Текст книги "Дети жемчужной Медведицы"

Александр Форш
Дети жемчужной Медведицы

Я счастлив посвятить этот роман людям, без поддержки которых его могло бы и не быть: Нике Ёрш, Алине Лис, Молке Лазаревой, Марине Комаровой, Марии Дубининой, Соре Наумовой, Андрею Вель, Ясмине Сапфир, Светлане Матюхиной, Виктории Коноплёвой, Александре Крухмалевой, Елене Кабыченко, Евгении Кравец, Екатерине Радион, Olie Olanb, Виталию Лис, Александре Черчень, Ольге Хусаиновой, Брониславе Вонсович, Анастасии Пырченковой, Ирине Перхиной, Озоде Носировой и Анастасии Сбродовой!

Пролог

Нож вошел в плоть легко, с едва слышным чавкающим звуком, распоров сначала кожу, а затем и мышцы.

Слишком легко. Он даже расстроился, что не получится растянуть удовольствие как в прошлый раз.

От воспоминаний слегка закружилась голова, сладко засосало под ложечкой, рука инстинктивно дернулась, надавила на рукоять с раззявленной медвежьей пастью, вгоняя лезвие еще глубже. Заклеенный скотчем рот в алой помаде кривился, глаза жертвы расширились, зрачки же, напротив, сузились до размеров игольного ушка. В норме такого быть не должно, но ему в тот момент было не до того.

Резко выдернув нож из тела, он медленно поднес его к своему лицу и слизал со стали кровь: теплую, густую, с пряным привкусом.

Рана получилась слишком глубокой, жизнь утекала из слабого тела чересчур быстро. А у него, как назло, не было с собой нужных инструментов и препаратов для остановки кровотечения. Если они будут умирать так быстро, пропадет всякий смысл продолжать свое дело. Без удовольствия оно того не стоит.

Тело в его руках вдруг обмякло, стало тяжелым и неинтересным, как поломанная игрушка. Придется искать новую жертву. Он еще немного постоял над трупом, точно ожидая, когда же застывавший взгляд вновь станет осмысленным и живым. Но чуда не произошло. Девушка была мертва: окончательно и бесповоротно.

Снова не та! Она опять его обманула!

От удара ногой бездыханное тело скатилось в канаву с талой водой – мертвая кровь ему ни к чему, она горчит и вызывает изжогу.

Часть I

Медвежьи Озера
200… год

– Алиска, ты где ходишь? Тебя Горгулья обыскалась. Злая как черт! Ты чего опять натворила-то? – Громогласная Нинка бежала по коридору с выпученными глазами, будто за ней гналась толпа хулиганов.

– Ничего я не творила, – буркнула девочка и отвернулась к окну, давая понять, что не желает общаться.

– Я же твоя подруга, – Нина уперлась локтями в подоконник и заглянула в лицо Алисе, – волнуюсь за тебя. Эй, ты плачешь?

– Не плачу я. – Палец с обгрызенным ногтем мазнул по мокрой щеке. – Чего ты ко мне прицепилась? Иди куда шла!

– Вот ты чудная, а! – Нина совсем не обиделась. – Говорю же Горгулья тебя ищет, вот я и прибежала сюда. Она не знает, где ты обычно прячешься, и злится. Но я-то твоя подруга, потому не сдала ей, сама пришла.

Нина Усатова никогда не была Алисе подругой, но говорила об этом постоянно, часто не к месту. Да и вообще более непохожих друг на друга людей сложно себе представить: Нина шумная, деятельная, гроза всего интерната; Алиса – тихоня, забитая серая мышка, живущая в своем собственном мирке, куда посторонним вход категорически запрещен. К тому же Нина на три года старше и по меркам интерната Алиса для нее малышня, на которую никто не обращает внимания, но тайно завидует, потому как у тех больше шансов попасть в новую семью. Усатова просто назначила Алису своей подругой, или, как говорила она сама, – взяла шефство над младшим товарищем.

