Электронная библиотека » Александр Дюма » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Исповедь фаворитки"


  • Текст добавлен: 21 июля 2014, 14:26


Автор книги: Александр Дюма


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Шрифт:
- 100% +

V

По обыкновению, в следующую субботу в тот же час, как в субботу предыдущую, семейство отправилось за город; лошадь получила три привычных удара кнутом, и по истечении двух часов десяти минут мы вышли из кареты.

Я не забыла предписаний Эми: захватила с собой семь фунтов с прибавлением тех двенадцати шиллингов, что мистер Томас Хоарден вручил мне накануне; вот только дорожной сумки мне не понадобилось: для моих пожитков хватило простой салфетки, связанной крест-накрест за уголки.

Трудно описать те чувства, что охватили меня, когда я переступила порог дома, который мне, вероятно, не суждено было больше увидеть, и где, может быть, я проведу последнюю ночь, чтобы затем тайно исчезнуть, уподобившись беглянке, устремившейся куда глаза глядят навстречу неведомому миру, и вверив себя попечению такого переменчивого божества, каким является Случай.

Поскольку мое бегство еще не было делом окончательно решенным, я пыталась представить все препятствия, которые мне нужно преодолеть; к несчастью, они были не такого рода, чтобы охладить столь воспаленную голову, как моя. Комната, где спали дети и я, располагалась на первом этаже и выходила окнами в сад; из сада через калитку можно было пробраться на песчаную отмель, где меня ожидали бы Эми и Дик, поскольку, в отличие от меня, за ними никто не надзирал.

На другой день в условленный час я прогуливалась с детьми по побережью, Дик и Эми ожидали меня именно в том месте, где за месяц до того я повстречала мистера Ромни и мисс Арабеллу.

Вот уже три недели, как они покинули Парк-Гейт, и никто не мог сказать, куда они уехали; правда, поскольку они велели доставить их до Честера, было весьма вероятно, что они отправились в Лондон.

К тому времени я еще не пришла ни к какому решению, но Эми считала, что нам надо уезжать, и Дик был того же мнения; ему еще более, чем сестре, не терпелось расстаться с берегами Ирландского моря.

Итак, поскольку из нас троих двое склонялись к отъезду, мнение большинства возобладало.

Лондонский почтовый дилижанс отправлялся на следующий день в шесть часов утра, и Эми заблаговременно заплатила за два места в карете для нас с ней и за одно на империале[58]58
  Империал – здесь: верхняя часть дилижанса, с местами для пассажиров.


[Закрыть]
– для брата.

Итак, в полночь – ранее отлучиться было нельзя – Эми и Дик подойдут к садовой калитке; затем на лодке мы доберемся до Честера и будем на месте, по крайней мере, за час до отправления coach-post[59]59
  Почтовый дилижанс (англ.).


[Закрыть]
.

Когда мы обо всем договорились, Эми с братом ушли.

День протек как обычно, без каких-либо отклонений от заведенного порядка. Я и после замечала, что ничто не проходит так быстро, как часы, заполненные повседневными делами, а вернее сказать, стоит такому дню завершиться, как кажется, что он пролетел быстрее всех прочих, ибо воспоминания о нем, не отмеченные никакими происшествиями, ничем выдающимся, стираются в памяти, растворяясь в монотонной серости жизни без радостей и печалей.

Наступил вечер; детей уложили в привычное время, я отправилась ужинать с мистером и миссис Хоарден, а ровно в десять часов снова оказалась в своей комнате.

Ранее я позаботилась принести туда перья, бумагу и чернила, ведь мне предстояло написать два письма: одно мистеру Хоардену, а другое – матери.

Мистера Хоардена я благодарила за его доброту ко мне, заверяя, что никогда не забуду год, который имела счастье провести под его кровом, хотя некое стремление, более властное, нежели сила воли, увлекает меня в призрачную страну, что называется Лондоном; на этом пути я вверяю себя его молитвам и молитвам его супруги, уподобившись моряку в утлой лодчонке, отдавшемуся на волю неведомой морской стихии.

