Текст книги "Ватерлиния"

Петра я нашел на следующий день. В ремонтных доках Поплавка вахтовая карусель: сутки маешься – сутки твои, а иной раз и двое суток отдыха перепадут. Петр уставший, только-только вахту сдал, под душем отмылся, осталось стопку-другую на грудь принять или, может, еще девку поискать, какую почище, а потом выгнать стерву и баиньки. Я тоже не лучше: полночи кувыркания с Джильдой сказываются, и кошмары замучили, почти не спал. Снилось мне, будто Поплавок наш – не конус на полусфере, а вовсе куб, вдобавок куда меньших размеров, и в том кубе такая резня идет, что волосы дыбом. Потом кошмар пошел по нарастающей, да так, что я даже досматривать не захотел, проснулся в такой тоске, что хоть вой по-собачьи. На луну бы завыл – да нет луны у Капли. Поспишь с такими снами.

Петр и живет тут, возле доков, седьмая палуба ниже ватерлинии. Меня увидел – обрадовался.

– Живой? Тут говорили: пропал ты.

– Не надейся, – смеюсь. – Кто бы тебя поил? – И достаю из-под кителя ее, родимую, контрабандную, втридорога купленную. По земным меркам, то еще пойло, конечно. Однако никто пока не умер.

Петр с готовностью достает вторую. Ну, раз такое дело, в бар идти незачем.

– Ну, за твое возвращение, – говорит. – Повезло тебе. Удачных всплытий!

Я чуть было и ему того же не пожелал. А какие у ремонтника всплытия? Какие погружения? Обидится ведь, а это не по мне. Кто Петра обидит, того я сам обижу, не откладывая.

Уговорили мы одну бутылку, вторую уговариваем. Петр любимым делом занят: жалуется на жизнь, и глаза тоскливые, как у нищего. Про последнюю свою девку изложил в подробностях: «Холодно в том трюме, как в леднике, сто лет не чищено, отовсюду капает, сталактиты наросли, женщина подо мной ледяная, пуп на пуп не попадает» и «колготки я ей сгоряча пробил, а трусов там и не было» – а дальше, понятное дело, про свою Анну и про то, какой он подлец и какое мерзкое насекомое. Чем дольше он служит на Капле, тем охотнее впадает в меланхолию. Тошно слушать.

Раньше-то я его иногда расшевеливал. Ради такого дела не грех и поскандалить, и драчку организовать, если уверен, что тебя не сильно побьют. В крайнем случае просто рассказать байку посвежее. Но сейчас я не стал ему вкручивать про секс в гидрокостюме, а сразу перебил вопросом:

– Есть у нас в штабе капитан-лейтенант Андерс?

– В штабе четвертого отряда? – переспрашивает Петр, задумывается и моргает. – Точно, нет. А что?

– В оперотделе штаба погранфлотилии, – уточняю.

– А я почем знаю? Тебе это очень надо? – Я кивнул. – Тогда посиди тут, я спрошу.

Минуты через две он вернулся. Я и не удивился: Поплавок не вселенная, тут каждый человек на виду, и всегда найдется кто-то, кто знает.

– Нет такого в штабе, – говорит. – И не было никогда. А тебе зачем?

– Низачем. Ты у кого спрашивал?

– У Юкконена.

Ну да, думаю, верно, у кого же еще. Юкконен – бывший адъютант, и связи у него, наверно, остались. Информированный парень, полезный, хотя и нагловат.

– А где он сейчас?

– Да тут, рядом. С механиками собачится – блок цереброуправления, говорит, полетел. Да что тебе вообще нужно?

– Будь другом, – говорю, – сходи к нему еще раз и спроси, не знает ли он, откуда этот Андерс – такой блеклый весь, невзрачный, сонный как будто… – и все приметы Глиста перечислил, какие вспомнил.

