Текст книги "Этой ночью или никогда"

Инна (Свете). Что ты опять завела? Тебя это не касается?

Света. Меня это не касается. Я прошу посторонних уйти из комнаты. Я не могу здесь сидеть одетая до утра.

Йорик. Света, речь идёт о физическом существовании нашего сокурсника. Эксцентрический характер месье Могильщика завёл его на крышу. Некоторые примитивно мыслящие товарищи склонны драматизировать ситуацию.

Ляля неподвижна.

Инна. Юра, он верно тебя назвал: ты – бедный Йорик. Никто не смеётся, шут!

Йорик. Инезилья, что ты?

Инна. Ты шут! Шут!

Йорик (растерян). Ну утешила… спасибо…

Инна. Ваня, забери, отведи его домой…

Чмутин. Как туда пройдёшь: дверь закрыта!

Инна. Прошу тебя, помоги ему.

Чмутин подходит к окну. Подымается на подоконник и, вытянув голову, смотрит по сторонам.

Йорик. Опомнись, Иван.

Чмутин (Йорику). Подержи пиджак.

Йорик. Это большая глупость, Чмутин. Он через пятнадцать минут спустится.

Чмутин. Там пожарная лестница.

Йорик. По карнизу метра три…

Инна. Осторожно, ради бога, осторожно…

Чмутин. Расходитесь, ребята. (Снимает свитер, остаётся в футболке.)

Йорик (Чмутину). Часы сними.

Чмутин. Они противоударные.

Йорик. Браво, Иван! Подожди, мы спустимся вниз, подержим одеяло. Савок, возьми одеяло, я сказал. Кто мог ожидать, что будет так весело.

Инна. Пошли, подержим.

Света. Куда опять? Куда опять идти?

Инна. Одеяло подержим.

Света. Какое ещё одеяло?

Инна. Пойдём, Светка. У одеяла четыре угла. Вдруг он сорвётся с карниза.

Света. Ну, спасибо, девочки! Все из-за вас!

Савок снимает с койки одеяло. Все выходят. Остаётся Ляля. Она не смотрит на нелепо торчащего у подоконника Ивана.

Чмутин. Конспект по атеизму нужен?

Ляля. Спасибо, не надо.

Чмутин. Не стоит благодарности. Куда ты собиралась на ночь глядя?

Ляля (Чмутину). Пошёл к чёрту! Слышишь!

Чмутин. Не ругайся. (Растерянно.) Тебе надо серьёзно заниматься. У тебя хвост… два хвоста. Нельзя так к себе относиться. Вся исхудала, дурёха. Поедем ко мне на каникулы. Я тебя с матерью познакомлю. Она медсестрой работает, а отец плотником в той же больнице. Они хорошие люди.

Ляля. Всё?

Чмутин. Всё.

Ляля. Иди отсюда.

Чмутин. Смотри, я за себя сейчас не отвечаю. Не смейся!

Ляля. Да провались ты куда-нибудь!

Чмутин. Я за себя не ручаюсь.

Ляля. Отстань от меня, прошу тебя, отстань!

Чмутин (тихо). Не груби.

Молчание.

Значит, я тебе не нравлюсь?

Ляля. Нет… нет… не нравишься.

Чмутин (тихо). Что, я хуже других?

Ляля. Каких других? Ты не хуже и не лучше. А надо чем-нибудь от других отличаться.

Чмутин. Ладно. Больше не буду тебе надоедать.

Ляля. Договорились.

Иван взбирается на подоконник и исчезает. Ляля стоит посреди комнаты. Входит Могильщик. Он вымок насквозь. Длинные волосы мокрыми жгутами свисают к плечам. Он жалок и неимоверно худ в прилипшей к груди рубахе.

Могильщик. Я не знаю, как тебе сказать…

Ляля. Не надо…

Могильщик. Я должен тебе объяснить…

Ляля. Замолчи! Прошу тебя – уйди! Ты несчастный больной человек. Вот и всё. Я не пойму только, за что ты унизил меня?

Могильщик. Унизил?

Ляля. Ты не имел права! Жизнь – это не твоё кладбище. Я живой человек, понимаешь ты – живой!

Могильщик. Стыд. Слышится слово: остыть. Потерять температуру тела. Молодость бесстыдна, потому что слишком высокая температура тела. Когда человек остывает, он начинает стыдиться… Под Одессой есть монастырь. Там в церкви я когда-то встретил женщину… Шла служба. У входа сидел монах с лицом иудея и торговал пластмассовыми иконами. Он был похож на Иуду… Он бойко торговал. Мне показалось, что я Христос. Пел хор. Раскрылись царские врата… вышел молодой священник с аспирантской бородкой, в очках. На лавках у самого входа сидели монахи. Потом появилась женщина, стремительная… чёрная… Она поцеловала ступни Христа и почему-то посмотрела на меня. Она смотрела не отрываясь… Я понял, что всю жизнь буду её искать.

