Текст книги "Лентяйское сочинение"

Александр Гиневский
Лентяйское сочинение. Рассказы

Художник Олег Горсунов

Издание выпущено при финансовой поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга

© A. M. Гиневский, текст, 2016

© О. В. Горсунов, ил., 2016

© «ГРИФ», 2016

Мы завтра должны заболеть

Иные рассказы этой книжки написаны давно. В ту пору полицейские у нас назывались «милиционерами», а денежная единица рубль была «бумажкой».

И что интересно: ребята той поры, мальчишки и девчонки, были такими же фантазёрами, как ты. И такими же проказниками. Но при этом они знали цену настоящей дружбе. И были готовы прийти на помощь другу в трудную минуту.

Я надеюсь, поступки ребят моих рассказов будут тебе понятны, близки и… по душе.

Александр Гиневский

Картофельный поход

Была суббота. Папа лежал на диване с газеткой. Отдыхал. Я тоже лежал. С ним рядом. Лежал и рассматривал в газете снимки.

Папа почитает-почитает, посмотрит на меня и говорит:

– А хорошо, Вовка, вот так иногда поваляться, побездельничать. Верно?

– Спрашиваешь.

– Только вот меня что-то в сон клонит. А тебя?

– И меня, – говорю.

– Покемарим?

– Покемарим.

– Чур без медвежьего храпа и львиного рыка.

– Чур.

Только мы устроились, накрылись газеткой – как вошла мама.

– Подъём, мужики!

Но мы с папой притворились, будто давно заснули.

– Эх, спит моя оравушка богатырским сном. А в доме картошки нет, – тихо сказала мама совсем другим голосом.

Мы лежим себе. Папа даже носом посвистывает. Вдруг перестал посвистывать, заворочался, зашелестел газетой.

– Придётся отправляться в картофельный поход, Вовка, – сказал папа кислым голосом. – Ну, раз мы с тобой мужики.

А я сплю себе. Так не хотелось вставать с тёплого дивана. Ещё бы. На улице дождь, сыро, ветер дует. Какой тут поход?..

– Ничего не попишешь, картошка нужна, – вздохнул папа.

Я чуть приоткрыл один глаз. Вижу, папа смотрит в окно. А там за окном одна холодная осень.

– Думаю, Вовка меня одного не отпустит в такое ненастье, – папа посмотрел на маму.

– Конечно, не отпустит, – засмеялась мама и скомандовала: – Оба шагом марш за картошкой!

Пришлось и мне вставать.

Приходим в магазин, а там картошки нет. Была, да кончилась.

– Во, хорошо! – говорю. – Пошли домой. Так и скажем маме.

– Предлагаешь вернуться без добычи? – удивился папа.

– А что? Мы же не виноваты.

– А есть что будем? И потом, какие же мы с тобой мужики, если вернёмся домой пустыми. Поехали-ка на рынок. Ну, чего скуксился?

– Да ну! На рынок…

– Тебя, я смотрю, назад потянуло. К тёплому дивану.

Мне очень не понравилось, что папа так посмеивается надо мной.

– Ладно, поехали, – говорю.

Приехали мы на рынок. Народу-у!..

Папа взял мою руку, говорит:

– Держись за карман куртки. И смотри у меня, не отстегнись.

Идём. Проталкиваемся.

А кругом чего только не продают!

Некоторые продавцы покупателей так и подзывают. Громко, весело:

– Огурчики малосольные! Кому огурчиков?! С рассолом и без рассола – как душе угодно.

– Кому помидоры?! Краснодарские – краснее не бывает.

– Капуста свежая, белокочанная! Хоть в щи, хоть в засолку!

– Яблоки, гранат, орех грецкий! Подходи, пробуй! Попробуешь – сразу купишь!

Я посмотрел на продавца. У него так сверкали чёрные глаза, что подходить было страшно.

Вот и картофельный ряд.

Папа так сразу и направился к дедушке в брезентовом фартуке. Дедушка худенький, в очках. На голове чёрная ушанка. Одно ухо вверх торчит, другое – просто болтается. А лицо почему-то сердитое. Он никого не подзывал и товар свой не нахваливал.

– Это у вас «кобблер»? – папа взял в руки картофелину. Вертел, разглядывал. Даже понюхал.

– И не угадал! – дедушка прямо обрадовался.

– Ну тогда… «коренёвский»!