Матушке же я сообщила, что нашла в Лондоне превосходное место у богатой дамы – имени ее я не стала упоминать, – где мне будут платить десять фунтов в месяц, и поэтому отправляюсь в столицу. Я прибавила, что, если место окажется действительно таким, какое мне было обещано, я не замедлю доказать, сколь глубоко я признательна ей за все ее прошлые заботы. Наконец я завершила послание, признавшись – и отнюдь при этом не солгав, – что я ничего не говорила ей о столь заманчивом предложении и даже не повидалась с ней, чтобы попрощаться, так как опасалась утратить всякую смелость и решимость уехать. Это бы неизбежно произошло, едва только я очутилась бы в ее объятиях.

Кончив, я запечатала письма, написала адреса и несколько успокоилась.

В любом другом доме я могла бы опасаться, что хозяева лягут спать позже обычного или какой-нибудь работник в саду узнает меня, но вся жизнь в доме Хоарденов была упорядочена с такой пунктуальностью, что со мной не могло приключиться что-либо непредвиденное.

Я услышала, как пробило одиннадцать, потом половину двенадцатого на часах в столовой, столь же выверенных, как и те, что висели в городском доме, с той только разницей, что заводили их не в субботний, а в воскресный полдень.

Подождав еще минут десять, я расцеловала лежащих в кроватках детей (они засыпали с таким завидным постоянством и неуклонностью, что одно это могло недвусмысленно свидетельствовать об их родстве с мистером Хоарденом), затем отворила окно и выскользнула в сад, постаравшись если не закрыть створки, то, по крайней мере, как можно теснее их сблизить.

Под окном мне пришлось немного задержаться. Хотя мне нечего было особенно бояться, сердце мое билось так сильно, что мне нужно было перевести дух. К тому же стояла непроглядная мгла, а с тех пор как я поселилась у Хоарденов, меня снова стали посещать младенческие страхи перед темнотой, хотя я вовсе не знала их, когда жила на ферме и проводила все дни в горах.

Но прошло несколько мгновений, и страх, связанный более с самим моим деянием, нежели с обстоятельствами его свершения, улетучился, глаза привыкли к темноте, дорожку, посыпанную светлой галькой, я хорошо различала: она бежала у меня под ногами, как длинная серая лента, и привела меня прямо к калитке в садовой ограде, выходившей к морю.

Я бросилась к ней, но, добежав, остановилась: мне показалось, что за стеной кто-то разговаривает. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь Дик и Эми ждали меня с той стороны. Отдышавшись, я вполголоса спросила:

– Это ты, Эми?

Та откликнулась, и я услышала, как она сказала Дику:

– Она все-таки пришла.

Из этого можно было заключить, что молодые люди опасались, как бы я не изменила данному обещанию.

Пока что я отомкнула калитку, для чего оказалось достаточно повернуть в скважине ключ. По правде говоря, никогда бегство, которому суждено было привести к таким необычным последствиям, не заключало в себе столь мало романтических подробностей.

Итак, за калиткой стояли Эми и Дик. Я заметила, что Дик вооружен карабином и парой пистолетов. Он стал уже здоровым восемнадцатилетним парнем, был силен и выглядел смелым и решительным.

Калитку мы захлопнули, Дик закрыл ее снаружи на ключ, чтобы после нашего ухода никто не смог проникнуть в сад, а ключ перебросил через ограду.

В нескольких шагах оттуда нас ожидала маленькая лодка, вытащенная на песок; Эми и я забрались в нее, а Дик столкнул ее в воду, ловко вспрыгнул в нее, тотчас взялся за весла и принялся энергично грести.

Насколько я помню, все это происходило в одну из прекраснейших июльских ночей 1777 года; именно тогда – в ночь с 15-го на 16-е – я покинула мирный дом, чтобы никогда туда не вернуться, оставив позади себя воспоминания о невинной юности. В то прошлое я отныне могла возвращаться только в своих мечтах, повторяя вслед за Франческой да Римини[60]60
  Франческа да Римини – персонаж «Божественной комедии» Данте, первая душа, заговорившая в Аду с лирическим героем поэмы. Историческая Франческа да Римини была дочь Гвидо да Полента-старшего, синьора Равенны. Около 1275 г. по политическим расчетам ее выдали замуж за Джанчотто Малатеста, синьора Римини, хромого и уродливого. Она влюбилась в Паоло, красивого брата мужа. Синьор Римини убил обоих любовников (между 1283 и 1286 гг.).