Ляля. Я знаю, почему ты всё время говоришь! Я не верила, что ты ненормальный, а теперь вижу.

Могильщик. Елена, я такой недавно. Сошел с ума мой хороший знакомый Яков Наружный… Он похож на Леонида Андреева. На стенах его мастерской развешаны картины: только подводные лодки и торпедные катера. Он пишет по заказам и только за деньги. У него в мастерской камин, он растапливает его багетом. Он кололся, чтобы не видеть лодок, которые он написал. Но я не сумасшедший. Я госпитализировался в дурдом однажды по направлению военкомата. Остальные организации считают меня годным.

Ляля. Если тебя не остановить, ты будешь говорить до безумия.

Могильщик. Мне показалось, что ты на неё похожа.

Молчание.

(Погладил её волосы.) Найди мне горячего молока, Ляля.

Молчание.

У тебя есть молоко?

Ляля. Я могу спросить.

Могильщик. Горячего… согрей… Кажется, я заболел. Ты не скучай. Еще настираешься.

Ляля. Ты не думай, что я на тебя много внимания трачу. Я что не хочу, то не слышу.

Могильщик. Согрей.

Ляля (подходит к нему, пробует ладонью лоб). Правда – горячий… Совсем горячий.

Могильщик. Ты тоже горячая. Я продрог… продрог… продрог…

Действие второе

Почему вдруг пошёл дождь? Неужели только для того, чтобы герой так сильно промок на крыше? Нет, это был лёгкий, ночной, моросящий, напоминающий о каком-то несбывшемся счастье, какая-то картина идиллического рая виделась тогда сквозь нежную водяную пыль… Я вижу улицу, в начале которой напряженно гудит трансформаторная будка, а в конце из заросшего провала доносится лай собаки. Улица сильно наклонена. Внизу равнина, на краю которой дрожит пятнистая шкура огней. Там далеко – город. Здесь – тишина. По улице навстречу идёт девушка. Из-под полотенца, скрученного чалмой на голове, выбиваются спутанные золотисто-рыжие волосы. Она торопливо проходит мимо, пряча глаза. А в доме напротив горит свет. Видно, как девушка входит, садится к столу. Дед несёт чайник. Что-то говорит. Девушка, закрыв глаза, глубоко и часто дышит. Над ней со старой рассохшейся иконы светло и ясно светит Дева Мария. Она держит младенца с неестественно маленькой головой, худенького, смотрящего в мир с сумрачной и горестной усмешкой. Дед хлопает входной дверью и выходит в сад. Девушка подходит к зеркалу. В подслеповатом стариковском зеркале отражаются ее плечи, грудь. Девушка собирает волосы и смотрит на себя. Руки её поднимают груди и сдавливают их, как будто сцеживают несуществующее молоко. Дед несёт по саду алюминиевую миску яблок. Он входит, опять что-то говорит, но девушка его не слушает. Она стоит у зеркала, туго запахнув халат. Старик отбирает ей яблоки, наклонив над столом голову с розовой апостольской плешью. Над домом их в полнеба вспыхивает зарница. Я слышу, как дед зовёт девушку: «Ляля! Ляля!»

В комнате светло, за окном ночь. Йорик на полу под окном. Инна и Света сидят на кроватях. Савок у двери.

Йорик. Савок, ты альпинизмом не занимался?

Савок. А ты?

Йорик. Увы… Сколько времени, девушки?

Света. Четыре часа. Кошмар какой-то. Как завтра отвечать?

Йорик. Что ты там делаешь?

Света. Читаю атеизм.

Йорик. Давай вслух… про что хоть там толкуют?

Света (читает). «Научный атеизм выступает как глубоко оптимистическое, жизнеутверждающее учение. Оно помогает в поисках реальных путей в преодолении пессимистических настроений…»

Йорик. Всё ясно. Напрасно тратишь время. Завтра приходи и сразу с порога заявляй: Вселенная бесконечна. Человек конечен, поэтому грешен. Бога нет, есть товарищеские суды. Главное, покажи, что ты ни во что не веришь. Говори ему сразу: я неверующая. Я лично воинственно скажу так: епископ Беркли, меня интересует момент непорочного зачатия, мне обидно, почему такое ответственное поручение возложили на пернатых, как известно, политически неграмотных, далёких от классовой борьбы?..

Савок. Как далёких? А голубь мира?

Йорик. Завтра же скажу епископу об этом, три балла обеспечено.

Света. Сегодня.

Йорик. Любовь к ближнему… не убий. Так, что там ещё? Не взгляни на женщину с вожделением. А с чем же на неё смотреть, епископ? С чем на неё смотреть?

Света. Уже до маразма договорились.

Йорик. Савок, что там делает Могильщик?

Савок. Спит в нашей комнате.

Йорик. Ляля сидит в изголовье?

Савок. Так точно.

Йорик. Иван заночует на крыше, судя по всему. Ты пробовал открыть дверь?

Савок. Закрыта изнутри.

Йорик. Инезилья, это по твоей части. Что он там делает?

