Текст книги "Бегство в Египет"

22

Первое, что я увидел на чемоданной фабрике, – это фуражку дяди Пети Кузьмина, нашего соседа по квартире. Он стоял в проходной на вахте, загораживая шинелью вход. Лицо его было строгое, а шинель застегнута на все пуговицы. Меня он, кажется, не узнал.

– Экскурсия, говорите? Сейчас разберемся, какая у вас экскурсия.

Он сунул руку в окошко своей каморки и вынул телефонную трубку.

– Софья Павловна, это вахта. Кузьмин говорит. Соедините меня с режимом. Егор Петрович? Здравия желаем, Егор Петрович, это Кузьмин говорит, с вахты. Экскурсия тут у меня, школьники. Бумага есть. Печать тоже. Почему не пускаю? Дак бумажку ж можно того – подделать. Школьники же, хулиганье – запросто печать из резинки бахнут. Одни? Почему одни. Длинный с ними такой, в очках, говорит, что ихний директор. Значит, пускать? Ну так я пускаю.

– Так. – Дядя Петя обвел нас суровым взглядом. – Почему не по росту? Всем выстроиться по росту. И руки из карманов убрать. – Он накинул на нос очки и стал изучать список. – По списку двадцать пять человек, а в наличии… – Он пальцем пересчитал наши головы. Когда он дошел до меня, что-то в его глазах такое блеснуло, а может, это мне показалось.

– Кто старший? – сказал он пряча в карман бумажку. – Пусть пройдет в эту комнату на инструктаж. У нас особое производство, это вам не какой-нибудь щетинно-щеточный комбинат имени товарища Столярова. Грохнет на голову чемодан, тогда узнаете, где раки зимуют. И вас, который директор, попрошу тоже.

Мы с Василием Васильевичем миновали вертушку вахты и прошли за обитую дерматином дверь. На двери висела табличка «Инструкторская». В комнате никого не было. На стенах – графики и плакаты; на одном, который висел ближе других, был нарисован лежащий на полу человек и склонившаяся над ним санитарка. Сверху было написано: «Оказание первой помощи при падении со стеллажа чемодана». Я изучил все двадцать четыре пункта инструкции и, когда дошел до последнего – вызывайте скорую помощь по телефону 03,– раздался щелчок замка и знакомый голос сказал:

– Цех номер пятнадцать. Это из проходной – налево. Там вас будут ждать мои люди.

Я обернулся. Перед нами стояла бабка с ведром и веником. Она плюхнула из ведра воды, примерилась и веником хлестнула по луже.

– Они сорют, а я корячься за шестьдесят рублей.

Из-под синего бабкиного халата вылезали стоптанные рыжие башмаки. Я все понял, а бабка продолжала брюзжать голосом капитана Жукова:

– Ишь, застряли как мертвые. Ваши давно в обивочную ушедши, лекцию про чемоданы слушают. Пошли, пошли, нечего тут топтаться, мне еще семь цехов подметать.

Мы с Василием Васильевичем пустились догонять наших, но свернули не направо, к обивочной, а налево – к цеху № 15, где нас должны были ждать.

У цеха никого не было. На запертых железных воротах под большой цифрой «15» мелом было написано: «Не входить! Опасно для жизни! Идет загрузка сырья» – и нарисован череп с перекрещенными костями.

Василий Васильевич посмотрел на меня, я – на Василия Васильевича, и мы оба пожали плечами. В том смысле – ну, мол, прибыли, а что дальше?

А дальше послышался долгий жалобный стон, который тут же сменился коротким веселым скрипом.

Стонала электрическая тележка, а скрипели наваленные на нее горой чемоданы. И управлял всем этим хозяйством человек с глухарем на шляпе.

– Быстро прячьтесь по чемоданам, – сказал Лодыгин, затормозив. – Приказ товарища капитана.

Я хотел узнать, зачем прятаться, но увидел, что Василий Васильевич уже захлопнул над собой крышку, а Лодыгин защелкивает на его чемодане замок.

Тогда я выбрал себе чемодан по росту, забрался в него, и мы отправились в трясущейся темноте туда не знаю куда.

Лодыгин, не останавливая тележку, вышиб запертую железную дверь и отлепил от номера цеха уже не нужную теперь единицу.