– Ишь ты, угадал, – расстроился продавец. – Да ты, поди, ни одного другого-то сорта и не слыхал.

– Слыхал, – папа смотрел на дедушку и улыбался. – Например, сорт «берли́-хинген».

– Ишь ты, какой заковыристый угадчик выискался.

– А картошка ваша из каких мест будет?

– А ты, дорогой заковыристый, сам смекнуть должен.

– Думаю, из новгородских.

– Попал. В точку. А теперь ступай, раз всё угадываешь…

– То есть как это «ступай»?! – нахмурился папа.

Рядом с дедушкой стоял другой продавец картошки. Он слушал-слушал и говорит:

– Ну какая же ты заноза, Федотыч! Ты же так всех покупателей распугаешь. Так и останешься со своими мешками.

– А ты в мою торговлю не суйся, – ответил сердито дедушка. – Мне, может, особый покупатель нужен. Это тебе только бы продать, да и дело с концом…

– Какой тебе ещё такой особый покупатель нужен?

– Такой… чтобы и поговорить, и поспорить. Тебе не понять…

– Стоп, ребята, – сказал папа и посмотрел на дедушку. – Я и есть такой покупатель.

– Ты?! – усмехнулся дедушка.

– А то кто же?

– Затейно. Это почему же?

– А потому. Вижу, картошка у вас – отменная. И продавец её – весьма симпатичный человек…

– Это он-то симпатичный? – удивился другой продавец.

– Он, он… Так что прошу взвесить десять кило. Без вашей картошки мы не уйдём. Верно, друг Вовка? – папа подмигнул мне.

– Верно, – говорю.

Дедушка поманил папу тёмным корявым пальцем.

– Слухай суды, – сказал он ему на ухо. – Я те, заковыристый, за твою беседу да за твою необидчивость спущу картоху подешевле. Годится?

– Да это же вам в убыток, чудак-человек!

– Не мели языком-то. Давай свой сидор да плати деньги. Ты заковыристый, а я чудак – почитай родня.

Папа завязывал рюкзак и всё посмеивался. Посмеивался и дедушка. Только у него смеялись одни глаза под густыми бровями. Остальное лицо так и оставалось сердитым.

– Ладно, бывайте, – сказал он нам на прощанье.

Папа помахал ему рукой.

– Славный человек этот старик.

Теперь можно было ехать домой. Но папа не спешил. Подходил к прилавкам. Рассматривал морковку, лук, всякую зелень. Разговаривал с продавцами. Всё посмеивался, причмокивал губами от удовольствия:

– Вовка, ты только взгляни на тыкву! Это же не тыква, а спускаемый на Землю космический модуль!

Вдруг папа нагнулся.

– Стоп, молодой человек. Ты откуда и куда?

Папа держал за руку какого-то мальчишку. Это был даже не мальчишка, а так… ребёнок в коричневой куртке. И ростом меньше меня. И, видно, совсем ещё без понятия. Обычный дошкольник.

– Я ниоткуда, я приехал, – сказал ребёнок.

– А ты один приехал или с толпой родственников? – спросил папа.

– Я без родственников. Я сам и с мамой.

– А мама где?

– Где-то потерялась, – бодро ответил ребёнок.

Папа даже присвистнул.

– Что ж это у тебя за мама, что ты даже искать её не собираешься?

– Сама потерялась – пусть сама и находится. Она всё время теряется. В магазинах. А потом сама находится.

– Вот это парень! Вот это я понимаю. Никаких слёз, никакой паники. Молодец! – папа потрепал его по плечу. – Звать-то тебя как?

– Димочка, – ответил смелый ребёнок.

– Ну, Димочка!.. Да ты не Димочка, а целый Дмитрий. Прямо вылитый Дмитрий Донской.

Папа поднялся. Стал кричать, будто тоже что-то продавал за прилавком:

– Женщины! Женщины! Милые женщины, кто потерял мальчика по имени Димочка?!

Люди останавливались. С удивлением смотрели на нас, шли дальше.

Пока папа кричал, потерявшийся Димочка увидел большие весы. Они стояли на земле. На них ещё мешки взвешивают. У Димочки глаза сделались большие и круглые. Он так и полез к этим весам. Стал дёргать рычаг, вертеть круглые гирьки.

– Понятно, – сказал папа. – Мамаша Дмитрия Донского, возможно, сейчас покупает творог в другом конце рынка. Отсюда мне не докричаться. Вот что, Вовка, одной рукой держи Дмитрия, другой – рюкзак, чтобы оба не разбежались. Ясно?