Петр меня хорошо понимает – спорить не стал, пожал плечиком, пошел вдругорядь. Вернулся серый, лицо не на месте – я даже испугался.

– Ты что, влип во что-то? – спрашивает шепотом.

– Нет, а что?

– А то, что твой Андерс никакой не капитан-лейтенант, а подполковник контрразведки. Для чего он тебе?

– Не он мне, а я ему. Он-то меня на Поплавок и доставил.

– Ничего себе, – комментирует Петр. – Слушай, ты правда ни во что не влип?

– Клянусь, – говорю. – А если что, тебя за собой не потяну, будь спок.

Он махнул рукой: мол, «за кого ты меня принимаешь» да «пропадать, так с музыкой», но я-то вижу: обрадовался мой приятель. Ничего удивительного, я бы тоже обрадовался на его месте.

Молчу, пью, думаю. Интересные дела получаются. Я патрулировал участок границы, меня бомбили. Бывает. Может, чужак и бомбил, если в его шахтах не тактические ракеты, а кассеты с глубинными «гостинцами». Правда, чтобы устроить такой «ящик», в какой я попал, он по идее должен был опустошить шахты до последней. Я бы на его месте не рискнул так оголяться. Ну ладно. Девять дней я ждал помощи и не дождался, пока чужак не наткнулся на меня при отходе к своим после успешной диверсии. Случайно он наткнулся на меня или ему оставили единственный коридор? Если это так, то становится понятно, почему на «Черном Баклане» меня сразу взяли под арест, ничего не объяснив и не выслушав объяснений: растерялись, ждали инструкций… Они ожидали найти пустую капсулу, никак не меня, потому что с вероятностью процентов девяносто я должен был угодить в плен, а с вероятностью процентов десять – верноподданно застрелиться. Выходит, меня использовали сознательно и хладнокровно, как мелкую одноразовую детальку: попользовался – и выбрасывай… Не предусмотрели они только одного: что чужак окажется человеком и слегка поплюет на долг ради уважения чужой чести и простого человеческого сочувствия…

Этого им не понять, конечно. Я и сам с трудом это понимаю, но все-таки получше, чем они, все-таки я глубинник, а не тыловой стратег. Зато очень даже понятно, отчего мною вдруг заинтересовалась контрразведка.

Приятного мало, конечно. Но тут меня еще одна идея осенила.

– Слушай, а еще разок не сходишь? Надо узнать про одного шпака… – и знай себе сыплю приметами того долговязого, что на меня вчера зенки пялил. Скорее всего пустышка, конечно. Мало ли отчего шпаки на людей таращатся?

Петр только пальцем у виска покрутил – однако пошел. Друг настоящий, верный, а я ему жизнь усложняю. Вернулся в недоумении. Юкконен, оказывается, долго не мог понять, о ком идет речь, а потом вспомнил: какой-то Шелленграм из отдела Перспективного Планирования, больше он ничего не знает, и не сделал бы Петр одолжение пойти в задницу со своими вопросами? Петр и пошел.

Ну ладно, думаю, планирование все-таки лучше, чем контрразведка. Во всех смыслах лучше. Если только я не трепыхаюсь попусту насчет этого Шелленграма, что скорее всего.

– За твое здоровье, – поднимает стопку Петр. – За твою удачу. Пусть о тебе забудут.

– Изыди, злоречивец, – говорю ему. – Я пятнадцать лет в лейтенантах ходить не собираюсь. Пер ангуста ад аугуста, как говорили эти латиняне, то есть если в теснинах не накроет обвалом, к вершинам как-нибудь выберусь…

Тут он как-то странно на меня посмотрел, а я и сам удивился. Этакой фразы, да еще с латынью, я от себя никак не ожидал. Притом спьяну.

Так я Петру ничего толком не рассказал – допили мы остатки, он уже и не очень слушал. Баиньки ему пора.