– Я не кондиция, – в порыве откровения признавалась Нина. – Все хотят здорового карапуза с хорошей наследственностью. Точно мы какие-то щенки на выставке, а не люди вовсе. Они приходят: осматривают, ощупывают; улыбаются тебе в лицо, потом идут к директрисе и просят личное дело. А у меня там черным по белому написано: предки алкаши запойные, оттого и ребеночек с пороком сердца родился. Может, и я бы с ними спилась, вот только, – на этом месте Нина всегда замолкала, прикрывала глаза, силясь справиться с подступающими слезами, и лишь потом продолжала говорить, – батяня мой психованный матушку ножом запырял, прямо возле нашего дома. Труп в канаву сбросил, а сам вернулся и спать завалился, как ни в чем не бывало. Утром проснулся весь в крови, ничего не помнит. Менты за ним пришли через неделю, да он трусом оказался, повесился, пока они дверь ломали. А ведь когда-то на «Скорой» фельдшером катался. Потом вдруг запил, его и турнули, кому алкаш на такой ответственной службе нужен. Ну начал он ремонтами по квартирам промышлять, брал небольшие шабашки, а там куда ни плюнь – нальют. Вот он и скурвился окончательно.

Я после того случая сбежала. До одиннадцати лет по подвалам и помойкам скиталась. Подворовывать начала, надо было себя как-то прокормить. Жрать я хотела постоянно, наголодалась еще при живых родителях. Ну и поймали меня однажды, притащили в детскую комнату милиции, там всю подноготную подняли и сюда определили.

Алиса понимала, но молчала. В интернат никто не попадал от хорошей жизни. И жалобы Нины не вызывали у нее никакого сочувствия. Саму историю она слышала сотню раз, но Нину не перебивала, знала – той нужно выговориться.

– Шухер! Горгулья! – Нина так резко потянула Алису вниз, что та не удержалась и упала на пол, больно ударившись коленкой. Еще и занозу, кажется, посадила.

Эта часть здания была давно заброшена. Когда-то здесь начинали делать ремонт, но то ли денег не хватило, то ли еще по какой причине, но все работы прекратились и вход в крыло заколотили досками. Воспитанникам строжайше запретили даже приближаться к закрытому помещению. Правда, со временем любопытные мальчишки оторвали доски и все же проникли на запретную территорию. Но ничего интересного не обнаружили: на полу необструганные доски, по двум сторонам коридора несколько распахнутых дверей, за которыми располагались точно такие же комнаты, как и в противоположном крыле, только неблагоустроенные, заваленные строительным мусором и битым стеклом. Второй раз ремонт затеяли год назад и ничем хорошим это не закончилось.

– Ты придурочная? – Алиса зашипела от боли. – Силы рассчитывать нужно!

– Там Горгулья внизу, – пошла в контрнаступление Усатова. – Если увидит нас здесь, в карцер засунет. Тебе оно надо?

Алиса замотала головой. О карцере в интернате рассказывали шепотом, после отбоя вместо страшилок. С каждым разом истории обрастали новыми подробностями – одна кровожаднее другой. И лишь Алиса точно знала, что в карцере очень холодно. Там нет окон, и когда за тобой закрывают дверь, комната погружается в полную темноту, наполненную жуткими звуками, шорохами и едва различимыми голосами.

Однажды она рискнула рассказать об этом в своей группе, но ее тут же подняли на смех.

– Хватит сочинять, Маркина! – дразнил ее Колька Верещагин: задира и драчун. – Ты даже близко к карцеру не подойдешь, сразу в трусы надуешь.

Дети обидно хохотали и тыкали пальцами. Девочка не выдержала и бросилась на Кольку с кулаками. Он даже не успел среагировать, когда щуплая Алиса повалила его на пол и принялась хлестать по щекам ладошками.

– Такая же психованная, как твой полоумный брат! – кричал Колька, размазывая по лицу слезы и сопли, пока воспитатель оттаскивала от него брыкающуюся девочку. – Тебе самое место с ним в психушке! Собака бешеная!

Кольку вскоре перевели в другой интернат, а остальные воспитанники, ставшие свидетелями драки, присмирели и не рисковали вступать в конфликт с Алисой. С ней вообще никто не хотел больше общаться, кроме приставучей Нинки.

– Чего застыла, Маркина? Вроде нет никого. Пойдем. – Нина выглянула в общий коридор и махнула рукой, приглашая следовать за ней. – Горгулья вернется, скажем, что сами ее давно дожидаемся.

