таинственная история завладела вниманием двора и всего города. Каждый толковал ее по-своему: одни утверждали, что дьявол серьезно задел честь герцогини и она умерла от стыда и раскаяния. В наше время, когда вокруг столько вольнодумцев, люди верят всему тому, что невозможно объяснить сразу: они признают сверхъестественные явления и зажмуриваются, чтобы не видеть того, что колет нам глаза. Я не стану высказывать своего мнения по данному поводу; г-н д'Омон всегда говорил об этом с содроганием и, по его словам, долгое время собирался вступить в орден траппистов во имя искупления. Искупления чего?.. Вот этого я и не могу вам сказать.

Герцог жил как святой, избегая женщин, не поднимая ни на кого глаз, до тех пор пока не встретил мадемуазель де Туей, в которую он влюбился с первого взгляда. Если г-ну д'Омону нужно было искупление, Бог послал ему для этого неплохую возможность.

Мадемуазель де Туей не отвергла герцога; несмотря на то что девица была чрезвычайно влюблена, она размышляла. Госпожа де Кадрусс была жива, она могла проявить упрямство и протянуть еще долго. В то же время г-н д'Омон был готов жениться, и барышня сдалась. Однако она написала своему возлюбленному, чтобы тот поспешил, если он хочет застать ее свободной. Кадрусс и в самом деле поспешил – ему удалось увидеть ее за два дня до свадьбы. То были сплошные слезы, отчаяние и выдергивание на себе волос. Однако влюбленные так и не выбрались из двух известных вам селений мадемуазель де Скюдери, несмотря на мольбы Кадрусса, и на следующий день невеста победоносно довела дело до брачного договора, который их величества скрепили своими подписями.

Кадрусс так и не появился на свадебных торжествах; он был в самом деле влюблен, и счастье соперника приводило его в ярость. Он пустился в игру, набросился на реверси и бассет за неимением любовницы и проиграл тысячу пистолей за два дня.

Но он имел дело с более тонкой штучкой, чем ему казалось! Через неделю после этой свадьбы, в ту минуту, когда герцог входил в дом г-жи де Боннель, чтобы сыграть там в гокку, камеристка хозяйки, Катрин, образец добродетели и набожности, по секрету передала ему письмо, почерк которого показался Кадруссу незнакомым.

– Речь о возврате долга, господин герцог, – сказала благочестивая служанка.

Она сама не ведала, насколько точно выразилась. И как же эти слова позабавили насмешников!

XVI

Муж наскучил герцогине д'Омон уже на следующий день, и она вознамерилась вспомнить о Кадруссе, но что ей было делать, если он не появлялся, и где было его искать? Отправить ему письмо значило сильно рисковать, поэтому она решила совершить один из тех шагов, что легко удаются в основном благодаря той дерзости, с которой их осуществляют, и снабдила Катрин благословенным письмом, сказав при этом:

– Как-то раз, еще до моего замужества, я выиграла у господина де Кадрусса довольно крупную сумму, но затем мне стало известно, что игра была нечестной, и теперь я должна возвратить ему долг; чтобы никого не впутывать в это дело, я обращаюсь к тебе. Сделай так, чтобы никто ничего об этом не узнал.

Катрин безоговорочно поверила в эту сказку и как привычная к такого рода делам женщина выполнила данное ей Поручение; изумленный и обрадованный Кадрусс обнаружил в конверте приглашение на свидание. Ему было велено явиться на следующий день в особняк д'Омонов, изменив свой облик по собственному усмотрению, и придумать что-нибудь, чтобы его допустили к герцогине. Ее муж должен был уехать в Версаль, и нельзя было упускать столь благоприятный случай.

Кадрусс не стал долго мудрить: он надел простое платье, сел на лошадь и явился в особняк д'Омонов якобы из Версаля под видом одного из двадцати четырех скрипачей короля, заявив при этом, что прибыл от имени его величества по пустяковому делу, связанному с оперным театром (герцог был главным управляющим всех королевских увеселений). Когда Кадруссу сказали, что хозяина нет дома, он попросил разрешения увидеть герцогиню, и она приняла его; после этого влюбленный сделал вид, что он уходит, а сам прошел в нижнюю залу и затаился там до тех пор, пока герцогиня не пришла за ним. Лакеев отослали с различными поручениями. Привратник подумал, что посетитель ушел, и забыл о нем; между тем г-жа д'Омон заперла Кадрусса в кабинете позади своей спальни, и дала ему хлеба с вареньем, чтобы он не умер с голода. Герцог просидел там до самой ночи, боясь пошевельнуться. Герцогиня сказалась больной, чтобы уйти к себе пораньше; она отпустила горничных и, наконец, открыла дверь любви. Нет нужды описывать, с каким восторгом встретились влюбленные и о чем они говорили, но их беседа продолжалась долго; около четырех часов утра, когда разговор начал понемногу стихать, перед домом остановилась карета, запряженная шестеркой лошадей. В дверь стали стучать изо всех сил – то был г-н д'Омон, которому не терпелось увидеть свою дорогую герцогиню.