[Закрыть]
:

 
… Тот страждет вечной мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии…[61]61
  Данте, «Ад», V, 121–123. Перевод М. Лозинского.
  Эти знаменитые строки восходят к трактату римского философа и государственного деятеля Боэция (ок. 480–524) «Об утешении философией», написанному им в ожидании смертной казни по обвинению в заговоре против короля ост-готов Теодориха, приближенным которого он был.


[Закрыть]

 

С той ночи прошло уже тридцать семь лет, но, когда я закрываю глаза и погружаюсь в мысли о минувшем, мне кажется, что все произошло только вчера, так отчетливо я вижу лица и предметы, врезавшиеся тогда мне в память.

Небо было черным, но лишь из-за новолуния; тысячи звезд блистали в темной лазури; дом мистера Хоардена, вдоль которого мы бесшумно скользили, оставляя за собой на воде легкую, исчезающую почти за самой кормой борозду, вырисовывался огромной серой громадой справа от нас; за нашей спиной на холме, возвышавшемся недалеко от отмели, откуда мы отчалили, догорал костер, а впереди по курсу в каком-то недоступном глазу хуторе лаяла собака.

Примерно в три часа мы причалили к противоположному берегу залива. Дик подвел лодку к маленькому шлюпу, стоящему у берега.

На его окрик показались два человека; он обменялся с ними несколькими словами, передал им свое оружие, пожал руку одному, обнял другого, соскочил на берег и подал нам руку, помогая выйти из лодки. На том прощание завершилось.

Мы пошли по дороге, ведущей к Честеру: от отмели, к которой мы пристали, нам предстояло пройти около одного льё. Для таких деревенских жителей, как мы, одно льё – это пустяки. Свой сверточек я несла сама, а узел Эми, потяжелее моего, взял Дик, по всей видимости не располагавший ничем, кроме того, что было на нем.

В Честер мы пришли на рассвете. Дик отвел нас в некое подобие таверны, расположенной рядом с конторой дилижансов. Эми и я взяли там по чашке молока; Дик, далее нас ушедший от пасторальных привычек, заказал стакан джина. Так кое-как мы провели час, и ровно в шесть уже сидели в экипаже.

В дороге с нами не случилось ничего, о чем бы стоило здесь рассказывать. Мы миновали большие английские города: Личфилд[62]62
  Личфилд – город в центральной части Англии, в графстве Стаффордшир.


[Закрыть]
, Ковентри[63]63
  Ковентри – крупный город в центральной части Англии, в 140 км к северо-западу от Лондона.


[Закрыть]
, Оксфорд[64]64
  Оксфорд – старинный университетский город в 90 км к северо-западу от Лондона, административный центр графства Оксфордшир.


[Закрыть]
– и на третий день в четыре часа пополудни прибыли в Лондон.

У Дика был припасен адресок непритязательной гостиницы, хозяину которой он собирался шепнуть на ухо несколько слов, после чего нам был бы обеспечен благожелательный прием: содержатель заведения, кажется, был знаком со всеми контрабандистами побережья.

Гостиница располагалась на маленькой улочке Вильерс[65]65
  Улица Вильерс ведет от Стренда к реке в юго-восточном направлении; названа в честь знаменитого Джорджа Вильерса, герцога Бекингема (1592–1628), фаворита и министра английских королей Якова I (1566–1625; правил с 1603 г.) и Карла I.
  Карл I Стюарт (1600–1649) – английский король с 1625 г., казненный во время Английской революции по приговору специально созданного Верховного судебного трибунала.


[Закрыть]
, упиравшейся одним концом в Темзу, а другим – в Стренд[66]66
  Стренд – одна из самых старинных (упоминается с 1218 г.) центральных улиц Лондона; тянется параллельно Темзе, проходя через квартал театров и дорогих магазинов.