Инна. Отстань от меня.

Йорик. Извини. Но это по твоей прихоти человек там коченеет. Я бы на его месте тебе такую злую штуку не простил. Человек рисковал жизнью, лез по карнизу, в результате – там никого… Он решил, что мы его купили!

Савок. Хватит, Йорик. Это случайно получилось.

Света. Конечно. Он сидит там и думает, что его туда нарочно загнали.

Йорик. Савок, я человек нервный, а ты же кандидатом в мастера был. Слазай к нему. Жалко человека.

Савок. Тебе жалко, ты и лезь.

Йорик. А тебе не жалко?

Савок. Надоело, ребята, честное слово. Сначала один шизофреник, потом – другой. Хочет он там сидеть – пускай сидит. Спокойной ночи. Света, захвати учебник. Пошли! Завтра экзамен, а я ни в зуб ногой.

Света. Если бы завтра – сегодня! Ничего в голову не лезет.

Савок и Света уходят.

Йорик. Ложись спать, Инезилья, что ты нахохлилась?

Инна. Ничего.

Йорик. Обидели вы меня, девушка. Задели сокровенные струны. Объявили шутом, нехорошим человеком. Забыли о моих чувствах. Ладно, полезу к Ивану. Поскулю с ним вместе о неразделённой любви. (Подходит к окну.) Давай простимся, Инезилья. Я ведь непременно упаду. Поднимись со стула, проводи меня в последний путь. Запечатлей прощальный поцелуй.

Инна. Сядь…

Йорик. Договорись с Могильщиком. Я хотел бы, чтобы со мной в могилу положили сочинение всей моей жизни. Это большое методическое пособие «Секс и организация учебного процесса». Рукопись лежит на моей койке, под матрацем. Издай его в простом переплете – будет полезная книга для юношества.

Инна. У тебя даже интонации его. Только он умеет разговаривать по-человечески, а ты совсем разучился.

Йорик. Стихов не пишу и девушкам их не читаю.

Инна. Пишешь.

Йорик. Это тайна. Не выдавай никому. Сегодняшней ночью, Инезилья, отлетели мои сомненья на твой счёт. Другому ты будешь прикидываться нежной и покорной. Всего один поцелуй.

Инна. У меня нет больше сил. Я, честно, устала. Голова гудит.

Йорик. Хорошо, Инезилья, я уйду. Скроюсь в утреннем тумане. Буду лицедействовать. Собирать по дорогам жизни медяки.

Инна. Иногда мне кажется, что я всё про тебя знаю. Я тогда ничего не чувствую.

Йорик. Это конец!

Инна. Сколько тебе лет?

Йорик. Двадцать три, дорогая.

Инна. Какой ты старый.

Йорик. Скоро выпадут зубы.

Инна. Неужели всё так и пройдёт?

Йорик. Пусть проходит, Инезилья, а я тем временем закрою дверь. Когда ты стоишь рядом, мне хочется вырвать из стены батареи парового отопления.

Инна устало улыбается.

Ты смеёшься – это хорошо. Женщина должна смеяться и радовать человека. Больше она ни на что не годится. Давай закроем дверь, будь она проклята!

Инна. Ты по-другому не умеешь выражать свои чувства?

Йорик. Попробую в следующий раз. Ключ, Инезилья…

Инна. Возьми и закрой дверь с той стороны. Отдай его Светке. Я ложусь.

Йорик. Мы идём верным курсом. Я закрываю дверь. Я не верю! Боже мой, я закрываю дверь!

Инна. И что дальше?

Йорик. Инезилья, ты стала грубее за эту ночь. Нельзя так безжалостно оскорблять во мне мужское начало!

Инна. Скажи мне что-нибудь нормальное… человеческое. Почему ты так со мной разговариваешь?

Йорик. На эту тему уже всё сказано. Говорят все по-разному, а делают одно и то же.

Инна. Я иду спать.

Йорик. А я что буду делать?

Инна. Что хочешь, мне всё равно.

В дверь стучат.

Открой.

Йорик. Простимся по-человечески…

Инна. Открой, не смеши людей.

Йорик. Вот ключ. Прощай, Инезилья!

Йорик оставляет ключ и подходит к окну. Он подымается на подоконник, снимает и аккуратно ставит туфли. Он всё делает не спеша, чинно. В дверь стучат.

Инна. Хватит издеваться надо мной.

Йорик. «Смейся, паяц, над разбитой любовью!»

Йорик исчезает с подоконника. Инна подбегает к окну.

Инна. Стой! Вернись сейчас же!

В дверь стучат всё требовательнее. Инна открывает. Входит Ляля.

Ляля. Я думала – ты заснула. Сумасшедшая ночь. Где Чмутин? Света сказала, что он до сих пор на крыше?

Инна (у окна). Всё, их теперь там двое! Ещё один ненормальный полез.

Ляля. Нашли развлечение…

Инна. Он за Чмутиным полез. Иван там сидит раздетый целую ночь. Я думала, ты и не заглянешь сюда.