Она испугалась, решив, что все пропало, спрятала Кадрусса в тесной кладовой и принялась ждать. Герцог был чрезвычайно горд, что он так рано вернулся. Жена же, мысленно посылая мужа к черту, все же была вынуждена его принять. В довершение всех бед герцог не стал возвращаться в свои покои. Он остался у жены, пылая любовью и рвением, и провел у нее все утро. Представьте себе дрожащего от холода Кадрусса, который не мог присесть и едва держался на ногах, не смея двинуться, и состояние красавицы, знавшей, что любовник является свидетелем и слушателем ее интимной беседы с мужем. К счастью, г-н Монако ни разу не сыграл со мной такой скверной шутки: полагаю, я не вынесла бы этого.

Около одиннадцати часов утра герцог открыл глаза; что касается герцогини, она всю ночь не смыкала глаз. Наконец, он собрался вернуться к себе, но тут доложили о том, что приехала его кузина из провинции, очень набожная особа, которая должна была оставить кузену большое наследство. Герцог вскрикнул от радости и приказал впустить ее.

– Она будет счастлива увидеть меня в кругу семьи, – произнес он. – Вам не надо торопиться вставать, душенька, кузина проведет здесь два дня, чтобы лучше вас узнать. Затем гостья вернется к себе; но в ее письме было предупреждение, что в течение этого времени она будет находиться возле вас безотлучно, чтобы не терять ни минуты. – Значит, вы хотите, что она и спала в моей комнате, сударь? – спросила дама, разозлившись на него за эту надоедливость.

– Ни в коем случае, помилуйте! Но я буду спать здесь. У кузины может сложиться о нас превратное мнение, если дело будет обстоять иначе, и этого окажется достаточно, чтобы она лишила нас наследства: ей непонятны придворные обычаи и она живет по старым понятиям.

Бедный Кадрусс! Какие испытания выпали на его долю! От жуткого голода у него начались спазмы в желудке и он жестоко страдал.

И вот появилась кузина (г-жа де Раре, но не та, что бегает по всему городу, обивает все пороги и повсюду строит козни, – я даже не знаю, родственницы ли обе эти дамы). Ее встретили с распростертыми объятиями и щедро угощали. Святоша осыпала герцогиню поцелуями и сказала, что та красива, как восковой младенец Иисус. Она потребовала, чтобы ее не стеснялись. Она желала присутствовать при туалете душеньки; затем она принялась говорить не умолкая, восторгаться безделушками герцогини и до самого обеда не отходила от нее ни на шаг.

Когда подали обед, появился герцог; несчастная влюбленная каким-то образом ухитрилась спрятать в карман ключ от кладовой, где томился Кадрусс, ибо гостья и старая гувернантка, которую та привезла с собой, рыскали всюду, открывали шкафы и издавали возгласы, удивляясь тому, что они там находили. Они закричали бы совсем по-другому, если бы обнаружили нашего узника. Таким образом прошли весь день и вечер; герцогиня была не в силах избавиться от этой назойливой дамы, от мужа и служанки, обступивших ее, как животные – святого Иосифа в хлеву; она едва не лопнула от злости. Вечером дело приняло еще более скверный оборот; у г-жи д'Омон не было возможности заглянуть в кладовую хотя бы на миг – проводив г-жу Раре в отведенные ей покои, она вернулась в свою комнату с почетным эскортом в лице г-на д'Омона, следовавшего за женой по пятам.

«Он погибнет! – подумала несчастная. – Как знать, возможно, он уже потерял сознание и умер?»

Она сама десятки раз была на грани обморока, а герцог, замечая волнение жены, то и дело спрашивал, что с ней и отчего она вздыхает. – Мне душно, – отвечала герцогиня.