– Ясно, – говорю.

– И чтобы оба здесь оставались, как гвозди вбитые. Я мигом.

И папа исчез в толпе.

Я схватил Димочку за шиворот. Уж теперь-то он у меня не вырвется.

Держу его, а он всё лезет и лезет к весам.

Рядом с весами стоял здоровый парень в ватнике. Он щёлкал семечки и с интересом смотрел на Димочку.

– Это ваши весы? – спросил я у парня.

– Наши.

– Это Димочка, – говорю. – Он потерянный…

– Да всё я слышал, – сердито сплюнул шелуху парень.

– Он ещё без понятия – этот Димочка. Явный дошкольник, – говорю. – Только вдруг он поймёт, что потерялся. Ведь заревёт тогда. Поэтому давайте мы его пока взвесим…

– Отвлекающий манёвр предлагаешь? – перебил парень.

– Ну да!

– Ладно, пусть лезет на весы.

Я чуть-чуть приотпустил Димочку. Он с кряхтением взобрался на весы. Лицо у него было как у очень занятого человека. А теперь оно ещё стало красным.

Парень щёлкнул, брякнул железками, говорит:

– Потерянный малец весит двадцать кило. С граммами…

А потерянный малец засмеялся. Начал прыгать. Схватился руками за стойку и давай раскачивать весы.

– Ещё взвесьте! Ещё взвесьте! – кричит.

– Эй ты, потерянный, – строго сказал парень, – не курочь мне прибор!

Поднимаю голову, вижу милиционера. Рядом – папа стоит. На груди у милиционера висит мегафон. Это такое устройство для громкого говорения и кри-чания.

Милиционер посмотрел на Димочку без всякого интереса. Будто это и не ребёнок потерявшийся, а какой-нибудь мешочек с морковкой.

– Этот, что ли? – спросил милиционер.

– Он самый, – ответил папа.

– Ох ты господи, – недовольно взглянул милиционер. – У меня уже от этой потерявшейся мелкоты в глазах рябит и голос сел.

– Да вы дайте мне мегафон, – предложил папа.

– Уж удружите, – сказал милиционер и снял мегафон.

Папа стал в него говорить. Я даже голоса его не узнал. Будто это не мой папа, а какой-нибудь диктор. Выступает на вокзале.

– Прошу маму, потерявшую мальчика по имени Димочка, подойти сюда. Повторяю…

– Надо бы указать особые приметы потерянного, – сказал милиционер.

Папа посмотрел на Димочку.

– Малец весит двадцать кило. Вот вам и примета, – сказал парень, который всё щёлкал семечки.

– Двадцать кило с граммами! С граммами!.. – весело закричал Димочка.

– Вылитый Дмитрий Донской, – улыбнулся папа и сказал в мегафон: – Прошу маму, потерявшую мальчика по имени Димочка, подойти сюда. Одна из примет продаваемого Димочки…

– Почему продаваемого? – строго перебил милиционер.

– А как же? Мы же на рынке… – усмехнулся папа.

Народ вокруг засмеялся, а папа сказал:

– Прошу прощения, одна из примет Димочки: он весит двадцать кило. Как хорошая тыква-рекордистка!

Все опять засмеялись. Громче всех заливался Димочка.

– Эх вы, про граммы-то забыли! – кричал он.

Только милиционер устало и скучно смотрел по сторонам.

Какая-то женщина расталкивала людей. Она пробиралась к нам. Оказалось, это Димочкина мама. В руках у неё был огромный кочан капусты. Она присела перед Димочкой, прижала к себе и пропавшего сыночка, и кочан капусты.

– Ты чего опять потерялась? – строго спросил Димочка. – Вытри слёзы и больше не теряйся.

– Димочка, прости, я больше не буду, – ответила мама.

Я помахал на прощание Димочке рукой, и мы пошли к автобусной остановке.

Уже темнело. Дождь так и не кончился. Я шёл и думал, что дома нас ждёт мама с ужином. А ещё нас ждёт диван. Сейчас на нём, наверно, отдыхает кот Кузя. Спит и греет нам с папой место.

Спортивная причёска

Папа сказал, что я зарос, как гималайский медведь.

Ещё он сказал:

– Мне некогда, держи деньги и отправляйся в парикмахерскую сам. Пусть тебя приведут в божеский вид. Не забудь сдачу принести. И скажи, чтобы тебя там не прыскали одеколоном.

