Текст книги "Исследователи древностей Москвы и Подмосковья"

Глава 2
Первые исследователи подмосковных курганов

Исследовательский интерес к подмосковным курганам возник позже, чем к городищам. Разумеется, в народе знали и о тех, и о других. В Центральной России почти у каждого старого села есть свое древнее кладбище – курганная группа. Особенно высокие насыпи, как и городища, служили для окрестного населения ориентирами. Так, в писцовой книге XVII века упомянута «Великая могила» у села Чернева на Сходне.[44]44
  Забелин И. E. История города Москвы. М., 1905. Т. 1. С. 15.


[Закрыть]

В научной литературе на подобные памятники первым обратил внимание петербургский академик ботаник Иоганн Петер Фальк (1727–1774), швед по происхождению, приглашенный на русскую службу по рекомендации его учителя – знаменитого Карла Линнея. Отправившись в 1768 году из Петербурга в Западную Сибирь, Фальк отметил в своем дневнике: «От прежних жителей сей страны и теперь еще видны по берегу реки Москвы рассеянные полукруглые могилы (курганы), вышиною до трех сажен. У Боровского переезда на правом берегу реки на холме, вышиною в шесть сажен, стоит столп, грубо выработанный из песчаного камня. Близ оного видны следы рва и вала укрепленного места».[45]45
  Полное собрание ученых путешествий по России, издаваемое Императорской Академией наук по предложению ее президента. Т. 6. Записки путешествия академика Фалька. СПб., 1824. С. 15.


[Закрыть]

Об этой достопримечательности в окрестностях Москвы уже говорилось мельком в предшествующей главе. В 1820 году туда советовал съездить Ходаковскому М. Н. Макаров. В 1822 году там побывал К.Ф.Калайдович, а в 1824– другой знакомый Пушкина, первый ректор Киевского университета биолог и филолог Михаил Александрович Максимович (1804–1873).[46]46
  Максимович М.А. Отрывки из путешественных записок о Московской губернии в отношении преимущественно естественных ее произведений // Новый магазин естественной истории, физики, химии и сведений экономических, издаваемый Иваном Двигубским. М., 1825. Ч. 1.№ 3. С. 156, 157.


[Закрыть] Известность этого пункта связана с тем, что возвышение около села Мячково находилось у переезда через Москву-реку по дороге в Рязань, отчего запомнилось многим. Отсюда за тридцать верст была видна панорама Москвы.

В 1805 году этот памятник вдохновил видного поэта (автора песни «Среди долины ровныя…»), профессора Московского университета Алексея Федоровича Мерзлякова (1778–1830). В «Вестнике Европы» он напечатал тогда стихотворение «Мячковский курган». В примечании автор пояснял, что это братская могила россиян, павших при защите столицы от набегов татар, поныне почитаемая народом. Поэт восклицал:

 
Где ж те, которых кровь дала нам
жизнь и свет?
Где ж те, которых кровь нам славу искупила?
Мать нежная своих героев не забыла.
Се высится гора на месте их побед.
…Сюда приди, о Росс,
Свой сан и долг узнать…[47]47
  Мерзляков А. Ф. Мячковский курган // Вестник Европы. 1805. Ч. 22. С. 56–59. То же в его кн.: Стихотворения. М., 1958. С. 236–238.


[Закрыть]
 

Пожалуй, это первое в нашей поэзии стихотворение об археологическом памятнике. Появление его в 1805 году не случайно. В те дни русские войска сражались с Наполеоном под Шенграбеном. Впереди был Аустерлиц. В обществе наметился патриотический подъем, подготовивший почву для триумфа в Отечественной войне 1812 года. С жадностью читали книги по истории России, вспоминали пережитые ею тяжкие испытания и светлые периоды. Сведения летописей хотелось дополнить впечатлениями о вещественных остатках старины. Их стали разыскивать и описывать. Вот тогда-то подмосковные курганы начали воспринимать как национальные реликвии.

Через десять лет после Мерзлякова, когда Наполеон уже пал, другой поэт, еще один знакомый Пушкина Николай Дмитриевич Иванчин-Писарев (1799–1849)[48]48
  О нем: Зорин А. Л. Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич // Русские писатели. 1800–1917. М.1992. Т. 3. С. 391–392.


[Закрыть] «всходил на этот холм, глядел на белеющуюся полосу, которую казала ему Москва, и посвятил следующие четыре стиха почившим тут праотцам:

 
В виду священных стен здесь храбрые легки.
Алтарь Отечества! Прославься над холмами,
Как славится оно сынами
Пред всеми царствами земли».
 

Но у Иванчина-Писарева зародились и сомнения: а на могиле ли он? «Не было ли это местом языческих торжеств или поклонения одному из важнейших кумиров, которые всегда стояли на холмах, не было ли тут капища, замененного христианским храмом».[49]49
  Прогулка по древнему Коломенскому уезду. Сочинение Николая Иванчина-Писарева. М., 1844. С. 10, 13.


[Закрыть] Иными словами, не городище ли это (в том понимании, что предложил Ходаковский)?

Действительно, ни одна из насыпей в Подмосковье еще не была раскопана, и что они содержат, никто толком не знал. «Мячковский курган», например, вовсе не братская могила, а типичное городище с валами и рвами. В литературе начала XIX века мы все время встречаемся с такой путаницей. «Курганы, рассыпанные во множестве по ровным степям здешним, делались для передовых страж и сигналов», – писал о Молдавии издатель «Отечественных записок», знакомый Пушкина П. П. Свиньин.[50]50
  Свиньин П. П. Воспоминания в степях Бессарабских // Отечественные записки. СПб., 1821. № 9. С. 6, 7.


[Закрыть] Значит, на его взгляд, это не земляные надгробия, а сторожевые вышки. О том же районе у Пушкина сказано: «Чрез всю Бессарабию проходит ряд курганов, памятник римских укреплений, известный под названием Троянова вала».[51]51
  Пушкин А. С. Песнь о полку Игореве // Полн. собр. соч.: В 16 т. М., 1949. Т. 12. С. 151.


[Закрыть] И тут, следовательно, речь идет не о древних погребениях, а об укреплениях.

Путаница была порождена не только тем, что археологические раскопки в России еще не развернулись, но и неточным применением термина. «Курган» – слово тюркского, а не славянского происхождения, в современном значении употребляющееся в русской письменности лишь с XVI века.[52]52
  Шипова Е. Н. Словарь тюркизмов в русском языке. Алма-Ата, 1976. С. 211; Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1981. Т. 8. С. 136.


[Закрыть] Раньше вместо него пользовались словом «могила». У тюрок же «курган» означает не насыпь над захоронением, а именно крепость (отсюда названия нескольких среднеазиатских городов: Талды-Курган и т. п.). В начале XIX века этот смысл еще не забылся.

Русские крестьяне до недавнего времени слова «курган» не знали. К. Ф. Калайдович отмечал в 1821 году: «Верстах в двух от Микулина городища на правом нагорном берегу реки Шоши я осмотрел курганы, которых насчитал до двадцати, там называемые сопками. Они все принадлежат к могильным памятникам, насыпанным во времена польских и литовских набегов»[53]53
  Переписка государственного канцлера графа Н. П. Румянцева с московскими учеными // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. 1882. Кн. 1. С. 236.


[Закрыть] (на самом деле они гораздо древнее). В Тверской губернии, по свидетельству декабриста Федора Николаевича Глинки (1786–1880), в ходу были слова: «копны», «сопки», «западни», «бата~ реи».[54]54
  О курганах. Предварительное разыскание академика П. И. Кеппена // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1908. № 42. С. 17.


[Закрыть] Но батарея опять же ассоциировалась с укреплениями – путаница усугублялась. Раскопки самого Глинки в Бежецком уезде не дали четкой картины, и в 1837 году он признавал: «Первоначальная цель и назначение курганов… остаются тайною не разгаданною. Были ли они предметом защиты от неприятелей или предметом религии, теперь не известной».[55]55
  Глинка Ф. Н. Мои замечания о признаках древнего быта и камнях, найденных в Тверской Карелии, в Бежецком уезде // Русский исторический сборник. 1837. Т. 1. Кн. 1. С. 10.


[Закрыть]

В «Очерках Бородинского сражения» участник его Ф. Н. Глинка писал в 1839 году: «Поле Бородинское… силится рассказать вам какую-то легенду заветную, древнее предание… Курганы Горецкий, Шевардинский и другие, встречаемые в каком-то симметричном порядке в этих окрестностях, были холмами священными, на которых совершались тризны. Народы, утомленные видом зачахшей гражданственности (может быть, дряхлевшей Индии), ведомые тайным влечением судьбы, покорно следовали за путеводного звездою и текли с дальнего Востока – колыбели рода человеческого – с семенами жизни на девственную почву нашего Севера, тогда еще пустынного, задернутого завесою неизвестности. На путях их великого шествия остались городища и курганы, на которых зажигались огни и сожигались жертвы. Но когда это было? Человек моложе истории. История моложе событий этого разряда».[56]56
  Глинка Ф. Н. Очерки Бородинского сражения. М., 1839. С. 14.


[Закрыть] Перед нами явный отголосок теорий Ходаковского. Бывавший в Бородине Лев Толстой верил Глинке и в черновиках «Войны и мира» говорил: «Большую часть сражения… Пьер провел… на кургане (тоже старинном, как и курган Горок, насыпном)».[57]57
  Толстой Л. Н. Война и мир // Поли. собр. соч.: В 90 т. М., 1953. С. 207.


[Закрыть] Между тем, и Шевардинский редут, и Горки вовсе не искусственные сооружения, а естественные возвышенности.

Надо было провести раскопки значительного числа насыпей, чтобы понять, какие из них служили надгробиями, а какие – фортификационными сооружениями, где братские могилы, появившиеся после кровопролитных сражений, а где – холмы над обычными индивидуальными погребениями, а то и части природного рельефа.

В «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин несколько раз ссылался на подмосковные древности. Рассказав о разгроме войска Девлет-Гирея у Молодей 1 августа 1572 года, историограф заключал: русские «надолго уняли крымцев, наполнив их трупами недра земли между Лопаснею и Рожаем, где доныне стоят высокие курганы – памятник знаменитой победы и славы князя Михаила Воротынского». В следующем томе «Истории» повторено: «высокие курганы – славные памятники незабываемой победы 1572 года».[58]58
  Карамзин Н.И. История государства Российского. СПб., 1821. Т. 9. С. 204; 1824. Т. 10. С. 148.


[Закрыть] После раскопок абсолютно ясно, что эти насыпи скрывают древнерусские захоронения XIII, а не XVI века.[59]59
  Розенфельдт Р. Л. Курганы у бывшего Серафимо-Знаменского скита на р. Рожае в Московской обл. // Краткие сообщения Института археологии Академии наук СССР. 1973. Вып. 135. С. 62–65.


[Закрыть]

С тех пор, как на Руси вышел из употребления обычай возводить земляные холмы над могилами, миновало около пятисот лет, и крестьяне, как правило, видели в таких холмах дело рук не собственных предков, а каких-то чужеземцев. В Молодях толковали о татарах, в Микулине – о Литве, а кое-где – даже о французах 1812 года.

В «Грозе» А. И. Островского (1859) обыватели города Калинова (не то Кострома, не то Кинешма) толкуют: «1-й. Что же это такое Литва? 2-й. Так она Литва и есть. 1-й. А говорят… она на нас с неба упала… Женщина… Все знают, что с неба; и где был какой бой с ней, там для памяти курганы насыпаны».[60]60
  Островский А. Н. Гроза. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. 2. С. 267. См. Топоров В. Н. К проблеме северорусской литвы (миф и реальность) // Проблемы первобытной археологии Евразии. М., 2004. С. 77–89.


[Закрыть]

Люди книжные думали иначе. Еще цитата из Карамзина: в последнем томе своей «Истории» он повествовал о сражении 1608 года под Зарайском: «Хованский… был наголову разбит паном Лисовским, который оставил там памятник своей победы, видимый и доныне, – высокий курган, насыпанный над могилою убитых в сем деле россиян».[61]61
  Карамзин Н. М. История государства Российского. 1829. Т. 12. С. 78.


[Закрыть] В данном случае Карамзин не ошибся, но так же трактовали, как мы помним, и Боровское городище.

Даже в 1844 году Н. Д. Иванчин-Писарев повторил старое мнение: у погоста Боршевского «множество курганов: это следы несчастной битвы князя Масальского… От двух сел Троицких… до Покровского все поля уставлены множеством курганов… Местоположения самые побоищные: большие, но отлогие возвышения, а между ними узкие и глубокие овраги. Никто не описал имена героев, сложивших главы свои под этими холмами. Но Россия должна хранить от заступа и плуга эти священные насыпи, ей должно слышаться:

 
Здесь пали мы, к тебе любовью пламенея,
Здесь каждый холм есть гроб защитников твоих».[62]62
  Иванчин-Писарев Н. Д. Прогулка… С. 18, 48.


[Закрыть]
 

Хотя древние сибирские кладбища пробовали раскапывать уже академические экспедиции в начале XVIII века, а в 1763 году генерал А. П. Мельгунов сделал интересные находки, разрыв скифскую Литую могилу в Приднепровье, до тридцатых годов XIX века земляные холмы, разбросанные по лесам и степям Европейской и Азиатской России, мало кто решался тревожить.

Мы не знаем, кем и когда был нарушен этот негласный запрет в Подмосковье. Тот, кто на это пошел, не обязательно вел записи о своих изысканиях. Наиболее ранняя попытка, нашедшая отражение в печати, связана с совершенно неожиданным, но дорогим для нас именем. Проводя лето 1827 года в селе Васильевском под Звенигородом, юный Александр Иванович Герцен (1812–1870) писал оттуда своей любимой «корчевской кузине» Татьяне Петровне Кучиной (в будущем Пассек): «Версты полторы за оврагом есть старые курганы, неизвестно кем и на чьих могилах насыпанные. На них растут высокие сосны и покрывают своей погребальной непроницаемой тенью. В народе ходит слух, что там находят ржавые вещи, которые принадлежали каком-то древнему воинственному народу. Я рылся в этих курганах и ничего не нашел. Народ уверяет меня, что страшно ходить мимо их, и без крайности никто не ходит… Что-то нечистое да есть тут».[63]63
  Пассек Т. П. Из дальних лет. М.; Л., 1983. Т. 1. С. 257. Ср.: Герцен А. И. Разговоры с детьми. Собр. соч.: В 30 т. М., 1958. Т. 14. С. 209.


[Закрыть] Дальше пятнадцатилетний Герцен рассказывает, как он захотел преодолеть чувство страха и однажды ночью отправился на курганы.

Почему эти поиски оказались бесплодными, догадаться нетрудно. Неопытные раскопщики чаще всего вырывают в середине холма яму небольшого диаметра. Эту яму или не доводят до уровня захоронения, или она проходит где-то в стороне, не задев его. Копать курганы надо целиком, на снос.

В 1830 году на окраине Керчи в кургане Куль-оба были обнаружены золотые вещи, изготовленные в IV веке до нашей эры античными ювелирами для одного из скифских царей. С этого момента на Юге России началась настоящая золотая лихорадка. Украинские помещики наспех, без всяких записей и зарисовок принялись рыть землю около своих имений. Возникла опасность, что так могут быть утрачены ценные для истории материалы. Нужно было спасти курганы от грабительских раскопок, создать программу их научного исследования.

В этом направлении действовало двое ученых – петербургский академик Петр Иванович Кёппен (1793–1864) и молодой московский писатель, этнограф и статистик Вадим Васильевич Пассек (1808–1842).

Кёппен в 1837 году издал «Список известнейшим курганам в России», составлявшийся им с 1818 года. Учтены тут и подмосковные памятники, но помимо подлинных курганов в список попало и немало городищ. Раскопками сам Кёппен не занимался. Наиболее важен в его статье призыв к читателям: «сведения [о курганах. – А. Ф.] должны почитаться общественным имуществом, и оставлять их ненапечатанными почти столь же непростительно, как и раскапывать могилы по бессовестной корысти или по одному легкомысленному любопытству. Как дни минувшие, так и самые могилы принадлежат истории, и только достойные ее служители вправе обследовать прах, некогда одушевленный».[64]64
  Кеппен П. И. Список известнейшим курганам в России. СПб., 1837. С. 33, 34. (Первоначально в «Северной пчеле» за 2, 4, 5 января 1837 г. С. 3, 4, 7, 8, 10–12).


[Закрыть]

В том же 1837 году друг Герцена В. В. Пассек предложил Обществу истории и древностей Российских план изучения курганов нашей страны, дабы «открыть новый путь для исторических исследований о тех веках, для которых не существуют и летописи».[65]65
  Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1892. Кн. 5. С. 71, 72.


[Закрыть] Пассек имел определенное представление об археологических памятниках Харьковской губернии. В степной Украине насыпи над захоронениями возводили на протяжении очень долгого времени – с III тысячелетия до нашей эры по середину II тысячелетия нашей эры Поэтому рядом со скелетами здесь лежат вещи самого разного возраста – каменные и медные орудия первобытной эпохи, изделия из железа и драгоценных металлов, принадлежавшие скифам, уздечные наборы и костяные накладки на луки, использовавшиеся печенегами и половцами. Пассек стремился расчленить эти находки на несколько хронологических групп. С большим или меньшим успехом эту работу продолжали и позже. Вставал вопрос: аналогичны ли подмосковные курганы южным, степным, или по составу находок и характеру захоронений они образуют особую группу древних погребений? Даже в 1865 году археолог-дилетант Дмитрий Петрович Сонцов (1803–1875) писал, что около Москвы могут встретиться курганы каменного века и надмогильные изваяния, подобные приднепровским (ни тех, ни других тут никогда не было).[66]66
  Сонцов Д. П. Что можно ожидать от раскопок наших курганов // Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. 1865. Т. 2. С. 14–17.


[Закрыть]

Старались что-то узнать о курганах Восточной Европы и зарубежные ученые. Запросы относительно таких памятников поступили в Общество истории и древностей Российских из Дрездена в 1836 году и из Нью-Йорка – в 1841.[67]67
  Забелин И. Е. Список и указатель трудов и материалов, напечатанных в повременных изданиях Императорского общества истории и древностей Российских при Московском университете за 1815–1888 годы. М., 1889. С. XXIV, XXVI.


[Закрыть]

Внести ясность во все вопросы могли только научные раскопки. Начал их в 1838 году Александр Дмитриевич Чертков (1789–1858). Сегодня это имя всплывает в печати лишь в связи с двумя письмами Пушкина. 11 мая 1836 года, в свой последний приезд в Москву, он сообщал жене: «недавно сказывают мне, что приехал ко мне Чертков. От роду мы друг к другу не езжали. Но при сей верной оказии вспомнил он, что жена его мне родня, и потому привез мне экземпляр своего „Путешествия в Сицилию“. Не побранить ли мне его en bon parent? [по родственному. – А. Ф.].[68]68
  Пушкин А. С. Поли. собр. соч. 1949. Т. 16. С. 114.


[Закрыть] Визит надо было отдать, и 14 мая Пушкин писал Наталье Николаевне: «На днях звал меня обедать Чертков, приезжаю – а у него жена выкинула. Это нам не помешало отобедать очень скучно и очень дурно».[69]69
  Там же. С. 116.


[Закрыть] (Дом, где побывал поэт, сохранился, хотя и в сильно перестроенном виде. Он стоит на Мясницкой. Ныне это дом № 7).[70]70
  Шикман А. П. Улица Кирова, 7. М., 1989.


[Закрыть]

Сблизиться с Чертковым Пушкин не захотел. Не проявили к нему внимания и литературоведы, установившие только, что жена историка, урожденная Чернышева, была четвероюродной сестрой поэта.[71]71
  Телешова Н. Н. Забытые родственные связи Пушкина. Л., 1981. С. 57.


[Закрыть] Между тем, человек это был, безусловно, незаурядный.[72]72
  Горский В. Чертков Александр Дмитриевич // Русский биографический словарь. Т. Чаадаев—Швитков [22]. СПб., 1905. С. 346–354; Немировский А. И. Александр Дмитриевич Чертков (опыт научной биографии) // Вопросы истории. 1988. № 10. С. 44–59.


[Закрыть]

Он родился в Воронеже в родовитой и состоятельной дворянской семье. Первоначальное образование получил дома. При этом он не только в совершенстве овладел французским и немецким языками, но, что было редкостью по тем временам, занимался и русским, равно как и отечественной историей. Учителем Александра по этим предметам был будущий профессор Харьковского университета Г. П. Успенский, выпустивший позднее, в 1818 году, «Опыт повествования о древностях русских» – первую популярную книгу о быте средневековой Руси. Благодаря этому у Черткова уже в юности зародился интерес к родной старине. В 1808 году он приехал в Петербург и был зачислен в Министерство внутренних дел, но, захваченный патриотическим подъемом, вскоре перевелся в армию. Участвовал в Отечественной войне 1812 года и в последовавшем за ней походе русских войск во Францию, отличился в сражениях при Дрездене, Кульме, Лейпциге, Фершампенуазе.

Выйдя в отставку в 1822 году, Чертков два года странствовал по Западной Европе, подолгу жил в Австрии, Швейцарии, Италии, изучил итальянский и древние языки, всерьез увлекся археологией и античной культурой. С 1824 года он обосновался в Москве (правда, с перерывом в 1827 году, когда вновь поступил на военную службу, чтобы участвовать в турецкой кампании). Богатый, независимый, широко образованный человек, он теперь посвятил себя наукам. Сначала он отдавал предпочтение естественным дисциплинам. Под руководством директора Музея естественной истории и профессора университета, основателя и ныне существующего Московского общества испытателей природы Григория Ивановича Фишера фон Вальдгейма (1771–1853) им были составлены «минералогический кабинет», коллекция бабочек, гербарий. В Обществе сельского хозяйства Чертков разрабатывал вопрос о развитии овцеводства в России.

Постепенно полюбившаяся с детства история оттеснила биологию и геологию на второй план. Наряду с прочим Чертков собирал старинные монеты. Таких коллекций в дворянских и купеческих домах было немало и раньше, но впервые собиратель подошел к делу научно и создал классификацию привлекавших его предметов. Труд Черткова «Описание русских древних монет», вышедший в нескольких выпусках в 1834–1842 годах, заложил основы отечественной нумизматики и долго сохранял свое значение. Даже в 1896 году другой наш виднейший нумизмат А. В. Орешников строил свое классическое исследование «Русские монеты до 1542 года» как дополненный вариант чертковского каталога.

Библиотека Черткова тоже не была первой ни по времени возникновения, ни по количеству книг, но в отличие от других она имела четкий профиль. Приобреталась «Россика» – издания, касающиеся России. К 1863 году их накопилось более 4700 томов, и владелец напечатал каталог, сопроводив каждое название подробной аннотацией. Получился ценнейший библиографический справочник. После смерти Черткова его сын подарил библиотеку отца, содержавшую уже 17300 книг, городу Москве, построив для этого специальное здание. В 1870-х годах чертковское собрание передали Историческому музею, а уже в 1930-х оно легло в основу столичной Исторической библиотеки.

Коллекционировал Чертков и древности. Среди них особенно любопытна археологическая находка, сделанная в 1830-х годах и с тех пор в Подмосковье ни разу не повторившаяся. В 1825–1844 годах строился канал между Истрой и Сестрой, длиною 8 верст. Около Клина, у села Загорье на реке Сестре, в земле были обнаружены кости мамонта, два кремневых наконечника стрел и семь бронзовых изделий: топор-кельт и шесть наконечников стрел с шипами и втулками. Надзиравший за работами на канале лейтенант Ропп доставил эти вещи Г. И. Фишеру фон Вальдгейму. Тот описал их в двух изданиях, а потом передал Черткову.[73]73
  Гатцук А. А. Еще древние вещи Чертковского собрания // Русский архив. М., 1864. № 11–12. Стб. 1255–1257. Труды I археологического съезда. М., 1871. Хроника. С. LXVIII.


[Закрыть]

Бронзовые предметы, несомненно, относятся к одному времени. Может быть, они входили в комплекс клада, а может быть, были положены в качестве погребальных даров в могилу. В любом случае возраст их ясен – VII век до нашей эры, самое начало железного века. Вместе с ними могли зарыть и кремневые наконечники. Все же вероятнее, что они, как и кости мамонта, найдены в другом месте. Каменные орудия в Подмосковье с тех пор находили не раз, а вот бронзовые изделия тех же типов, что в Загорье, пока что не встретились здесь никому.

Чертков опубликовал несколько книг и десятка два статей по истории античного мира, ранних славян и древней Руси. За эти труды в 1842 году его избрали в Петербургскую Академию наук. В 1849–1857 годах он возглавлял Общество истории и древностей Российских при Московском университете. Способствовал он и созданию в Москве Училища живописи, ваяния и зодчества. Оценивая деятельность Черткова в целом, мы с полным правом можем сказать, что для русского просвещения она была очень полезной.

Подкрепляют эту характеристику и его раскопки подмосковных курганов. Они были начаты у села Верхогрязье, в 5 верстах от Звенигорода и 42 – от Москвы. Ныне это село Грязь Одинцовского района. Отсюда в 1941 году отправился на фронт А. Т. Твардовский, о чем рассказано в его книге «Родина и чужбина». А за сто три года до того в Верхогрязье – имении Н. А. Толстого – велись строительные работы. При этом были снесены пять насыпей в расположенной там группе из шестнадцати курганов. Попавшиеся в земле старинные металлические вещи были описаны в «Журнале Министерства внутренних дел» и присланы в Общество истории и древностей Российских.[74]74
  Забелин И. Е. Список и указатель С. XXVI. О древностях, найденных в курганах сельца Верхогрязье, принадлежащего помещику Звенигородского уезда Толстому // Журнал Министерства внутренних дел. 1839. Ч. 33. № 9. С. 84–90.


[Закрыть] Осмотрев их, Чертков решил раскопать оставшиеся курганы. Четыре из них удалось изучить уже в сентябре 1838 года. Сообщение о своих исследованиях и сделанных находках Чертков напечатал в третьем томе «Русского исторического сборника» в 1839 году. Остальные семь курганов подверглись раскопкам в 1845 году, а полный отчет за два полевых сезона увидел свет в Петербурге в «Записках Археолого-нумизматического общества» на русском и французском языках.[75]75
  Чертков А. Д. О древних вещах, найденных в 1838 году в имении Н. А. Толстого // Русский исторический сборник. 1839. Т. 3. Кн. 3. С. 284–292. Рис. 1–4; Он же. Описание найденных в Звенигородском уезде древностей // Записки Археолого-нумизматического общества в Санкт-Петербурге. 1848. Т. 1. Вып. 3. С. 234–250. Рис. 25; Tchertkoff. Description du quelques objets antiques, trouves dans le district de Zwenigorod // Memoires de la Societe d'Archeologie et de Numisma-tique de St. Petersbourg. 1849. Vol. III. P. 197–212. PI. V.


[Закрыть] И к той, и к другой статье приложены гравированные рисунки – первые научные публикации древних предметов из Подмосковья.

Курганы у Верхогрязья – обычные древнерусские захоронения. В пяти – лежали только костяки. Скорее всего, это могилы мужчин. В шести других при скелетах нашли женские украшения: типичное для земли вятичей височное кольцо – серебряную пластинку с дужкой наверху и семью лопастями, отходящими по полукружию внизу, шейную гривну, перстни, бусы, браслеты, бубенчики. Были здесь и крестики. Все эти изделия Чертков подробно описал.

Исследования были проведены тщательно, промерены высота и диаметр холмов, указано, какова их структура, насыпь снимали целиком, а не рыли яму в ее центре. Это позволило заметить ровики, откуда брали глину при возведении кургана.

По существовавшему в царской России закону владелец той земли, где велись раскопки, имел право на часть находок. Жена Н. А. Толстого взяла себе один из найденных в могилах медных браслетов, вызолотила его и носила на руке. Все прочие вещи Чертков забрал и сдал в Оружейную палату – единственный в ту пору московский музей.

Очень важно, что при описании находок Чертков распределял их по погребениям, а не характеризовал суммарно. Для чего это нужно? На кладбище могли быть похоронены деды, сыновья и внуки, бабушки, дочери и внучки. Орудия и украшения, положенные в их могилы, не были тождественными. Смешав эти вещи в кучу, неопытные археологи теряют ценную информацию.

К обработке добытых материалов Чертков привлек специалистов по естественным наукам. Черепа он послал в Петербург знаменитому биологу академику Карлу Максимовичу Бэру (1792–1876), а металлические вещи передал на анализ профессору химии Московского университета Родиону Григорьевичу Гейману (1802–1865). Его заключение приведено в публикации. (Нам часто кажется, что применение точных методов в археологии– достижение середины XX века. Это не так. Уже в 1810-х годах известный физик Гемфри Дейви был приглашен на раскопки в Помпеях, чтобы найти способ развернуть обнаруженные там свитки папирусов и определить состав древних красок).[76]76
  Оствальд В. Великие люди. СПб., 1910. С. 38.


[Закрыть]

Чертков пытался ответить и на два самых трудных вопроса – к какому времени относятся раскопанные курганы и какой народ их насыпал. В этой связи он отметил, что в могилах не было ни одного железного предмета, и на этом основании склонен был считать их очень древними. В сознании исследователя как-то не укладывался тот факт, что подмосковные крестьяне через много лет после крещения Руси все еще хоронили сородичей по языческому обряду – зарывали с ними всякие вещи, а потом насыпали высокий холм. Поэтому Чертков думал, что курганы не русские, эпохи христианства (хотя сам нашел медные крестики), а гораздо более ранние. В 1838 году он приписывал их упоминавшимся в летописях племенам мере и муроме, а в статье 1848 года говорил о «варяго-россах».

Вел ли Чертков раскопки в Подмосковье в более поздние годы, неизвестно, но в его коллекции были древности еще из одной курганной группы – у села Курово, Черкасово тож, Дмитровского уезда (ныне района).[77]77
  ГатцукА. А. Еще древние вещи… Стб. 1256–1257.


[Закрыть]

Таким образом, как полевой работник раскопщик Чертков стоял на большой высоте. В первой половине XIX века делал то, что не всегда делали его преемники сто лет спустя: описал находки по курганам, а не все в куче, выявил ровики, сохранил и послал специалистам черепа. Основная задача была им успешно решена. Стало ясно, что курганы – погребальные памятники, а не фортификационные сооружения, насыпи над индивидуальными захоронениями, а не братские могилы, погребения древних обитателей Подмосковья, а не татар, литвы или французов.

Материалы из раскопок под Звенигородом долго служили эталоном при определении древностей, найденных в Центральной России. В 1843 году у села Ворыпаевка Коломенского уезда (ныне района) были случайно снесены два кургана. При описании предметов, извлеченных из них, уже дана ссылка на находки в Верхогрязье.[78]78
  Остатки древностей, найденные в Московской губернии // Журнал Министерства внутренних дел. СПб., 1843. Ч. 3. № 8. С. 293–297. См. также: Московские ведомости 26 июня 1843. № 75. С. 450; Мазуров А. Б. Одна из первых находок вятических древностей // Российская археология. 1999. № 4. С. 221–224.


[Закрыть]

Как историк, стремившийся проникнуть в глубь веков с помощью раскопок, Чертков проявил себя слабее. Это неудивительно: средневековые археологические памятники в его время были изучены в России куда хуже античных. Раскопок было проведено мало, коллекции еще не накопились, и никто не смог бы подобрать новым находкам убедительные аналоги среди уже опубликованных. Методы сопоставления письменных и вещественных исторических источников тогда только нащупывались.

Первое сообщение Черткова вызвало отклик – «Некоторые замечания о курганах» – в петербургском журнале «Отечественные записки» за 1844 год. Под статьей стоят инициалы Н. У. Можно догадаться, что принадлежит она академику Николаю Герасимовичу Устрялову (1805–1870). Изложив наблюдения Черткова, в отличие от него автор связывал курганы со славянами «эпохи до Владимира Святого», т. е. до крещения Руси.[79]79
  Н. У. Несколько замечаний о курганах // Отечественные записки. СПб., 1844. Т. 34. Смесь. С. 84.


[Закрыть]

Вслед за Чертковым принялись рыть могильные холмы около своих имений в Подмосковье и другие любители. На раскрашенной от руки таблице в роскошном альбоме «Древности, изданные Временною комиссиею для разбора древних актов, высочайше утвержденной при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе» мы неожиданно видим изображение вещей из раскопок не на Украине, а у села Успенского под Звенигородом (ныне Одинцовский район). Объясняется это тем, что киевский губернатор, типичный представитель николаевской администрации Дмитрий Гаврилович Бибиков (1792–1870) – номинальный глава Комиссии для разбора древних актов, занимавшейся архивными и археологическими изысканиями, – был владельцем Успенского. В аннотации к таблице сказано, что в июне 1845 года здесь было вскрыто двенадцать насыпей. В шести оказались только скелеты, а в шести других – и металлические украшения. На таблице показаны шейная гривна и два семилопастных височных кольца.[80]80
  Древности, изданные Временною Комиссиею для разбора древних актов. Киев, 1846. С. 19–21. Таб. 10.


[Закрыть]

В 1867 году в книге о подмосковных курганах А. П. Богданов перечислил их исследователей. Д. Г. Бибикова в списке нет, но зато назван Н. Д. Иванишев.[81]81
  Богданов А. П. Материалы для антропологии курганного периода в Московской губернии // Известия Общества любителей естествознания… 1867. Т. 4. С. 6.