Ляля. Почему это?

Инна. А вот я думала, что ты не придёшь!

Ляля. Пришла, как видишь.

Инна. Я вижу.

Ляля. Савок стал демонстративно раздеваться. Мне пришлось уйти. У Виктора температура.

Инна. А где Светка?

Ляля. Села в красном уголке. За что они обижаются на меня?

Инна. Не знаю.

Ляля. А ты что дуешься?

Инна. Ничего я не дуюсь, с чего ты взяла?

Ляля. Я вижу… Мне неприятно, Инна. Давай поговорим.

Инна. Ты своего добилась.

Ляля. А чего я добилась?

Инна. Тебе лучше знать. Чмутин сидит под дождем.

Ляля. И что я должна делать?

Инна. Он, между прочим, живой человек.

Ляля. Инна, давай не будем об этом.

Инна. Ты же хотела поговорить!

Ляля. Уже не хочу.

Инна. Ты с ним и недели не проживёшь. Прибежишь как миленькая.

Ляля. Я не собираюсь с ним жить.

Инна. Собираешься. Я вижу, как ты обрадовалась.

Ляля. Даже если я стану с ним жить, почему это тебя беспокоит?

Инна. Мне жалко тебя.

Ляля. Яснее выражайся. Откуда столько ненависти ко мне появилось? Я догадываюсь почему…

Инна. Сто лет он мне не нужен. Куда ты лезешь? Ты понимаешь, про что я говорю? Видела у него руки? Лялька, не жди ничего от него, не привыкай. Запомни, это твоя лучшая подруга говорит. Надо быть здоровой женщиной, иначе ничего, кроме несчастья, ты не дашь ни мужу, ни ребёнку. С ним тебе не жить. Запомни! А он тебя сделает больной!

Ляля. Я всё это знаю… Всё равно не могу.

Инна. Ты посмотри на Светку. Она же в весе прибавляет, а знаешь отчего? От покоя. Они с Савком обедают вместе, по одной книжке готовятся. Он ждёт распределения, не трогает её. У них договор. Вот так надо жить. Учись!

Ляля. Я знаю. Я всё знаю…

Инна. Дело хозяйское. (Подходит к окну.) Дождь-то, господи, так и льёт. Видишь, какие мы зануды с тобой: мужики от нас по крышам бегают.

Входит Света.

Света. Спасибо, девочки!

Инна. Чем ты недовольна? Весь вечер ворчала, как сковородка!

Света. Подобные вечеринки можно было устраивать в другом месте!

Инна. Ты тоже в этом участвовала, между прочим.

Света. По твоей просьбе. Мне это надо было меньше всех.

Инна. Мне тоже. (Закуривает сигарету.)

Ляля. Не ссорьтесь, девочки. Это мне надо было. Я завтра перееду.

Света. Никто тебя не отпустит – запомни! Сейчас не об этом речь. Раз договорились – до одиннадцати, надо было их вовремя выпроводить. Надо знать наших мальчиков. Чьи это вещи?

Инна. Чмутина.

Света. О, господи! Сколько он там будет сидеть? Надо пойти к коменданту и взять запасные ключи. Чей это свитер?

Инна. Тебе какое дело?

Света. Чья это обувь стоит?

Инна. Карлсон прилетал…

Света. Я хочу знать, что творится в комнате, где я живу! Я не могу допустить, чтобы обо мне говорили чёрт знает что… Что здесь происходит? Инна, ты слышишь? Я тебе говорю! Девочки, вынесите эти вещи из комнаты. (Инне.) Не кури, пожалуйста! Ты здесь не одна живёшь!

Инна. Не нравится – выйди!

Света. Скорее ты выйдешь!

Инна. Пошла ты, знаешь куда!.. Тоже мне – «доска почёта»!

Света. Я с тобой больше не разговариваю, хамка!

Инна. Умолкни, сделай милость, дай отдохнуть.

Ляля. Не ссорьтесь, девочки.

Света. Забери вещи Чмутина.

Инна. Успокойся, чего ты разошлась?

Света. Я сказала: уберите их вещи!

Инна. А чем они тебе мешают?

Света. Я с тобой не разговариваю.

Инна. Лежат и пусть лежат.

Света. Ляля, убери вещи.

Инна. Тебе надо – ты и убирай…

Света. Я с тобой не разговариваю.

Инна. Отстань. Читай свой учебник. Лялька, дай сигарету.

Света. Я сказала, не кури здесь. Ты слышишь, что я тебе говорю? Вы мне и так все вещи обкурили. Ничего надеть нельзя.

Инна. Тебе Савок на восьмое марта духи подарил. Побрызгай.

Света. Ты ещё пожалеешь об этом.

Инна. Хватит из себя святошу строить.

Ляля. Перестань, Инна.

Инна. Женщина должна быть хитрой, но не лицемерной. Ненавижу, кто лицемерит! Толку с них никакого, плодят уродов!

Света. Я тебе этого никогда не забуду.