[Закрыть]
.

Признаюсь, мое первое знакомство с городом внушило мне скорее страх, нежели любопытство. Несшиеся во все стороны экипажи; шум, способный заглушить даже гром небесный; ошалелые пешеходы, все куда-то спешившие: они не шли, а почти бежали; даже воздух, из чистого и пронизанного светом, каким он казался на всем нашем пути к столице, сделавшийся здесь густым и пыльно-серым; наконец, жалкая гостиница, куда привело нас наше трехсуточное путешествие, – все это не отвечало моим сокровенным грезам, золотистый отблеск которых окрашивал жизнь в поэтические тона.

Дик снял комнату для Эми и меня; я была истерзана чувством неизвестности, ведь было неясно, в Лондоне ли мисс Арабелла, а потому, наскоро приведя себя в порядок и оставив Эми отдыхать, я взяла под руку Дика и попросила проводить меня на Оксфорд-стрит. Дик не более меня знал о расположении улицы, являвшейся средоточием моих надежд, но он стал расспрашивать прохожих, причем на каждом углу, и в конце концов мы менее чем за четверть часа достигли Оксфорд-стрит.

Номер «23» красовался на двери очаровательного особнячка, за парадным двором которого можно было рассмотреть сквозь решетку роскошную зелень сада.

У внушительной двери чинно стоял швейцар в великолепной ливрее.

Не без страха я обратилась к господину, выглядевшему столь величественно, и слабым, прерывающимся от волнения голосом спросила, в Лондоне ли мисс Арабелла.

– Что вам угодно от ее милости? – спросил швейцар.

– Около месяца назад я имела честь повстречать мисс Арабеллу в Честере, – ответила я. – Она велела мне навестить ее в Лондоне, и вот адрес, который она сама мне дала.

Швейцар дернул за шнур; раздался звон колокольчика, и ко мне спустилась дама лет сорока, видимо экономка.

– Поговорите с девушкой, миссис Нортон, – проронил швейцар и снова застыл в торжественной неподвижности.

Я повторила экономке то же, что сказала швейцару, и показала ей бумажку с адресом. Она прочла ее и покачала головой:

– Действительно, почерк ее милости. Но, к несчастью, ее нет в Лондоне.

– Ах, Господи, где же она? Ведь я приехала специально для того, чтобы с ней встретиться!

– Последнее полученное от нее письмо помечено Дувром[67]67
  Дувр – портовый город на юго-востоке Англии, у пролива Па-де-Кале; из него отправляются суда во Францию (в Кале и Булонь).


[Закрыть]
, в нем она оповестила нас, что отправляется во Францию.

Сердце мое сжалось от этого первого разочарования, и я спросила:

– А не подскажете ли вы, когда можно ожидать ее возвращения?

– Не могу сказать. Но, возможно, ее милость будет здесь к началу скачек.

– А на какое время назначены скачки?

– Они пройдут с пятнадцатого по двадцать пятое августа.

– Так что же делать? – спросила я, обернувшись к Дику.

– Ждать, черт подери! – отвечал тот.

– Если мисс угодно написать свое имя, – предложила экономка, – как только ее милость прибудет из Франции, мы сообщим ей.

– Охотно.

Я вошла в привратницкую и написала на листке бумаги: «Эмма Лайонна»[68]68
  Героиня Дюма, движимая честолюбивыми помыслами, преобразовала заурядную фамилию «Лайонс» (англ. Lions, аналогичное русской фамилии «Львова») в несколько претенциозное и редкое имя «Лайонна» (букв.: «Львица»).


[Закрыть]
.

– Будьте так любезны, – прибавила я, – передайте мисс Арабелле, что я та самая девушка, которую она повстречала в Уэльсе, на берегу моря, и дала свой адрес, посоветовав приехать к ней в Лондон.

– А где вас можно найти, если ее милость пожелает отыскать вас?

– Я пока ничего не могу сказать, я не знаю, что со мной будет.

– Пока что, – вмешался Дик, – мы подождем ответа в…

Но я оборвала его, понимая, что название гостиницы не прибавит уважения к нашим особам.

