Текст книги "Моя мечта – Марс. Избранное"

Найти работу

Когда Антон встретил здесь этого господина в первый раз, он не особенно удивился. Красивые места: лес рядом, в лесу – ягоды, грибы, а на самой поляне было по русскому просторно, трава по пояс. Вид у прибывшего не особенно отличался от обычного городского, одет он был в светлый костюм, было видно, что в такой цивильной одежде ему не совсем удобно ходить по зеленой траве. Если бы он пришел сюда утром, то обувь и брюки стали бы сразу мокрыми, неопрятными.

Во второй раз Антон повстречал незнакомца через день. На окраине поляны расположилась иномарка-кроссовер, в пяти метрах уже стояла натянутая палатка из современных моделей: красивого дизайна, цветная и, видимо, просторная внутри. Около палатки над небольшим костром висел обычный котелок и из него поднимался к верху легкий пар.

Поскольку любопытство Антона возрастало с течением времени – ну как же: человек практически ничего не делает, сидит на одном месте, как какой-нибудь сторож, а зарплату где-то наверняка получает! – он решился в один прекрасный солнечный день выяснить все до конца. Может, помощь нужна? Хорошая ведь работа – ничего не делать, да еще на природе!

Когда в очередной раз ему пришлось проезжать мимо, направляясь в Новосельцево на ферму друга, Антон притормозил у края просторной лужайки, вышел из своей видавшей виды потрепанной «копейки» и направился к палатке. В паре сотен метров начинался прекрасный сосновый лес, запах потухающего костра контрастировал с запахом летних луговых цветов. Незнакомец сидел на раскладном стульчике и читал небольшую книгу, похоже, что детектив. Антон остановился в двух метрах, не зная, что спросить в первую очередь, чувствуя на себе внимательный изучающий взгляд незнакомца, иногда поглядывавшего вокруг. Потом тот спросил:

– У вас ко мне какое-то дело?

– Мне, право, несколько неловко говорить… Но настолько необычно видеть в голом поле человека без работы в общем понимании этого слова, что захотелось уточнить все-таки, чем вы занимаетесь?

– Как вы отнесетесь к такому ответу: основная моя цель – съэкономить средства Российской академии наук. Но давайте сначала познакомимся. Я частенько вас вижу проезжающим мимо и понимаю, что сам-то выгляжу со стороны несколько странно. Фамилия моя – Сердюков Василий Васильевич. Наша охранная институтская служба уже доложила мне, что вы мной заинтересовались, так что ваши данные у меня записаны. Антон Григорьев, так?

У Антона просто челюсть отвисла. Еще бы: его вычислили, как в шпионском романе.

– О вас наведены подробные справки, – продолжил Сердюков, – и решено не делать для вас тайны в нашем деле. Ну, во-первых, вы надежный человек, умеющий держать язык за зубами, а во-вторых, вы нам можете пригодиться. Так вот, о моей непосредственной работе: я здесь выбрал пост для встречи инопланетян.

– Сюда инопланетяне должны заявиться? – удивился Антон.

– Трудно сказать, появятся ли они или нет, но, учитывая большое количество обращений граждан нашей страны и жителей других стран по поводу разных похищений землян для всяких опытов, разные встречи с инопланетянами президентов и других официальных лиц, о чем неоднократно писалось в прессе и показывалось по телевизору, в Академии наук было решено основать несколько постов в подходящих местах, где легко могла бы приземлиться тарелка пришельцев. Сами посудите, американцы вывели на орбиту вокруг Земли телескопы «Хабл» и несколько других, ищут планеты, где есть подходящие условия для возникновения разумной жизни. А у нас средств таких нет, мы избрали способ попроще. Сядут инопланетяне, выйдут из тарелки, а мы у них и спросим, где они живут, на какой планете, где еще они встречали разумную жизнь? И безопасно, и малозатратно, и приятно на воздухе побыть. Зарплату платят, дежурить будем с моим напарником по очереди, сейчас он – в очередном отпуске. И вас можем использовать, если согласитесь.