Инна. Ко мне они приходили, и Йорик, и Чмутин. Я их по очереди впускала. И Витю я позвала… Он голодный ходит целыми днями. Его накормить надо было. Твой Савок всю колбасу сжевал, ты ему подкладывала.

Света. Я вам куплю четыреста граммов колбасы.

Ляля. Не стыдно вам?

В окне Йорик. На лице блуждает блаженная улыбка.

Йорик. Я голубь, Инезилья. Я прилетел к тебе. Я стал большим специалистом по непорочному зачатию.

Инна. Я рада.

Йорик. Иван спускается. Девушки, я его уговорил.

Инна. Иди сюда. Раздевайся быстрее.

Йорик. Нет, Инезилья, только не это. Я переквалифицировался. Я теперь даже спать буду ложиться в кирзовых сапогах.

Инна. Раздевайся, я сказала.

Йорик. Нет, Инезилья! Нет!

Инна (стягивает рубаху). Подними руки… снимай штаны.

Йорик. Что ты делаешь? Опомнись! Боже мой! «Я вся горю, не пойму отчего…»

Инна. Лялька, дай сухое полотенце.

Света. Кошмар, честное слово.

Йорик. Инезилья, я заледенел. Отойди, ты простудишься.

Инна. Снимай штаны…

Йорик. О, майн гот! Наконец-то!

Света. Он может сделать это в своей комнате.

Йорик. Почему, Светуля, я и в вашей могу.

Инна. Раздевайся-раздевайся! Не слушай её.

Йорик. Ты возвращаешь меня к жизни, Инезилья! Вот мои брюки. Гомо сапиенс. Разве таким много тысячелетий назад родила меня моя первая мать? Перед вами представитель человеческого вида. Рахитичные плечи, дрожащие руки, дряблая кожа – всё это следы стремительного интеллектуального развития человечества. Друзья, перед вами молодой инвалид двадцатого столетия. Дитя лабораторий и библиотек…

Входит промокший Чмутин.

Добрый вечер, Чмутин!

Инна. Проходи, Ваня, раздевайся.

Йорик. Иван, я ликую, Иван!

Ляля. Ваня, проходи.

Инна. Раздевайся, Чмутин… Юрка, возьми в моём чемодане махровое полотенце.

Ляля. Проходи, Ваня.

Инна. Ты слышал, что тебе сказали? Снимай майку!

Чмутин (прошёл). Зачем? Где мой свитер?

Инна. Оботрись. Снимай штаны, давай их отожмём.

Йорик. У тебя это идея-фикс, Инезилья?

Инна. Сиди молча. (Чмутину.) Ваня, тебе сказали: раздевайся. Надо насухо растереться, иначе простудишься.

Ляля подходит к двери.

Ты куда?

Ляля. Я на минутку. (Выходит).

Иван стягивает майку.

Света. Видеть этого не могу!

Йорик. Почему, Светуля? Откуда такая чопорность?

Инна (Ивану). Возьми полотенце. Не стой, как памятник. Дураки вы, честное слово. Делать вам нечего.

Йорик. Инезилья, я шёл по карнизу и смотрел вниз. Мне это ужасно понравилось. Сейчас обсохну и снова пойду.

Инна. Надень халат. (Бросает свой халат.)

Йорик. Этим всё должно кончиться. Я дисквалифицирован полностью. Иван, я тебе нравлюсь в голубеньком? Как я смотрюсь?

Чмутин. От женщины не отличаешься.

Йорик. Всё, Ваня. Тлетворным духом веет с запада, с востока тянет гарью мировых катаклизмов. Был Бог – не был, какое нам до этого дело? Иван, кто нас с тобой вспомнит?

Инна. Не кричи! И так голова гудит.

Йорик. Епископ, вы слышите? Вы спите? Что вы видите во сне? Какую службу служат под куполом вашего черепа? Какие грешные видения тревожат ваше дряхлое сердце? Мы – ваша паства.

Инна. У тебя сегодня припадок красноречия?

Йорик. Иоанн что сказал про слово, Светлана?

Света. Какой Иоанн? Грозный?

Йорик. Евангелист. Иван, что сказал евангелист?

Чмутин. Заткнись ты наконец!

Йорик. Иван, разве так можно разговаривать с девушкой? Ты на меня смотришь, как общественный обвинитель на страшном суде.

Чмутин молча смотрит.

Ты меня загипнотизировать хочешь? Ну, Иван, не надо… Ну, Вано… Вано… Сеньор Чмутин, что вы так на меня смотрите?

Чмутин крутит головой, мычит, опускается на пол, обхватывает голову. Видна худая спина с острыми выпирающими лопатками.

Встань, Иван.

Света. Прекратите сейчас же…

Инна. Господи, вот дурак ещё тоже…

Йорик. Инезилья, а ты что завыла? Тихо… Встань, Иван, пойдём отсюда. Что с ним такое? В чём дело? Инезилья, в чём дело?

Инна. Отстань от него. Пусть он плачет.