В пятом цехе было темно, лишь в глубине, подкрашенные папиросными огоньками, ворочались над гигантским чаном лопасти перерабатывающей мельницы.

– Сырье прибыло. Можно загружать, – сказал Лодыгин, спрыгивая с тележки.

По цеху пробежал хохоток, и пять лодыгинских ртов выплюнули, как один, папироски. Пять подошв затоптали их, чтобы не случился пожар, а пять пар рук в больших рукавицах принялись бросать чемоданы на ленту транспортера-загрузчика.

Когда чемодан со мной отправился в свой последний путь, одна из рук сняла рукавицу и написала на крышке мелом: «Смерть шпиону Филиппову». Потом подождала следующего и вывела на его промятом боку: «И примкнувшему к нему директору Василию Васильевичу».

Я почувствовал, как тряска сменилась резким твердым ударом, и меня, как царевича в засмоленной бочке, понесло на плавной волне. Интересно, к какому берегу вынесет меня окиян-море? И чем сейчас занимается капитан Жуков?

Я просунул руку в карман, хотел погладить теплое брюшко черепахи Тани, но Тани в кармане не оказалось. Должно быть, вылезла по дороге, подумал я и успокоился.

Сверху красная кнопка была похожа на звезду Марс, отражающуюся в ночной глубине колодца.

Балка была гладкая, как озерный лед, и опасная, как стрела железной дороги, и единственное, о чем Таня молила своего черепашьего бога, – не сорваться раньше времени вниз.

Она продвинулась еще немного вперед и решила – все, можно прыгать.

По глазам ударила темнота. Таня сделала в воздухе разворот и летела теперь панцырем вниз, отсчитывая тягучее время.

Удара она не слышала, лишь заметила уголком глаза, как конвейерная лента остановилась и черные кирпичики чемоданов замерли на краю обрыва.

Свет хлынул, как струя из брандсбойта, и одновременно ударил гром. Я прикрыл руками лицо и хотел рвануться вперед, но кто-то силой удержал меня за плечо, потом рывком повалил на спину.

Не понимая, что происходит, я опять попытался встать, но бас капитана Жукова заставил меня остаться на месте.

– Тихо, пока лежи. Не ровен час попадешь под шальную пулю.

Лежать было жестко и неудобно: под ребра что-то давило. Я потрогал – это был каблук от ботинка. Капитан Жуков высился надо мной каланчой, приникнув к полевому биноклю.

– Они нас немного перехитрили, но ничего. Все равно победа за нами.

Похоже, мы поднялись с ним на вершину горы – цех был виден отсюда как на ладони и все, что происходило в цехе.

– Савраскин, держи левый фланг! Они прорываются, – заорал вдруг капитан страшным голосом и замахал биноклем над головой.

Я посмотрел вниз и увидел, как сразу двое Лодыгиных, размахивая остатками третьего, надвигаются на какого-то невзрачного на вид паренька, замершего в боксерской стойке.

Паренек оказался невзрачным только на вид. Он сделал что-то такое, отчего Лодыгины, бросив третьего, спрятались за железную будку. Но паренек на этом не успокоился. Притворившись, что тяжело ранен, он брякнулся на бетонный пол и забился в фальшивой агонии. Один из Лодыгиных выглянул из-за будки, и тут псевдотяжелораненный сунул в губы тонкую трубку и сделал мгновенный выдох.

Я присвистнул, так необычно было то, что я увидел потом. Тот Лодыгин, который неосторожно выглянул из-за будки, на глазах стал делаться дряблым, ноги его размякли, и скоро на месте, где он стоял, остался лишь небольшой бугорок – кучка прорезиненной ветоши.

Но до парада победы было еще далеко. Я видел, как побледнел капитан, потому что внизу из какой-то дырки в стене вылезли сразу с десяток Лодыгиных и, растянувшись цепью, пошли в атаку.

– Из пескоструйных аппаратов – огонь!!! – что есть мочи скомандовал капитан, и миллионы искрометных песчинок вонзились в лодыгинские ряды.

И тут чемодан, который все это время мирно лежал в сторонке, вдруг подпрыгнул как сумасшедший, крышка его откинулась и из него выскочил Василий Васильевич.

