Текст книги "Юность Моисея"

Поднимаясь по ступеням навстречу веющему сверху покрывалу воздуха, разносящему вокруг ароматы острых смоляных курений, ладана и даже запах свежезажаренной птицы, у юноши появилась уверенность, что путь верен, что запахи живых ароматов попадают в подземелье из храма. Вероятнее всего, из трапезной залы. Только туда надо было ещё добраться. Никогда не мешает быть настороже, так как мистерия посвящения в послушники не может окончиться только одним бездонным колодезем. Вероятно, на выбранном пути неофита постоянно будут ожидать пещерные тёмные пропасти, откуда нет возврата, и всегда надо опасаться какой-нибудь каверзы. Ведь духи зла устраивают жрецам на жизненном пути свои мистерии посвящения. Пройти их приходится каждому, ибо человек выбирает свой путь и должен быть готов к самым удивительным мистическим происшествиям.

Лестница, упрямой спиралью поднималась вверх и вывела, наконец, в помещение, которое нельзя было назвать обширным. Это был очередной пещерный грот, навроде прихожей. Маленькую пещеру отгораживала от обширного зала сплошная бронзовая решётка, не имеющая отдельной двери. Наверное, вся решётка поднималась вверх, освобождая проход в нужное время.

Хозарсиф подошёл к ней, взялся за толстые прутья, попробовал приподнять, но его усилия оказались тщетными. За массивной решёткой проглядывался обширный зал, потолок которого терялся где-то высоте. На стенах огромного зала в разных местах висело множество религиозных символов и символичных знаков, между которыми к стенам были прикреплены бронзовые чаши, наполненные постоянно горевшим воловьим жиром.

Хозарсиф, оказавшись запертым на площадке, стал со своего места оглядывать храмовую залу, ибо она также находилась в святилище Амона-Ра и была вырублена в базальтовой скале. Присмотреться и оценить по силе возможности окружающее пространство тоже не мешало, поскольку в этой пещере неофита, скорее всего, ожидало новое испытание.

Зал за массивной бронзовой решёткой выглядел настоящим трапезным. Столы пиршественного зала соблазняли уставленными на них блюдами с печёной в яблоках рыбой, воловьими окороками, обложенными инжиром и артишоками, жареными перепёлками, гусиным паштетом и ещё какими-то блюдами со снедью, которой Хозарсифу раньше вкушать не приходилось. Во дворце матери он с детства распробовал множество яств, но никогда бы не подумал, что жрецы храма питаются лучше, чем сестра фараона.

Кроме этого на столах было полно всяческих фруктов, что Хозарсиф предпочитал более всего. Ему никогда не нравилось возлежать на ковре возле трапезного стола и всё свободное время убивать на поглощение пищи. Здешнее разнообразие приглашало именно к этому и запахи, которые встретили юношу далеко под землёй, доносились отсюда. Причём, каждый из столов ютился в благолепном гроте растений и цветов.

Одного только не хватало – в пиршественном зале не было ни одного человека. Неужели всё это приготовлено для угощения богов? Неужели в храме Амона-Ра совершаются такие жертвоприношения? Но никакие боги не станут попусту тратить время на поглощение пищи, на то они и боги. Нет, здесь было что-то другое. Просто выяснить сейчас было не у кого. Пришлось покориться ожиданию. Ведь обязательно должен кто-то прийти.

Юноша бегло осмотрел зал, потом внимательно принялся разглядывать прикованные к стенам украшения. Его внимание привлекло, что на обеих стенах длинного зала, отлитые из бронзы, красовались кариатиды,[24]24
  Кариатида (др. греч.) – изображение человека вместо столпа. В Египте такие столпы зодчие возводили возле стен.


[Закрыть] а вокруг них виднелось два ряда совершенно хаотичных символичных фресок по одиннадцать на каждой стене. Вероятно, неофиту предстояло сделать выбор настенной символики, потому как каждый из посвящённых должен иметь свой тотем!