Света. Идиотка ты – вот кто! Плюнь на неё, Ваня, она не стоит твоего чувства. Возьми себя в руки. Убеди сейчас себя в другом. Ты пользуешься авторитетом у ребят. Это очень много…

Йорик. Иван, ну объясни, в чём дело. Иван! Я тебя обидел? Иван…

Дверь раскрывается от сильного удара. В проёме красиво становится Комендант. Он в белой распахнутой рубахе. Виден орёл с исполинской женщиной в когтях. Под ним надпись: «Ляля, буду любить вечно». Голова Коменданта забинтована.

Йорик. Милости просим.

Комендант. Кто ключ искал?

Йорик. Я сегодня полжизни потратил на ключ. Какой ключ вы имеете в виду?

Комендант. Парень ко мне подходил. Кто у вас на крыше сидит? (Видит Чмутина.) Что это такое?

Йорик. Это? А мы его не знаем! Не обращайте на него внимания. Шёл по карнизу и зашёл… чудак какой-то.

Комендант. Чем вы тут, красавицы, занимаетесь?

Йорик. Мы вчера вечером отмечали мой день рождения. Вы изволите припомнить.

Комендант. Вопрос повторяется: откуда мужчина?

Йорик. Какой же он мужчина? Он еще подросток. Вы проходите, пожалуйста. Инезилья, вина. Что это вы, девушки, такого хорошего человека в дверях держите.

Инна. Какое вино?

Йорик. Мы гибнем, Инезилья! Хотя бы стакан вина!

Инна. Нет ни капли. Откуда у нас?

Комендант (Чмутину). Почему в таком виде?

Йорик. Мальчик промок, зашёл обсохнуть…

Комендант (Йорику). Ты, милая, пока помолчи!

Йорик. Инезилья, держи меня!

Инна. Он пошутил.

Комендант. Кто?

Йорик. Инна, я честная девушка. Ты поняла? Я – девушка!

Комендант (неожиданно мирно). Вроде ты у нас в тихонях числился. Которая тебя так гоняет, Иван?

Йорик. Я. Мы скоро поженимся. Учимся с Ваней на одном курсе. Вы же его хорошо знаете, он наш актив. Чудак! По крыше ко мне приходил.

Чмутин. Что я вам сделал такого? Я хожу по кафедрам, прошу за вас. Никак вам не угодить. Что мне, на лбу написать: я тоже человек?!

Йорик. Иван, я ведь тебе всё объяснил: случайно всё получилось. Хорошо. Это я виноват… я виноват, то есть я виновата.

Инна (подаёт брюки). Йорик, одевайся.

Йорик. Когда женщина возвращает брюки, коллега, значит, всё кончено. Начинаются будни.

Инна. Хватит! Одевайся.

Йорик (Коменданту). Позвольте представиться: Юрий Звонарёв.

Инна. Я утром приду к вам и всё объясню, честное слово.

Комендант. Да вы что, девчата, рехнулись? Я к вам как к понимающим отнёсся. Вы не оценили.

Инна. Простите, пожалуйста.

Комендант. Не оцени-и-ли!

Входит Могильщик, завёрнутый в одеяло.

Проходи-проходи. Чего встал?

Могильщик. Спасибо.

Комендант. Да-а, девчата, лихо!

Молчание.

Могильщик. У вас есть таблетки от головной боли? У меня страшно разболелась голова.

Инна. Сейчас я посмотрю, садись.

Могильщик. Кто это? Что он на меня так смотрит?

Комендант. Почему ночью приходите в женскую комнату?

Могильщик. Утро уже.

Комендант. И у тебя голова болит? Таблетками тут не поможешь…

Света достает бутылку, передаёт Инне, та – Йорику. Комендант просто принимает её.

Только чтобы без аморалки!

Йорик. Всё! Только моралка! Одна моралка!

Комендант выходит.

Сын Божий родился от голубя, Савок – от дятла.

Света. Я с вами в расчете, девушки? (Выходит.)

Чмутин (взяв свитер, у двери). Вы все чужие друг другу. Никто никого не любит… Одна злоба. Сами не знаете, чего хотите!

Йорик. О чём ты, Иван?

Молчание.

Инна. Чмутин, между прочим, в чем-то прав.

Могильщик. Он всегда будет прав, а мы виноваты.

Йорик. Кто это «мы»? Опять вы стали прятать смысл сказанного, маэстро?.. Мы были сегодня на пределе гостеприимства… загнали вас на карниз. Про вас ходили какие-то кровавые слухи.

Молчание.

Могильщик. Иван, а ты знаешь, чего хочешь?

Чмутин. Знаю.

Могильщик. Ну, что?

Чмутин. Человек должен…

Могильщик. Что?

Чмутин. Не «что», а «кому». Долг отработать должен.

Могильщик. Отработать?

Молчание.

Чмутин. Вы какие-то заболевшие… Что вы, в самом деле? Обидел вас кто?.. (Замолчал, потом продолжил.) Не тебе меня спрашивать, чего я хочу.