Алиса почувствовала что-то вроде благодарности к громкой и неуклюжей Усатовой, даже улыбнуться попробовала, только Нинка уже повернулась к ней спиной и ничего не увидела. Может, оно и к лучшему.

Кабинет директрисы интерната Галины Георгиевны не был заперт, но девочки замерли возле и не решались войти.

– Вот что, Алиска, – напутствовала Нина, – ты давай успокойся, не съест же она тебя в конце концов. Если что, я рядом, кричи.

Слова поддержки были совершенно бесполезными. Кто она против разъяренной Горгульи? Пустое место. У Алисы дрожали коленки, бурлило в животе и, кажется, начинало тошнить. А подлая Нинка еще взяла и постучала в дверь. Сама же уселась на стул и неумело перекрестила воздух перед застывшей Алисой. Ну точно придурочная!

– Здрасте, – почти шепотом сказала Алиса, шагнув и увидев в кабинете милиционера вместо директрисы.

Милиционер сидел возле стола Горгульи, на коленях у него лежала синяя папка, а на ней фуражка с блестящим гербом.

– Проходи, Алиса. – Милиционер встал, заметив попытку девочки покинуть помещение. – Ты ведь Алиса?

Она кивнула, чувствуя, как пол уплывает из-под ног. Время словно повернулось вспять, и вот она стоит в том же кабинете ровно год назад, и точно такой же милиционер задает вопросы, которые превращают кровь в колючие льдинки. Календарь на стене упрямо твердил: она заблуждается! Но Алиса не верила календарю, боялась повторения прошлого.

– Почему ты плачешь? – Милиционер присел на корточки, заглянул в глаза. Торопливо достал из кармана помятый носовой платок и протянул ей.

Лицо мужчины плыло и изменялось. Кажется, у того прежнего были усы и бородка. А еще взгляд: холодный, неприветливый. Злой взгляд был. Теперь на нее смотрели улыбающиеся глаза темно-серого цвета, на гладко выбритых щеках алел румянец. Но страх никуда не ушел.

– Усатова, ты Маркину не видела? Битый час ее ищу! – Громкий голос Горгульи, чуть приглушенный разделяющей их дверью, как ни странно, придал Алисе уверенности, прогнал серые призраки воспоминаний.

Ответа Нинки Алиса не услышала. Директриса ввалилась в кабинет, сразу заняв половину всего пространства своим могучим телом.

– Так ты здесь, мерзавка этакая! Теперь тебя наконец заберут отсюда. Всю кровь ты мне выпила.

Директриса схватила со стола какие-то бумаги и принялась обмахивать ими красное, потное лицо. Жидкая рыжая челка прилипла ко лбу, тонкие искусанные губы сжались в нитку. Горгулья тяжело дышала, отчего стала похожа на огромную селедку, выброшенную на берег.

– Вот, товарищ милиционер, полюбуйтесь! – Директриса схватила Алисину руку и потрясла ею в воздухе. – Нервы все вымотала пиявка безродная. Сил моих больше нет!

– Гражданочка, мы во всем разберемся. – Мужчина, похоже, сам боялся разъяренную Горгулью. Он отошел в сторону, насколько было возможно, и жестом указал на стул. – Не нужно нервничать. – И, обращаясь к Алисе, спросил: – Ты знаешь, для чего тебя сюда пригласили?

– Всё она знает! – Горгулья не унималась и лезла в бой. – Дурочку не строй из себя, Маркина, говори все как есть.

– Галина Георгиевна, – в голосе милиционера появились строгие нотки, – позвольте мне самому вести беседу. Иначе мне придется попросить вас выйти.

Директриса открыла в изумлении рот, но ничего не ответила. Уселась на свое место и принялась сверлить глазами несчастную Алису.

– Алиса, ты не должна меня бояться. Я задам тебе несколько вопросов и отпущу играть с ребятами. Договорились?

– Ха! – Директриса то ли усмехнулась, то ли поперхнулась. – Какие другие ребята, товарищ милиционер? Она же дикарка. Забьется в угол и сидит часами, сама с собой разговаривает. С ней никто дружить не хочет. Чокнутая она!