Господин д'Омон вызвался помочь жене, отчего ей сделалось еще хуже; наконец, он уснул. Во время десерта дама набила карманы печеньем и фруктами, чтобы бросить их пленнику; она попыталась встать, как только ей показалось, что муж уже не в состоянии ничего слышать, но он только дремал и тут же осведомился, сев на постели, не заболела ли она.

– Нет, – ответила герцогиня с бесподобным хладнокровием, – но у меня есть привычка слегка смачивать виски туалетной водой королевы Венгерской, я схожу за ней в кабинет. – Я схожу за ней, если вам угодно, или же позову ваших служанок. – Мне известно, где она находится, никого не беспокойте.

Между тем герцогиня уже открыла тайник, поспешно швырнула туда лакомства, что было для Кадрусса большим утешением, убедилась, что замурованный еще жив, и вернулась на место. К счастью, свечи в спальне были погашены.

– Ах! – сказал г-н д'Омон. – Эта туалетная вода окружает вас чудесным ароматом.

У герцогини не было туалетной воды, окружавшей ее ароматом, но воображение обмануло обоняние бедного мужа! Тем временем Кадрусс, умиравший с голода, набросился на угощение; он находился так близко, что было слышно, как он грызет печенье. – Что это? – спросил герцог, уже начавший засыпать. – Очевидно, крыса за стенными коврами.

– Я прикажу их завтра снять, я терпеть не могу этих мерзких животных. Постучите немного по стене, чтобы заставить эту тварь замолчать.

Шум стих, и ночь закончилась мирно. На следующий день старая родственница и муж столь же неотступно преследовали герцогиню. Она уже потеряла терпение, как вдруг г-н д'Омон получил депешу из Версаля, предписывавшую ему немедленно уехать. Бедная женщина вздохнула с облегчением. Но тут на нее свалилась еще одна неожиданность: г-жа Раре захотела повидаться с г-жой де Боннель, и герцог решил отвезти к ней обеих женщин перед своим отъездом.

В доме г-жи де Боннель герцогиню ждала сцена еще более странного свойства. Все только и говорили об исчезновении Кадрусса, жена искала его повсюду, она только об этом и говорила, и на его поиски были посланы двадцать вооруженных слуг, не считая родственников и друзей. Одни считали, что герцога убили, другие – что он погиб на дуэли, третьи – что его заточили в Бастилию; кое-кто уверял, что Кадрусс загулял в приятном месте, но по большей части все склонялись к мысли, что он сидит за карточным столом с какими-нибудь проходимцами. Так или иначе, его разыскивали. Маркиз де Фервак, сын г-жи де Боннель, легкомысленно осведомился у герцогини, не она ли прячет Кадрусса. Он не мог предположить, насколько точно он выразился, а она, совсем еще юная, смутилась, и, хотя маркиз был чрезвычайно глуп, это не ускользнуло от его внимания. Герцогиня провела весь вечер в страшной тревоге. К счастью, старая святоша захотела уехать из дома г-жи де Боннель пораньше, и бедняжка с радостью последовала за ней.

Я вас уверяю, что она быстро уложила кузину в постель, отослала служанок, заперла дверь на засов и бросилась в кладовую; она нашла несчастного узника полумертвым. Когда герцогиня вытащила его оттуда, он растянулся на ковре во весь рост. Туалетная вода королевы Венгерской на этот раз пришлась кстати; потребовалось больше часа, чтобы привести Кадрусса в чувство, после чего он выпил чашку бульона, которую его возлюбленная попросила принести якобы для нее; кроме того, он съел хлеба по меньшей мере на четыре су, большую банку варенья с дюжиной засахаренных орехов и выпил бутылку лучшего вина из погреба. После этого Кадрусс почувствовал себя более уверенно, но два дня, проведенные в заточении, изменили его до неузнаваемости. Он казался сущей видимостью, как говорила Месье эта старая чертовка г-жа Нобле о г-не де Витри, вместо того чтобы назвать его видением. Затем Кадрусс, не в силах пошевелиться, долго сидел в кресле, и герцогиня ухаживала за ним. Таким ли образом прошла ночь или иначе, мне неведомо, однако утром несчастному следовало уйти – для этого его возлюбленной пришлось позвать привратника якобы для того, чтобы дать ему указания, кого следует принимать, а кого она не желает видеть; тем временем кавалер вышел с черного хода.