Поплавок ниже ватерлинии то еще место: темновато, сыровато, планировка идиотская. Не радиальная, как на «положительных» палубах, и не коридорно-ячеистая, а какая-то анфиладно-закуточная, что ли. Анфилады и закутки. До черта труб над головою, в трубах журчит и булькает, насосы опреснителей гудят. Широченные каналы ходовых водометов – хордами – от борта к борту. Основной и вспомогательные реакторы, маршевые двигатели, верфи, доки, шлюзы, распределители подпитки системы регенерации – повсюду запретные зоны, лучевые барьеры и охрана. Целые палубы – ремонтные мастерские и кое-какое сборочное производство. Резервная энергосистема, использующая разницу температур подводной и надводной части обшивки… Возле самого дна – непременная тысяча-другая тонн льялых вод. Добавить сюда же балластные цистерны и всю хитроумную гидравлику тройного демпфирующего борта – казалось бы, для людей места нет и быть не может. Ан нет, по документам, ниже ватерлинии живет без малого две тысячи человек, а по слухам – от трех до пяти тысяч. Все-таки Поплавок ненормально велик.

Три тысячи неучтенных людей – это вряд ли. Не прокормятся. Но лишняя тысяча в трюме вполне может жить.

Лишние…

Непонятны они для меня, вот что. И всегда были непонятны и неприятны. Шваль болотная. Уволенные со службы, не ждущие в метрополии кисельных берегов, спившиеся контрактники, на кого махнули рукой, неудачливые аборигены Капли, космические «зайцы» – обычно шлюхи последнего разбора, всякий разный сброд…

Вместо трюмных крыс – люди.

В любом земном порту вычистить сколь угодно крупное судно от посторонних – не столь простая, но в принципе решаемая задача. На Капле все иначе. Старожилы уверяют, что последний полицейский рейд имел место лет пять назад. Тогда не обошлось без стрельбы, однако какое-то количество лишних было отправлено в метрополию спецрейсом; после этого, говорят, Земля отказалась принимать наших люмпенов – своих, мол, хватает. На нижних палубах есть и притоны, и девочки, и даже травка сюда как-то проникает. Знай ходы, плати и пользуйся, коли свербит.

Обобрать, впрочем, тоже могут. Могут и забить сгоряча, если сдуру явился без денег или еды на мену. Офицера – поостерегутся, пожалуй, а нижнего чина или штатского запросто. Те сюда и не ходят.

Очнулся я, когда меня чувствительно щипнули за зад. Так и есть – женщина. То есть бывшая женщина, а теперь непонятно что. Это ж надо такое сочетание: толстая, рыжая и с бородавкой на носу. Большое спасибо, не нуждаюсь!.. На вид, пожалуй, лет с полсотни, с лица штукатурка сыплется, и запашок от нее – затхлый – на кабельтов. На такую лахудру и Петр не клюнет, а я и подавно, мне упражнений с контр-адмиралом на неделю хватит.

И вообще: кой черт меня сюда занес? Да еще без оружия.

Только я об этом подумал, как вдруг будто щелкнуло что-то в моей тыкве. Щелкнуло – и повело, и я уже не я, а моя четвертинка, вдобавок самая безвольная. Не хочу, а иду – женщина пятится, отступает, манит меня за собой, и меня словно некая посторонняя сила тащит за нею, как рыбу тралом. Ноги ватные, весь вспотел, в мыслях – тихая паника, о лишнем движении и подумать противно. Соображаю вяло. Гипноз? Похоже на то. А я-то считал себя не слишком гипнабельным… Да и кто когда-нибудь слышал о грязных проститутках, заманивающих клиентов гипнозом?

Только не я. Не бывает этого. Даже у нас на Поплавке.

Может, это еще и не гипноз вовсе.

Анфилада незнакомая. Нет, это не минус седьмая палуба, где живет Петр, это гораздо глубже… Зачем я здесь? Как оказался? Выходит, шел – и не видел куда?!

Полный бред.