– А пока что, – сказала я, – обо мне можно будет навести справки у мистера Джеймса Хоардена, хирурга с Лестер-сквер. Если вам угодно, я припишу его адрес под своим именем.

– Не стоит! Именно он вылечил Тома, когда тот сломал ногу.

– Спасибо… А теперь, – обернулась я к Дику, – будьте так добры, сопроводите меня к мистеру Хоардену.

Дик осведомился о том, как пройти до Лестер-сквер, и, выяснив, что идти нам недалеко, мы отправились туда.

VI

Мистера Джеймса Хоардена тоже не оказалось дома, но он должен был вернуться к семи часам, а так как часы показывали уже половину шестого, мне предложили его подождать.

Я попросила Дика вернуться в гостиницу, поскольку та находилась недалеко от Лестер-сквер, и прийти за мной через час. И в самом деле, Лестер-сквер лежит примерно на полпути между Оксфорд-стрит и Темзой, на которую выходили окна нашей комнаты.

Прошло около получаса, и я услышала, как раздались три или четыре торопливых удара в дверь: так хозяин дома оповещал о своем приходе.

Он вошел в своего рода приемную, где я его ожидала, и, хотя в комнате уже царил вечерний полумрак, тотчас меня узнал.

– О, это вы, мое прелестное дитя! – обратился он ко мне с улыбкой, не лишенной некоторой грусти. – Покидая в последний раз Хоарден, я не сомневался, что не замедлю повстречать вас в Лондоне.

– Вы меня в чем-то упрекаете, сударь? – спросила я.

– Нет… Молодости свойственна страсть к приключениям, а красота сходна с роком тем, что ее счастливых либо пагубных следствий никто не может ни предугадать, ни предотвратить. Не желаете ли пройти в мой кабинет? Там мы сможем поговорить без помех, а мне кажется, что вам надо немало мне поведать.

– Если вы будете так добры, что выслушаете меня, сударь.

– Идемте, дитя мое.

И взяв со стола канделябр с тремя свечами, он пошел впереди меня.

Мы вошли и уселись в его кабинете, обставленном просто, но с большим изяществом.

– Так, значит, вы теперь здесь, – начал он. – И что вы намерены предпринять?

– Сударь, – отвечала я, – когда я вас спрашивала, известен ли вам мистер Ромни, объяснив, что он родственник одной из учениц пансиона миссис Колманн, я сказала неправду.

Мистер Хоарден как-то странно улыбнулся.

– Вы ошибаетесь, сударь, – поспешила я добавить, сильно покраснев. – Я видела мистера Ромни только однажды: на берегу моря, с ним была дама, которую зовут мисс Арабелла.

– Да, – утвердительно кивнул доктор, – поговаривали, что он путешествовал в тех краях вместе с ней.

– А теперь, – продолжила я, – позвольте мне сказать всю правду.

И я ему описала нашу встречу во всех подробностях, упомянув об адресе, данном мне мисс Арабеллой, и о тех предложениях, что сделали мне оба; не скрыв ничего, я рассказала ему, при каких обстоятельствах я покинула дом его отца, как добралась до Лондона и как безрезультатно посетила дом на Оксфорд-стрит.

Он дослушал до конца, помолчал, внимательно и долго глядя на меня, и наконец, взяв обе мои ладони в свои, заговорил с необычайной мягкостью, хотя и не без некоторой торжественности:

– Дитя мое, в вашем возрасте и при вашей красоте в жизни существует два пути: один прям и прост, он пролегает через равнину, вид которой однообразен и спокоен, и ведет от брака и материнства к почтенной и всеми почитаемой старости; другой то возносит вас на вершины, откуда открываются блистательные горизонты, то низвергает в мрачные и грязные трясины. Следуя им, приходишь к тому же концу, но трижды, так сказать, меняешь лошадей, и три эти вынужденные остановки суть гордыня, удача и стыд. Вы сейчас на развилке двух дорог, определите, по какой из двух вы хотите идти.

– О сударь, и вы еще спрашиваете?