– Галина Георгиевна, – мужчина перегнулся через стол директрисы, его глаза встретились с расширившимися глазами Горгульи, – вы понимаете, что сейчас роете себе яму? Государство доверило вам опеку над детьми, оставшимися без родителей. Вы должны заменить им мать, отца и бабушек с дедушками. Как представитель власти, я имею полное право, даже обязанность, сообщить о вашем поведении в соответствующую инстанцию. Знаете, чем вам может грозить подобное?

– Товарищ лейтенант, – директриса глупо захихикала, теребя ворот платья, – вы неправильно меня поняли. Я этих малявок люблю больше собственных детей. У меня же, кроме них, и нет никого. Зачем нам инстанции? Коллектив моего интерната прекрасно справляется со своими обязанностями. Так ведь, Алисочка, детка? Ну же, не молчи! – Лоб женщины покрылся крупными бисеринами пота.

Алиса вдруг прониклась теплотой к этому доброму мужчине. Он напомнил ей папу, образ которого почти стерся из памяти. Оставались некие неуловимые черты, даже ощущения, за которые девочка цеплялась подобно утопающему. Они даже внешне казались похожи – этот добрый милиционер и ее папа: оба высокие – ростом под самый потолок, с открытой улыбкой и мягким голосом. Только глаза у ее отца были не темно-серыми, а пронзительно зелеными, как и у самой Алисы.

– Вы пришли спрашивать про моего брата? – Алиса проигнорировала просьбу Горгульи и уставилась на милиционера. Она очень не хотела услышать положительный ответ. Пусть лучше он скажет, что это она совершила какое-то преступление или кто угодно другой, но не Влад. Она уже пережила все это год назад.

– Ты большая девочка, Алиса, тебе скоро исполнится четырнадцать лет. – Милиционер начал издалека, и она сразу поняла, что попала в точку со своим предположением. – Ты должна понимать – за свои поступки нужно отвечать по совести, по закону. Понимаешь, о чем я?

– Влад никого не убивал. – Она говорила тихо, боялась расплакаться. – Он сам мне рассказал.

Милиционер напрягся. Горгулья же вылезла из-за стола и сделала то, чего Алиса никак не могла ожидать: подошла и обняла ее толстыми ручищами, пахнущими душистым туалетным мылом. Странно, но именно запах мыла удивил девочку больше, нежели сами объятия. Она стояла каменным истуканом, боясь даже дышать.

– Мы не смогли скрыть от детей информацию, – повинилась директриса. – Ситуация вышла из-под контроля, слух разлетелся быстрее молнии.

– Понятно, – протянул тот. – Мне же проще. – Он надел на голову фуражку, прошел к окну, выглянул на улицу и лишь потом повернулся к Алисе: – Влад вчера сбежал из больницы, мы его ищем. Ты знаешь, куда он мог пойти? Может, есть какие-то родственники или тайные места, где вы вместе бывали?

Алиса молчала. Она не знала, куда мог пойти Влад. Не понимала, зачем он вообще сбежал, и только где-то внутри шевелилось странное чувство… предвкушения? Да, в их последнюю встречу брат пообещал Алисе сбежать из больницы и прийти за ней в интернат. Но тогда она решила, что он просто хотел ее успокоить. Подумала и тут же испугалась: ведь если он придет сейчас, милиционер поймает его и отправит обратно в больницу. Или даже в тюрьму!

– У нас нет родственников. Никого нет.

Милиционер смутился, понимая абсурдность своего вопроса.

– А друзья? У него были друзья, Алиса?

– Я не знаю. Может, да, а может, и нет. Последний раз я видела Влада в больнице, меня к нему возила Гор… – затравленный взгляд на директрису, – Галина Георгиевна. И она не дала нам поговорить.

Алиса умолчала о том, как попросилась в туалет, когда они покидали больницу. Директриса злилась, она спешила вернуться в интернат, но Алиса сказала, что не дотерпит и придется стирать колготки.

Влад лежал на кровати с перебинтованной головой. Он смотрел на Алису и, кажется, не узнавал ее. А потом резко заговорил о побеге, чтобы вместе уехать из города и найти Алисину маму.