Могильщик. Кому я должен?

Йорик. По другому адресу гнев свой адресуй, Ваня: Виктор трудится на тяжелых земляных работах.

Чмутин. Я в армии был старшиной… ко мне попадали вроде тебя. Ты здесь отогревался, а я там тебя ждал. Я уверен был, что полезешь. Я там сидел… ждал, ну, думаю… не может быть, неужели никто голоса не подаст?.. Я знаю, за что вы меня презираете…

Инна. Никто… не презирает!

Чмутин. Вы со вступительных начали: Чмутин в университет на танке въехал после Чехословакии! Ваши слова! Ладно… тёмный, я валенок был… я молчал. А нелегко было молчать, обидно. Мой отец плотник, философию не изучал… меня мать жалела, а он никогда. Я когда подрос, спросил: батя, чего ты меня гонял столько? А он мне сказал: жизнь тебя тоже не пожалеет… Вы меня не пожалели… а я, может, погибал там, на крыше, один… Вы о людях, о человечестве любите поговорить, а простой человек вам не интересен! Вам на него наплевать…

Молчание.

Звонарёв… Юрка… запомни: где бы я ни был, чтобы с тобой ни произошло… я всегда тебе помогу. Сегодня же сдам кровь – запишу её на тебя, получишь стипендию! Получишь!

Вошла Ляля. Иван замолчал, потом вышел.

Йорик. Маэстро, вы что такой сумрачный?

Могильщик. Голова разболелась.

Инна. Вот таблетки.

Могильщик. Спасибо.

Йорик. Маэстро, я не узнаю вас. Где бодрость духа? Где ваш глаз художника? Почему вы не отметили меня в новом варианте? Я перешёл на роли любовных героинь…

Могильщик. Анальгин?

Йорик. Уже не помогает? Это плохо, старичок.

Могильщик. Не берёт.

Йорик. Инна, я схожу за сухими брюками.

Инна. Туфли забери.

Йорик. Ага.

Ляля. Инна, я поставила чайник. Юра, приходи пить чай.

Йорик. Спасибо. (Вышел.)

Инна. Ты чайник поставила? Я пойду посмотрю за ним. (Взяв юбку и утюг, выходит.)

Ляля. Зачем ты встал у окна? Ты же окончательно простудишься!

Могильщик. Дышу свежим воздухом. После дождя воздух чистый.

Ляля (подошла). Да… свежий воздух.

Могильщик. Люди на работу идут.

Ляля. Уже шесть часов?

Могильщик. Наверное. Радиоточка говорит?

Ляля. Нет, значит, ещё нет шести.

Могильщик. Да, по всей видимости, нет.

Ляля. О чём ты думаешь?

Могильщик. Я? О том, что люди идут на работу.

Ляля. Отойди от окна. Тебе не холодно?

Могильщик. Прохладно. (Отходит.)

Ляля. Ложись, полежи.

Могильщик. Где твоя кровать?

Ляля. Вот. Ложись. Чайник уже давно должен вскипеть. Только к чаю у меня ничего нет.

Могильщик. Не беспокойся.

Ляля. Сейчас принесу чайник. А может, кофе?

Могильщик. Нет, лучше чаю.

Ляля выходит. Могильщик быстро встаёт, подходит к окну. Входит Йорик.

Йорик. Старина, не надо. Там внизу газон и остановка автобуса. Люди отъезжают, собачки справляют нужду. Не надо портить картину. Дворник будет недоволен.

Молчание.

Могильщик. Смотрю, как люди идут на работу. В этом есть притягательная сила. Идут. Всё идут и идут.

Йорик. Это преддипломный психоз. Ты видишь там себя. Маэстро, пора нам серьёзно подумать о жизни и подбирать занятие. Скоро диплом. Куда двинем, ты думал? Тебе повезло. У тебя дивная профессия. Сколько ты нагребаешь?

Могильщик. Я ещё не получал зарплаты.

Йорик. Сотни четыре набежит. За образование у вас не накидывают? Что с тобой, Витёк? Чего ты загрустил так? Я могу тебе помочь?

Могильщик. На нас надвигается быт, старина! Утром на работу, вечером жена, запах флотского борща из кухни. Что делать, ума не приложу. Будет работа – семью, может быть, прокормлю – всё будет. И не будет ничего. Я уже заранее чувствую вечерок, серенькое небо, я иду с портфелем, домой иду, а сам чую, что мой дом мне страшен, что это не я там живу, а мой двойничок. И думаю, куда это меня занесло? На вокзал надо, в аэропорт. А ноги тянут, тянут, а мне за сорок, и знаешь, со слезой это… до жути обидно.

Йорик. Маэстро, вы крупный специалист по загробному существованию: неужели никогда, ни в каком измерении?..

Молчание.

