Текст книги "Ватерлиния"

Никто не обратил на него внимания.

– Благодарю вас, – отозвался флаг-адмирал, обращаясь к Шелленграму. – Продовольствие, трудности с импортом – это мы учтем. Это важно… Больше ничего? Одним словом, вы как ведущий эксперт гарантируете решительный успех в войне при незначительных издержках?

– Нет, – сухо сказал Шелленграм. – В точности наоборот. Я гарантирую полный провал.

Адмирал Мрыш вскочил с места. Лицо его шло красными пятнами.

– Минуту спокойствия, Вальдемар! – упредил вспышку флаг-адмирал. – Господин Шелленграм, поясните свою мысль. Вы не верите в успех, мы правильно вас поняли?

– Темнит, понимаешь, – изрек господин Адмиралиссимус с закрытыми глазами.

– Абсолютно не верю.

Хиппель не успевал утираться платком. Остальные шестеро смотрели на Шелленграма кто спокойно-выжидающе, кто – с возмущением и гневом. Как на бельмо. Как на вредную букашку, заслуживающую ровно столько внимания, сколько необходимо, чтобы раздавить ее каблуком.

Игнорируя возмущение, Шелленграм позволил себе выдержать паузу. Интересы Федерации, престиж Земли… Акция возмездия, решительная и беспощадная, во исполнение высшего закона справедливости… Они привыкли прикрываться высокими словами. Они всегда ими прикрываются. Неужели люди в своей массе настолько глупы, что не могут разобраться в очевидном? Почему-то очень немногим из них удается понять такую простую вещь: интересы Земли имеют мало общего с интересами этой пятерки. Кто они: хищники? Да нет, нормальные люди. Не маньяки, не злодеи, не опасные параноики. Негодяи? Ну что вы. Взлетите на пост, с высоты которого люди покажутся вам пылью под ногами, и с этой высоты попробуйте осудить себя и коллег… Земля на их стороне. О, они сделали чрезвычайно много, чтобы им позволили сыграть ва-банк: годами укрепляли нужные связи, заручались поддержкой могущественных политических сил и торговых империй, вряд ли ошиблись хоть раз, используя свое влияние для проталкивания вверх нужного человека, делились незаконными доходами… И им позволили рискнуть. Позволили начать войну, вместо того чтобы дать ход проекту космического супертерминала и забыть о Капле. Позволили и еще позволят вложить в бойню много больше средств, чем стоил бы супертерминал, не заикаясь уже о такой ерунде, как человеческие жизни. Позволили и дальше делить бросовую жидкую планету, во что бы то ни стало сохранить Каплю для себя и остаться ее верхушкой…

Господи, как же я устал от них, подумал Шелленграм. Всегда и всюду одно и то же, вечный бег белки в колесе. Сволочи. Люди.

– Есть веские основания полагать, – сказал он, глядя им в лицо, – что командование зон Лиги и Унии имеет в своем распоряжении туннельную бомбу.

* * *

Давным-давно, когда человечество, однажды уже чуть было не исчезнувшее с лица Земли в случайном катаклизме, восстановило свою численность настолько, что освоение ближнего, а затем и дальнего космоса вновь обрело практический смысл, в пространстве Галактики было открыто явление во многом загадочное и невероятно полезное: туннельная сингулярность. Открытие произошло случайно: некий экспериментальный субсветовой корабль – громоздкий и хрупкий монстр, название которого забылось, – совершая испытательный полет на дальних задворках Солнечной системы, внезапно и необъяснимо исчез и вынырнул неповрежденным в двух сотнях парсеков от родного светила. С перепуганным, но живым и здоровым экипажем. С не изменившейся ни на грамм массой топлива. С той же скоростью. Мало того: экипаж, приблизительно разобравшийся в ситуации, сумел вернуть корабль назад, погасив скорость и точно высчитав обратный разгонный курс!

Так или не совсем так – неважно – была открыта туннельная сингулярность и первый (из сотен известных) стабильный субпространственный Канал – легкая дорога к звездам, увы, чаще всего проложенная не туда, куда хотелось бы, и потому отнюдь не прямая. Столетие спустя, когда туннельные перелеты стали самым заурядным делом, никого не удивлял рейсовый маршрут из трех-четырех нырков в Каналы, прерываемых неделями путешествия в обычном пространстве где-нибудь за три спиральных рукава от места назначения.