Где он собирался ее искать, Алиса не спрашивала, просто поверила тогда, и даже злющая директриса, тащившая ее от больницы к автобусу едва ли не волоком, казалась лишь мелкой неприятностью.

– Я не убивал ту девушку, – сказал Влад напоследок. – Не знаю кто, но не я. Ничего не помню. Ты мне веришь?

Алиса кивнула в ответ и убежала.

– Тебе точно нечего мне рассказать? – Милиционер никак не хотел от нее отстать. Алиса переминалась с ноги на ногу от нетерпения. Пока они тут болтают, Влад может уйти, не найдя сестру.

– Мне в туалет надо. – Ничего другого придумать не получилось. Алиса покраснела.

– Иди, – смилостивился мужчина. – Но если что вспомнишь или узнаешь, сразу расскажи об этом Галине Георгиевне. Договорились?

Алиса закивала головой. В тот момент она была согласна на все, лишь бы поскорее сбежать.

Нинка сидела на стуле и ковырялась в носу. Увидев Алису, она вскочила на ноги, отряхнула руки и набросилась с расспросами.

– Мне в туалет надо, – Алиса повторила ту же версию, что и в кабинете.

– Пойдем вместе! Мне тоже надо, сижу тут жду тебя, уже сил нет терпеть.

– Ну вот и нечего было ждать, – разозлилась Алиса. Нужно как-то отвязаться от Усатовой. Будет теперь таскаться за ней целый день. Алиса хотела добавить что-нибудь обидное, чтобы Нинка сама ушла, но та вдруг подняла вверх палец, призывая к тишине:

– Слышишь?

Алиса ничего не слышала. Нинка же припала ухом к двери кабинета и жестом подозвала подругу.

– Мальчик опасен, – голос милиционера через толстую дверь едва различался, – нет никаких сомнений в его причастности к происшествию годовалой давности. Не думаю, что ваша воспитанница скрывает сведения о нем, но вы все же присмотрите за ней. Может, она куда уходит, пока никто не видит, или звонит в ваше отсутствие по телефону.

– Почему же его не посадят в тюрьму? – Это уже Горгулья. Алисе захотелось вцепиться злыдне в волосы или даже укусить. – Ваши указания поняла, все сделаю.

– Влад признан недееспособным, но через полгода, когда он станет совершеннолетним, я лично настою на проведении повторной экспертизы. Всего вам доброго, Галина Георгиевна.

Девочки едва успели отпрянуть от двери, когда латунная ручка дернулась и в коридор вышел милиционер.

– Уже вернулась из туалета? – удивился он, уставившись на Алису.

– Передумала, – бросила она. – Пойдем, Нина, поиграем.

200… год
Влад

Влад, сколько себя помнил, мечтал разбогатеть. Ведь тогда никто не станет обращать внимание на его внешность, никто больше не назовет презрительно уродом, а того хуже – не станет жалеть, изображая сочувствие и понимание. Он сможет уехать туда, где его никто не знает. Заберет сестру, и они вместе начнут новую жизнь. Если они никому не нужны, это еще не значит, что они не нужны друг другу.

О спрятанном в заброшенном крыле интерната кладе Влад знал давно. Он даже напросился помощником в бригаду ремонтников, когда руководство вдруг затеяло реконструкцию закрытой части здания.

Больше всего парень боялся, что кто-то найдет клад до него.

Все свое свободное время он проводил на стройке, внимательно наблюдая за рабочими; ждал, когда кто-то из них начнет вести себя странно, а то и вовсе пропадет. С большими деньгами никто не станет заниматься шабашками.

Весь день приходилось притворяться прилежным подмастерьем, не гнушаясь даже тем, чтобы сбегать в ларек за выпивкой, что для самого Влада было испытанием, как и любое появление на людях. Зато Михайлович, сторож на проходной, за пачку сигарет мог пропустить на охраняемый объект и обратно хоть черта с рогами, чего уж говорить о шестнадцатилетнем парне. Ни для кого не было секретом: воспитанники частенько бегали в город на дискотеку или просто прогуляться. Изоляция от внешнего мира была весьма условной.

Владу Михайлович помогал «в долг», а то и вовсе по доброте душевной. При этом нанятых работников шманал по полной программе, даже если те просто хотели выйти на крыльцо, так сказать, проветриться.

