Текст книги "Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы"

Культ упыря

Здесь необходимо сделать некое отступление, которое позволит лучше понять духовную историю древнейшего славянства, разобраться в истоках его религиозно-мифологического восприятия. Разбираемое выше «Сказание о Славене и Русе», касающееся начала праславянской истории, сообщает довольно интересную и в то же время жутковатую информацию, касающуюся праславянских князей: «Болший сын оного князя Словена Волхов бесоугодный и чародей лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищренми и мечты творя и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодела, и залегаше в той реце Волхове водный путь и непокланяющихся ему овых пожираше, овых изверзая потопляше; сего же ради люди, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицаху и Грома его, или Перуна, нарекоша». Потомок легендарного Славена предстает здесь как князь-маг, выступающий как оборотень и каннибал, потребляющий человеческую плоть. Очевидно, речь шла и о потреблении крови, то есть о вампиризме. А сам вампиризм тесно связан с оборотничеством – согласно русским поверьям, вампир-упырь, является умершим и потом ожившим оборотнем, которому вложили в рот золотую монету. В древнерусском «Слове об идолах» (12 век) утверждается, что наши предки на первых порах «клали требы упырям и берегыням». Затем они «начали трапезу ставити Роду и рожаницам». А уж впоследствии начали поклоняться «проклятому Перуну и Хорсу и Мокши и Вилам». Кому-то может показаться, что здесь имеет место сугубо пропагандистское желание христианского автора очернить язычество, связав его с демонопоклонничеством. Однако автор «Слова» отмечает некую эволюцию – отказ славян от культа вампиров, переход к поклонению божествам. Вот если бы «Слово» настаивало на том, что славяне и в момент христианизации продолжают почитать упырей, тогда действительно все можно было бы списать на пропаганду. Но в данном случае автор описывает разные этапы развития языческих культов.

Что же стоит за этой весьма загадочной и довольно тревожной информацией? Ведь, в самом деле, не поклонялись же наши предки, пусть и в очень древние времена, киношным чудищам с клыками и кожистыми крыльями? Нет, тут имеет место очень сложная и запутанная духовная проблема. Скорее всего, речь шла о культе этакого безмерного героизма, в котором растворяется человеческое начало. Вообще, любой героизм есть некое ограничение собственного «Я», поэтому, кстати, воинское дело в традиционном обществе рассматривается как своего рода аскеза, а сама аскеза представляется своеобразным воинством. Человек как бы жертвует своим ветхим «Я», обновляет его, преобразует в новое – высшее. При этом воин выражает готовность отдать свою жизнь и достигает высшего накала ярости, необычного всплеска чувственности. В этом водопаде ярости его «Я» истончается и становится готовым к трансформации. И тут очень важно хранить контроль разума над чувством. Точнее даже сказать – сохранять контроль духа, сверхинтеллектуального начала, над душой – началом эмоциональным и внеразумным. Это – очень трудная задача, которая облегчается принадлежностью к некоей сильной религиозно-мистической традиции. Имея какой-либо надежный духовный щит, воин может сохранять и преобразовывать свое «Я». Но если такого щита нет, то «Я» не столько изменяется, сколько исчезает, а человек приближается к дочеловеческому, звериному уровню. Это наглядно демонстрирует история XX века с его ужасающими и разрушительными войнами.