С криком «Коммунисты вперед!» он спрыгнул с высоты вниз и смело бросился на врага.

Но впереди уже никого не было – одни шипящие воздушные змейки да баррикада из дырявой резины.

– Вниз! – сказал мне капитан Жуков, и мы сбежали по транспортеру в цех.

– Он в компрессорной. – Из дыры, той самой, откуда выскочила вражеская подмога, пошатываясь, выбрался Женька Йоних.

– Замечательно, – сказал капитан. – Из компрессорной только один выход. Теперь ему не уйти.

– Нет! – раздался вдруг взволнованный голос.

Из-за горы чемоданов, пошатываясь, как и Женька, нам навстречу вышел Лодыгин и упал перед капитаном Жуковым на колени.

– Не убивайте моего Коленьку! Он хороший, его еще можно перевоспитать. Я знаю…

– Ох уж мне эти любящие отцы, – смущенно проворчал капитан. – Ладно. Слушай мою команду. Брать только живым.

Лодыгин-старший стоял возле покореженной двери в компрессорную и говорил в пробитую ломом дырочку:

– Коля! Это я, твой папа. Сдавайся, Коленька, они тебе ничего плохого не сделают. Вот и товарищ капитан подтвердит.

– Подтверждаю, – подтвердил капитан Жуков.

– Ну так как, Коля? Сдаешься?

Все прислушались, ожидая, что он ответит.

И он ответил.

Раздался протяжный свист – такой громкий, что у нас заложило уши. Потом вверху над нашими головами надулась пузырем крыша и лопнула, осыпав всех железной трухой.

И в облаке белой пыли, как сказочный многоголовый дракон, вырос и устремился к небу странный воздушный шар.

Десять… двадцать Лодыгиных, собранные в летучую связку, сияли нам резиновыми улыбками и махали на прощанье рукой.

А под ними в оловянной гондоле плыл по небу еще один человек Лодыгин, сын другого человека Лодыгина, оставленного им на земле.

С каждым нашим вдохом и выдохом он делался все мельче и мельче, пока не превратился в один из миллиардов атомов воздуха, по которому он уплывал на закат.

23

За мостом, за тихой водой реки, опутанный трамвайными проводами, нас ждал Египет.

Женька подошел ровно в шесть.

– Едем? – сказал я и показал за мост.

– Чего здесь ехать – дойдем.

Женька был не один. В руке он держал футляр, в футляре лежала скрипка.

Заметив мой удивленный взгляд, Женька слегка смутился.

– Не оставлять же ее одну, – сказал он, отводя глаза в сторону.

Я кивнул, я его понял, и мы пошли: Женька, черепаха Таня и я.

– Подождите, – послышалось за нашими спинами.

Это была Женькина мама. Она куталась в шерстяную шаль и размахивала над головой авоськой.

Женька остановился, я тоже.

– Женя, – сказала Суламифь Соломоновна, тяжело дыша. – Ты забыл бутерброды.

– Ну мама… – хмуро ответил Женька, но авоську с бутербродами взял.

Суламифь Соломоновна вытерла платочком глаза и собралась что-то добавить, но мы уже зашагали дальше.

Не прошли мы и десятка шагов, как услышали позади топот.

– Йоних, Филиппов, минуточку!

Теперь это был директор Василий Васильевич. В руках он держал книгу.

– Возьмите. – Он протянул ее мне. «Чехов» – было написано на обложке.

Я сказал: «Спасибо» – и взял. Чехов нам пригодится.

Мы уже выходили на набережную, как вдруг непонятно откуда появился Лодыгин-старший.

– Мальчики, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу. – Коленьку моего увидите, передавайте привет от папы.

Мы кивнули. Нас ждал Египет, встречая нас октябрьским холодком.

Женька первый ступил на мост и поздоровался со сторожевым сфинксом. Тот ответил почему-то голосом капитана Жукова:

– В общем, так. Будут какие-нибудь проблемы, шепните там кому надо, что я, мол, в курсе.

На середине моста мы замерли: трудно было сделать последний шаг.

Женька обернулся и посмотрел на оставленный позади берег.

Там было все знакомо: школа, улица, двор, лица, голоса, разговоры.

Впереди была тьма египетская.

– Идем, – сказал он упрямо.

И мы пошли.