Я взял деньги и отправился. По дороге зашёл к Борьке. Я решил прихватить его с собой. За компанию.

Борька идти не захотел.

– Слушай, Вовка, – сказал он, – зачем тебе тащиться в какую-то парикмахерскую? В такую далищу! Да ещё зря деньги тратить!

– Ну а как же? – говорю. – Постричься-то надо?

– Надо.

– Кто ж меня без денег будет стричь.

– Я, – говорит Борька.

– Ты?! – я прямо расхохотался. – Он меня пострижёт! Слыхали?!

Борька обиделся.

– Смеёшься? Ну ладно… Смейся, смейся…

– Да как же тут не смеяться? – говорю. – Какой из тебя парикмахер?

– Я сумею! – закипятился Борька. – Я причёски знаю! И постригу тебя совсем бесплатно. Просто так. Задаром!

– Интересно, какие причёски ты знаешь?

– Я знаю даже спортивные. Например, бокс, полубокс. Под бокс стригутся чемпионы, а под полубокс – остальные. Между прочим, Мохаммеда Али знаешь?

– Кто же его не знает. Боксёр, чемпион мира.

– Так вот, он всегда стрижётся под бокс.

– Правда?

– Я же тебе говорил: знаю. Так что смотри уж сам… Я ведь советую тебе как лучше.

– Вижу, Борька, знаешь. Только вдруг ты из меня чучело сделаешь? Пошли лучше в парикмахерскую.

– Я только чуть-чуть! – кричит Борька. – Не понравится – иди в свою парикмахерскую, трать свои деньги! Там тебя достригут.

Тут я подумал: может, и правда?.. Чего тащиться в такую далищу? Да ещё там, наверное, очередь – стой и жди. А тут тебе без всяких. Раз, два и готово.

– Ладно, Борька, – говорю, – давай! Под бокс. Как у Мохаммеда Али.

Борька достал из шкафа огромную простыню. Она прямо вся трещала, когда он её разворачивал.

– Вот. Крахмальную простыню для тебя приготовил, а ты…

А я пошёл искать какое-нибудь кресло. Кресла у них не оказалось, поэтому я сел на диван.

– Уселся!.. – сказал Борька. – А сзади как я тебя буду стричь, соображаешь? Садись давай на табуретку.

Я сел. Борька закрутил меня в простыню и куда-то ушёл. Вернулся он в домохозяйском переднике. В руках у него были ножницы и расчёска. Борька стал быстро-быстро, как настоящий парикмахер, щёлкать ножницами и постепенно подходить ко мне.

– Погоди! – кричу ему. – А машинка где?! У тебя машинка-то есть?!

– Какая машинка?

– Какая, какая… Которой стригут!

– Ты хоть знаешь, зачем она? – спрашивает Борька.

– Чтоб стричь, – отвечаю.

– А ножницы?

– Тоже.

– Так зачем тебе машинка, я тебя спрашиваю?!

– Кто же стрижёт без машинки?!

– Да эти машинки для чего? Для быстроты! Понятно?! А нам спешить некуда. Я тебя не спеша так постригу, что потом спасибо скажешь.

Я немного успокоился.

– Ладно, – говорю, – давай не спеша. Потому что если спешить, то тяп-ляп получится. Верно?

– Верно.

Борька почикал-почикал ножницами и начал. Здорово так. Только клочки в разные стороны летят. И, главное, ни капельки не больно. Надо же!

– Дай хоть в зеркало посмотреть, – говорю ему.

– Сиди, сиди. Ещё налюбуешься, – отвечает.

Слышу: Борька всё реже и реже чикает ножницами.

– Ну, как там дела? – спрашиваю.

– Где?

– У меня на голове.

– Ничего, – отвечает. – Сиди смирно. Сейчас спереди начну.

Начал он спереди стричь.

– Ну, как там у нас?.. – спрашиваю.

– Что-то, Вовка, не очень…

– То есть как не очень?!

– Вместо бокса полубокс получается.

– Ладно, Борька, не горюй! Лишь бы причёска была настоящая. Спортивная.

– Не очень-то, Вовка, она спортивная получается…

Тут я взревел:

– Что-о?!