– Соглашусь! – сразу сказал Антон. – У нас на заводе, как везде сейчас, проблемы с работой: сырья не хватает, продукция реализуется слабо, понемногу сокращение идет. Давно уже ищу, куда бы пристроиться. Пока вот к другу наведываюсь. У него – ферма коров, дело новое, если пойдет – он обещал взять меня на дойку молока.

– Ну что же, это тоже хорошая работа, – одобрил Василий Васильевич, – но если там не получится, то можете и у нас поработать, думаю, здесь работы хватит на многие годы. Не помню случаев, чтобы тарелки то и дело приземлялись. Это очень редкое явление и ждать придется, видимо, довольно долго. Полторы тысячи долларов все-таки на дороге не валяются!

Антон переспросил:

– Полторы тысячи долларов за нахождение в карауле на этом посту? Вся работа заключается в ожидании приземления гипотетической тарелки?

– Может и гипотетической! – легко согласился Сердюков. – Но вдруг приземлится? И сколько мы средств сбережем тогда для нашей страны, не растрачивая их на проектирование и постройку околоземных космических станций с телескопами и без них?

Антон и сам смотрел эти передачи про людей, которые заявляли, что над ними проводили опыты на тарелках в космосе, а затем отпускали домой. Всегда было ощущение после таких передач, что интервью брали у каких-то ненормальных, которые все придумали, чтобы хоть на этом заработать. Ни одной приятной на вид женщины в этих передачах не встречалось, похоже, красавиц пришельцы не трогали, боялись их что ли? Мужиков в этих передачах было значительно меньше. Для себя Антон просто объяснял это тем, что мужчины сами по себе значительно менее способны на всякие беспочвенные фантазии. С другой стороны, если деньги так легко раздаются только за проживание на свежем воздухе, то лично его разубеждать не стоило, срочно нужно было увольняться с прежнего места работы и переходить на дармовщину в порядочный институт!

Так он и сделал. Перестал ездить к своему другу на ферму, перешел работать в НИИ «Космос». Уже как-то по осени Антон дремал у слабого костерка после хорошего обеда и почувствовал, что он не один. «Ага! – обрадовался он, – Видать, прилетели!» Он вскочил, но это оказался его старый друг-фермер Федя Иванцов. Он с удивлением смотрел вокруг и на Антона:

– Чего ты здесь делаешь? Не приезжаешь больше и не звонишь! Я обыскался тебя, дело пошло прекрасно, но не хватает доильщиков! Так на тебя рассчитывать?

– Теперь не рассчитывай! – ответил Антон. – Я здесь сижу, жду, когда тарелка приземлится! Только никому ни гу-гу? Понятно? Это я тебе, как другу рассказал.

– Странный ты какой-то! Причем здесь тарелка? Раньше в ведра доили, а теперь у меня специальный доильный аппарат имеется, пойдем ко мне – не пожалеешь!

– Ты, Федя, не понимаешь! – потянулся Антон. – Я здесь на природе целыми днями ни черта не делаю, поляну караулю и неплохие бабки получаю. Ну, зачем, спрашивается, мне твой долбанный доильный аппарат? Помозгуй на досуге, может быть, и сам к нам подашься? Здесь скоро вакансия с наступлением зимы откроется, я словечко за тебя замолвлю.

И долго еще после ухода Иванцова Антон размышлял на тему экономии средств, выделенных на поиск инопланетных цивилизаций. Пока вновь не задремал…

Эмансипация

К редактору крупного литературного журнала, отбившись от секретаря, прорвался полный краснощекий человек в сбитом набок галстуке и сразу с порога начал:

– Нехорошо, господа! Очень даже нечестно! Некрасиво, можно сказать! Что же это получается? Будто мой роман хуже других!

– Какой именно роман? – поинтересовался главный редактор, поняв, что этого посетителя так просто теперь не вытурить.