В самом центре солидной бронзовой решётки, отделяющей зал от пещерного грота и единственным её олицетворением был барельеф, отлитый из такой же бронзы с изображением обнажённой фигуры фараона.

Владыкой Египта изображение можно было посчитать только из-за того, что на голове его красовался клафф[25]25
  Клафф – головной убор фараона, двухцветная корона.


[Закрыть] с уреем,[26]26
  Урей – изображение кобры, символ власти. В Египте изображались только на короне, либо на диадеме.


[Закрыть] свившимся в центре короны клубком. Эту корону не мог одеть на голову никто из живущих, впрочем, из не живущих тоже. Клафф мог одеть только фараон, потомок богов, правящий Верхним и Нижним Египтом, о чём свидетельствовала сам головной убор фараона, имеющий красную и белую окраску – символ власти.

– Ты обратил внимание, прежде всего на то, на что должен был. Иначе, зачем ты здесь, – неожиданно раздался чей-то голос..

Сзади юноши оказался жрец, возникший неизвестно откуда, потому что входов, кроме подземного, в грот не было.

– Я пастофор – хранитель священных символов Птаха,[27]27
  Птах – один из верховных богов Египта.


[Закрыть] И тебя, неофит, необходимо сразу познакомить с некоторыми из символов, которые ты только что рассматривал. Прежде всего, поздравляю тебя, как прошедшего первое испытание. Только тебе пока со мной оставаться надолго не придётся, годы науки у нас ещё впереди.

А сейчас ты узнаешь кое-что начальное из значения символов. Выберешь для себя один из них, который будет охранять тебя всю жизнь. Символ есть у каждого неофита, а после мистерии посвящения в жрецы некоторые получают даже два символа и больше, потому что каждому жрецу символ даётся с определением способностей.

Пастофор открыл решетчатые двери, и они вступили в коридор. Под каждым изображением, обычно отлитым из металла, виднелась буква и число. Двадцать два символа изображали начало оккультных тайн и науки, отмечающей абсолютные принципы человеческого существования.

Знаки можно было с полной уверенностью посчитать ключами мудрости и силы, только необходимо было уметь открыть этими ключами любую даже самую завалящую дверцу. Хозарсиф уже знал, что любой живущий должен открыть хотя бы одну дверь. И сейчас необходимо было выбрать ключ от этой двери – в этом и заключался выбор жизненного символа.

– Каждая буква и каждый символ здесь изображают троичный закон, – голос жреца эхом отдавался в полутёмных пространствах трапезной. – Троичный закон всегда имеет отражение в человеческом мире. Известен тебе такой закон?

– Я знаю, что миром управляет Судьба, Единство и Порядок, – ответил Хозарсиф. – Только при этом должен быть смысл – знать Бога, рассудок – искать Его, ум – иметь счастье постигнуть Бога.

Ответ мальчика прозвучал, как вызубренное когда-то правило Вечности, и пастофор удивлённо посмотрев на юношу, всё же удовлетворённо кивнул. Первые успехи обрадовали неофита, и щёки его покрыл едва заметный, но счастливый румянец.

– Я доволен, – кивнул жрец. – Ты ещё в младенческом возрасте имеешь представление о том, что отражается в мире разума. Но заметь, то же самое отражается и в мире физическом. Таким образом, каждая цифра, отражённая под любым рисунком, объясняет абсолютную сущность, из которой происходит всё видимое. Она так же является источником и синтезом разума. И третье: каждая цифра и каждый символ являет собой суть каждого человека, могущего подниматься в сферы Бесконечного. Там можно постигнуть силу Божественного разума и понять смысл существования.

Эта мысль была близка Хозарсифу, но окончательное понимание он отложил на потом не столько от лени, сколько из-за пережитого напряжения во время первого испытания. Первые похвалы Мембры и успокоительная атмосфера трапезной немного заворожили мальчика, хотя ему слишком рано было расслабляться.