Хочу крикнуть – и не могу. Что вам от меня надо? Кто вы?

Как я в нише оказался, того не помню. Самая обыкновенная ниша, каких полным-полно на технических палубах, и установлен в ней, судя по черепу на пыльной дверце, обыкновенный распределительный щит на пару киловольт. Женщина ушла куда-то. То есть скорее всего она у меня за спиной и мною командует, но обернуться – выше моих сил. Нет… Не могу.

Как муха, влипшая в клей.

Оружия при мне нет, наличных денег мало. Положим, им это не известно… Что еще может интересовать во мне трюмных потрошителей? Офицерская форма?

Возможно.

Еще один вариант: это не трюмные крысы, а контрразведка.

С того не легче.

Убить меня собираются? Или поступить изящнее – принудить гипнозом к самоубийству?

Ни то ни другое. Стою столбом, как в кошмарном сне, когда надо бежать, а ноги не желают слушаться. И тут словно теплая ладонь вошла в меня, череп ей не помеха, – вошла и погладила мозг… Тихая жуть, мурашки по коже. Быстро-быстро пронеслись перед глазами картинки моей жизни, от Андского толчка до Капли, и почему-то особенно подробно – встреча с чужаком с А-233. Говорят, перед смертью такое бывает. Того и жди: потянутся мои руки, мне не принадлежа, сорвут пломбу, наберут неведомый мне код и, когда отъедет в сторону дверца с «веселым Роджером», нащупают контакты…

Отпустило разом. Ушла ладонь из мозга, да так ушла – снова стая мурашек по всей коже, взмок от залысин до пяток, по спине ручьи бегут… Обернулся – нет женщины, словно и не было, вообще ничего подозрительного нет, только какой-то техник, проходя мимо ниши, хмыкнул и прибавил ходу на всякий случай.

Да что же это делается со мной, а? Померещилось мне? Припадочный я, что ли?

Чего мне стоило ровным шагом – не бегом – дойти до лифта, о том умолчу. Пока поднимался к себе на Бета-38, специально к внешнему периметру, немного успокоился, а как вышел на уступ над океаном и вдохнул морось, сообразил, что ничего необычайного со мною и не было. Легкое отравление, вот и галлюцинация. Кто может знать, что было намешано в той водке, которую я покупал как контрабандную? В трюме тоже водку гонят, а из чего – лучше не знать, фильтруй через адсорбент да пей.

Матюкнулся я по-русски – и впрямь полегчало. Полезное средство для успокоения души. Гляжу на океан, покашливаю. В обычные дни челноки и ракетные грузовозы окутывают Поплавок таким смогом, что дышать без фильтра невозможно, но сегодня чисто и ветрено. Изрядно штормит. Недостаток кислорода в воздухе, понятно, ощущается: семнадцать процентов – не двадцать один. Пойло все еще дает о себе знать. Тут прямо над ухом – гундосо, сквозь дыхательный фильтр:

– Это вы Филипп Альвело?

Смотрю: какой-то мичманишка. Незнакомый. Не из нашего отряда, точно. И не из пополнения. Выправка не флотская, морда начальственная.

Знаем мы таких, думаю. Проходили.

– Лейтенант Альвело – я, – говорю. – А в чем дело? Вы кто?

Честь он все же отдал – будто муху отгонял от козырька.

– Младший военфельдшер Стамеску, медицинская служба погранфлотилии.

Я чуть не заржал истерическим смехом – законная была бы реакция после жуткой галлюцинации, но демонстрировать ее медицине – еще медицине ли? – я не собирался. По-русски его фамилия в самом деле звучала занятно. Я этот язык немного выучил за два года в Корсакове, не как испанский, конечно, но тем не менее… А думаю все равно на интерсанскрите.