Такое положение дел устраивало всех – до поры до времени. Строительство всепространственных кораблей, индуцирующих искусственную сингулярную трубку, в принципе возможное, но никак не оправданное экономически, было отложено до лучших времен. Сама идея казалась красивой безделкой.

Как водится, лучшие времена обернулись худшими. Не успела окончиться война землян с сепаратистами, как флоты, состоящие из всепространственных боевых кораблей и военных транспортов имели и Земля, и Лига, и даже небогатая Уния.

Туннельная бомба появилась много позднее. Как случается чрезвычайно редко, но все-таки случается, индуцированная сингулярность впервые послужила человеку для целей хотя и разрушительных, но все же не чересчур фатальных. Не человек был тому причиной – технические трудности.

Компактное устройство, не превышающее объемом обыкновенной тактической боеголовки, отличалось от ходовой части всепространственного корабля одной особенностью: оно индуцировало не Канал, а засасывающую сингулярную воронку. Со входом, но без выхода. Путь в никуда, отчасти похожий на черную дыру.

Противопланетное оружие.

Некоторые теоретики утверждали, что выход из воронки все-таки есть. Где-нибудь в иной галактике или, что вероятнее, в ином пространстве. Слабое утешение для жертв.

Никто и никогда не применял туннельное оружие в битвах космических эскадр – по той же причине, по какой мух уничтожают мухобойками, а не фугасами. Никто еще не использовал бомбу по прямому назначению – иногда по отсутствию подходящего случая, чаще из боязни аналогичного ответа.

С десяток никчемных астероидов и одна холодная газовая планета послужили полигонами для испытаний. Астероиды исчезли практически мгновенно; всасываемую планету корежило несколько секунд. Не осталось ничего, даже коллапсаров – воронки схлопывались спустя малое время, зависящее от мощности боеголовки.

Мирные соглашения между Землей, Лигой и Унией ограничивали базирование туннельного оружия одной планетной системой с каждой стороны. Официально туннельного оружия на Капле не существовало – фактически Поплавок имел на борту один туннельный заряд. Разумеется, имел – глубоко под ватерлинией, в нижнем трюме, под охраной особо отобранных оболванцев из внутренней гвардии, не знающих, что они охраняют. Не самое рациональное место. Шелленграм был уверен, что Адмиралиссимус, тогда еще находившийся в относительно здравом уме, категорически не пожелал разместить боеголовку поблизости от своих апартаментов. Будто не все равно.

Один короткий миг Шелленграм, удивляясь сам себе, наслаждался реакцией присутствующих. Они опешили. Так удар молотом по лбу останавливает неудержимый, казалось бы, бег атакующего быка. И бык падает…

Эти не упали. Несколько секунд оцепенения – и вот уже дергает щекой Мрыш, наливается кровью лицо Риенци, криво ухмыляется Велич, бледнеет Монтегю, а несчастный Хиппель пытается еще чуть-чуть уменьшиться в объеме, хотя и без того съежился до предела… Шумно дышит Лавров-Печерский.

– Вы… вы отдаете себе отчет?.. Вы уверены?

– В случае войны Капля может погибнуть, – подтвердил Шелленграм.

– Чтэ? – рыкнул Адмиралиссимус, невольно разряжая обстановку, и зашевелился в кресле. – Кто может? Почему без приказа? Будем наказывать, понимаешь. Тэк нельзя. Во-от.

Флаг-адмирал, сердито взглянув на Шелленграма, наклонился и что-то зашептал в ухо его высокопревосходительства. Тот дважды качнул головой, обмяк и снова прикрыл веки.

– Я полагаю, господин… э-э… Шелленграм не откажется дать объяснения, откуда у него такие сведения, – проскрипел Монтегю, ни к кому не обращаясь. – Насколько я понимаю, разведка флота располагает м-м… прямо противоположными данными. Или мы вас неверно поняли, Любомир?

Велич уколол Шелленграма неприязненным взглядом.