– Объясни мне, – промолвил пастофор, – как ты мыслишь изображение обнажённого фараона? Ведь изображать таким избранника богов – это просто кощунственно. Разве не так?

Бронзовая чеканка на входной решётке одной из первых обратила на себя внимание и давно уже дала ход вольготным мыслям, среди которых молодому ученику удалось выбрать наиболее правильное, не хулящее владыку, как ему казалось, решение.

– Для меня также существует троичность мира, – принялся подробно объяснять Хозарсиф. – Первое: несмотря на то, что фараон без одежды, ему нечего скрывать, а именно человеческая чистота, а тем более чистота владыки, не может послужить ничему плохому. Второе: скипетр в руке означает власть, которая поддерживает настоящую человеческую чистоту. Без этого наше государство давно рассыпалось бы. И третье: золотой клафф отражает свет Вселенной, но в то же время доносит свой свет во Вселенную, чтобы не потерять выделенного в ней места. А изображенный на короне урей стережёт от покушения человеческий разум.

Жрец очередной раз поглядел на юношу с удовольствием. Но тот, кого подвергли испытаниям, считал себя пока ещё далёким от знаний, которых так не хватало ему сейчас, в первой беседе с Мемброй. Правда, достойные ответы мальчика порадовали жреца и для себя, видимо, он решил, что из Хозарсифа может получиться настоящий служитель Осириса, умеющий давать верные советы фараону в управлении государством.

Из-за каждого отдельного изображения бронзовых символов, висевших на стенах, начали разбегаться разноцветные лучи идей и образов, как бы сообщая внутреннюю суть и состояние окружающего мира. Именно так мальчик представлял существующий мир реальности и потусторонний мир всесильного разума и духа.

Общую картину этого учитель постарался объяснить ученику прямо здесь, тем более что ответы ему понравились.

Уроки во все дальнейшие годы должны были продолжаться так же, как и сейчас: от буквы к букве, от числа к числу, обнажая таинственные связи всех вещей и живых существ от пронзённой молнией башни к пылающей звезде, которая воистину была сверкающим клаффом.

– Запомни, – назидательно произнёс пастофор, – корона фараона – есть венец того круга, с которым всякая воля, стремящаяся соединиться с божественной волей ради понятия правды и справедливости, вступает во взаимодействие ещё при этой жизни. Таков круг власти над всем сущим и над всеми вещами, это вечная награда богов для каждого освобождённого от страстей послушнического духа.

Разговор между ними был явно чуть-чуть приподнятой завесой тех таинственных знаний, на пороге которых Хозарсиф всё-таки оказался и мог считать себя не отринутым, но которые надо было ещё заслужить. Сможет ли мальчик справиться со всеми ожидающими его рогатками? Ведь только избранные моги пройти до конца мистерию жреческого посвящения. Ясно, что это зависело не только от Хозарсифа.

А как достичь желаемого? – тоже оставалось тайной. Ещё много, много лет назад, когда только впервые в жизни, будучи ещё совсем ребёнком, начав получать первичные знания, он не раз задумывался над пользой искусственного сокрытия божественных истин, но очень скоро понял, что иначе нельзя, потому как если знания сделать общедоступными, то землю непременно опутает хаос и поклонение демонам.

Вскоре неофит убедился в своей правоте, ибо его ожидали неоконченные испытания. Но ведь он согласился на это! Значит, мистерия посвящения будет продолжаться до окончания школы. Может быть, сам мальчик предполагал это, но стремление постичь истину не должно угасать ни на секунду, иначе не для чего было соглашаться на увлекательную, но крайне опасную учёбу.

После первого знакомства пастофор провёл юношу по трапезному залу. Хозарсиф шёл за ним, не обращая внимания на уставленные яствами столы средь живописных растений. Подойдя к такой же бронзовой двери меж двух разноцветных колонн, копией той, перед которой стояла статуя Исиды, жрец распахнул её, и отступил в сторону, пропуская в открывшийся коридор своего спутника.