– «Арктур пробуждается». Вы поручили Иванцову прочесть и дать мне ответ. Нет, вы только послушайте, что он написал! «Это произведение не может быть опубликовано в печати, так как в нем слишком много невероятного». Да ведь это же ФАНТАСТИЧЕСКИЙ роман, почему в нем должно быть мало невероятного?! А вот здесь, на сорок восьмой странице рукописи, он наставил целую кучу вопросительных знаков, даже текст почти не видно!

– Давайте посмотрим вместе, – вздохнув, примирительно предложил редактор и протянул руку. К концу дня он порядком устал. – А вы пока садитесь. И не волнуйтесь, сейчас разберемся…

Полный человек сел с размаху в широкое кресло, отдав папку с рукописью. Редактор нашел упомянутую сорок восьмую страницу и привычно начал читать, решив одновременно комментировать прочитанное, стараясь своими замечаниями, а иногда тоном убедить посетителя в справедливости рецензии, выданной Иванцовым. А заодно и в том, что как писатель он собой ничего не представляет, лучше пусть, как говорится, оставит в покое перо и бумагу, побыстрее отсюда убирается и попробует свои силы, например, на поприще ассенизации.

– Вот вы пишите: «Роана сидела, закрыв глаза, в гравитационном кресле, а Гурель отчаянно крутил ручку настройки у кухонного автомата, потому что сегодня был четный день, а, значит, очередь всех мужчин мира готовить ужин и заниматься другими полезными по дому делами». Гм! И вы считаете такую постановку вопроса в быту реальной? Даже в далеком будущем? По-моему, батенька, вы здесь здорово загнули! Хорошо, не будем спорить, продолжим. «Наконец все было готово. Гурель сервировал столик и подкатил его к Роане. Та раскрыла глаза, принюхалась и, осмотрев содержимое тарелок, уставленных на столике, отпихнула его изящной ножкой, заявив, что такую бурду есть невозможно». М-да-а! Неужели это роман о будущем? Что же мы видим дальше? «Гурель быстро увез неудавшийся ужин на кухню, сбросил тарелки в мусоропровод и вновь принялся колдовать над автоматом. Спорить с женой было бесполезно. Еще съездит по физиономии чем-нибудь тяжелым. Ведь это ее день отдыха и развлечений!» – редактор поморщился и решительно отложил рукопись. – Неужели вам самому-то не стыдно эту галиматью читать? Где вы видели таких женщин?

– Извините, – протестующе поднял обе руки посетитель, – но я ни слова против женщин не написал! Напротив, в будущем они полностью уравняют права с нами, мужчинами, а тот эпизод, что вы прочли, только небольшое окошко в это будущее.

– Полный бред! Нашли окошко!!! – резко сказал редактор и поднялся. Но потом вспомнил свою суровую супругу, вспомнил, как она однажды за несколько легкомысленное поведение на молодежной свадьбе отлупила его, пьяного, чугунной сковородкой, вспомнил, что она постоянно заставляет его – это уже в привычку вошло – стирать белье и развешивать на балконе, и добавил, задумчиво глядя в окно. – Вообще-то вы, наверное, в чем-то правы. Пожалуй, в этом что-то есть…

«Конечно, – снова вздохнул он, – Иванцову легко ставить вопросительные знаки, он за свою сознательную жизнь ни разу даже попытки жениться не сделал! Откуда ему знать?»

Море волнуется – раз!

Все произошло на жарком юге в один из самых жарких дней июля. Мы с семьей уже третью неделю здесь жили и поэтому обжечь кожу не боялись. А вновь прибывшие зачастую не выдерживали и пытались загорать наравне со всеми, что приводило к печальным последствиям в виде сильных солнечных ожогов и к появлению групп унылых людей, одетых с головы до ног, завистливо глядящих на нас – загорелых, полных сил. У них же пропадали прекрасные дни, они могли только в тени мола быстро раздеться и поплавать в меру своих сил, а затем также быстро одеться и опять уныло слоняться по пляжу, сильно потея в ожидании обеда.

И вот среди таких вновь прибывших нам посчастливилось наблюдать одного оригинального человека. Это был мужчина средних лет – может, сорока пяти, не более. Когда его спросили, почему он такой белый и неужели в его городке не бывает лета, он ответил

– Почему же? Лето у нас было, но я в тот день работал.

Самое главное его отличие от остальных отдыхающих заключалось в том, что он всегда находился под мухой. Не помню, чтобы он в какой-то миг оказался трезвым, он практически был в стельку пьяным с самого утра. Скорее всего, причина происшедшего в этом и заключалась. Неспроста у многих народов есть поговорка: пьяному и море по колено. И похоже, Коля Козак хотел это доказать любыми способами.

Перед первым почти смертельным ожогом он пролежал на песке, изредка переворачиваясь, полный день и только набежавшая тучка, прыснув дождем, прогнала его насытиться в ближайшее кафе. На прогулке вечером он нам не встретился. А комнату Коля снимал неподалеку – через дорогу от наших хозяев. Ночью нам пришлось закрыть окно вместе с форточкой, так как стоны не давали спать.

С утра на море Коля Козак не появился, видимо, искал средства обезболивания. Потому что в полдень он их принес сразу целую сумку. Разделся и обратился к окружающим намазать его разными мазями. Откликнулись две моложавые женщины и под Колины стоны они втерли ему несколько тюбиков каких-то средств. Полпляжа наблюдало за этой операцией с большим интересом. С особенным любопытством смотрели на Колю члены группы унылых.

После окончания процедуры Коля поиграл бицепсами со вздувшейся красной кожей и, коротко сказав: «Море волнуется – раз!», посеменил к этому волнующемуся морю. В эту ночь к берегу надуло холодной морской воды с медузами и плавать никто не рисковал. Только один отдыхающий захотел нырнуть с мола. Конечно, это был Коля Козак! Может, он не обратил внимание на отсутствие пловцов, а, может, все равно его тянуло к прохладной воде – остудить кожу. И никто из присутствующих его не остановил, все хотели полюбоваться на шоу.

Прыгнув с мола, Коля сразу заорал разными словами, которые здесь приводить не полагается. Он бешено заработал руками и, обогнув мол, вылетел на берег, на ходу срывая мягкие тела обжигающих медуз. На пляже никто не лежал, все привстали, наблюдая спектакль. Конечно, Коле помогло то обстоятельство, что он был заметно пьян, а, значит, море волновалось зря! Отлежав на песке с десяток минут с выпученными глазами, Коля Козак при всех достал из сумки скорее всего уже горячую бутылку водки и очень быстро ее высосал. В своей жизни я еще не встречал человека, который бы с такой скоростью расправлялся с белой головкой. Тем более нагретой на солнцепеке.

Коля перевернулся на другой бок, лопнувшая местами кожа была забита песком, но стонов на сей раз слышно не было. Отдыхал он, накрывшись найденной неподалеку чьей-то газетой, с полчаса. Затем резво вскочил, крикнул: «Море волнуется – раз!» и побежал на мол. Пока он добирался до своей цели, мой сын успел меня спросить:

– Пап! А дядя ничего не знает про «Море волнуется – два!»?

Я ничего не успел ответить, так как наш испытатель вновь сиганул с мола и, естественно, вновь заорал благим матом и за несколько секунд – я думаю, Коля попутно установил несколько мировых рекордов по плаванию в холодной воде – очутился на берегу. Медуз, правда, он уже принес поменьше, но страданий натерпелся, видимо, столько же.

Видя, что ситуация с Колей застыла в одной поре, отдыхающие на пляже перестали обращать на него внимание: кто стал собираться в кафе, кто – по другим делам, но местность посвободнела. Только несколько семей осталось загорать без права залезть в воду, все боялись жгучих медуз, да и вода еще мало согрелась, спасатель с вышки исправил цифру на дощечке с 12 на 14 градусов. Но Коля этого не видел. Мне показалось, что он тайно замочил еще одну белоголовочку, потому что через четверть часа опять, заорав: «Море волнуется – раз!», побежал к молу. Даже невозмутимая моя жена Люся была поражена и, на несколько секунд оторвавшись от любовного романа, задумчиво спросила, показывая на бегущего к морю красного, в волдырях человека:

– Послушай, дорогой! Тебе не кажется, что этот мужчина несколько странно себя ведет?

Ей я тоже не успел ответить, потому что опять по пляжу пронесся вопль и, разбрасываясь медузами, Коля возник неподалеку, рухнул рядом со своей одеждой, кусочек от одной медузы долетел до Люси, она вздрогнула и больше вопросов не задавала.

Когда люди в белых халатах затаскивали Колино тело в машину «Скорой помощи», он еще шевелился и довольно внятно произнес:

– Вот это отдых!!! Будет о чем рассказать друзьям в Магадане…

Искусство наоборот

В проулке было очень неуютно, темно и холодно, ветер пронизывал до костей. Андрей кутался в полушубок, ему казалось, что от холода зубы выбивают барабанную дробь на целый квартал. Он выглянул из-за угла и сразу же дернулся обратно. Клиент был почти рядом, может быть, он даже заметил Андрея, а это уже плохо, могло не получиться неожиданности, он мог успеть окликнуть своих охранников, шедших в трех-четырех метрах сзади, тогда было бы проблемой убежать и замести следы.

Андрей быстро подтянулся на руках и забросил свое сильное тело на чердак сарая, достал пистолет и снял его с предохранителя. Освещение на улице было достаточным для того, чтобы хорошо прицелиться и поразить близкую цель. Как только фигура Лысого показалась в просвете, Андрей нажал на курок. Звук выстрела на мгновение оглушил Андрея, но, не долго думая, он выпрыгнул с другой стороны сарая и пробежал задворками на параллельную улицу, быстро сел в «шестерку» и поехал через центр на Большое шоссе. Где-то далеко сзади прогремело несколько выстрелов. Редкие прохожие испуганно озирались.

***

Ирина Андреевна сидела на подоконнике в свободной позе, легкая улыбка освещала ее аккуратное кукольное личико, светлая блузка подчеркивала приятные для глаз Филиппа формы. Хотя у главаря димитровской группировки дел было невпроворот – работа с заказчиками отрывала много времени, к тому же он давно решил вкладывать средства в легальный бизнес и уже начал это делать с помощью двух расторопных мальцов, недавно закончивших в Москве юрфак, – Филипп Матвеевич Неварко не мог жить без этой пухленькой особы, она так его заводила, что он мог часами продолжать с ней встречу, не откликаясь на звонки мобильного телефона. Охранники в «предбаннике» подолгу томились без дел и уже изучили огромное количество картежных игр из потрепанной книжонки, позаимствованной в свое время у Валька-драного, убитого ими же на одной из стрелок.

Вот и сейчас они с тупыми, редко светлевшими от азарта лицами махали картами, бросали их на прозрачный журнальный столик, выражаясь не вполне цензурными словами. Неварко в это время млел от счастья близкого общения с Ириной, ему хотелось доставить ей какое-то неземное удовольствие, чтобы она чувствовала постоянную благодарность к своему покровителю.

– Что задумалась, малышка? – спросил Филипп, с нежностью глядя на свою пассию.

Ирина Андреевна подняла на него огромные печальные глаза, почему-то полные слез, и промолчала. Это сразу подтолкнуло хозяина к активным действиям. Он подскочил к любовнице, обнял и стал утешать, поглаживая по волосам и приговаривая:

– Ну что с тобой? Успокойся! Расскажи, что случилось, все для тебя сделаю, сама знаешь!

Задумчиво глядя на лопоухого Филиппа, Ирина твердо сказала, смахнув с ресниц слезы:

– Даже тебе, мой дорогой, не сделать того, что мне хочется!

Для Неварко это показалось странным. Он удивленно молчал, переваривая сказанное Ириной. Как это может быть, чтобы ему, Филиппу Неварко – первому человеку в Димитровске – не выполнить то, что захотелось этой крохотной лапулечке! С его-то возможностями! Что-то здесь не так.

– Ну, говори, не томи! – Филипп разом взмок от волнения. – Хочешь, в Америку съездим? Или – к япошкам? Может, купить тебе Мерс накрученный? И права в придачу?

– Не-а! – Игриво произнесла любовница. – Я петь хочу, со сцены…

В это время звякнул мобильник. Филипп рывком схватил его со стола, соединился с абонентом и рявкнул:

– Да занят я! Очень занят, дел куча! Позвонишь попозже…

Он изумленно смотрел на Ирину и мысли одна за другой мелькали в его голове. Петь, в принципе, умеют все. Например, за столом на дружеской вечеринке Филипп и сам иногда вопил матерные песни, а некоторые его дружки даже и голос имели, отличались приличным музыкальным слухом. Васька-валет тот же. Но определить в певицы Ирину?.. Не слишком ли это было бы круто? Она ведь и пары слов-то толково произнести не может! Кое в чем Филипп все-таки разбирался неплохо. Но с другой стороны… Когда посмотришь в этот ящик, который телевизором обозвали, то таких исполнителей увидишь, что и в подметки Валету не годятся. Если дело хорошо поставить, то и с моей Иришки могла бы какая ни какая певчая кралечка выйти. Соловьинушка ты моя!…

Ирина Андреевна в это время ковыряла мизинчиком краску на подоконнике и изо всех сил старалась показать свое расстройство, вытирая уголки красивых глаз сиреневым платочком. Искоса она поглядывала на задумавшегося любовника. Наконец он поднял голову, перехватил ее взгляд и широко улыбнулся. Видно было, что он принял решение и это решение было в ее пользу!

– Ты будешь петь, моя лапонька! – сказал он просто – Для этого кое-что придется организовать. Но это уже не твоя забота, крохотулечка моя. Иди ко мне, иди скорее к папочке…

***

Директор димитровского дворца культуры Сироткин Паша сидел в своем рабочем кабинете и пил водку. Он даже не закусывал, просто наливал в стограммовый стакан из бутылки с блестящим горлышком прозрачную жидкость и залпом отправлял в горло. Таким образом Паша-распредвал, он же – Сирота ненаглядная, избавлялся от меланхолии, от скуки жизни текущей. В углу кабинета, за столом, скопилось с дюжину разных бутылей с водочными наклейками. Ничего кроме водки Паша не пил. Это было его фирменное пойло. Нужно отметить, что водка почти не разбирала директора местного культурного центра, ему от нее становилось чертовски хорошо, весело, остаток дня после выпивки он проводил легко, решал запросто возникающие проблемы, щунял нашкодивших сотрудников, успевал связаться с областным центром и договориться о приеме заезжих гастролеров, разместить их в местной гостинице и познакомиться с какой-нибудь симпатичной гастролершей с последующим приятным времяпрепровождением.

Вот и сейчас крупное тело местного красавца Сироткина набиралось приятной на вкус спиртовой жидкости в предвкушении вечерней встречи с Верой Малининой, пикантной девицей из всем надоевшего квартета «Розовые голубки». На российской сцене квартет давно потерял популярность, его еще немного терпели в далеких сибирских селениях, да в глухой провинции вроде Димитровска. К тому же здесь солистка группы Малинина – старая разведенка – давно обхаживала красавца Сироткина, но до сих пор не позволяла ему ничего лишнего, в тайне мечтая соединить с ним свою неудавшуюся жизнь, может быть даже переехав в Димитровск.

Громко зазвонил телефон. Паша с натугой перегнулся на другой конец стола, взял трубку и послушал. Звонивший был хорошо знаком – известный всему городу Филипп Неварко, хозяин местного рынка, глава группировки отчаянных парней, подмявших под себя всех городских деловых людей. К Пашке эти ребята ничего не имели, но Филипп частенько обращался к нему с просьбами, например, просил организовать билеты на концерт для своей крали. Они при встречах вспоминали детские и школьные годы, так как жили в домах напротив и ходили в один детский сад, в одну школу.

– Привет, Распредвал! – развязно начал Неварко. – Как житуха проходит? Как прежде, молодость пропиваешь?

Сироткин вздрогнул. Откуда Филипп узнал, что Паша делает? Он потянулся со стоном, зевнул, как будто только что спал, и пробурчал:

– С чего пить-то? – Сироткин покосился в угол с пустыми бутылками. – Откуда чего взять? Вот если бы старый школьный товарищ прислал пару ящиков какого-нибудь прозрачного зелья, да и сам бы пожаловал! Вот тогда…

Неварко перебил этот монолог, не дав ему затянуться:

– Заметано! Сейчас затарюсь и мы вдвоем с моей Цыбулькой тебя посетим, жди…

Все это показалось Сироткину странным.

«Быть беде!» – подумал он. Ну, действительно, зачем Филиппу его поить? Не иначе как придумал что-то, поживиться за счет Пашки хочет. Но что с клуба взять можно? По всем комнатам, по залам поскрести, да и то, похоже, больше нескольких старых столов и стульев, да дырявого киноэкрана ничего не найдешь! Есть, правда, магнитофон с большой глушинкой, но на него могут позариться разве только любители танцев из еще более глухой провинции, чем та, к которой относился славный город Димитровск.

«А бабу-то свою зачем он тащит? – продолжал размышлять директор местного очага культуры. – Может, надоела и он передать ее мне хочет?»

Этого Сироткин тоже не желал. Не мог красавец Павел смотреть на эту холеную сучку, не в его вкусе была Ирина Андреевна, слишком слащава была на мордашку.

Пока он в этом духе размышлял и томился, прошло какое-то время. В дверь постучали, вначале тихо, а затем со всей мочи. Павел, тяжело ступая зимними ботинками, прошел к двери, повернул ключ и приоткрыл ее.

– Еще разок – привет! – Филипп прошел в кабинет в развалочку, протянул руку в коридор и вытянул оттуда смущенную Ирину Андреевну.

– Будьте как дома, – буркнул Павел и показал на засаленные кресла.

– А то! – заулыбался, присаживаясь, Филипп. Он вытащил из кармана бутылку армянского коньяка «Арарат» и поставил на стол. – Не вижу подходящей посуды, чтобы налить для всех хорошей выпивки! Паша, ты, видать, плохо гостей готовился встретить.

– Просто ты быстро примчался! – Сироткин внимательно посмотрел на бывшего однокашника. – Случилось что-то?

Филипп многозначительно помолчал и просто сказал:

– Случилось. Моя кралечка петь захотела. Твоя задача – организовать ее певческое образование.

Ирина Андреевна сидела красная, но по ее упрямому выражению лица было ясно видно, что от своей идеи она не откажется ни за что на свете! Паша молча взялся руками за голову. Он мог предположить все, что угодно, но только не это. Ему стало тоскливо. Пропади она пропадом эта работа, когда каждый ненормальный может запросто захотеть петь и зайдет на огонек попроситься обучить его пению или, например, игре на скрипке…

Он знал Филиппа, знал, что для своей бабенки он сделает все, что бы она ни попросила, и спорить, доказывать что-либо здесь бесполезно.

– Понятненько… – протянул Сироткин, явно выигрывая время. Он решал в уме, каким этаким макаром ему провести великую комбинацию, превратив заблудшую овечку в солидную солистку сцены. Это вряд ли и Остапу Бендеру бы удалось! – И какой же репертуар вы надумали выбрать для выступлений?

– Ты это… без выражений! – обиделся почему-то Неварко. – Надумали и надумали. Организуй дело. Сделаешь – в долгу не останусь!

Конечно, такие слова Неварко говорил всегда, он никогда и ни с кем не расплачивался уже много лет. Он, можно сказать, давно жил при коммунизме: брал сколько хотел и все – бесплатно.

Директор клуба по-прежнему размышлял, после крепкого пойла мозги у него работали что надо. Он уже прикинул несколько вариантов, хотя ни на одном пока не остановился. Вынув из стола три мутных от частого употребления стакана, Паша открутил пробку у поддельного, личного производства самого Неварко «Арарата», разлил по полстакана и сказал великие слова:

– Пьем за твою пассию! Отныне она уже не Ирина Андреевна, это имя мы решительно отметаем! Берем сценический псевдоним Андрина!!! Как? Звучит?

Неварко от всех этих новых слов чуть не похужело. Он привык приказывать, да не как-то заковыристо, а простыми русскими словами, ну, например, если нужно было кого-то замочить, то он так и командовал: замочить и в асфальт закатать! Причем не позже пятницы… И попробовал бы кто-то этой команды не выполнить!

А вот Ириночка его, пампусенька – красавица, захлопала в ладошки, изобразила восторг от слов, произнесенных хранителем культуры их тихого благопристойного городка.

– Вечером вам, Андрина, предстоит посетить со мной одну из лучших певиц нашей великой Родины. С ней вы и начнете заниматься вокалом. Итак, за начинающую звезду эстрады! – Сироткин выплеснул горькую настойку в рот.

Неварко и Ирина Андреевна, то бишь Андрина, последовали его примеру.

Позвонил мобильник у Неварко. Он на сей раз ответил:

– Слушаю! Как? Давно? Самого Лысого? Точно? Не ошиблись? Вы вместо Лысого уже пятого мужика валите, а Лысый как был у нас мухой в заднице, так до сих пор и жужжит все там же! Смотрите, если и на сей раз подставу вместо Лысого сняли, пасть порву! – он сложил мобильник и ласково посмотрел на Пашу.

Когда бывший школьный товарищ Сироткина так смотрел на человека, то тот обычно понимал: или он делает дело или Неварко делает его, окончательно и беповоротно.

– Отвечаешь за нее головой! Времени даю месяц, понимаю, что научиться петь не так-то просто. Не выполнишь просьбы – клуб разнесу к чертям собачьим, без работы останешься! Ты, ведь, больше ничего делать не можешь…

С этими словами Неварко спешно покинул клуб, оставив пригорюнившуюся вновь Ирину Андреевну на попечение Паши.

***

Вечером Сироткина ожидал еще один сюрприз. «Розовые голубки» не приехали и все намеченные мероприятия провалились. Особенно переживал Паша за подругу товарища, которой не удастся так быстро начать овладевать искусством. Те редкие толпы неудовлетворенных фанатов неявившейся группы, которые уже начали расходиться по домам, не дождавшись «Голубок», не беспокоили Пашу. Обойдутся, не в первый раз! А вот что делать с Андриной?

Паша посмотрел на начинающую артистку, горько усмехнулся и самостоятельно начал первый урок.

***

А в это самое время, когда Сироткин, вынув из пыльного шкафа старенький потрепанный в самодеятельности баян и наигрывая самые популярные когда-то песни, предлагал новоявленной певице напеть одну из них, местный авторитет Неварко ехал по заснеженной улице к своему знакомому милицейскому чину для проверки полученного им сообщения об устранении внезапно возникшего конкурента.

Чин сидел, развалясь в широком кресле, и что-то смотрел по телевизору, развернутому экраном от входной двери. Сверху телевизора находился включенный видиомагнитофон, причем счетчик ленты работал, все говорило о просмотре каких-то материалов, которые не полагалось видеть постороннему. Но местный авторитет посторонним себя здесь не чувствовал. К тому же он хорошо знал привычки хозяина кабинета, поэтому, пройдя к креслу напротив и усаживаясь в него, Неварко попутно выключил видак:

– Опять порнуху смотришь? – спросил он, даже не поздоровавшись. – Иван Иваныч! В твоем возрасте с этим давно уже завязывают!

– А зачем ты тогда ее мне привозишь? – вполне резонно ответил начальник районного отдела внутренних дел. – Я бы, может, и смотрел одни новости. Или «Лебединое озеро». А ты приучил меня к этому видиоразврату… Сам с красоткой упражняешься, а меня дерьмом развлекаешь. Привез бы мне какую-нибудь кралю, и я не стал бы твой видюшник смотреть, другим бы занялся.

Неварко удивленно посмотрел на приятеля, какой-то он ему показался возбужденный сверх меры этот Круглов.

– Ты серьезно насчет крали? Или пошутил?