На петлицах у мичманишки – стандартная змеюка с разверстой пастью над вазочкой из-под мороженого и римская «тройка». Все правильно. У каждого из двух флотов, у погранфлотилии и у авиации своя медицинская епархия. Так почему-то удобнее. Их объединяют лишь на время какой-нибудь особенно крупной неприятности, вроде войны.

– Вас трудно найти, лейтенант… Э! Да вы никак пьяны?

– Есть немного, – сознаюсь. – Имею право: я в увольнении до двадцати ноль ноль. Еще вопросы будут?

Поморщился он слегка, однако спорить не стал.

– Нет. Так даже лучше, пожалуй. Мне поручено пригласить вас для собеседования.

Надменный, но корректен… Это правильно. Не люблю, когда мне хамят. Если бы он вместо «пригласить» брякнул «доставить» или, еще того хуже, «препроводить» – не убежден, что я не врезал бы ему кулаком по фильтру. В рамках восстановительной терапии, так сказать. Надо думать, отделался бы порицанием на офицерском суде, а если этот типчик действительно из контрразведки, и того легче: инцидент замяли бы.

Пьяные мысли – бойкие…

А почему это, интересно, им лучше, что я пьян?

Ладно, там узнаем.

– Куда еще?

– Это недалеко.

* * *

Врач сидел на краю стола и легкомысленно болтал ногой, дружелюбно посматривая на Филиппа. Он вызывал невольную симпатию и за час разговора не надоел нисколько. Просто-напросто свой в доску парень, хотя и медик, вдобавок психолог-мозгокоп. Две чашки вкуснейшего дымящегося кофе стояли между ним и Филиппом, дразня обоняние. Настоящий привозной кофе, не дешевая местная синтетика.

Филипп взял свою чашку, отхлебнул, обжигаясь. Пауза оказалась слишком мала, чтобы привести в порядок растрепанные мысли.

На этой палубе он еще не бывал ни разу. Ничего: чисто, уютно, не шумно. Симпатяга-врач и не подумал скрывать, что он является штатным психологом контрразведки. «Дружище, поверьте моему слову и моему опыту, здесь желают вам только добра. Лично я убежден, что вы в полном порядке, и давайте-ка поскорее закончим, у меня есть тысяча более серьезных дел. Не возражаете?»

Филипп, естественно, не возражал. Начали с обычного медосмотра (пожилой незнакомый врач, бравший анализы, учуяв дыхание пациента, брезгливо отворотил нос) и повторного ментоскопирования на иной аппаратуре, посетовав на случайный сбой во время вчерашнего сеанса, продолжили задушевным разговором: о службе Филиппа, об учебе, о выборе вакансий, о детских сиротских годах, просто ни о чем…

Почему-то врача особенно интересовали детские годы. Филипп сам не заметил, как разговорился, а когда заметил, махнул рукой. Отчего бы нет? Криминала-то в прошлом никакого. Вдобавок нельзя отрицать: приятный, располагающий к себе собеседник, сочувственно слушает, удачно шутит. Посмеиваясь, рассказал Филиппу два анекдота про Адмиралиссимуса – старых, но смешных…

Чуточку ОБВОЛАКИВАЮЩЕЕ дружелюбие.

Хмель давно улетучился из головы, но перед глазами плыла какая-то муть – легкий муар, – и сквозь него на лице врача не вычленялись индивидуальные черты: рот, нос, глаза… Просто блин, а не лицо, отметил Филипп, внезапно ощутив легкий укол неприязни. Большой дружелюбный блин.

Муть порвалась на клочки. Да что же это я, в панике подумал Филипп. Забыл, с кем имею дело? Расслабился, поверил… Наивный идиот! Разговор, разумеется, записывается и будет тщательно проанализирован. Может быть, за нами, за мной наблюдают прямо сейчас. Наблюдают… и делают выводы.

Не расслабляться. Быть осторожным, хитрым змеем. Не дать им понять, что я знаю: они меня подставили. Пожертвовали, как ненужной вещью. Выбросили…

Филипп напрягся. И врач, должно быть, это заметил, потому что продолжил совсем в другом тоне:

– Значит, вы утверждаете, что в выборе вакансий по отношению к вам была допущена несправедливость?

Филипп сглотнул.

– Мне так кажется. Хотя начальству виднее, конечно. Возможно, я себя переоценивал.

– Вряд ли. Отзывы о вас самые лестные, можете мне поверить. Обустройство «сынков» – да, это вечная земная проблема… к счастью, нам на Капле до этого еще жить и жить. Лично я действительно думаю, что вас несправедливо обошли, но теперь уж ничего не поделаешь: вернуть вас в метрополию не в моей власти. – Врач улыбнулся и подмигнул заговорщицки: – Я бы и сам не прочь вернуться. Знаете ли, этак походить у воды по песочку, и чтобы океан знал свое место… По правде сказать, не одному мне до смерти надоело болтаться в этой жестянке посреди воды. Это проблема. Вы, глубинники, еще счастливцы: неделями, а то и месяцами пропадаете вне Поплавка, а счастья своего не цените.

– Там то же самое, – возразил Филипп. – Океан – везде океан. А пропадаем – это вы верно сказали. В одном только нашем отряде за год пятеро пропавших, из них трое без вести.

Врач покашлял.

– Вы же понимаете: я совсем не то имел в виду.

– Это я понимаю, – атаковал Филипп. – Я не понимаю, почему вы не приступаете к сути. Спрашивайте – отвечу. Что вам еще нужно? Я был в патрулировании. Меня взяли в «ящик». Два десятка бомб, не меньше. Я думал, каюк. Был без сознания, потом дрейфовал. Потом чужак не взял меня в плен. Почему – не знаю. Если вы спросите меня, какого цвета были у него глаза, я вам тоже не отвечу.

– Зачем мне спрашивать? – удивился врач. – Все, что от вас нужно моему и вашему начальству, имеется в вашей ментограмме. Не волнуйтесь, на этот раз обошлось без сбоев в аппаратуре, сняли без проблем. В мою задачу входит лишь психологический контроль, а вовсе не анализ ваших действий… да я, признаться ни бельмеса не смыслю в морских делах. Остальное извлекут из вашей ментограммы. Я же всего-навсего должен убедиться, что ваша психика не подверглась серьезным деформациям.

– Ну и как? Убедились?

– В общем да. Ну вот разве что для очистки совести… Нет, ассоциативную подсадку оставим в покое, это дело долгое, а побалуемся-ка мы с вами свободными ассоциациями. Знаете, что это такое?

Филипп кивнул.

– Итак, начнем. Капсула.

– Атака – давление – теснота – ящик – пыль – прочность – уберечься – разлом – кондиция – погружение…

– Очень хорошо. Океан.

– Индийский – глубина – морская соль – грунтовые воды – минералы – ионообменники – руда – слитки – Юкон – транспорт – корабли – шлюзование – Порт-Бью… э-э…

– Продолжайте, пожалуйста.

– Портовые склады – Новый Ньюпорт – острова – течения – круговорот – всплытие – буря – Луна – лунный камень…

– Почему Луна?

– Лунные приливы. И отливы.

– Замечательно. Теперь: стратегия.

– Адмиралтейство – война – космофлот – авиация – поддержка – ресурсы – успех – политика…

– Достаточно. Вы не устали?

– Немного.

– Ну что ж, пожалуй, хватит. – Врач слез со стола и, разминая одной рукой отсиженную ногу, другую руку протянул для пожатия поднявшемуся со стула Филиппу. Рука была сухая и крепкая. – Благодарю вас за сотрудничество, мне было приятно поболтать с вами. Теперь я уверен: с вами все в порядке, никаких отклонений. Можете спокойно вернуться к службе. Полагаю, больше мы вас не побеспокоим. До свидания.

– До свидания, – ответил Филипп.

– Будут проблемы – заходите. Постараюсь выкроить для вас время.

Остаться в одиночестве врач и не ожидал – менее чем через минуту в каюту ворвался подполковник Андерс. Врач улыбнулся: даже стремительные движения подполковника выглядели вялыми. То ли врожденная забавная аномалия, то ли успешно законченная экзотическая рукопашная школа, ставящая в ряд условий победы недооценку бойца противником. Не спросишь.

– Ну? – выдохнул подполковник. – Как?

– Ментограмма любопытная. – Врач согнутым пальцем постучал себя по виску. – Мне транслировали. Спасибо за качество.

– Все просмотрел?

– Основное. Вы должны понимать: во время непосредственной работы с подопечным это затруднительно. К счастью, он по-прежнему гипнабелен.

– Тебя не узнал?

Врач уверенно покачал головой.

– Не тяни.

– Судя по всему, его действительно отпустили, тут он чист. Неприятно, но факт. Убежден, что мы имеем дело не с противодействием спецслужб Лиги, а случайно нарвались на благородный порыв вероятного противника, так сказать, частный бзик частного лица. Всего не учтешь, мой подполковник, а маловероятное тоже иногда случается. Видимо, придется продублировать операцию с кем-то другим?

– А вот это тебя не касается… Что ему известно?

– Ничего. Догадки, подозрения, обида, желание расплатиться – не в счет. Был бы он просто лейтенантом Альвело, не стоило бы и беспокоиться.

Андерс, присевший на нагретую врачом столешницу, вскочил – словно СТЕК со стола. Вяло забегал. «Глист, – подумал врач, контролируя свое лицо. – Верно подметил этот Альвело. Примитивная ассоциация первого порядка, зато прямо в точку».

– Интереснее всего то, что он действительно не тот, кем себя считает, мой подполковник. У него тщательно выполненная ментограмма добропорядочного оболванца, и я бы в нее поверил, если бы не свободные ассоциации… Прикажете доложить подробно или экстрактно?

– Экстрактно. Подробно – потом.

Врач согласно кивнул.

– Почему слово «капсула» у него ассоциируется со словом «пыль»? Допустим, водяная пыль. Но нет связи с дальнейшей цепочкой: «прочность – уберечься – разлом – кондиция». Лишь пятое слово – «погружение» – прямо связано с океаном. Далее: «руда – слитки – Юкон – транспорт». Трудно вообразить, что наш подопечный вспомнил одну из так называемых «золотых лихорадок» начала Темных веков, – это чересчур узкоспециальная тема даже для историков. Логичнее предположить, что подопечный имел в виду некое транспортное средство с названием «Юкон»…

– Можно проверить, – заметил Андерс.

– Я уже проверил, мой подполковник. – Врач взглядом указал на комп-браслет. – Космический транспорт «Юкон» четыре года назад был пущен на слом. Двадцать шесть лет своей биографии он курсировал по линии «Земля – Прокна». Прокна – спорная сырьевая планета на периферии Внутреннего рукава, три туннельных нырка от метрополии… Далее: многозначительная оговорка «Порт-Бью…» Нам известны лишь два поселения с подходящим названием: Порт-Бьюкенен на насыпном острове в Атлантике и Порт-Бьюно на Прокне. Подопечный убежден, что никогда не бывал ни в одном из них, поэтому случайно вырвавшееся «Порт-Бью» он довольно неуклюже трансформировал в «портовые склады» и подкрепил «Новым Ньюпортом» – последним местом своей учебы. Примитивная невольная уловка. Он назвал Луну и лунные приливы, несмотря на то что на Капле приливы – солнечные. Желтых приливов подопечный не назвал вовсе, хотя что, казалось бы, естественнее для пилота-глубинника Капли? Слово «буря» характерно не для моряка, а для сухопутного, моряк скорее скажет «шторм». Зато на Луне имеется океан Бурь со стратегически важными месторождениями. Трудно было не заметить некоторый минералогический уклон ассоциаций подопечного. Интересно также, что он упомянул космофлот и авиацию – возможно, тут существует ассоциативная связь со словами «прочность», «разлом» и «кондиция». Я думаю, стоит покопаться в личных делах выпускников учебных центров ВВС.

