Текст книги "Русские народные сказки"

16. Месяц и чёрт

Известно, чёрт хитёр на всякую штуку, – с толку сбить доброго человека, обморочить его, глаза ему отвести; ну, а если всё дело разобрать, то выходит, что чёрт и вовсе глуп. Всю-то жизнь он разными тёмными делами занимается, а для тёмных дел тьма несосветимая нужнее всего, – ночью нечистой силе – одна благодать.

Только когда на небе ни туч, ни облаков не бывало, нечистой силе несподручно было своими тёмными делишками заниматься. Звезды светят ярко, месяц от зари до зари так и сверкает, так и блестит, – всё на земле, как на ладони, видно!..

Вот и стал чёрт по поднебесью бегать, звезды с места срывать. Только хвать рукой, – а звезда из-под самых рук и вывернется. Разве что иная, грехом, зазывается, – ну, он ее и пихнёт прочь, а она и покатится по небу чертой огненной… Выйдет месяц ясный, круглый такой, чёрт на него шапку накинет, – вот он и скроется…

Само собой, чёрту месяц в шапке долго не удержать, – он у него из шапки нет-нет да и выскользнет… Осердится чёрт и начнет месяц на куски крошить; весь искромсает, и нет месяца. Вот тогда нечистая сила и начинает злодействовать. Да месяц-то немного погодя опять из кусочков срастётся и опять на небе воссияет, и снова начинают темные силы с ним воевать. Да так круглый-то год чёрт и мается с ним, на кусочки крошит. И бывает так оттого, что то месяц – круглый на небе, то в половину кажется, то краешком одним светится, а то и вовсе его, как и не бывало.

17. Птица Бжек

Вот когда Бог сотворил землю, зверей, птиц, всяких гадов и рыб, позвал он к Себе человека, даёт ему мешок с разными гадами – лягушками, змеями и ящерицами, что были в нем завязаны, и говорит:

– Смотри, блюди их, как бы они у тебя не разбежались. А то худо будет, и тебе тогда от Меня достанется!..

Ушел Бог, а человека любопытство взяло, – что-де тут спрятано. «Дай, – думает, – хоть глазком загляну. Что за беда такая?.. Никто не узнает!..»

Ну, вот он и развязал мешок, да как увидал, что в нем гады копошатся, – он мешок оземь и грянул. Ну, конечно, гады ползучие во все стороны и расползлись.

Узнал про то Господь, распалился Он на человека.

– Как же это ты не послушался Меня, мешка не уберег!.. Худо же тебе будет.

Вот и обратил Господь человека в птицу длинноногую, с носом длинным, и по прозвищу Бжек (Аист), и сказал ему:

– Ступай, собери всех гадов, которые из мешка расползлись, а сам оставайся Бжеком на всю жизнь.

Вот и пошел Бжек бродить по рекам, по озёрам, по трясинам да болотинам и всюду разыскивал расползшихся от него гадов.

Оттого Бжек и умен, и домовит, и народ его любит. Ежели Бжек в деревню прилетит, да на какой крыше гнездо своё сложит, – мир и счастье этому дому. Ну, а кто гнездо его разорит, тому плохо будет. Сам Бжек, по воле Божьей, отомстит злому человеку.

Щёлкнет он клювом, высечет искру и подожжёт избёнку – и залить того огня никак невозможно.

18. Святые строители

Давно это было, как задумал князь Владимир Красное Солнышко построить в Овруче[5]5
  Волынской губ.


[Закрыть] златоверхую церковь во имя св. Василия Великого.

Начали было строить, да только дело с самого начала не заладилось. То рабочих людей не найдешь нигде, то камня на стройку недостает, то самому князю за разными делами за работой присмотреть недосуг… Так и заглохло это дело. Кто был на работе, – те подождали немного и разошлись, куда глаза глядят, – нам, дескать, тут делать нечего.

А жил-был о ту пору некий праведный человек, который и молитвой, и добрыми делами Богу служил. Горько и тяжко стало ему, как проведал он о том, что случилось, и взмолился он:

– Господи Боже!.. Подай мне силы и возможность возвести церковь Твою!..