Выкарабкиваюсь из простыни, бегу в ванную к зеркалу. Смотрю: я – не я. Глядит на меня кто-то, и глаза у него выпучиваются: вот-вот лопнут. Потому что на голове… ну будто двести кошек напали на меня в тёмном переулке. Только что исцарапать не успели.

А Борька стоит сзади, льёт мне на голову одеколон из пузырька и расчёской водит. А тут хоть причёсывай, хоть не причёсывай – всё равно в зеркале не человек виден, а сплошное чудище. Огородное пугало.

– Борька! – говорю.

– Ну что тебе?.. – отвечает дрожащим голосом.

– Ты же меня искалечил!

– Скажешь тоже… искалечил… Что я тебе, руку прищемил или ногу вывихнул?

– Ты же мне голову изуродовал!

– Чего ты орёшь: голову, голову!.. Можно подумать, что она у тебя соображать перестала. Ведь я же не нарочно. А не нравится – иди в свою парикмахерскую. Достригайся! Трать там свои деньги!

– Тут и достригать нечего! И потом, как я пойду?!

– Ногами! Как…

– Да ведь меня люди увидят – с перепугу начнут на дома натыкаться!

– Ну, это мелочи, – говорит Борька. – Полотенце намотаем и пойдём. Между прочим, у индийских фокусников головы всегда полотенцем обмотаны.

– Не хочу я быть индийским фокусником!

– Не хочешь – давай найдём что-нибудь другое.

Мы стали искать. Борька предложил мне свою зимнюю шапку. А какая тут шапка, когда на улице лето. Жара стоит.

– Ты, – говорит он, – завяжешь уши, и получится, будто у тебя зубы сильно разболелись, и ты идёшь в поликлинику. Можешь и пальто моё надеть, если тебе стыдно в одной шапке идти. Ну, будто ты весь заболел.

Я чуть не заплакал.

– Ты что? – говорю. – Издеваешься, да?! Какие зубы, какое пальто?! У меня же голова не в порядке… То есть мне же в парикмахерскую надо!

– Да нет у меня летних шапок! – кричит Борька. – Куда-то все подевались. Видишь: нет! Только одна зимняя. Не надевать же тебе женский платок или шляпку с пёрышком…

И пришлось мне надеть кепку Борькиного дедушки. Такую серую в клеточку. Большую, как морская черепаха. Ей всё не сиделось, и она ползала по моей голове, как живая.

Мы вышли на улицу. Из-за этой кепки я ничего вокруг себя не видел. Борька держал меня за руку, как маленького. И вёл, как слепого.

– Ничего, Вовка, – приговаривал он, – не волнуйся. Ты только под ноги смотри, а уж я тебя доведу.

– Не волнуйся, не волнуйся… Парикмахер криволапый. Натворил, а теперь успокаивает…

Дотащились. Стали входить в дверь, а она не открывается.

– Мальчики, вы что хулиганите? Разве можно двери ломать? – сказал какой-то прохожий.

– Мы не хулиганим, – отвечает Борька. – Мы в парикмахерскую.

– Так ведь сегодня парикмахерская не работает. Выходной у них сегодня.

Тут меня зашатало. Приподнимаю козырёк кепки.

– Почему выходной?

– Потому что парикмахеры сегодня отдыхают.

– А я как же?

– Подожди ты! – перебил меня Борька. – Скажите, пожалуйста, а на Гражданском проспекте парикмахерская сегодня работает?

– А там, кажется, ремонт начался.

– Спасибо, – отвечает Борька.

Прохожий ушёл, а мы остались.

– Борька, что делать будем?

– Не знаю, – говорит.

– И я не знаю.

– Придётся тебе, Вовка, потерпеть. До завтра. А завтра с утра – в парикмахерскую. Тебе только ночь переночевать. Заснёшь, а во сне ведь тебе всё равно, какой ты…

– А что я дома скажу?

– Скажешь, что парикмахерская закрыта на выходной.

– Это я и без тебя знаю! А про голову?!

– Скажи, скажи… это…

Борькины ноги затоптались на месте. Я даже подумал, что он сейчас убежит.

– Ладно, – говорю, – веди меня домой.

– Вовка, может, ты у меня переночуешь?

– Думаешь, тебе не влетит?

– А мне за что?

– А за крахмальную простынь. Ты же её теперь так не сложишь, как она была.

– Да, – тяжело вздохнул Борька.

Привёл он меня домой. Звоним. Открывает папа. Я его по брюкам узнал и по тапочкам.