– За какой срок?

Врач вздохнул.

– За последние двадцать-тридцать лет.

– Ты в своем уме? – холодно осведомился Андерс. Альвело – двадцатипятилетний сопляк.

– Факты, мой подполковник. Голову на отсечение не дам, а руку – пожалуй. Во-первых, «Юкон». Во-вторых, именно на Прокне около двадцати лет назад имели место не вполне объяснимые события. Если мы хотим установить истину…

– К твоему сведению, – медленно перебил Андерс, и врач замолчал, – мы не хотим установить истину. Мы хотим устранить препятствие, если оно существует. Короче. Твои выводы?

Глист. Теперь никуда не денешься от этого слова, подумал врач. Вялый, бледный, примитивный, опасный… глист. Презирающий неудачника, которого вынужден использовать для тонкой работы. Профессионал, как и Велич, этого не оспорить, не отнять. Но хуже нет, когда уходят истинные художники своего дела, а на смену им являются вот эти… маляры. Ремесленники. Они примитивнее и цепче, в этом их преимущество, и в конце концов остаются именно они…

– Как скажете, мой подполковник, – с готовностью заговорил он. – Я не знаю, кто в прошлый раз поставил подопечному блок неизвестного нам типа, но убежден, что блок имел место. Я уже сейчас, до подробного анализа, абсолютно уверен, что ментограмма подопечного – фальшивая. В ней нет и следа нашей с вами подсадки, что, очень мягко говоря, довольно странно. Во всем остальном это типичная ментограмма типичного оболванца, я даже уверен в том, что она соответствует жизненному опыту подопечного. Я знаю также, что столь убедительная ментозапись известными нам методами невозможна. Мне неизвестно, кто наш противник, но он пока допустил только одну ошибку: не предположил, что я прибегну к такой архаике, как свободные ассоциации. В настоящее время подопечный твердо убежден, что он лейтенант Альвело. Лично я убежден в другом: он «кукушонок», мой подполковник. Типичный.

– Вы и об этом знаете? – бесцветным голосом поинтересовался Андерс.

– На «кукушатах»-то я и погорел в метрополии. – Врач позволил себе ухмыльнуться. – Перестарался с одним, послали сюда замаливать грехи.

– «Кукушонок», – мрачно сказал Андерс и вяло выругался. – Значит, и ты подтверждаешь… Этого нам сейчас не хватало.

Врач молчал, зная, что начальство не ждет от него реплики. Зона Федерации не готова к войне, но воевать будет. А кто когда-нибудь был полностью готов? Риторика… Противопоставление своей нехватки нехватке противника – как всегда… И вот когда до момента ноль остаются считаные недели, когда выстраданные в тиши кабинетов планы вот-вот стремительно прорвутся вовне лавиной приказов, действиями и докладами об исполнении, под самым боком обнаруживается досадная неуместная неприятность – «кукушонок», вдобавок кем-то опекаемый. Словно не вовремя вскочивший на лице прыщ. Словно нахальная муха, севшая на штабную карту. Что этот ремесленник Андерс сделает с мухой? Нетрудно предположить.

На этом можно наломать дров. Кто они – опекуны «кукушонка»? Насколько сильны? Судя по ментограмме…

В эту минуту врач ощутил острое желание оказаться как можно дальше от Поплавка, а еще лучше – от Капли. Жаль, это невозможно.

– Я хочу, чтобы ты знал, Карл, – впервые за весь разговор подполковник назвал подчиненного по имени. – Есть информация, что нашим подопечным интересуемся не только мы. Очень мне это не нравится, Карл. Очень.