– Да, дитя мое, я могу и должен тебя об этом спросить, поскольку я не столько моралист, сколько, да будет позволительно в том признаться, философ. А посему не убежден, что, как утверждают некоторые слишком строгие ревнители нравственного совершенства, человек всегда волен распоряжаться собой. Я охотнее верю в несокрушимую власть материи над духом, нежели в то, что наша душа способна беспрекословно повелевать нашей же материальной природой. Даже если вы изберете прямую и простую дорогу, ночная темень, опьянение чувств могут увлечь вас в сторону; предположим даже, что добрые советы и ревностный пастырь направят вас на добрую стезю – таким советчиком и проводником могу послужить я сам, если вы мне позволите, – но существуют такие натуры, с таким складом и предрасположением души, над кем не властны ни советы, ни добрый пример. Общество отторгает от себя подобных людей, закон поступает еще суровее: он осуждает их, а вот наука пытается их понять, пожалеть, а подчас и простить. А у вас теперь на один шанс больше ступить на добрую дорогу и избегнуть пагубного жребия, ибо Провидение смилостивилось над вами, побудив ту женщину отлучиться из Лондона. Готовы ли вы пообещать мне никогда по собственной воле не ходить ни к ней, ни к мистеру Ромни? Тогда я серьезно займусь вами.

Я молчала.

– Вы колеблетесь? – спросил он.

– Нет, сударь, но они заронили в мое сердце золотые и сладкозвучные мечты. Мне обещали, что, приехав в Лондон, я прекрасно устрою свою судьбу, и даже не поинтересовавшись, как это случится, я примчалась сюда. Разве слишком большая цена – попросить у вас всего пять минут, чтобы позволить этим мечтаниям рассеяться?

– Бедное дитя! – прошептал доктор.

Некоторое время я оставалась в задумчивости, чувствуя на себе его пристальный взгляд, казалось проникавший в мою душу; этот взгляд вселял в меня неведомую доселе решимость. Наконец я заговорила:

– Сударь, обещаю вам более не искать встреч ни с мисс Арабеллой, ни с мистером Ромни, даю слово, что не пойду к ним, но… но они сами могут найти меня, и, если я их случайно повстречаю, хотя и не буду к этому стремиться, не могу поручиться, что найду в себе силы уберечься от искушения.

– Надеюсь, ты сделаешь все, что сможешь, – вздохнул мистер Хоарден. – Воистину, нельзя требовать большего от дочери Евы.

Тут кто-то дважды постучал в дверь, и два эти удара явственно указывали на униженное положение того, кто стучал. Я вздрогнула.

– Что с вами? – встревожился доктор.

– Сударь, – ответила я, – вероятно, это Дик, брат Эми Стронг, пришел за мной. Если вы действительно хотите, чтобы я воспользовалась вашими разумными советами, не отпускайте меня к ней: это ведь она увлекла меня в Лондон, она моя подруга, и если мне суждено пасть, я чувствую, что именно от нее исходит опасность моей гибели.

– Хорошо, скажите, что до завтра вы пробудете в моем доме, поскольку я обещал завтра же подыскать для вас место.

Слуга, ранее впустивший меня в дом, теперь появился на пороге кабинета и объявил:

– Сударь, там стоит юноша, который привел сюда молодую особу и теперь явился за ней.

– Впустите его, – сказал доктор.

Затем он открыл дверь в гостиную, где занималась вышиванием молодая женщина двадцати трех или двадцати четырех лет, а у ее ног на ковре сидел ребенок и перелистывал книжку с гравюрами.

– Душа моя, – обратился к ней доктор, – вот та девушка, о которой я тебе говорил по возвращении из Хоардена; она приехала от моего отца; будь так добра, приюти ее до завтрашнего дня. А завтра я надеюсь подыскать для нее подобающее место.

Молодая женщина встала и подошла ко мне.

В это мгновение на пороге появился мой спутник.

Я сказала ему:

– Дик, извинитесь за меня перед Эми, но мистер и миссис Хоарден оставляют меня здесь. Мой достойный покровитель весьма обнадежил меня, и если все сбудется, я вам тотчас напишу.