И видит он вдруг, что подходит к нему сам Василий Beликий, и с ним двенадцать других старцев – видом благообразные и все словно светом озаренные… И сказал Василий праведному человеку:

– Не скорби, старче. Ныне созвал я двенадцать святых на подмогу – церковь во имя моё возвести!..

Обратился Василий Великий к старцам и говорит:

– Ну, братцы, пособите нам – во славу Божию!..

И увидел тут праведный человек чудо-чудное, диво-дивное.

Засучили святые строители рукава, пошли камни таскать, известь мешать, стены класть, – работа так и кипиг…

Живо стены возвели, стали у церкви купол сводить, – а тут подошли из Киева еще двенадцать святых, что принесли с собой красного камню для лепоты-красы. Приходят, а церковь уже кончена. Делать нечего, – они камень сложили около и ушли.

И по наше время ещё много этого камню там лежит.

Когда было на Руси лихое безвременье и пришел Мамай безбожный, скрыл от него Господь эту церковь, зарастил ее лесом дремучим со всех сторон. И доселе Господь обрушенные стены церкви хранит, потому как строили её угодные Ему люди. А народ окрестный нет-нет, да камень оттуда возьмет, да на дорогую могилу и положить…

19. Чёрт в рукомойнике

Жил-был в глухой пустыне в маленькой пещерке один затворник, который из мира ушел и от грехов спасался.

Дни и ночи молился он Богу, священные книги читал, а напоследок раздумался и усомнился.

Прочел он как-то в Писании: «Просите и дастся вам», и подумал: «Ужели же по моей просьбе может всё совершиться, чего я ни пожелаю?.. А ну-ка испытаю я это на самом деле!.. Посватаюсь-ка я к царской дочери, и ежели выйдет по моему желанию, значить, каждая буква в писании – истина!..

Ну, вот и собрался он в путь-дорогу; шёл-шёл и приходит, наконец, в город неведомый, прямо к царю и говорит ему попросту, без затей:

– Так и так, государь, отдай ты за меня замуж дочь свою царевну…

Подивился царь на то, что какой-то неведомый нищий, весь в отрепьях, просит руки его дочери, и не нашелся, что и ответить старцу, а пошел к дочери и пересказал ей обо всём том.

Далась диву немалому и царевна, а потом пораздумалась, да и говорит:

– Дивлюсь я, государь-батюшка, этому, как великому чуду. И думается мне, что неспроста пошёл этот человек на такое дело. Так скажи ему, что ежели он желает такого чуда, так пускай и сам он чудо какое ни-на-есть сотворит… Вот, к примеру сказать, вижу я тебя, батюшка, и других людей, а себя самой видеть не могу. Не чудо ли это?.. Так скажи ты этому старцу, пусть он сделает так, чтобы я самоё себя увидать могла.

Усмехнулся на это царь и говорит:

– Ну, что ж, я ему так и скажу… А только что же он сможет сделать?..

Выслушал старец царя и пошел бродить по свету, искать такой вещи, чтобы царевна всю себя в ней видеть могла. «Что ж, – думает, – я найду. А то как же иначе сбудутся слова Писания?» Вот и набрел он, по лесам блуждаючи, на пустую хибарку, в которой никого не было.

Вошёл пустынник в хибарку и присел на лавку отдохнуть. И только присел, как слышит, что заохал да застонал кто-то в избушке…

Оглянулся старец и говорит:

– Кто это стонет, меня окликает?..

И раздался, в ответ на то, из угла чей-то жалобный, тихий голос:

– Мудрый старец! Сжалься надо мной и над моими страданиями. Вот уж сколько лет сижу я в тяжкой неволе, запертый в рукомойнике. А засадил меня некий благочестивый старец, которого я искушал; запер он меня сюда тем, что крест на рукомойник положил. И никак не могу я из-под креста освободиться. А если выпустишь ты меня отсюда, я тебе дам всё, чего ты только ни пожелаешь от меня.

Обрадовался старец и говорит:

– Ну, что ж, пожалуй. А только ты дай мне за это такую вещь, чтобы человек себя в ней видеть мог!..

– Хорошо! – сказал голос из рукомойника. – Сними только с этого рукомойника крест из двух палочек.

Старец снял крест, и тотчас же вылез из рукомойника маленький, шустрый чертёнок и стал лапы расправлять, хвост по-собачьи облизывать. А потом вышел на двор и в скорости приносить старцу мудреную вещицу: круглую, блестящую, как вода.

– Вот, – говорит, – тебе такая диковинная вещь, что кто на нее ни глянет, – сейчас же самого себя увидит…

Старец глянул на дьявольский подарок и ужаснулся: выглянул кто-то на него, словно из окна, – старый такой, седой, весь в морщинах, а глаза, как угли, горят…

– Господи Боже мой!.. – ужаснулся старец. – Да кто же это такой?..

– А это ты сам такой стал!..

И ужаснулся старец на самого себя; однако, бережно спрятал диковинную вещь и отправился в тот город, где царская дочь жила.

Как только увидала себя в зеркале царская дочь, – а она красавица писаная была, – обрадовалась она и говорит:

– Ну, спасибо, добрый человек!.. Уважил ты меня!.. За такой подарок я с радостью выйду за тебя замуж, потому что вижу я, что не простой ты человек, а чародей!..

И увидел старец, что сбылись слова Писания, и устрашился он своего греха, что искушал он Бога до сего дня. Удалился он к себе в пустынь и с тех пор дни и ночи проводил он в молитве, искупая свой грех.

20. Народные сказания о хлебном колосе

1. Жадный человек

Прежде, сказывают люди, зерна покрывали собой всю соломинку от земли до самого верху. И о ту пору народ жил как нельзя быть лучше. Хлеба было вдоволь, а это – прежде всего. Спокойно на душе было у мужика; не только у него в избе довольство и ребятишки сытые бегают, а и странствующим людям он чуть не половину от своего добра уделял. Да прошло теперь это время, не стало таких колосьев родиться. Бог земле того не приказал, потому что прогневил Его сам же человек…

Засеял раз жадный человек много земли, и дала ему мать-сыра-земля диковинный урожай сам семьсот… Время приспело убирать рожь, – не то потечет зерно; а жадному человеку жаль и работников нанять. «Не замай, – думает, – я и сам весь хлеб уберу!»

Обуяла его жадность лютая. А уж это хуже всего, как человеком жадность овладеет, – пропащая тогда это душа!..

Вот и пошел скряга на ниву, стал хлеб жать; нажал копну, – смотрит, – ребятишки по жнивью ходят, колосья подбирают. Зло взяло скрягу, и прикрикнул он на них:

– Кыш… вы, пострелята! Вот я вас!.. Ваша это земля, что ли? Не вы сеяли, а я!..

И в первый раз разгневался Бог, нахмурил Свое чело, – и набежала от того градовая туча; да сдержал Господь Свое сердце, отвел беду от людей…

А скряга той порой всё жал-жал и всё народ от своего поля гонял. Люди придут:

– Давай, – говорят, – мы тебе поможем. Одному тебе всего не прибрать! Даром зерно у тебя вытечет, сколько добра зря погибнет!..

– Не ваша печаль, – отвечает жадный человек. – Не вы сеяли, а я сам!.. Это, небось, всё моё!..

Само собой, не смог мужик всего один одолеть. И жалко стало ему, что вот время уходит, а он всего дочиста сжать не успеет, и останется всё это добро другим на пользу; и пошел неистовствовать: ходит по тучной ниве, ногами и руками машет да зерна с колосьев обшмурыгивает.

И увидел это Господь, и помрачнело чело Его градобитной зловещей тучей. Пошел град хлестать, да такой, что каждая градина была величиной с кулак. И всё бы истребила градовая туча, да увидала это собака и взвыла в ужасе…

– Если люди не были достойны Твоего дара, Господи, – сказала она, – то чем же виновата я? Неужели и мне пропадать с голоду? Оставь и на мою долю хоть сколько-нибудь хлеба.

И на эту просьбу собаки сжалился Господь и оставил для неё немного.

– Хорошо, – сказал Он, – отныне и навсегда на ржаной соломинке будет на вершине её расти небольшой колосок – только для тебя, а людям зёрен не будет; они недостойны их, потому что не умели пользоваться даром земли.

Вот с той поры на каждой соломинке и вырастает только один колос для собаки, а уж собака делится им с людьми…

2. Божий гнев

Хорошо было людям жить в старину, – никогда голода не было. Лошади, быку Бог травку растил, а человеку с неба муку сыпал, чтобы он из неё хлебы себе пёк.

Подает с неба мука, киргизки соберут её в кошёлку, поставят хлебы, испекут их – вот вся семья и сыта.

Только ушёл раз богатый Бурхай из своей кибитки, и жена его тоже вышла куда-то, а дома остался их сынишка. Стал он баловаться. Баловался-баловался, да ведро с помоями и опрокинул в кибитке. Испугался кигизёнок: достанется ему от батьки за это; потому что не полагается кибитку сквернить.

Вот, чтобы следы-то скрыть, он взял кадушку с мукой, что неба упала, да на пролитые помои её и высыпал.

И разгневался на это Господь.

– Вот как люди с добром обращаются, – сказал Он. – Хорошо, отниму же Я его у них: пусть как хотят, так и добывают себе хлеб!..

На том все благоденствие киргизов и кончилось.

Утром на другой день вышли киргизки на улицу муку с неба подбирать; глядь, – сыплется с неба что-то белое да холодное такое; они в пригоршню взяли: нет ничего, а кругом всё бело. А это был снег. С той поры и пошел вместо муки с неба снег падать, и киргизам стало жить и холодно и голодно на свете Божьем.

21. Свет-богатырь

Жил-был на Москве в прежние годы удалый, добрый молодец, по прозванью Свет-богатырь. И такой он был добрый да ласковый, разумный да приветливый, что всем люб был. Само святое солнышко колоколнышко его холило, нежило, золотым лучом одаривало, и приглянулась Свет-богатырю красная девица Офросинья Терентьевна.

Да жила-то красная девица в терему высоком у батюшки с матушкой, за оградой высокой, за затворами железными, за запорами чугунными, за семью замками немецкими да за печатью.

Закручинился удалый, добрый молодец, отемнел с лица, не ест, не пьёт; на белый свет смотреть ему тошнёхонько.

Задумали князья-бояре, загадали воеводы московские горю этому помочь, поженить доброго молодца на душе красной девице. Пошли они в Терентьев терем, ударили Сударю-Терентью челом и говорят:

– Так и так, государь Терентий Фёдорыч. Мы, купцы, за товаром пришли. У нас торговец, у тебя товар. Отдашь ли его нам? А мы к тебе сватами пришли.

– Что ж, – говорит Терентий, – я дочку свою не неволю, – коли добрый человек, будь на то воля Господня.

Как прослышала про то красная девица, взял её страх за сердце. «Кого ещё, – думает, – Бог пошлёт. Али мне худо жить у батюшки родного, у матушки ласковой?.. Не хочу я ни за кого замуж идти!..

Идёт жених Свет-богатырь на двор, идет добрый молодец на широкий. Как завидела его Офросинья Терентьевна, обернулась она мелкой пташечкой, порхнула из окошка и полетела во чисто поле.

Ничего жених на то не сказал, а собирал он вокруг себя дружину удалую, двенадцать молодцев – лицом к лицу, сам становился тринадцатым. Они брали луки тугие, еще брали стрелы калёные, выходили в чистое поле на охоту.

Говорит удалый, добрый молодец:

– А я всех пташек повыстрелю, свою суженую только в живых оставлю, живьем возьму. А и сколько ты от меня ни летай, я тебя, моя люба, поймаю!..

Натянули охотнички луки тугие, засвистали стрелы калёные, догоняли пташек перёлетных… Офросинью Терентьевну достать не могли, потому что обернулась Офросиньюшка, скинулась Терентьевна куницею и побежала в леса тёмные, дремучие.

А Свет-богатырь за ней с тенетами шелковыми.

– Не замай, – говорит, – мы ее тенетами опутаем, живьём возьмем. Уж как я да всех куниц повыловлю, а тебя возьму, мою суженую, как ни бегай ты по кустикам частым, как ни хоронись за пнями корявыми!..

Видит Офросинья Терентьевна – хитёр Свет-богатырь, куда похитрей её будет. Обернулась она рыбкой златочешуйною, ушла от Свет-богатыря в море синее, только хвостом вильнула.

Не замешкался удалый, добрый молодец Свет-богатырь; выходил он на море синее, опускал невода шелковые, со своими молодцами-товарищами. Сам говорил такое слово:

– Не уйдешь от меня, душа красная девица. Уж я выловлю тебя тенетами в морской глуби; всю рыбу выловлю да выкину, а тебя возьму замуж за себя…

Видит красная девица, что никуда от Свет-богатыря не схоронишься, – куда ни кинься, всюду её Свет-богатырь отыщет. Обернулась она красной девицей, убегала она к себе в терем, в светёлку.

Скрипит крыльцо, гремит кольцо, лает на гостей незваных собачка пустолаечка. Идет жених Свет-богатырь с молодцами удалыми, с сватьями, с братьями, со своим большим поездом, с князем тысяцким, с княгиней-свашенькой.

– Выходи, душа красная девица, гостей привечать!.. Уж ты сколько от меня ни бегала, – убежать не могла.

Выходила Офросинья Терентьевна навстречу суженому. А он брал ее за руки белые, целовал в уста сахарные.

Свадьбу справили своим чередом. И на радостях Терентий Фёдорыч заводил хорош-почестен стол про друзей, про ближних, про всю нищую братью убогую…

22. Рахта с Рагнозера

Жил да был на Рагнозере мужик-рыбак, Рахта. И такой силы великой он был, что хоть впору богатырю сильномогучему.

Пойдёт он в лес, так в одной охапке принесёт жердей, брёвен, оглобель, вязов, что и на двенадцати дровнях не увезёшь. Бывало, косу возьмёт, да в один день все луга по Рагнозеру выкосит дочиста. А теперь целое общество те самые луга в трое суток еле-еле выкашивает.

В те поры на Москве, в утеху царю московскому почасту кулачные бои устраивали. И был на Москве такой удалой боец, которого никто одолеть не мог. Кто ни выйдет против него, он всех в кучечку кладёт.

И разгневался на то царь московский.

– Что ж, – говорит, – ужели никого другого на всей Руси святой не найдется, кто бы этого озорника одолел?..

Были на то время в Москве мужики-балахонники из северных стран, с Рагнозера. Услышали они про то и говорят:

– Точно, слаб нынче народ на Москве стал!.. Кабы знал да ведал о том Рахта наш, – он бы за себя постоял!.. Вот что…

И услышали о том царские пристава, схватили мужиков-балахонников, скрутили по рукам и привели их к царю московскому.

– Так и так, – говорят, – вот каков боец у них на Рагнозере проживает, любого бойца одолеть может!..

– Что ж, – говорят мужики, – мы от слова своего не отрекаемся. Есть такой, точно… И спосылать за ним гонца можно.

Снарядил князь московский гонца на Рагнозеро. Вот прибежал гонец в Рагнозеро и у первой встречной бабы спрашивает, где ему могучего богатыря Рахту найти?

Указала гонцу княжескому баба, где Рахта живет, и говорит:

– А ты, свет государь, вот что запомни. Еще как будешь ты Рахту на Москву звать, и ты выжди время, пока он досыта наестся, а то он голодный-то хуже зверя лютого бывает!..

Выждал гонец, пока Рахта наелся и напился досыта, и говорит ему.

– Кличет тебя князь московсшй в Москву. Поедем со мной.

– Что ж, – говорит Рахта, – ладно. Ужо буду. Ты-то повертывай назад, а я наутро буду…

Да в ту же ночь на лыжах Рахта единым духом добежал до Москвы…

Встретили Рахту в Москве с честью, в приказ заперли и есть не дают ни крошки, потому что гонец царю наперед доложил, чтобы Рахту голодным держали, – лютее-де он с того становится.