Папа долго стоял в открытых дверях.

– Боря, – спросил он, – ты не знаешь, где Вовка? С ним ничего не случилось?

– С ним? Он вот. С ним ничего…

Папа снял с меня кепку.

– Как же ничего, когда он так благоухает. От него пахнет, как от целого розария Ботанического сада.

Борька понюхал меня. Говорит:

– Немножко пахнет. Цветами.

– Это называется немножко? А кто его так немножко оболванил? Неужели это он сам себя умудрился?..

Борька молчит. Я тоже.

– Та-ак…

Тут папа хлопнул меня по шее и рассмеялся. А Борька от папиного смеха вдруг расхрабрился.

– Это я, – говорит, – вашего Вовку так. Я под бокс старался. А парикмахерская оказалась закрытой.

– Получай своё, мастер по причёскам! – сказал папа и хлопнул Борьку. Только он его хлопнул так, будто у Борьки такая больная шея, что по ней нельзя треснуть как следует. А ведь мне ещё и от мамы… что-то будет…

В подвале

Дверь подвала была открыта.

Сразу за дверью горела лампочка. Мы чуть-чуть отошли от неё, и стало темно.

– Кто боится – пускай остаётся, – сказал Вадька.

– Остальные за мной! – сказал Борька.

Никто не испугался, и мы все пошли.

Борька шёл впереди.

– Держитесь за стенку, – сказал он.

Стенка куда-то повернула, потом ещё раз повернула, а потом я нащупал рукой выключатель. Щёлкнул – зажглась лампочка, и стало светло.

– Это здорово! Теперь можно не бояться, – сказал Вадька.

– А чего бояться? – сказал Борька. – В темноте, может, интересней.

– Так уж и интересней! – сказал Толька. – В темноте разве найдёшь что-нибудь дельное.

И он показал нам два больших и очень старых сапога. Он надел их прямо на свои ботинки и стал маршировать. Как солдат. Мы рассмеялись, потому что у одного сапога всё время отрывалась подмётка и получалось, что сапог просит каши.

Борька попросил у Тольки поносить сапоги, но Толька не дал.

Пошли дальше. Везде были лампочки, и мы в каждой комнате что-нибудь находили.

Я нашёл железную трубу. Стал смотреть в неё на лампочку, чтобы узнать, насквозь она или не насквозь. А Толька взял и дунул с другой стороны. Тут я чуть не задохнулся от пыли. А когда вытер рукой лицо, то и нос, и рот, и лоб, и щёки, и даже волосы – всё было в саже.

– Ха-ха-ха!

– Ну и чумазый! Прямо трубочист! – засмеялись ребята.

Зато Вадька в одном месте залез в такую паутину, что его почти не было видно из-за неё. Ну, будто он в сети попал! Как какая-нибудь муха. Прямо с носа у него свесилась длинная паутинина, и по ней быстро-быстро бежал паук. Здоровенный. Он бежал, будто торопился схватить Вадьку за нос. Вадька испугался и стал махать руками, чтобы смахнуть сердитого паука. Ну, тут уж мы посмеялись над Вадькой.

Борька нашёл хорошую железную кровать. Она стояла в углу и была с сеткой. Борька с разбега плюхнулся на сетку.

– Чур моя!

– Дай посидеть, – сказал ему Толька. Но Борька разлёгся, как эгоист, и никому не дал.

Ему надоело лежать, он встал. И тут мы увидели, что весь Борька в квадратиках. Ну, весь разрисованный!

Мы нашли маленькую печку. Хотели её затопить, но в подвале не оказалось дров.

Наконец и Вадьке повезло. Он нашёл дырявую миску. Надел её на голову и стал ходить, как шахтёр в каске.

Когда мы шли обратно, я стукнул Вадьку той трубой по голове, а он сказал:

– Вовка, ерунда полная! Лупи сильнее!

Я стукнул. И Вадька тоже стал чумазый. Оказалось, что в трубе ещё много было сажи.

Теперь мы оба с ним были чумазые. Борька – в квадратиках, а Толька – в сапогах. У него одна нога застряла в сапоге, и он никак не мог её вытащить. Потому что нога застряла как раз в дыре. Толька шёл и всё стонал, как больной.

– Чего стонешь? – говорю ему. – Сними сапог, который снимается, – сразу легче станет.

Толька послушался, снял. Идёт в одном сапоге. Как утка. С боку на бок переваливается.

– Ну? Легче? – спросил его Борька.

– Тебе бы такое «легче»…

– Говорил: дай поносить. Не дал. Вот теперь и ковыляй.

Подошли к двери. Вадька толкнул рукой, но она не открылась.

– Эх ты! Силач Бамбула сломал четыре стула! – сказал Борька и толкнул дверь плечом.

– Ну что? Открыл? – сказал Вадька.

Стали толкать дверь по очереди, но скоро устали. Стали толкать все вместе. Толкали, толкали – и повалились. Куча мала получилась.

– Нас заперли, – сказал Вадька.

Стали в дверь барабанить. Сначала руками, а потом ногами. Лучше всех бил Толька. От его сапога получался прекрасный стук. Но от такого стука сапог у Тольки свалился с ноги. Вадька схватил этот сапог, и у нас опять был прекрасный стук.

Толька радовался, что у него сапог снялся, но скоро перестал радоваться.

– Что мы ломимся в закрытую дверь? – сказал Борька. – Ведь в подвале есть окна!

– Ай да Борька! – сказал Вадька. – Без тебя мы бы пропали.

Окна мы нашли. Они были маленькие. Чтобы в такое пролезть, надо здорово похудеть. Да ещё оказалось, что они заколочены фанерой. Только в одном была дыра. Как раз для кошки.

Посмотрели мы в эту дырку…

А на улице – вечер. Далеко-далеко видна дорога. Над дорогой уже свет горит. По ней мчатся машины, идут люди. А мы здесь – как в темнице.

– Ну что ж, – сказал Вадька, – придётся нам тут пока оставаться. Печка есть. Вот жаль, ни дров нет, ни спичек.

– Что нам печка, если варить нечего! – говорю.

– А мне мама говорила: доешь, Борька, пирог… А я так побежал. Знал бы, доел. Пирог с мясом был…

– Сказал тоже. Я бы и без мяса доел, если б знал…

Толька смотрел в окошко.

– Вон машина хлебная поехала! – закричал он.

– Может, к нам?! – закричали мы с Борькой и стали отталкивать Тольку от окна. И когда я оттолкнул их обоих, машина уже проехала.

– В таких машинах булочки возят, – сказал Вадька. – Такие тёплые. С изюмом…

– А с маком, думаешь, плохие?

– Они тоже тёплые и очень вкусные…

– Ребята! Знаете что? – сказал Борька. – Давайте в окно кричать.

– Кто же услышит, когда дорога вон где!

Но Борька подошёл и крикнул:

– Спаси-ите!

– «Спасите» кричат, когда тонут, – сказал Вадька и крикнул: – Мы заперты!

Кричали мы долго. Даже устали и охрипли. И когда Вадька прокричал:

– Спасите нас от голода! – к нашему окну подошли чьи-то ноги. Рядом с ногами появилась продуктовая сумка.

– Это кто же тут мяукает? – спросила какая-то тётя.

Она нагнулась к окошку, и я сказал:

– Это мы-ы!

– Ой! – вскрикнула тётя. Она зашаталась и чуть не упала. Наверно, это я её так напугал. Ведь я был ужасно чумазый.

Чище всех оказался Толька. Тётя слушала его спокойно. Он ей всё и объяснил. Потом Толька посмотрел на тётину сумку и говорит:

– Тётечка, дайте, пожалуйста, нам всем один маленький кусочечек хлеба.

– Господи! Бедненькие мои! Изголодались-то! – жалобным голосом сказала она. – Ну сейчас, сейчас…

Она разворачивала какой-то пакет. Я слышал, как шуршала бумага.

Тётя дала Тольке четыре бублика. Он уже их начал есть, но она сказала:

– Мальчик, это я дала на всех, – и добавила: – Горемыки мои. Потерпите уж. Пойду скажу, чтобы вам открыли.

Мы прямо с бубликами побежали к двери. Когда мы прибежали, ни у кого не осталось от бублика и крошки.

– Тоже… не мог попросить по два бублика, – сердился Вадька на Тольку.

Он держался за ручку двери, чтобы быть первым.

Послышались шаги. Много шагов. Мы сразу поняли, что это наши папы и мамы. Но убегать нам не хотелось.

– На минуточку. Только на минуточку открыла – взять метлу, – говорила дворничиха тётя Паня, вставляя ключ в замок, – и пожалуйста вам! Проскочили!

Замок щёлкнул, и двери открылись.