– Поздравляю с победой в очередном искушении, – снова поздравил жрец мальчика и даже чуть склонил голову.

Хозарсиф вопросительно взглянул на пастофора, но спрашивать ничего не стал. Тот очередной раз удовлетворённо кивнул, и сам ответил на не сорвавшийся с губ юноши вопрос:

– Когда мы проходили по залу, ты даже не обратил внимания на столы, уставленные разнообразной пищей, хотя на это мало какой человек не обратит внимания. Ты же оказался равнодушен к пище, значит, страсть обжорства тебе уже не помешает. А дальше, сын мой, тебя ждёт пламя онгона,[28]28
  Пламя онгона – адский огонь.


[Закрыть] горящее в конце этого коридора. Чтобы не обжечь лицо, накинь на голову вручённый тебе неокорами сударит.

Вскоре, как и в первом коридоре, сзади лязгнула запираемая дверь. Коридор был довольно узким, но всё же свободным для прохода. Тем более что впереди виднелся крутой поворот, за которым где-то полыхало пламя. Жар его чувствовался уже здесь, и очередная ступень испытаний могла оказаться действительно гибельной. Гибельной даже не от исключительного пламени, а от обыкновенной чёрной краски, которая в большинстве случаев бывает настоящим продуктом огня. Среди людей, выживших, но испытавших живое воздействие пламени онгона, всегда остаётся нечто едкое, жгучее. После исчезновения пламени, его реальной гибели, онгон остаётся даже в извести, золе, угле, не говоря уже о дыме, где продолжают существовать свирепой жизнью маленькие частицы, как продолжение пламени.

Хозарсиф перед поворотом набросил на голову плат и, чуть наклонясь вперёд, шагнул навстречу бушевавшему в подземелье огню. Всё же пламя оказалось не слишком уж сумасшедшим, хотя несколько ожогов на обнажённое тело неофит нечаянно заработал.

Идти ему пришлось под горящими деревянными арками. И хотя те были, скорее всего, сплетением тонких прутьев, но жар от огня исходил довольно внушительный. Проскочив кое-как под семью арками, юноша опять оказался на площадке, в конце которой виднелась каменная лестница, опускающаяся в чёрную спокойную воду.

Неофит сдёрнул с головы сударит и на мгновенье остановился. В это время семь пламенных арок загорелись ещё сильнее под налетевшим сзади сквозняком, поэтому огненные языки потянулись вслед убежавшему юноше, желая, хоть и с опозданием, скушать смельчака. Тому ничего не оставалось, как опуститься в глубинное чрево поджидавшей его холодной воды. Вода подземного озера казалась маслянисто-чёрной в пещерной темноте, лишь усердно отражала бушующее в коридоре пламя.

Огонь, преследуя беглеца, долетел почти до самой воды, но вдруг распластался на границе водоёма, будто расплющился о возникшую на пути стеклянную стену. Жгучие языки яростно взметнулись к потолку, облизывая покрытые каплями стены.

Уже не обращая внимания на пляшущий сзади пламень, Хозарсиф спускался по каменной лестнице в ледяную спокойную воду, способную поделиться своим неспешным вековым житиём и пещерным тёмным спокойствием, с готовым принять его неофитом. Эта другая беда почти сразу же помогла забыть охваченный огнём коридор.

Несмотря на то, что судороги объятий ледяной воды почти сразу же стали одолевать тело, так ещё дно подземного озера оказалось слишком на большой глубине, но назад пути не существовало. Поэтому неофиту пришлось отталкиваться ногами от подводной тропы, чтобы глотнуть воздуха и чтобы не утонуть, поскольку он не умел плавать.

К счастью, такие прыжки продолжались недолго. Вскоре дно начало повышаться, постепенно выводя путешественника на пустынный берег. Хотя из-за пронизавшей пространство темноты нельзя было с точностью сказать, правда ли это место необитаемо, или предстоит схватка с каким-нибудь пещерным драконом, поджидающим здесь долгожданный завтрак.

Свет от пламени с той стороны подземного озера не мог помочь ничем, поскольку находился довольно далеко. Кроме того, все арки над проходом уже прогорели. Драконографию Хозарсиф тоже пока ещё не изучал, так что приходилось надеяться на благодатный исход. Дракон, если таковой имелся, мог в это время просто ещё не проснуться, скажем, после очередного обеда, или вообще никакого дракона нет, а есть только безумная безудержная фантазия. Но в таких случаях человека всегда спасала надежда.

Оставалось только ждать. Ждать и надеяться, потому что после испытания огнём и пещерным холодом воды Хозарсиф не слишком мог передвигаться. Ожиданье, к счастью, не затянулось, и провожавшие юношу в путь неокоры появились из бокового входа с факелами в руках.

Водрузив горящие факелы во вбитые в стену кольца, оба принялись растирать неофита мускусным маслом, от которого у того сначала закружилась голова, но потом приятные запахи даже немного успокоили. Хозарсиф сообразил, что испытание холодом и онгоном уже позади, и сейчас сопровождающие его неокоры, возможно, даже угостят какой-нибудь не то чтобы пышной трапезой, но хотя бы горстью фиников и кувшинчиком чистой воды.

Интуиция не подвела юношу, так и случилось: все трое пришли в пещерный грот, где с потолка свешивалась на длинном шнуре бронзовая лампа. В углу неофита ожидало мягкое ложе, а на стоящем перед ним низком резном столике красовались вазы с различными фруктами и кувшин с вином, в котором плавали лепестки роз. Увидев это, Хозарсиф чуть было не присвистнул, но вовремя сдержался, ибо свист – не есть верный спутник при мерцании неверного огня факелов.

Неокоры снова принялись умащать тело юноши душистыми маслами, среди которых преобладали душица, тмин, розмарин и олеандра. Такое смешение запахов Хозарсиф испытал впервые, но с превеликим удовольствием. С малых лет распознаванию запахов его обучала мать, и он, на сей раз, был благодарен матери за своевременное обучение.

Потом неокоры, укутав юношу свежими льняными одеждами, оставили его отдыхать и неслышно удалились. Хозарсиф устало опустился на лежанку возле стола, но съел и выпил совсем немного, хотя ему самому совсем недавно казалось, что готов в одиночку уничтожить обед, приготовленный на сорок солдат. Почему солдат, и какой обед может быть в армии фараона, юноша не знал, знал только, что он очень устал сегодня и хоть немного, но нужно отдохнуть от многотрудных испытаний мистерии посвящения.

В голове снова возник образ, обнажённого фараона, вычеканенный на бронзе. За всю свою, ещё не большую, но уже отмеченную приключениями жизнь, ему не приходилось видеть такое ни в одном из египетских храмов. Откровение в святилище Амона-Ра говорило о многом.

Тут же вспомнился ещё один божественный символ, выбранный им в трапезной, как жизненный ключ: колесо времени, где на самом верху заветного колеса развалился сфинкс, зажимающий в лапах меч. Слева к нему поднимался по спицам Германубис,[29]29
  Германубис – прекрасный эфеб, гений добра.


[Закрыть] а с другой стороны падал вниз головой Тифон.[30]30
  Тифон – уродливый демон, гений зла.


[Закрыть]

Колесо замаячило на противоположной стенке грота, а из-за него, как в зале символов, заструились несколько разноцветных лучей. Откуда-то послышалась нежная музыка. Казалось, струны арфы слушаются касания ласковых женских рук. Эти руки были действительно женские, ибо только женщины владеют таким волшебным прикосновением. И такие поцелуи дарить в силе тоже только женщины. Юноша ещё не знал, что это, но интуитивно догадывался о восхитительной женской ласке, разлившейся по всему телу. Ласка… Ласка?!