[Закрыть] Николай Дмитриевич Иванишев (1811–1874) – юрист, ректор Университета святого Владимира, жил в Киеве, где активно сотрудничал в Комиссии для разбора древних актов.[82]82
  Романович-Славатинский А. В. Жизнь и деятельность Н. Д. Иванишева. СПб., 1876; Михальченко С. В. Киевская школа в российской историографии. М. 1996. С. 17–30.


[Закрыть] Представляется вероятным, что Бибиков пригласил своего подчиненного провести лето в Успенском и поручил ему последить за раскопками курганов около имения. Предполагать, что Иванишев сам изучал какие-то другие подмосковные курганы, нет оснований.

Более любопытны для нас раскопки Степана Дмитриевича Нечаева (1792–1860). И сам по себе он интересен, а главное – о своих находках он, как и Чертков, опубликовал вполне серьезную статью.

Нечаев был членом декабристского Союза Благоденствия, дружил с В. К. Кюхельбекером, А. А. Бестужевым, писал стихи, хорошо знал Пушкина. Сохранилось два письма поэта к нему. Первое, 1834 года, носит официальный характер, второе– более позднее – иное по тону, чисто дружеское послание.[83]83
  Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 16 т. М., 1948. Т. 15. С. 109; 1961. Т. 16. С. 88.


[Закрыть] В 1817–1823 годах, будучи директором училищ Тульской губернии, Нечаев не раз посещал место Куликовской битвы и собирал там выпаханные из земли древние вещи. Эти находки – бердыш, наконечник стрелы, крестики – он зарисовал и поместил рисунок вместе с рассказом о Куликовом поле в «Вестнике Европы». Пожалуй, это первое воспроизведение в печати памятников древнерусской материальной культуры.[84]84
  Нечаев С. Некоторые замечания о месте Мамаева побоища // Вестник Европы. 1821. Ч. 69. № 14. С. 125–129; С. Н. Описание вещей, найденных на Куликовом поле // Вестник Европы. 1821. Ч. 71. № 24. С. 348–357.


[Закрыть] Более того, именно Нечаев поднял вопрос о необходимости увековечить победу Дмитрия Донского. Чугунная колонна, возведенная по проекту А. П. Брюллова на поле Куликовом в 1848 году, построена на средства, собранные по инициативе Нечаева.[85]85
  Мухина С. Н. Безвестные декабристы (П. Д. Черевин и С. Д. Нечаев) // Исторические записки. 1975. 96. С. 242–249; Поэты 1820—1830-х годов. Л., 1972. Т. 1. С. 97—116.


[Закрыть]

Рано отошедший от декабристских организаций Нечаев не пострадал после разгрома восстания. Карьера его развивалась удачно. Он стал даже обер-прокурором Синода. Но занятия русской стариной не оставлял, был деятельным членом Общества истории и древностей Российских, участвовал в его изданиях.

Заметка «Известие о разрытии десяти курганов в Бронницком уезде» во «Временнике Общества» за 1855 год немногословна. На реке Северке у села Авдотьина (ныне Ногинский район), где провел последние годы жизни и похоронен великий русский просветитель Н. И. Новиков, автор раскопал десять насыпей. В каждом кургане было по скелету, обращенному головой на восток, и по глиняному горшку. Кроме того, встретились серебряные и медные шейные гривны, серебряные височные кольца, браслеты, перстни, двадцать две бусины из горного хрусталя и две редких для подмосковных курганов железных вещи – серп и наконечник стрелы. Еще несколько серпов было найдено при позднейших раскопках курганов, наконечники же не попались больше ни разу. Люди, хоронившие своих сородичей под земляными холмами, вообще не клали в могилы оружия. В данном случае стрела обнаружена вонзенной в череп одного из скелетов. Значит, это останки человека, убитого в каком-то сражении.

Нечаев отметил, что полученные материалы очень похожи на те, что выявлены в Верхогрязье, с чем нельзя не согласиться. К статье приложен рисунок серпа и ряда украшений. Недостаток этой публикации в том, что описания находок по курганам в ней нет.[86]86
  Нечаев С. Д. Известие о раскрытии десяти курганов в Бронницком уезде // Временник Общества истории и древностей Российских. М., 1855. Т. 22. Смесь. С. 7–8.


[Закрыть]

Так же как и Чертков, Нечаев передал металлические предметы из своих раскопок на химический анализ. На этот раз его провел в лаборатории аптеки Феррейна профессор химии Московского университета Николай Эрнестович Лясковский (1816–1871). Оказалось, что серебро украшений крайне низкопробное, с большой примесью меди. Как ни удивительно, на этот анализ А. В. Арциховский ссылался еще в 1930-х годах. За семьдесят пять лет, прошедших после определения Лясковского, новых анализов вещей из курганов не делал никто.[87]87
  Арциховский А. В. Курганы вятичей. М., 1930. С. 46.


[Закрыть]