Вот тут и пригождался засланный казачок Владик.

В такие моменты Влад не находил себе места: авось в его отсутствие клад найдут и он окажется не у дел? С другой стороны, за покладистый характер он стал для рабочих «своим парнем» и мог рассчитывать в случае удачи хотя бы на то, что они не будут скрывать от него факта обнаружения сокровищ. Поделиться добычей не поделятся, но похвастают точно.

Иногда Влад пробирался в пахнущее краской и пылью крыло по ночам. О, это было его любимое время. Пока весь интернат спал, он мог спокойно обыскать каждый уголок, аккуратно простучать стены, вот только в подпол попасть никак не удавалось. Он пробовал пройти через подвал, да вот беда, за несколько метров до нужного места путь преграждала кирпичная кладка, сделанная не так давно, скорее всего в советские времена, когда большую часть бывшей усадьбы перестроили и перекроили под нужды интерната.

Если верить документам, которые он откопал в здешней библиотеке, кроме дома с двумя флигелями на территории бывшей усадьбы имелся пруд, который засыпали еще при первых владельцах; несколько хозяйственных построек, конюшня и часовенка. Нетронутым оставалось лишь одно крыло, по странному стечению обстоятельств много лет остававшееся закрытым и сохранившееся практически в первозданном виде, даже куски старого паркета кое-где лежали: вздувшиеся, потрескавшиеся и все же не потерявшие благородного лоска. Под одним из таких кусков Влад и нашел свое маленькое сокровище. Сережка: на тонкой золотой цепочке, словно маятник, раскачивался кроваво-красный камень, сидящий в изящных «лапках». Ему почему-то представился паук, ухвативший добычу, но не сумевший унести ее в свое логово, да так и бросивший на полпути.

Несколько вечеров Влад провел в здешней библиотеке, по крупицам собирая обрывки информации об усадьбе. Таковой оказалось совсем немного. Владела домом и землями вдова государственного чиновника Наталья Николаевна Завойчинская с дочерями. О самом чиновнике не сохранилось почти никаких данных, всего-то, что был он ее мужем. Отыскалось и несколько старых фотографий. На одной из них стояла статная дама в окружении трех барышень не старше шестнадцати лет, запечатленных на фоне разрушенного ныне парадного входа. Две девушки были похожи друг на друга как две капли воды: невысокого роста, улыбчивые пышечки. Третья – высокая, тощая жердь с угрюмым взглядом и плотно сжатыми губами. Сама же Наталья Николаевна была похожа на всех троих сразу и одновременно ни на кого. Пышная фигура, не расплывшаяся, но подтянутая; пухлые губы, тронутые легкой полуулыбкой; изящный поворот головы; вздернутый тонкий нос.

С тех самых пор он потерял покой. Судя по архивным записям, чета Завойчинских не покидала дом во время революции. Не было и акта об изъятии их богатств в пользу молодого государства.

Как любое старое поместье, это хранило свой секрет. Была там какая-то темная история то ли с убийством, то ли самоубийством двоих дочерей. Их тела нашли в пруду, который после этого и засыпали. Что стало с третьей дочерью и самой Натальей Николаевной, документы умалчивали. Только на сохранившихся фотографиях некогда пышная дама походила уже больше на оживший скелет, нежели на человека. Была она в компании тощей девицы, ставшей еще уродливее с годами, и маленькой лохматой собачонки. Собачку держала на руках девушка лет семнадцати. По простой одежде было ясно – она из прислуги. И все же именно она привлекла самое пристальное внимание Влада, потому как оказалась почти точной копией его сводной сестры. Конечно, похожих людей немало, а если приглядеться, то сходство девчонки с Алисой весьма отдаленное. Но Влад в каждой мелочи видел теперь перст судьбы.

Судя по найденной описи имущества, проведенной управляющим поместьем, среди прочего хлама значилось изделие работы известного в то время ювелира Петра Старостина: «пара серег: четырех граммов золоту, да рубины по три карата в золотой же оправе». Как раз такие носила одна из сестер-близняшек. А если нашлась сережка, значит, где-то обязательно припрятаны и другие драгоценности.