На пути религиозно-мистического делания очень легко уклониться в сторону от духовного и попасть в иной уровень. Это – уровень души, которая есть одна сплошная страсть, слепая и слепящая сила. Эллины считали данную силу неким существом женского рода по имени Ананка. Она изображается женщиной, вращающей гигантское веретено. Это – Судьба, понимаемая как неумолимая, беспощадная закономерность. Тончайший мистик Юрий Стефанов считал, что именно Ананку имел в виду Густав Майринк, когда рисовал образ черной «богини» Исаис-Асайи: «Мы сможем понять, кто же она такая, только обратившись к тому эпизоду из «Серебряного башмачка», где ее космическая ипостась описывается в виде великанши в треугольнике, сотканном из черного дыма жертвоприношений; держа в своих бесчисленных руках бешено крутящееся веретено, она сучит пряжу из кровоточащей (вот и перекличка с вампиризмом. – А.Е.)человеческой плоти» («Следы огня. Пиромагия Густава Майринка»). Собственно говоря, здесь ложная «София» («Премудрость»), которая увела с истинной дороги многих мыслителей. Она же – «Мировая Душа», «Психея», женственная стихия тонких, оживотворяющих (плоть), но слепых энергий. Именно ее ошибочно принимают за некий высший уровень, на котором можно обрести подлинную мощь. Действительно, мощь там обретается. Причем порой ее колдовские возможности необозримы. Но только эта мощь неизмеримо ниже духовной мощи, не говоря уже о неизреченной мощи Божественной. Таковой силой и становится предельно расторможенное яростно-желательное начало – не только свое, но и чужое. Воин, идущий по пути тотального разрушения, отдает себя в руки ярости. При этом он пытается выпить еще и душевную силу своих убитых врагов, вобрать в себя их эмоции: ярость сражения, предсмертный ужас. Поэтому воины древности и пили кровь поверженных врагов, поедали их внутренности. Разные традиции учат о том, что в крови человека содержатся какие-то уровни души. Об этом, в частности, говорит библейская традиция: «Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его, поэтому я сказал сынам Израилевым: не ешьте крови ни из какого тела, потому, что душа всякого тела есть кровь его». (Лев. 17, 14). Здесь содержится однозначный запрет, который связан с опасением того, что человек усилится – губительно для себя, растворится в безликой Мировой Душе, которая дает силу, но отнимает личность. Вот отсюда и проистекает феномен вампиризма. Вурдалак, если отрешиться от книжно-киношного образа, – это человек, который стремится разрушить все, и первым делом собственную человечность. Он желает максимально освободиться от материи, прорваться на следующий уровень – в регион души. Для этого он отдает себя своей душе и пытается отнять чужие души (точнее, какие-то их энергии, выплески), для чего довольно часто нужно отнять и чужие жизни. Тем самым вампир намерен достичь бессмертия, которое невозможно в условиях физического мира. Культ вампира – это культ силы, взятой как слепая мощь. Она воспринимается как нечто мужественное, однако мужское начало предполагает самоограничение. Там, где это ограничение снимается, мужская брутальность незаметно переходит в женственную истеричность. Вот почему берсерки и другие воины-безумцы уподобляются яростным женщинам – визгом и воплями.

На каком-то этапе древние славяне (все или какая-то их ветвь) поклонялись «слепым» героям – вампирам. Возможно, это произошло во время пребывания Славена во Фракии. «…Рассказы об упырях и вампирах имеют четкие границы распространения и почти уникальный центр появления – Трансильвания, – отмечает А.Г. Дугин. – В старославянском языке слово «вампир» имело широкоупотребительный синоним «вурдалак» или «волкодлак». Изначально это слово означало «человековолк», «оборотень волка». Этот персонаж был символом Зимнего Солнцестояния (поэтому на святки ряженые одевают волчьи шкуры!), волка, проглотившего солнце, убившего солнце. Но потом солнце снова воскресает и начинает светить. Волкодлак-вампир – это фигура, связанная с убиением солнца, поглощением солнца, выпиванием его крови (солнечного света) – тьма поглощает свет – с последующим воскресением. Но поразительно, что легенды о вампирах (Дракуле – Драконе) зародились именно на западе от дельты Дуная, т. е. от точки зимнего солнцестояния на сакральном русском круге, в секторе наиболее темном и страшном в ходе солнечного спуска. И характерно, что к востоку от этой самой южной точки Гардарики символизм Волка и Собаки хотя и продолжает быть довольно распространенным, все же уступает образу Сокола, скифского сокола – т. к. солнце, пройдя свою критическую точку, начинает здесь взмывать в небеса Лета и Севера, к вершине Небесного Оленя». («Мистерии Евразии».) Будучи в Подунавье, символически находящемся внизу скифской Гипербореи, славяне прониклись какими-то смыслами и энергиями, которые сообщили им некую мощную, но избыточную силу, которая была ниже духовной мощи. (Как сказал Александр Невский: «Не в силе Бог, а в правде!») Отсюда и память о князе Волхе, имеющем образ крокодила (змея, рептилии). Кстати, сербский (опять – Дунай!) фольклор содержит образ князя Вука Огненного волка.