– Прекрасно, я же вам говорил, мисс, что не стоит отчаиваться. Всемилостивый Господь не забывает своих чад, а в Лондоне хватит места всем. В любом случае, мистер Хоарден, вы потом еще будете похваляться, что оказали услугу той, кто еще вчера была самой красивой девушкой в провинции, а сегодня, вероятно, самая красивая в Лондоне. До свидания, мисс Эмма. И да воздаст вам Господь за все, мистер и миссис Хоарден.

И Дик вышел, радуясь выпавшему мне счастью.

Надо сказать, что счастье это не было именно таким, какого я добивалась. Для меня счастьем казалась блистательная шумная жизнь, полная движения, внезапных катастроф, неслыханных удач и негаданных поворотов судьбы. Конечно, молодая женщина, на моих глазах поцеловавшая своего супруга как доброго отца и, улыбаясь, снова спокойно усевшаяся подле ребенка (а он даже не оторвал глаз от гравюр, чтобы поглядеть на вошедшую), – так вот, эта молодая женщина, чья рука, явно никогда не вздрагивавшая от наплыва страсти, уже снова плавно порхала над вышитыми цветами, подбирая оттенки с безмятежной ловкостью и терпеливым прилежанием, – эта женщина несомненно была счастлива. Но, как объяснил мне всеведущий доктор, существуют натуры, чей темперамент не в силах мириться со столь бесстрастным благополучием.

И потом, какая удача могла бы привести меня, в том моем положении, к тому, чем располагала она? Разве я была рождена в роскоши, чтобы, как она, найти в свои восемнадцать лет прославленного ученостью супруга, который бы свил для меня уютное, приятное и изысканное теплое гнездышко? Нет, я была бедной крестьянкой без всяких средств к существованию, почти без образования, я не осмеливалась отвечать, когда меня спрашивали, чем занимается моя мать, и едва осмеливалась отвечать, кто мой отец, если речь заходила о нем.

Я была красива, вот и все. И могла полагаться только на свою красоту в тех случаях, когда другие уповают на образование и воспитание, на состояние или благородное происхождение. Одарив меня лишь одним, Господь в благости своей был столь щедр, полагала я, чтобы возместить мне отсутствие всего прочего.

Именно моя красота должна была решить мою участь, а не я распорядиться ею.

Вот какие мысли роились у меня в голове, когда я созерцала это мирное семейство, где муж читал, жена вышивала, а дитя разглядывало великолепные гравюры.

Воистину, им было не так уж далеко от того рода счастья, что царило в доме мистера Хоардена-отца и его супруги.

Как далеко им всем было до высокомерной, горделивой и решительной манеры обращения, свойственной мисс Арабелле! Как отличалось их существование от наполненной пламенным энтузиазмом свободной жизни овеянного славой художника, какую вел мистер Ромни!

Вероятно, именно такую женщину, занятую вышиванием, и подобных детей, разглядывавших гравюры, некогда покинул мистер Ромни. По существу, если все было именно так, у меня тогда не хватило бы смелости поставить это ему в вину.

Ах, безрассудная юность! Ах, безумные грезы!

Увы! Ныне, обозревая на исходе жизни свой путь, я гляжу с раскаянием на то, на что взирала некогда с обманчивым чувством горделивого превосходства; как бы я хотела, чтобы место блистательной и греховной Эммы Лайонны, богатой и всевластной леди Гамильтон заняла просто милая, очаровательная молодая женщина, чтобы моя жизнь протекала в вышивании цветов подле мужа, расположившегося рядом с книгой, и ребенка, уснувшего на моих коленях!..

В семь часов мисс Хоарден заварила чай, в девять мы поужинали. Вся разница в привычках мистера Хоардена-отца и его сына, как я заметила, заключалась в том, что их ребенок ужинал вместе с ними.

В десять меня проводили в отведенную мне комнату. Дик позаботился принести мой нехитрый скарб; эти пожитки и пять фунтов, оставшиеся после оплаты моего путешествия, составляли все мое достояние.