– Вы поняли правильно, Конрад. А вот я, кажется, чего-то не понимаю. Откуда у отдела Перспективного Планирования могут быть сведения о противнике? Может быть, ведущий эксперт соизволит высказаться?

– Они нас не боятся, – заговорил Шелленграм. – Ни лигисты, ни униаты. Они совершенно нас не боятся. Наш отдел вынужден собирать информацию о северных соседях, просто для того, чтобы успешно выполнять свою работу, но кое-какой дополнительный анализ данных, включая архивные, – моя личная инициатива. Наглость северян просто не может иметь иного объяснения, кроме наличия у них туннельного оружия. В зоне Лиги – бесспорно, в зоне Унии – вероятно, у Независимых – крайне сомнительно. Подробный анализ действий соседей позволяет предположить: зона Лиги получила туннельную бомбу шесть-семь лет назад.

Вице-адмирал Монтегю уронил челюсть.

– Иными словами, раньше нас?!

– Не намного, но раньше. Я понимаю: стратегическая боеголовка испарит любой из Поплавков за одну-две секунды – время явно недостаточное для принятия решения о возмездии. Разумеется, можно подвести боеголовку к терминалу в челноке или грузовой ракете, обманув систему распознавания, – полагаю, это вполне решаемая, чисто техническая задача… Но кто даст мне уверенность, что туннельные заряды северян размещены именно на Поплавках? – С высоты своего роста Шелленграм обвел взглядом присутствующих. – Позвольте закончить. Лично мне представляется мало-мальски перспективной лишь одна стратегия войны: в союзе с Лигой и Унией поделить Независимую зону. Такой союз возможен: тарифы Независимых надоели не только нам. Война будет выиграна быстро и малой кровью, мы усилимся за счет приобретения новой акватории и ее ресурсов…

– Лигисты и униаты тоже усилятся, – скрипнул Монтегю.

– Да, – подтвердил Шелленграм. – Это неизбежно.

В наступившей тишине было слышно, как господин Адмиралиссимус тонко свистит носом.

– Это официальная позиция отдела Перспективного Планирования? – осторожно осведомился флаг-адмирал.

– Дэ, – неожиданно сказал Адмиралиссимус, не поднимая век. Флаг-адмирал поморщился.

– Нет, – возразил Шелленграм. – Я уже говорил: это мое мнение как ведущего эксперта. Мое личное мнение. Только мое.

Адмирал Лавров-Печерский с шумом выдохнул воздух. Ужас оборачивался пшиком, и сидящие расслаблялись. На лицах появились улыбки. Вредное насекомое само подставило себя под каблук, и теперь под черепными коробками ворочались ленивые мысли: растоптать сразу или позволить еще поползать?

– Может быть, передать вашему отделу функции разведки? – съязвил Велич, вызвав смешки. – По-моему, вы об этом мечтаете.

– Не возьму, – холодно отпарировал Шелленграм. – Это не интересно. У меня другая работа.

– Так и занимайтесь ею, черт вас возьми, а не мутите воду! Противник блефует, а тут выискался ясновидец: бомба, бомба…

– Расстреливать перестраховщиков, – буркнул Риенци.

– В мое время умников топили, – охотно отозвался Лавров-Печерский. – Поставят, бывало, на уступ…

– Тише, тише, господа, – вмешался флаг-адмирал. – Попрошу обойтись без резкостей. Мнение ведущего эксперта выслушано и принято к сведению. Господин Шелленграм, вы удовлетворены? Вот и хорошо. Вас и господина контр-адмирала мы больше не задерживаем, можете вернуться к своим обязанностям. Итак, продолжим…

– Не страшно было? – шепотом спросил Хиппель, когда, пройдя через три приемные, они покинули апартаменты его высокопревосходительства. – Вы меня иногда просто поражаете, Гундер…

– Страшно, – улыбнувшись, ответил Шелленграм, потому что утирающийся платочком Хиппель ждал такого ответа. – Очень.

– С вами опасно рядом стоять, вот что я вам скажу. Для чего вы все время высовываетесь, а? Чувство долга обязывает или голова не дорога? Ну чему вы, собственно, улыбаетесь?

– Проницательность не порок, а большое неудобство для окружающих. Угадали: и то и другое.

– А подите вы с вашим юмором, висельник! Что вы теперь намерены делать?

От Хиппеля едко пахло потом. Небось сбросил килограмма два, подумал Шелленграм. В ванну бы его, а мундир – в стирку…

Он пожал плечами.

– Вернуться к своим обязанностям, что же еще. До встречи, Курт.

Обратный путь Шелленграм проделал пешком по наружной поверхности Поплавка, карабкаясь по трапам с уступа на уступ и с удовлетворением отмечая отсутствие одышки. Всякому известно: если после года жизни на планете с тяжестью менее половины земной хочешь избежать атрофии мышц – не сиди сиднем. Ежедневные восхождения поддерживали форму лучше беговой дорожки, а если не было вызова или срочных дел внизу, он карабкался вверх, с удовольствием проходил сквозь запретные ярусы, пользуясь имплантированным под кожу служебным пропуском, и нередко добирался до вершины уступчатого конуса, где ноги скользили по влажному, почти всегда окунутому в облака металлу и уже чувствовалось разрежение воздуха. Но сейчас он просто шел домой.

Некоторое время его мысли занимал Хиппель, маленький человек с развитым нюхом, почуявший в дерзости эксперта некую силу и, вероятно, могучие тылы, за которые не грех подержаться, и шарахнувшийся бы от него, как от зачумленного, узнай он правду. Потом Хиппель пропал из головы.

Сегодня скользкая слизь покрывала все: рифленую поверхность смотровых и служебных уступов, ступени трапов, поручни. Вершина Поплавка скрывалась в слоистом облаке, плоском и бесконечном, накрывшем, казалось, половину Капли. Накрапывало. На высоте гулял сырой ветер, швырял в лицо дождевую пыль. Слегка штормило – баллов в пять, не больше, и едва заметно вибрировал металл под ударами волн. Милях в пяти к востоку, вполне прилично различимый, беззвучно поднялся столб воды, чуть дальше – еще один, и еще: выдерживая график, приводнялись беспилотные «утюги», те самые, о которых сегодня шла речь. Водяная пыль сожрала звуки. Далеко внизу от ватерлинии Поплавка отвалила флотилия буксиров. Обычная деловая суета, обыденная рутина…

А ведь скоро все будет иначе, подумал Шелленграм. Нет иных вариантов. Зачем я полез искать на свою шею приключений, неужели только для того, чтобы испортить им настроение? Убеждать их – бесполезно, драться с ними на уничтожение – бессмысленно, ибо найдутся новые. Любомир Велич торжественно подтвердит, что разведка не располагает сведениями о наличии туннельной бомбы у северян и не предполагает того, чего не может быть в принципе. И они успокоятся. Очень скоро Поплавок станет местом, из которого всякий нормальный человек – не оболванец – будет рад поскорее унести ноги, но до того… До того начнется виденное десятки раз: перегруппировка сил, планирование и исполнение, всеобщее вранье, не способное никого обмануть, попытка сжать в кулак дряблую пятерню, попытка избавиться от балласта, в особенности от штатских – одних как можно быстрее спровадить в метрополию под любым благовидным предлогом, других приставить к делам более насущным, третьих – их мало – во избежание вони не трогать вовсе – и, кстати, не худо бы приглядеться к этому эксперту, Шелленграму – удивительно неприятный тип, господа, вдобавок много знающий и не наш… Ваше мнение? Вы ведь дадите Величу санкцию взять строптивца под особый контроль и при необходимости принять меры самостоятельно, не правда ли? Я так и думал. А не дадите – Велич обойдется и без вашей санкции…

– Зубы обломаете, – сказал он в вой ветра.

Он засмеялся, с внезапной ясностью поняв, что побудило его швырнуть им в лицо правду. Беспокойство о сотне-другой тысяч человеческих особей? Да, и это тоже. Хотя, казалось бы, не тот предмет, чтобы обращать на него специальное внимание. Но главное – он получил удовольствие, видя их растерянность. Ради этого стоило постараться. И еще – он устал жить спокойно.

Рев сирены оборвал его смех. Шелленграм остановился посмотреть на океан. Там, где вдали качались на волнах «утюги» и куда ушли буксиры, из-за размытого горизонта вырастала гигантская волна. Оповещение о гидросейсме, разумеется, пришло с опозданием… Гидросейсм – явление редкое и малопонятное, в отличие от желтого прилива случающееся с равной вероятностью и в тропиках, и здесь, в умеренных широтах. Слабый сейсм, волна так себе… Поплавок ее и не заметит, «утюгам» тоже ничего не сделается, а вот буксиры… Шелленграм видел, как их один за другим поднимало на гребень волны. Кажется, обошлось… Нет, один опрокинулся. Остальные идут на помощь… Может быть, успеют выхватить людей из воды живыми… Все равно отсюда ничего не видно, узнаю из сводки…

Волна оказалась все же большей, чем он предполагал, – Поплавок вздрогнул, по металлу прошел долгий ноющий гул. Вякнул сигнал отбоя тревоги – значит, гидросейсм был одиночным, родившим, как всегда, только одну кольцевую волну. Иногда, очень редко, бывают серии сейсмов, еще менее изученные, вздымающие вавилонские столпотворения валов. Как многие другие, Шелленграм знал, что лет сто назад после серии рекордных по силе сейсмов была отмечена волна километровой высоты.

– Понять не можете, – пробормотал он, не в силах отвязаться от пустых мыслей, – а туда же: делить приспичило…

Полчаса восхождения по скользким трапам на палубу Дзета-144 насквозь пропитали одежду влагой. Переменив волглый костюм на сухой, господин Гундер Шелленграм спустился на три палубы ниже, в глухую, нефешенебельную часть сектора Гамма и посетил одну из ничем не примечательных кают. Оттуда он вышел, имея в ухе горошину с записью. Записанный разговор происходил сегодня утром между Любомиром Величем и его ближайшим подручным, подполковником Андерсом, целиком касался некоего лейтенанта Альвело из четвертого патрульного отряда погранфлотилии и был настолько интересен, что господин Шелленграм даже пропустил время ужина.

Глава 4

Инженер-мнемотехник, качая головой, разглядывал кубометр, наполненный белым туманом. Голографическое изображение не было неподвижным – туман клубился, в нем возникали неожиданные потоки и завихрения, возникали и размывались ажурные волокна, он поднимался вверх тонкими струями и, накопившись, опускался вниз весомым пластом. Картина была удивительная, завораживающая, и, бесспорно, она была уникальной и многообещающей с точки зрения практической психомнемографии, однако в душе инженера она не вызывала ничего, кроме ощущения скверно выполненной работы. Или даже не выполненной вовсе.

Туман. Вместо сложнейшего трехмерного узора, стройного или путаного, смотря по индивиду. Вместо привычной картины человеческого «я», вместо инстинктов, мыслей и памяти – не столь уж большого массива данных, из которого программа сортировки скоренько отберет интересуемое. Ничего, кроме тумана.

Инженер поморгал, отгоняя наваждение. Затем на несколько секунд крепко зажмурился и осторожно разомкнул веки. Картина не изменилась.

– Прогони-ка еще разок тест, – велел он лаборанту.

– Нет проблем.

Тест не подтвердил предположение о неисправности аппаратуры. Строго говоря, тест был излишним: мнемоаппаратура высшего класса чувствительности обладала изумительной надежностью, сама устраняя неполадки. Скорее мнемооператор увидит галлюцинацию, чем техника покажет не то, что разглядела в темном мозгу испытуемого. Притом не может же одна и та же галлюцинация мерещиться сразу двоим! Чудес не бывает.

Щипать себя за ухо, чтобы проснуться, инженер не стал и тем самым поверил в чудо.

– Впервые вижу такую ментограмму, – проворчал он. – Кто он такой, этот тип?

Лаборант скосил глаза на монитор.

– Некий Филипп-Мария… тут до черта имен… Альвело, лейтенант погранфлотилии всего-навсего. Интересно, а чего это они к нему прицепились?

– Бесплатный совет хочешь? Поменьше спрашивай.

Лаборант хмыкнул.

– Еще одна проба, а?

– Давай. Копнем поглубже, хуже не будет. Глянь, как там испытуемый.

– Чего глядеть-то? – Лаборант, однако, взглянул. – Как положено: сидит, скучает. Нормальный оболванец, служака. Не взглянешь на него, так можно подумать, что он под наркотой. Вон, на ментограмме муть одна…

– Не бывает такой наркоты, – буркнул инженер, запуская повторное считывание. – Пора знать.

– Мнемоблок?

– Без всяких следов подсадки? И чтобы наша аппаратура его не сломала? Думай, что говоришь. Если это просто новый тип мнемоблока, то я Адмиралиссимус. Тут что-то другое…

Когда кубометр тумана исчез и спустя секунду сменился другим, в точности таким же, инженер непристойно выругался.

– С такой ментограммой ему не пилотом служить – валяться в клинике, пузыри пускать и под себя делать. У новорожденного в башке больше информации. Ох, не зря им заинтересовались… прелюбопытный сукин сын. Чую, возьмут с нас особую подписку о неразглашении… Э! Стоп! Ты его не узнаешь?

– Как не узнать, знакомое рыло.

– То-то и гляжу, что знакомое. Не может быть, чтобы мы в прошлый раз с ним напортачили… А ну-ка еще раз, по форме «макси», и отпустим его.

– На форму «макси» нет санкции, – унылым голосом напомнил лаборант.

– Обойдется. Когда еще такого уникума увидишь… Лень работать – отойди! Моя ответственность.

Считывание ментограммы занимает секунды – обработка, да еще по форме «макси», по идее позволяющая выуживать из мозга все, что человек когда-либо видел, слышал или думал, идет значительно медленнее.

Несколько минут инженер смотрел в вожделенный кубометр мутного воздуха, нетерпеливо барабаня пальцами по крышке стола. Затем неожиданно и громко икнул.

Сгустившись из тумана, на него смотрело объемное изображение контр-адмирала Джильды Риенци в самом похабном виде.

Лаборант перестал слоняться из угла в угол и радостно взгоготнул. Инженер поставил рукой на место отпавшую челюсть.

– И это… все?

Вопрос был риторический, и лаборант пожал плечами, давая понять: он не соломинка, чтобы за нее хвататься, его дело сторона.

– Кхм. Все. До дна. Глубже, пожалуй, только коленный рефлекс.

– Сотрем и попробуем снова, а? – На этот раз голос инженера прозвучал неуверенно. Ощущать свою беспомощность – занятие не из приятных.

– Испытуемый уже ушел. Вернуть? – Лаборант скорчил гримасу.

– Нельзя: инструкция… А и ладно!.. – Инженер решительно хлопнул ладонью по столу. – Что есть, то и покажем, при чем тут мы? Представляю себе их лица… – Он поморщился и вдруг открыто ухмыльнулся. – А главное, этому типчику, Альвело, даже диффамацию невозможно пришить, потому что никому не известно, как он это делает и делает ли вообще… Черт побери, ну и денек!..

* * *

В спальной каюте контр-адмирала Джильды Риенци было душно. Горел ночник, освещая импортированные из метрополии мебельные излишества: полочки, тумбочки, гигантский резной шкаф настоящего мамонтова дерева, антикварный туалетный столик с инкрустациями… И разумеется, кровать – обширнейшее мягкое лежбище, предназначенное минимум для пятерых, что иногда и бывало.

– Ну иди ко мне, поросенок, – хрипловатым шепотом позвала Джильда. – Ну иди же…

За последние три часа Филипп слышал эту фразу в шестой, кажется, раз. Он не был уверен. Может, и в седьмой. Да и кому нужно вести счет? Все равно Джильда не отпустит, пока не вычерпает до дна, и завтрашняя судьба жертвы – ходить раскорякой, а то и лежать пластом, держась за гениталии и проклиная шепотом день, когда появился на свет. Изголодавшийся по женщине глубинник, вернувшийся с патрулирования, – самый лакомый кусочек.

Филипп на четвереньках переполз кровать. Задранные вверх белые ноги Джильды вздрагивали от нетерпения.

– Ну где ты… Хороша я, а?

– Нет слов, – соврал Филипп. Слова-то у него как раз вертелись на языке, за год службы их накопилось в голове достаточно, а вот чего не было, так это уверенности, что госпожа контр-адмирал воспримет их как комплимент. Скорее наоборот. Хотя формально – все при ней, не придерешься, а что опротивело тебе спать с ненасытной властной шлюхой – кого интересует? Изволь соответствовать, если желаешь нормальной службы, а не охоты за полудохлыми торпедами в Гольфстриме или постыдного прозябанья в ремонтных доках. Не зря половина четвертого отряда коротает время между патрульными рейдами на дальних базах и без приказа на Поплавок носа не кажет.

Он зарычал, набрасываясь на женщину и зная, что Джильде это понравится. Получилось почти как надо. Кувыркаясь в объятиях контр-адмирала, он подумал о том, что не сегодня-завтра на Каплю должна прибыть новая партия свежеиспеченных глубинников. Скорее бы уже… Потом он оказался снизу и дышал ртом, чтобы не чувствовать пропитавших кровать запахов, а Джильда, разгоряченная и тоже шумно дышащая, упражнялась в верховой езде, напоминая вертикальную палочку в знаке перпендикуляра. Потом она упала на него, скользя округлым потным животом по его животу, и думать о чем-либо, кроме «когда же, наконец, это кончится?» стало невозможно. К счастью, кончилось достаточно быстро. Джильда отвалилась и, слегка отдышавшись, хрипло приказала:

– Отдыхай…

Одеяло сбилось в ноги и скрутилось в жгут. И то хорошо, что Джильда на этот счет строга – заставляет трахать себя в постели, не где попало. Флаг-офицер Людмила Прокопович, исполняя роль «пробовательницы» новичков, куда как менее разборчива – в походе не брезгует и торпедным аппаратом, коли нет свободной каюты…

Филипп знал, что Джильда не насытилась. Еще никто и никогда не видел ее насытившейся, чего не скажешь о подчиненных ей по службе глубинниках. Однажды Павло Христюк, всем известный умник, страдающий словесным недержанием, под общий гогот офицерского собрания сострил, что Джильда Риенци никогда не получит в командование флот, ибо неминуемо доведет личный состав до полной утраты боеспособности. Спустя месяц – контр-адмирал Риенци не любила спешить – умник загремел в штрафники по самому пустяковому поводу. И не вернулся из Гольфстрима. Не всякая шутка хороша для Джильды.

«Может, прав Петр, что брезгует? – подумал Филипп. – Первый в его жизни поступок, хотя и половинчатый: по трюмным-то девкам он бегает. Но Анну свою не забыл, скучает отчаянно, все еще верит в правило: через год безупречной службы можно ходатайствовать о том, чтобы выписать на Каплю жену, через три года родить детей, через пять лет – завести домашнее животное не крупнее кошки. Осталось ждать совсем немного, а рапорт с ходатайством у него давно готов…»

Наивный, трогательный дурачок… Сам выбрал ремонтные доки – позорище для глубинника… Заодно он мечтает перевестись из погранфлотилии на полярную базу. Кто из глубинников об этом не мечтает после полугода службы? А кто говорит, что не мечтает, тот врет. Зимой полярные льды тают, а вот летом на полюсе праздник: целых полгода – местных полгода, не земных! – можно не плавать, а просто ходить пешком. По тверди, пусть ледяной. Хоть за горизонт. Никто из землян и не поверит, что высшее счастье человека – никогда не видеть этой воды, этой жидкой, как медуза, противоестественно огромной Капли…

Жаль, что граница не проходит по меридиану и пограничникам во льдах делать нечего.

– Отдохнул? – осведомилась Джильда. – Пять минут лежишь.

– Нет еще.

– Ах ты, поросеночек! Устал, бедненький? Неужто твой корешок совсем-совсем выдохся? А если я ему помогу?

– Бесполезно.

– Что так?

– Кажется, иссяк, – вздохнул Филипп, стараясь изобразить сожаление. – А откуда что возьмется? Сперва дрейф на голодном пайке, потом этот арест на «Баклане»… Не способствует. Кстати, интересно знать: почему меня подобрали только на девятый день?

– Дурачок, нашел о чем спрашивать… Ведь вернулся ко мне? Ведь жив?

– Жив-то жив, а только свинство это.

– Свинство не обращать на меня внимания. Ну иди сюда…

Филипп вздохнул.

– Еще пять минут, ладно?

– Лейтенант Альвело, подите вон. – Сладострастная улыбка еще не сошла с лица Джильды, а голос уже стал по-деловому сух. Прикрыть свое роскошное тело она, впрочем, и не подумала, как делала всегда – новички шалели от контраста. – Одевайтесь. Приказываю идти отдыхать. По пути найдите мичмана Харитонова и срочно вызовите сюда. Ясно?

– Так точно, – сказал Филипп, прыгая на одной ноге и яростно пытаясь пропихнуть в брючину вторую. Его словно ветром сдуло с постели, и он не скрывал радости, зная, что Джильде в общем-то наплевать. – Из-под воды достану.

Он действительно нашел указанного мичмана и имел сомнительное удовольствие полюбоваться его вмиг вытянувшейся физиономией. Затем доковылял до своей койки в офицерском общежитии. Хотелось разыскать Петра, но на это не осталось сил. И главное, он ничего не узнал! Опять ничего. Его подставили – это ясно, но кто? Зачем? А ведь в надежде получить ответ он шел на вызов Джильды почти с охотой, чуть ли не вприпрыжку бежал, идиот! Он забылся – а контр-адмирал Риенци не забывается и в койке…

Пока было ясно только одно: внешне Джильда не придает большого значения инциденту: рядовое происшествие, сколько их было, сколько еще будет…

Так ли уж она безразлична на самом деле? Ее капсула, ее подчиненный, а за здорово живешь терять людей в мирное время – дурной тон. А может, у лейтенанта Альвело просто-напросто чересчур шустрое воображение?

Черта с два, подумал он.

За переборкой шумели – наверно, небольшая компания умудренных жизнью старослужащих, дойдя до нужного градуса в баре и разумно решив не мозолить глаза полицейскому патрулю, добирала кондицию в жилом отсеке, под треск разрываемых на груди фуфаек перечисляя свои заслуги, считаясь рейдами и ранами и сетуя на несправедливость судьбы. Драки пока не было.

Филипп, морщась, перевернулся на другой бок. Жив – и хорошо, верно сказано. И тут надо очень крепко подумать, прежде чем начинать трепыхаться, – опасно лезть в игры тех, кто сильнее тебя. Если быть уверенным, что бросили подыхать в первый и последний раз, еще можно простить, можно успокоиться… Да и безопаснее. Но кто даст такую уверенность?

«Узнаю, – сказал он себе. – Расшибусь, а узнаю, кто это сделал и почему. И кто приказал. А тогда – помогай им бог».

* * *

Только это я решил, что прощать не стану, как голова моя холодной сделалась и озноб прошел. Ну, я это дело по себе хорошо знаю: покуда колеблешься – мучаешься, а как решил – неважно что, но твердо – сразу гора с плеч и глупые мысли побоку. Тут как в капсуле: думать надо, правильным рефлексам не мешать еще больше надо, а задумываться вредно. Тех, кто шибко задумывался, давно в Вихревом поясе дочиста разъело, мир их раствору.

Разложил я в голове вопросы по полочкам – вспухли мозги, сил нет. Старые вопросы без ответа – а тут здрасьте, новые лезут. Ворочаюсь, заснуть не могу.

Во-первых, кроме этого глиста Андерса, меня до сих пор никто толком не выслушал, даже Джильда, а я-то думал – минуты свободной не будет, только успевай давать объяснения да расписывай патрулирование по минутам. Ну, это, может, мне еще предстоит, не сегодня, так завтра. А зачем меня в таком случае везли сюда сломя голову? Это во-вторых. Ради того, чтобы Джильда меня трахнула?

Допустим, ради ментоскопирования. Может, потому и не вызвали до сих пор пред ясны очи. Это в-третьих. И то сказать, ментоскопирование вышло какое-то странное: минут двадцать в кресле мурыжили. Чего ради? Я в Центре на Сумбаве был знаком с одним мозгокопом, так он мне говорил, что для снятия ментограммы любой глубины нужны секунды, будь ты хоть гений, хоть последний кретин – аппаратуре без разницы. И еще тот долговязый шпак, мимо которого я прошел на посадочной палубе, как-то странно на меня посмотрел, вроде бы и неспроста… И вроде бы я его видел раньше пару раз. Он-то кто?