Хозарсиф открыл глаза. Незаметно для себя он задремал, откушав всего-то пару спелых апельсин и выпив вина из небольшой глиняной кружки. Потом, так же незаметно рядом с ним на ложе появилась обнажённая женщина. Очнувшись, неофит с ужасом уставился на женское тело, ни разу в жизни им ещё не виданное в полном своём соблазне и желании. Первым порывом неофита было вскочить с проклятого ложа, но оказавшаяся рядом нубийка, удержала юношу горячими ласковыми руками.

– Прекрасный мой, погоди, куда ты? – горячо шептала женщина. – Ведь я – благодарность богини за все пережитые днём страдания. Неужели не нравлюсь? Неужели ты откажешься от благодарности богини за все страдания, перенесённые тобой?

Она изогнулась на ложе, взяла руку неофита в свои ладони, и пальцами его руки принялась водить по своему телу, лаская этим то ли его, то ли себя. Перецеловав на руке юноши каждый пальчик, она прижала его ладонь к груди, как бы уча гладить и ублажать женщину. Ведь именно так мужчина начинает испытывать ту самую страсть, против которой почти никто не в силах устоять.

Потом девушка опустила его руку ниже, к округлому животу, заставляя понять, что ничто человеческое не способно противостоять женскому восхитительному началу, ведь женщина, если она действительно женщина, всегда права и только человеку свойственно ошибаться.

– Прекрасный мой, бесподобный мой, я научу тебя забывать со мной все мирские страдания, я умею приносить радость, – страстно шептала она, стараясь всем телом прильнуть к лежавшему рядом мужчине.

Она снова прижала его ладонь к своему напряжённому телу чуть ниже живота, заставив почувствовать шёлковую шёрстку, но Хозарсиф, придя, наконец, в себя, с непритворным ужасом выдернул руку, вскочил с ложа, по пути опрокинув столик с кушаньями.

– Же-же-женщина! – начал он опять заикаться от волнения. – У-у-уйди, е-е-если тебе до-до-дорога жизнь!

Та, увидев, что довела мужчину любовным заигрыванием до откровенного бешенства, подхватила свою одежду с ложа и, жалобно пискнув, скрылась в одном из боковых коридоров. Хозарсиф, обхватив голову руками, снова повалился на лежанку, надсадно скуля, будто обиженный плохим обхождением хозяина маленький щенок.

Голос девушки ещё не успел затихнуть, как в грот с другой стороны вошли двумя рядами двенадцать неокоров, держащих факелы в вытянутых руках. В междурядье показалась фигура иерофанта всё в той же наброшенной сверху барсовой шкуре. Мембра подошёл прямо к Хозарсифу, поднял его с лежанки и поставил перед собой. Затем положил свою правую руку ему на правое плечо, а левую на левое.

– Ты остался победителем в первых несложных жизненных испытаниях, – пафосно произнёс жрец. – Ты должен всегда торжествовать над смертью; над воздухом, землёй, водой и огнём; должен уметь побеждать самого себя, чтобы не упасть в бездну материальных страданий. Запомни это.

Жрец повернулся, сделал знак рукой, и юноша опять последовал за ним.

Факельное шествие закончилось в святилище Исиды, огромная бронзовая фигура которой встретила их с приветственной улыбкой на устах, и Хозарсифу это показалось добрым предзнаменованием.

Причём, богиня держала на руках своего сына Горуса, а над диадемой, украшавшей голову, восхитительно играли семь разноцветных лучей, которые неофит уже запомнил, только не знал пока ещё, что они означают. Во всяком случае, именно сейчас стало ясным, что восхождение на первую ступень всё-таки окончено. Но окончено ли? И что ожидает в будущем?