Влад не хотел думать о потерявшихся, сгоревших или просто несоставленных документах и отчетах, он подхватил золотую лихорадку, полностью им завладевшую.

– Эй, малой, завтра полы вскрываем. – На плечо Влада легла тяжелая рука. – Пыли будет много, ты не приходи. Бывает еще и плесень опасная. Тут лет двести никто ничего не трогал.

Имени Якута никто не знал, только прицепившуюся намертво кличку. Он был единственным, кто смотрел на Влада без брезгливой гримасы, охотно жал руку и все время улыбался. Может, потому, что и сам был уродом: красноглазый, с белоснежными волосами, отросшими до плеч.

И все же он научился относиться к Якуту нормально, почти по-дружески, чего не позволял себе с другими. Людей нельзя подпускать слишком близко, они обязательно воспользуются этим, чтобы нанести сокрушительный удар в самый неожиданный момент. Якут не был опасен. И пусть чувствовалась в нем потаенная сила, даже мощь, Влад его совсем не боялся.

Теперь же его буквально затрясло: от нетерпения и накатившей злости. Он ждал этого дня почти полгода. А ему предлагают посидеть в стороне, пока другие поделят его сокровища.

Его сокровища. Никому не отдаст!

Думать об этом было сладко и невыносимо одновременно. Горло сдавливало, воздух выходил из легких с громким свистом. Так всегда бывало, если Влад чего-то сильно хотел. Его нетерпение обретало плотность, щетинилось острыми иглами вожделения, просилось наружу. Не находя выхода, мучило, доводило до исступления, делало раздражительным и агрессивным.

Рука Якута, оказавшись в жестком захвате, громко хрустнула, сам он вскрикнул, припадая на одно колено.

– Ты чего творишь! – Влад почувствовал, как его оторвали от пола, оттащили в сторону и бросили на пыльном полу. Поскуливающий Якут баюкал сломанную руку, висевшую плетью вдоль тела. – Мужики, гляньте, у него глаза кровью налились.

Влад не сразу понял: говорили про него. Перед глазами встал кровавый туман, сквозь который происходящее виделось ненастоящим, преувеличенным, придуманным. Деревянный пол с кусками старого паркета покрылся мелкой рябью, точно озерная гладь в ветреную погоду, затем и вовсе стал полупрозрачным, открыв подвальное нутро. Влад завороженно наблюдал, как поместье само раскрывает ему свои тайны. Даже дышать перестал.

Его разочарование оказалось столь же велико, как и ожидание. Паутина, грязь, обломки старой мебели и бутылочные стекла – вот и всё его сокровище. Кто-то побывал здесь до него, опередил, обманул. Он в бессилии опустил вмиг отяжелевшие веки, навалилась страшная усталость.

Вдруг в голове раздался страшный рык. Влад распахнул глаза и увидел прямо перед собой медвежью морду с желтыми клыками, каждый длиной и толщиной в два его пальца. Лицо обдало смрадное дыхание, сердце ухнуло в пятки.

А потом все стихло.

Туман рассеялся. Влад смотрел на дыру в полу. Самую обычную, без всякой мистики. Его все еще держали с двух сторон, но он больше не пытался вырваться. Смысла не было.

– Вот ведь зараза! – выругался кто-то из рабочих. – Еще бы шаг, я бы сам в эту яму провалился. Сколько мы здесь уже, чего пол вдруг сейчас рухнул?

– Доска гнилая. – Якут все еще держался за руку и бросал гневные взгляды на Влада. – Сто раз пройди, на сто первый треснет. Надо новую заказывать да перестилать от греха. Ребятишки сюда постоянно шастают, сколько им ни запрещай.

* * *

Он так и не пришел. Алиса прождала брата неделю, часами просиживая в каптерке старого Михайловича, слушая его рассказы о жене, детях и внуках. Девочка машинально кивала, улыбалась, когда сторож начинал смеяться. Суть разговора до нее не доходила, все мысли были о Владе.

Алиса боялась, что он мог пострадать: попасть под машину, нарваться на банду хулиганов или просто потеряться.