От вампиров до героев

Однако любая мощь дает и силы прорваться наверх, главное – воля и помощь высших сил. Славяне сумели очистить свою силу, сделать ее правой. На смену культу вампиров пришел культ грозовых божеств – Рода и Перуна. Об этом сказано в «Слове об идолах». Возникает вопрос – говорится ли об этом где-нибудь еще? Как нам представляется, здесь лучше всего обратиться к былинной традиции, которая содержит весьма архаичный сюжет о двух богатырях – Илье Муромце и Святогоре. Это два совершенно разных персонажа, ставящие перед собой разные экзистенциальные задачи. Святогор – могучий великан, владеющий великой силой, с помощью которой он желал перемочь «тягу земную». Это сразу заставляет вспомнить мистические построения М. Серрано – «эзотерического гитлериста». Этот оккультный почитатель фюрера написал целую сагу о священной войне божественных героев против тирании «Демиурга», захватившего нашу вселенную. В «тревожной вселенной» М. Серрано божественные Герои пытаются сокрушить захватчика и освободить «концентрационную вселенную». При том Серрано представляет силу притяжения как важнейший атрибут космического могущества Демиурга. Ее преодоление считается важной героической задачей. Показательно, что высшие существа, спустившиеся в мир Демиурга для героической борьбы, изначально были двуполыми существами – гермафродитами. Но, попав в «концентрационную вселенную», боги разделились на мужскую и женскую половины и теперь пребывают в состоянии трагической разъединенности. Таким образом, и эта мужественная сага содержит своеобразное воспевание гермафродитизма, что снова наводит на вполне понятные размышления. Богатырь Святогор также хочет преодолеть гравитацию, однако у него ничего не выходит. Его мощь не столько усиливает, сколько ослабляет этого титана. Он оказывается в плену у материземли и вынужден заснуть тяжелым, смертным сном. Перед этим Святогор пытается передать свою силу богатырю Илье Муромцу. В разных вариантах былины Илья должен для этого сделать разные манипуляции, в том числе и полизать кровавую пену Святогора. Это уже очень напоминает практику вампиризма. К тому же Святогор тесно связан с хтоническими, темными существами. И тут самое время вспомнить о том, что наряду с упырями славяне поклонялись еще и русалкам, то есть существам хтонического мира. Святогора называли Восторгором, чье имя близко к имени мифологического персонажа веретника. А веретник – это птицезмеиное существо, которое, по описанию, очень похоже на вампира. Иными словами, совпадений вполне достаточно для того, чтобы представить Святогора одним из древних и могущественных героев-вампиров, достигших степени какого-то гипертрофированного героизма.

Что же до Ильи Муромца, который отказывается пройти инициацию по-святогоровски и получить его невыносимую силу, то его можно отнести к грозовым персонажам. Реальный, исторический Илья Муромский – это историческое лицо. Он жил в 12 веке (время написания «Слова об идолах»), был богатырем на княжеской службе, а потом стал монахом и достиг святости. Но в «мифологии», чье пространство вполне реально, он является субъектом надисторическим, близким к образу древних воинских богов, которые, как известно, были связаны с Грозой. Само имя «Илья» заставляет вспомнить про древнеарийский корень «ил», связанный с грозовой тематикой. И не случайно, что богатырь является тезкой Ильи-пророка, который заменил языческого бога Перуна – воина и громовержца. Кроме того, Илья совершает путешествие на корабле «Сокол», то есть – связан с этой птицей. А сокол – грозовая птица, не случайно ее западнославянское название «рарог» так близко к имени «Рарох», которым славяне называли огненного духа. (Есть мнение, что имя Рюрик – славянское и означает «Ререг» – «сокол».) Можно даже сказать, что былины об Илье Муромце и Святогоре рассказывают о некоем древнем событии, когда культ упырей сменился на культ Громовержцев. Это событие и описывается в «Слове об идолах», автор которого рассказывает о том, как славяне перестали поклоняться вампирам и стали чтить Рода и Перуна – грозовых богов. Впрочем, всегда нужно иметь в виду наличие двойного символизма. Очевидно, что во времена господства упырей и сами грозовые божества наделялись вампирическими чертами. В фольклоре содержится некий архаический уровень, свидетельствующий в пользу именно такого положения дел. Замечательный исследователь славянских древностей А.Н. Афанасьев утверждает: «Первоначально под именем упыря предки наши должны были разуметь грозового демона, который сосет тучи и упивается дождевой влагой; ибо в древнейших мифических сказаниях дождь уподобляется крови, текущей в жилах облачных духов и животных… Зимний холод, оцепеняющий дождевые тучи, повергает творческие силы природы усыплению, смерти, проклятию; бог-громовик и молниеносные духи – сосуны дождей скрываются в облачных подземельях и засыпают в гробах-тучах… Но эта смерть временная; с возвратом весны они пробуждаются и начинают сосать молоко или кровь, т. е. живительный дождь, из облаков, усыпленных чарами Зимы» («Поэтические воззрения славян на природу»).

Героическое, внутреннее, духовное преодоление вампиризма нашло выражение в народном поверии о том, что вампира можно убить, воткнув ему осиновый кол в сердце. Убийство вампиров осиновым колом, как очевидно, имело у древних огромный мистический смысл. Кол – символ божественной Оси, нетварной вертикали. Так, бросается в глаза сходство слов «осина» и «ось»; пусть даже сходство и сугубо фонетическое, но для Традиции этого вполне хватает. Также характерно и сходство слова «кол» со словами, восходящими к праславянскому *kolo («колесо», «плуг») и общеиндоевропейскому *kuolo. Эта ось пронзает ветхую плоть инфернального существа, которое не живо и не мертво. И не случайно, что входит она именно в сердце, которое символизирует духовный центр человека. Образом такой оси является и молния, вертикально бьющая с неба. К слову сказать, византийский автор Прокопий Кеарийский, рассказывающий о том, славяне поклоняются одному богу – творцу-молний, утверждает в то же время – «судьбы они не знают». Возможно, это указание на огненное, грозовое отрицание слепой кровавой космической силы – «Ананки».

Глава 4
Славянский имперский реванш

Нашествие «фракийцев» и первая попытка. – Славяно-киммерийская война. – Солнечные земледельцы. – Скифы «новые» и «старые»

Нашествие «фракийцев» и первая попытка

В первой половине 2 тыс. до н. э. обширные пространства Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья занимала держава, созданная носителями Катакомбной культуры, названной по типу захоронений – в катакомбах. Это были прямые потомки Ямной культуры, сохранившие наибольшее количество признаков, присущих общности Сатэм. Катакомбники являлись скотоводами и земледельцами, знали металлургию бронзы и меди, активно торговали с Кавказом. Об уровне их развития свидетельствует достаточно высокая степень имущественной дифференциации, которую демонстрируют богатые захоронения. На территории Ростовской области нашли большую четырехколесную повозку, созданную именно катакомбниками. Исследователи отмечают, что для Катакомбной общности характерно выделение рода занятий умершего. Археологи находят захоронения знатных людей разного ранга, воинов, жрецов, ружейников, литейщиков, художников, колесников. В могилах богатых людей содержится пища и следы некоего огненного ритуала. В некоторых захоронениях находят булаву – очевидно, там был похоронен вождь.

Это был величавый, но неизбежный закат Ямной империи, на землях которой появились новые этнополитические силы. В середине 2 тыс. до н. э. в области Сатэм произошли большие изменения. Часть индоиранцев мигрировала на юг – с тем чтобы создать великие арийские цивилизации Индии и Ирана. А в 16 в. до н. э. земли бывшей Ямной общности подверглись нападению – туда пришли завоеватели с запада – носители «культуры валиковой керамики». Н.И. Васильева считает, что валиковцы были древнейшими фракийцами. По ее мнению, римский писатель Арриан (2 в. н. э.) имел в виду именно валиковцев, когда писал о некоем страшном поражении, которое фракийцы некогда нанесли скифам: «…Во времена собственно скифские, в раннем железном веке, ничего подобного не могло бы случиться. Сильное государство Причерноморья не только не уступало фракийцам (то есть народам Северных Балкан), но напротив, безусловно, доминировало над ними. Очевидно, речь может идти только о древнейших событиях эпохи бронзы». («Великая Скифия».)

Вопрос о фракийцах – очень сложный, есть все основания полагать, что их этногенез был тесно связан с этногенезом славян. Так, среди фракийских племен упомянуты карпы, которых исследователи причисляют к славянам. При этом вовсе не обязательно всегда ставить знак равенства между фракийцами и славянами – здесь возможны самые разные комбинации. Так, могла существовать некая этнополитическая общность древнейших праславян и некоего другого народа. Например, потомков тех среднестоговцев, которые сокрушили трипольскую культуру и вторглись на Балканы. Очень даже вероятно, что «валиковцев» следует связывать с деятельностью легендарного Славена, а, точнее с одной из древнейших миграций праславян на рубеже 2–3 тыс. до н. э. «Иоакимовская летопись» сообщает: «Князь Славен, оставив во Фракии и Иллирии около моря по Дунаю сына Бастарна, пошел к полуночи и град великий создал, во свое имя Славенск нарек». Теперь дунайцы-«бастарны», потомки Славена, возвращались в родные края, предъявляя свое право на земли древней славяно-индо-иранской империи. При этом они уже сильно отличались от местных жителей – в частности, не практиковали курганные погребения.