Кадрусс до такой степени показался жене видимостью, что она с трудом его узнала, и кумушки принялись сплетничать по этому поводу. Маркиза де Рамбюр давно заглядывалась на Кадрусса; она подслушала разговор маркиза де Фервака с герцогиней, все поняла, увидев ее смущение, к решила поссорить влюбленных ради собственных интересов. Сказано – сделано; сначала с помощью тайных признаний, затем посредством подложных писем она довела их до того, что они смертельно возненавидели друг друга и готовы были выцарапать друг другу глаза. Кадрусс больше никогда не оказывался в кладовой для варенья, но зато, как поговаривают, там побывали другие мужчины.

Мало было разлучить Кадрусса с герцогиней, следовало еще его завоевать, и тут маркиза де Рамбюр потерпела крах. Она тщетно пускала в ход свои женские чары – о маркизе шла такая дурная слава, что герцог не захотел вступать в соперничество с несколькими военными, одним советником, двумя банкирами и даже какими-то буржуа. Чтобы удержать Кадрусса, маркиза посадила его играть в бассет: все тогда увлекались этой игрой, пришедшей на смену гокке. За один раз он выиграл семь тысяч пистолей, а на следующий день – сто тысяч ливров. Представьте себе, сколько шума это вызвало! Я забыла сказать, что за время всех этих козней герцогиня де Кадрусс отошла в мир иной, предварительно заставив мужа поклясться, что он позаботится об их детях и никогда больше не женится. Госпоже де Рамбюр это было известно, как и всем остальным, но она также знала, что мужчины держат обещания лишь до тех пор, пока у них на это есть желание. Чтобы поправить дело, маркиза предложила Кадруссу своего рода сделку, и он поспешил ее принять. Она просто-напросто рассудила, что герцог может жениться на ее дочери мадемуазель де Рамбюр, весьма богатой наследнице, и взять деньги, которые он потерял в игре, из ее приданого. Речь шла примерно о восьмидесяти тысячах ежегодной ренты; это была редкостная ставка, и на кону стояло побольше, чем приносил Кадруссу бассет.

Свадьбу сыграли почти тайком: родственники г-на де Рамбюра, принадлежавшие к очень знатному и весьма старинному пикардийскому роду, воспротивились этому браку. Вдовец с детьми да еще с такой репутацией! Госпожа д'Омон пришла от этого в ярость и, не придумав ничего лучшего, стала богомолкой, занялась делами милосердия и вместе с герцогиней де Шаро, дочерью несчастного г-на Фуке, принялась ухаживать за больными и хоронить мертвецов. Герцогиня де Шаро отправляла людей на тот свет своими лекарствами, а г-жа д'Омон укладывала их в гроб. Они побывали со своей походной аптекой и погребальными принадлежностями во всех окрестностях Парижа, и, куда бы они ни приезжали, это было хуже чумы – здешние крестьяне разбегались при их появлении. Эти дамы вместе с несколькими другими святошами образовали нечто вроде общины, правила которой запрещали пользоваться румянами. Княгиня д'Аркур, одна из них, дочь герцога де Бранкаса, превозносит своих товарок повсюду. Когда ей говорят о ее благочестии, она смиренно отвечает:

– Ах! Я не настолько благочестива, как моя сестра д'Омон и моя сестра де Шаро, которые посещают больницы и кладбища!

Не знаю, ошибаюсь ли я на счет Кадрусса и герцогини д'Омон, но я невысокого мнения об их заслугах и не верю в их раскаяние. Кадрусс проматывает состояние своих детей, а герцогиня, несмотря на всю свою любовь к Творцу, не брезгует и Божьими созданиями – спросите-ка лучше об этом у маркиза де Рирана note 4Note4
  Госпожа Монако не ошиблась. Герцог де Кадрусс за четыре дня свел в могилу свою любовницу маркизу де Бертийяк, продав ее драгоценности, чтобы сыграть в карты. Он рассказал всем, откуда у него взялись деньги; маркиза была смертельно этим обижена и скончалась от стыда и горя. Все выразили герцогу свое возмущение. У герцогини д'Омон был скандальный роман с г-ном Реймсским, братом г-на де Лувуа, о чем сообщают все историки того времени. Герцог де Вилькье, сын ее мужа от первого брака, отчасти сыграл в ее жизни роль Ипполита. Госпожи Монако уже несколько лет не было в живых, когда произошли эти два события. Однако Кадрусс впоследствии исправился и стал безупречным примером порядочного человека и вельможи. (Примеч. автора.)


[Закрыть].