Несколько раз в день приходила Горгулья, уводила ее в столовую, заставляла спать в тихий час. Алиса капризничала, вырывалась, но в итоге сдавалась. Тихий час она не любила особенно. Сон к ней не шел, как Алиса ни старалась зажмуривать глаза. А с соседней кровати безмятежно улыбалась Нинка, и Алиса завидовала этой ее беззаботности. У Нинки не было совсем никого, а значит, и ждать ей было нечего. Завидовала и тут же жалела беспутную Нинку. Человеку обязательно нужен кто-то, кого можно ждать, пусть даже очень долго; с кем можно поделиться радостью или же, напротив, грустью. Ведь близкие для того и есть, чтобы принимать тебя любым. Так думала Алиса.

Сразу после тихого часа она бежала к Михайловичу. Сторож, завидев девочку, торопливо тушил сигарету и протягивал яблоко, точно зная – полдник та пропустила. Потом он уходил, ненадолго оставляя Алису одну. Девочка грызла яблоко и плакала, пока хозяин каптерки не возвращался. Всегда немного повеселевший, с блестящими глазами.

– Все ждешь, егоза. – Михайлович обращался с Алисой по-взрослому. Он не смеялся над ней и, кажется, одобрял. – Твой брат хороший парень, хоть и баламут, конечно.

Кто такой баламут, Алиса не знала, но на Михайловича не обижалась. Не мог он, похожий на доброго дедушку, говорить о ком-то плохо. Она кивала, едва сдерживая подступающие слезы, отдавала огрызок яблока и слушала длинные разговоры.

На восьмой день сам Михайлович, смущаясь, попросил Алису больше не приходить.

– Ты вот что, милая, не надо тебе тут со стариком дни просиживать. Если он придет, я сам тебя найду, даже не сомневайся. Мимо меня муха не пролетит.

Алиса послушалась, хоть и проплакала всю последующую ночь.

* * *

…мама гладила Алису по волосам и плакала.

– Ты обязательно поймешь меня, когда вырастешь. И я тебя не бросаю, просто с папой тебе будет лучше, поверь мне.

– Откуда ты знаешь, с кем мне будет лучше? – Алиса вцепилась в мамину руку мертвой хваткой. – Мне с вами обоими хорошо. Зачем тебе уезжать, мамочка? Пусть будет как раньше.

В комнату вошел папа, и Алиса обрадовалась его появлению. До этого он три дня не разговаривал с мамой, обижался, злился. Но когда папа заговорил, девочка поняла: ничего уже не будет как раньше.

– Светлана, такси приехало. Я помогу тебе с вещами.

Алиса почувствовала, как под ее ногами проваливается пол, а сама она летит в глубокую яму, у которой нет дна, только черное голодное нутро, похожее на пасть злобного чудовища. Она падала, а мама стояла на краю ямы и улыбалась. Алиса тянула к ней руки, но не могла ухватить даже за полы длинного пальто.

– Мама! – Собственный крик слышался словно со стороны. Алиса хотела бежать за мамой, удержать ее, остановить. Вот только ноги болтались в воздухе, а сама девочка не двигалась с места. Откуда-то издалека до нее доносился голос папы:

– Иди уже, Света, не видишь – у ребенка истерика. Сама как-нибудь с вещами справишься.

Мамин силуэт вдруг начал таять, покрываться сероватой дымкой, пока не исчез вместе с очертаниями квартиры.

Алиса достигла дна, хотя и думала, что его не существует. Она сама стала частью ямы: холодной и пустой. Сюда, на дно, не долетало ни единого звука, не проникал свет. Только постоянный холод и ноющая тоска. Зато здесь не было боли, даже она не могла пробиться на такую глубину. И когда невидимая сила потащила Алису наверх, девочка не захотела покидать уютного нутра своего убежища. Она все решила: останется в яме навсегда.

Ее все же подняли на поверхность. Выдернули из уютной темноты, не спросив согласия. Звуки набросились на Алису злобными волками: вгрызались в уши; рычали до хрипоты, срываясь то на визг, то в протяжный вой. Сквозь плотно сомкнутые веки пытались пробиться черные тени: приближаясь и отдаляясь, они кружили рядом… ждали. Чего именно ждали, Алиса не знала, она всеми силами старалась вернуться туда, откуда ее забрали. Но с каждым новым усилием все более отчетливо понимала: вернуться не получится.