Затосковал Рахта, омрачнел. Сидит злющий-раззлющий с голоду-то.

Вот назначили быть поединку. Вышел хвастливый боец, – усмехается. Вышел и Рахта…

– Что ж, – говорит, – из-за тебя, стало быть, я голодаю? Ну, ладно, дай срок, попомню я тебе это!..

Не успел супротивник и глазом моргнуть, – ухватил его Рахта поперек живота, и грянул оземь…

Похвалил князь московсшй Рахту, что чисто дело до конца довёл, и спрашивает:

– А и чем мне тебя, удалый, добрый молодец, потешить, чем порадовать?

Отвечает ему Рахта:

– Ничего мне, князь, не надобно. Дай-ка только мне свое благословеньице, чтоб на нашем озере не ловили мелкой рыбешки без нашего на то дозволеньица.

Усмехнулся князь.

– Ин, – говорит, – быть по сему!.. А только ты у меня здесь, на Москве, погости, добрый человек!..

Остался Рахта жить в Москве. Сшил ему князь платье цветное, дал ему денег вволю. Только больно уж прост был Рахта, словно малый ребенок.

Встретил как-то Рахту на улице стражник, и говорит:

– Откуда у тебя, мужичья кость, денег столько?

– А мне князь дал.

– А может, ты тайком унес? Быть худу. Набьют тебе, мужику-деревенщине, железа на ноги, кандалы на руки, забросят тебя в погреба глубокие. Пропадай, мол, дурья голова.

– А за что, про что, служивый? – спрашивает Рахта, а сам, как лист, дрожит.

А зачем со мной не поделился.

Испугался Рахта, – отдал стражнику всё, что было у него, а сам рад-радёшенек, что ноги от него целы унес.

Проведал про то царь. Призвал Рахту и говорит:

– Больно ты прост, Рахта… Вижу я сам, что нечего тебе тут делать больше… И без тебя у меня досужих людей видимо невидимо. Ступай с Богом на родимую сторонушку.

Ударил Рахта князю в землю челом, обул лапти-обтопочки, лыжи подвязал и пошел к себе, на Рагнозеро.

А той порой на Рагнозере Рахту беда лютая ждала. Сговорилась жена его с соседом извести Рахту, чтобы всем его добром завладеть. Вот и стала как-то жена у Рахты выспрашивать:

– Скажи да скажи, муженек, всегда ли сила у тебя одна бывает, или когда на убыль она идет?

И поведал ей Рахта правду сущую, без утайки, не чуя лиха-горя:

– Бывает, что и на убыль идет: вот как поем да зелена вина выпью, так об эту пору ребенок малый со мной справится.

Вот они накормили, напоили Рахту, сонного связали по рукам и по ногам да на полу и бросили.

Очнулся Рахта, силы-то в нем поприбавилось; да что ж он может сделать связанный?

Попытался он, было, путы свои порвать, – не тут-то было, – крепко скрутили его недобрые люди.

Да забежали в избу ребятишки Рахты, дочь да сынишка.

Глянул Рахта на дочь и взмолился ей:

– Подай мне нож, путы перерезать.

Замотала девочка головой.

– Не смею… мамки боюсь!..

Повернул голову Рахта к сынишке:

– Подай ножик, видишь, – невмоготу стало мне терпеть.

Мальчик и подал отцу ножик, – до того стало ему жаль отца.

Перерезал Рахта веревки, побежал вон из избы, бросился в озеро и обмылся, с ног до головы.

И почуял Рахта, что вернулась к нему прежняя мощь и сила. Да страшно ему самому стало за свою силу, и не вернулся он больше домой, а ушел за болота топучия, в леса дремучие, где лица человеческого не видно, голоса человеческого не слышно, – где только один Бог бессчастного человека видеть может…

И погиб богатырь в лесной глуши, отдал Богу душу и силу, что людям ни на что иное нужны были, как на посмех да надругательство…