И вот, приблизительно в это же время возникают две новые культуры: 1) Тшинецко-Комаровская и 2) Срубная. Первая раскинулась на просторах от Одера до Днепра. Многие историки считали ее праславянской. Огромное внимание этой культуре уделил академик Б. Рыбаков, который приводил такую аргументацию: «Моя концепция… элементарно проста: существуют три добротные, тщательно составленные разными исследователями археологические карты, имеющие, по мнению ряда ученых, то или иное отношение к славянскому этногенезу. Это – в хронологическом порядке – карты тшинецко-комаровской культуры XV–XII вв. до н. э., раннепшеворской и зарубинецкой культур (II в. до н. э. – II в. н. э.) и карта славянской культуры VI–VII вв. н. э. типа Прага-Корчак. Произведем… наложение всех трех карт одна на другую. Здесь уместно начать действовать ретроспективно. Первой картой должна стать карта славянской археологической культуры VI–VII вв., в значительной мере совпадающая с картой, воссоздающей ретроспективно исторические сведения летописца Нестора о расселении славян в Европе. Наложение этой карты на карту пшеворско-зарубинецкой культуры (т. е. того времени, когда о венедах писали Плиний, Тацит и Птолемей) показывает полное их совпадение, за исключением отдельных языков на карте VI–VII вв. Наложив на эти две карты славянства карту тшинецко-комаровской культуры, синхронной отделению славян от других индоевропейцев, мы увидим поразительное совпадение всех трех карт; особенно полно совпадение пшеворско-зарубинецкой с тшинецко-комаровской» («Язычество древних славян»).

На этих землях происходила консолидация древнейших славян, которые стали осознавать себя силой, независимой от степняков-катакомбников. Показательно, что именно серединой 2 тыс. до н. э датируются события, описанные в легенде о древнем скифском царе Таргитае и его сыновьях – Колаксае, Липоксае и Арпоксае. (Геродот сообщает точную дату – за тысячу лет до похода персидского правителя Дария). В правление сыновей Таргитая с неба упали орудия из золота – плуг с ярмом, обоюдоострая секира и чаша. Овладеть им смог только Колаксай, что было показателем божественной избранности вождя. Судя по всему, тогда возникло новое царство. Таргитая считают земным аналогом верховного славянского бога Сварога, тогда как Колаксай («Солнце-Царь») был аналогом его сына – Даждьбога. Русичи называли себя «даждьбожьими внуками», следовательно, можно предположить наличие у них солнечного отца-прародителя, родоначальника великой династии. Показательно, что память о тех древнейших событиях сохранялась многие века и дошла до нас в христианской «Ипатьевской летописи». Выше уже приводилась древнейшая легенда, которую хранит эта средневековая летопись. Ее стоит привести снова – уже в контексте рассмотрения скифской этногенетической легенды: «После потопа и после разделения языков начал царствовать сначала Местром, из рода Хама, после него Иеремия, затем Феоста, которого египтяне называли Сварогом. В царствование этого Феоста в Египте упали клещи с неба, и начали люди ковать оружие, а до того палицами и камнями бились». После смерти Сварога стал править «сын его, именем Солнце, которого называют Даждьбогом… Солнцецарь, сын Сварога, иначе Даждьбог, был сильным мужем».

Тогда же, в середине 2 тыс. до н. э., в Поволжье сложилась Срубная культура, родственная Катакомбной (ее название также происходит по типу захоронений). Данную общность создали «катакомбники», отброшенные за Дон и вынужденные создавать там новую державу. Сам Дон «стал границей двух этнокультурных общностей – различных и, по-видимому, враждебных. На берегах реки в это время возникла система мощных оборонительных сооружений – каменных крепостей. Это были первые постройки такого рода в Восточной Европе, не уступавшие современным аналогам на Балканах и Ближнем Востоке…

Такой геополитический «статус-кво» сохранялся около 3-х столетий. Наконец, в XIV в. до н. э. носители Срубной культуры прорвали линию укреплений на Дону. Крепости были разрушены и не восстанавливались более никогда. В них отпала надобность, поскольку теперь степи от Волги и Урала до Днепра и Днестра оказались объединены в одну этнополитическую систему» (Н.И. Васильева. «Великая Скифия»).