Совершенно не хочется спать. Я свеж, как огурец. Маэстро, вы надумали обручиться? Где собираетесь провести медовый месяц? Прошу ко мне в дивный город Нахичевань… Восточный орнамент, жаркое солнце, чистое вино! Много красивых мулаток. Я могу подвозить их пачками на верблюдах…

Могильщик. Она хочет поехать на лето в деревню.

Йорик. Ах, Инезилья. Этим летом ты станешь любимой женой моего сераля. Девушки Нахичевани затопят слезами вокзальную площадь, когда выйдут нас встречать. Уйдут мулатки. Евнухи не будут петь мне на сон грядущий песен советских композиторов…

Могильщик. Никогда не жил в деревне.

Йорик. Там неплохо… Поля… ветер, деревенская пыль. Будешь идти со станции, а тебе все будут кланяться. И сразу тебе легко станет. У сельмага пара мужиков будет отдыхать в горизонтальном положении. Хорошо будет. Лес там есть?

Могильщик. Вроде есть.

Йорик. Всё путём…

Входит Ляля.

Ляля. Юра, возьми чашки, я сполоснула.

Йорик. Пора в школу. Епископ Беркли, вероятно, уже поднял своё грешное тело и скоро ляжет на курс. Что ему сегодня загнуть? Что я родился в семье баптистов и перековал их? Что-то надо придумать. Маэстро, вы открывали учебник? Я лично не знаю, как он выглядит.

Ляля. Где Инна?

Йорик. Она там гладит что-то. Ну, чем угощаешь нас, девица? Какой напиток несёшь в чаше жизни? А-а?

Ляля. Индийский чай.

Йорик. Заграничным питьём нас прельстить хочешь? А сахарок где?

Ляля. Сейчас достану. Витя, осторожно, чай горячий.

Входит Инна с выглаженной юбкой.

Йорик. Наступает новый день. Всё вымыто, всё сверкает, как на картине Пименова.

Инна. О чём я сегодня буду говорить на экзамене? Витя, вместе зайдём, если чего – я к тебе.

Ляля. Пей чай, Инна. Есть кофе.

Инна. Ничего не хочу… Я бы лучше прошлась немного. Юра, пойдём до университета пешком?

Йорик. Да… В путь пора. Епископ уже садится за свой грешный завтрак, есть мясо убиенных животных. Спасибо за угощение, девушки. Инезилья, бери зачётку, пойдём сдавать… убедим его, что мы ни во что не верим.

Инна и Йорик выходят. Могильщик и Ляля сидят за столом молча.

Ляля. Чего ты сахар не кладёшь? Положить тебе?

Могильщик. Положи.

Ляля. Сколько ложек?

Могильщик не отвечает.

Жизнь большая – надо попробовать. Хоть немного. Надо попробовать жить. Я вылечу твои болезни. Если ты меня прогонишь – я уйду. Позовёшь – я приду опять. До сегодняшней ночи кто-то существовал вместо меня. Я только сегодня появилась на свет. Это наша жизнь, да? Правда, наша? Другой ведь мы уже не начнём?

Могильщик не отвечает. Они сидят за столом.

Я вспомнил о своей забытой юношеской пьесе, потому что недавно мне рассказали, как один могильщик, окончивший философский факультет, давно, лет десять назад, упал не то с балкона, не то с крыши. Это был человек, с которого я писал своего Виктора Гадая. В жизни вышло так, как я представил себе на бумаге. Но я ведь писал о нём, ещё не зная, что с ним произойдёт! Кто же подсказал мне этот сюжет, кто заставил написать о том, как Могильщика потянула земля? Я видел его несколько раз, и неужели этого было достаточно, чтобы предвосхитить его судьбу? У других героев пьесы нет и не было прямых прообразов. Но я знаю таких людей, как Иван Чмутин. Немногословные трудяги, они всё-таки поддерживают тепло, как сказал бы Йорик в «очаге жизни». Их много… большинство. Сейчас им около сорока… Уже немало лет прошло с тех пор, и разве можно эти годы просто вычеркнуть и быстренько забыть? Нельзя начать жизнь заново? Ничто не проходит бесследно! Выдумал я тогда и остальных. Но чудо! Я вдруг увидел Савка и Свету в пролёте крупного столичного универмага. Видно было, что жизнь их сложилась удачно. Света натягивала сапоги. Рядом с её мужем стоял тёмный восточный красавец, тайно продававший обувь, и беспокойно косил по сторонам. Голенища были узки для располневших Светиных ног. Савок, уже с трудом дышащий, с красным болезненным лицом, поддерживал её, а она закусывала губу и поднимала голубые глаза, в которых была боль и обида. Да, это были они. И уже совсем недавно я встретил пару, похожую на Йорика и Инну. Они ехали в последнем поезде метро. Оба спали, держа на коленях пакеты с едой. Йорику было лет за сорок, а Инезилье, с подведёнными ресницами и накрашенными губами, можно было дать тридцать. Йорик поддерживал Инезилью… Когда они взошли на ступени эскалатора и медленно поплыли ввысь совсем одни… Боже мой! Неужели это они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и отлетали под углом?