На следующее утро я осталась в своей комнате, не зная, следует ли мне спуститься к остальным, и ожидала, когда мне объяснят, что предстоит делать. Наконец слуга доложил, что завтрак подан, и я сошла в столовую.

Мистер Джеймс Хоарден только что вернулся. Он подошел ко мне, сияя от радости.

– Ну вот, дитя мое, – воскликнул он, – мне выпала удача, и теперь только от вас зависит, последуете ли вы тем путем, на который я вас недавно наставлял! Один из моих пациентов, мистер Плоуден, первейший лондонский ювелир, нуждается в продавщице для своего магазина; разумеется, ваши глаза могут затмить блеск его бриллиантов, а зубы – заставить померкнуть его жемчуга, но честное слово, тем хуже для него! Для начала у вас будет пять фунтов в месяц, а затем посмотрим. Я говорю «посмотрим», поскольку совершенно не собираюсь ограничиться одной лишь этой рекомендацией. А пока мы договорились, что с завтрашнего дня вы приступите к своим обязанностям. Я отведу вас к нему и устрою.

Однако тут, оглядев меня с ног до головы, он не смог сдержать восклицания:

– Дьявол!

Я покраснела.

– Вы имеете в виду мой туалет, не правда ли?

– Да. Нет ли у вас более свежего и чуть более модного платья?

Я только покачала головой.

– Вы, черт подери, достаточно красивы! Беспокоит меня отнюдь не это. Натяни на вас мешок из дерюги, какой-нибудь затрапезный балахон и вообще лохмотья, вы не перестанете поражать своей красотой, но для того, чтобы поступить в модный магазин, необходимо выглядеть соответственно. Если бы у меня было время, то до завтрашнего дня…

Тут в столовую вошла горничная миссис Хоарден.

– Госпожа еще не спустилась? – спросила она.

– Нет, а что вам угодно?

– К ней пришла мисс Сесилия.

– Это портниха жены. Ее приход нам как нельзя кстати! – вскричал мистер Хоарден. – Попросите мисс Сесилию подождать, а миссис Хоарден – прийти сюда.

Горничная вышла. Вся в смущении, я ожидала, что будет дальше. Наконец минут через пять появилась и хозяйка дома.

– Друг мой, – обратился к ней супруг, – я позвал тебя, чтобы спросить, не сможет ли мисс Сесилия до завтра сшить платье для этой вот девочки?

– Не думаю, чтобы она успела, – с сомнением отвечала та, – но подождите…

– Хорошо, хорошо, жду!

Миссис Хоарден в свою очередь внимательно оглядела меня, затем подошла поближе и убедилась, что мы почти одного роста.

– Думаю, что смогу вывести вас из затруднения, – заключила она.

– О, я полагаюсь на тебя.

– Сесилия, – продолжала хозяйка, – как раз принесла мне простое, но весьма изысканного фасона платье. Девочка одного со мной роста, быть может, потоньше, но в любом случае, если ты решишь, что оно сможет ее устроить, она возьмет это платье, а я закажу себе другое, ведь мне, по сути, торопиться некуда.

Супруг поцеловал ее в лоб.

– Ты просто ангел! – вскричал он. – Да нет, я ошибаюсь, ты святая! А быть может, и то и другое одновременно.

Потом он обернулся ко мне:

– Подойдет ли это вам, мисс? Согласны ли вы надеть платье, сшитое для моей жены?

– Я была бы горда и счастлива.

Мистер Хоарден позвонил:

– Позовите сюда мисс Сесилию.

Вошла портниха.

– Оставляю вас одних, – заключил мистер Хоарден, – ибо дальнейшее должно происходить вдали от мужских глаз.

И на том он удалился.

Платье подошло мне, словно его шили именно на меня.

На следующий день в десять часов утра я уже была у мистера Плоудена, владельца самого роскошного магазина на Стренде, а мистер Хоарден прощался с хозяином заведения, расточая мне похвалы с такой горячностью, словно я была его собственной дочерью.

Впоследствии у меня перебывало множество платьев, но ни одно не было таким красивым и не шло мне лучше, чем то, что дала миссис Хоарден.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 | Следующая
  • 3.7 Оценок: 6

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации